– А если не захотят отдавать, – раздался ожидаемый вопрос.
– А мы убедительно попросим. – оскалился Пижон, явив собранию на зависть крепкие зубы, ну окромя одного, щербатого.
Раздались бурные аплодисменты. Спасителя мало что не качали.
– Красава! – кричала молодёжь.
– Пижжжон, – зло прошипела из задних рядов Милашка, глядя на купающегося в лучах славы красавчика, – и трепло, – добавила отвернувшись.
– А я таки настаиваю на своём предложении! – Снова возвысился над присутствующими гордый профиль главы клана.
– Но зачем же спешить с кардинальными мерами, – примирительно забубнил председательствующий, – вот ведь вполне разумный вариант предлагается.
– А мне плевать, – взрыкнул глава, – я уже настроился!
Да, перечить сильнейшему – дело вовсе неблагодарное, но ведь демократия не имеет права кланяться звериному оскалу! Правда? А законы этой самой демократии блюлись в стае пуще невинности! И потому собрание пришло к единому мнению лишь поздним вечером, что и было отражено в Протоколе…
Протокол
Собрания стаи товарищей.
В составе…
Повестка дня…
Слушали…
Постановили:
1. Указать людским особям, обитающим в поселении, что вниз по реке, о недопустимости бесконтрольного обладания ресурсами, представляющими особую важность для выживания иных разумных форм жизни.
2. Изъять означенные ресурсы, и, в качестве жеста доброй воли, гарантировать людям их неприкосновенность и высочайшее уважение к самой человеческой жизни.
3. Пункт 2 в части гарантий подлежит пересмотру ближе к концу зимы.
Собрание давно закончилось, толпа разбрелась кто куда. Уже взошёл рогатый Месяц и посеребрил невысокий каменистый утёс, одинокий и неуместный среди высоких елей. В тени утёса, положив морду на лапы, привычно уставился в манящее звёздное небо старый, избитый временем, седой волк.
– Кто бы мог подумать, что знание иностранных языков может спасти жизнь, – удивлялся он. – Хотя, лишь до поры, – пришёл к выводу минутой позже.
По другую сторону утёса предавался тяжёлым мыслям глава клана, ну или вожак стаи, если вам так привычней. Суровым он был только снаружи, а под густой серой шерстью пряталось большое сердце, тревожащееся за судьбы его сородичей. Сейчас же мысли его были о людях, о тех, что живут там, в темноте, вниз по реке:
– Мдааа, – задумчиво чесал он затылок задней лапой, – это же они отощали теперь, калорийность ни к чёрту.
Таня спешила домой. Должность младшего научного сотрудника в Институте Лингвистических Исследований Российской Академии Наук не предполагала регулярных переработок, засиживаний до ночи, или других дискомфортных ситуаций в размеренной и спокойной жизни. А тут на те вам – девятый час уже, и она, в такт учащённому пульсу, цокает каблучками по мокрому, серебрящемуся под Лунным светом, асфальту, с опаской осматриваясь по сторонам. А всему виной министерский чиновник, прибывший сегодня в их институт. Срочно было созвано совещание, которое и затянулось так допоздна. Таня все вспоминала и переваривала фрагменты того совещания.
– Позвольте, при чем тут наш институт, – искренне и энергично возмущался директор, – мы занимаемся проблемами русской лексикологии и лексикографии! А вы нам тут о свиньях! Это просто возмутительно!
– Вы, Николай Николаевич, не горячитесь, – проявлял выдержку чиновник, – свиньи эти с нами, между прочим, на русском языке и общаются. Проблема совершенно неординарная, и мы подключаем к её изучению все учреждения, хотя бы отдалённо причастные к вопросу.
Перешагнув порог своей квартиры и спешно заперев дверь, Таня, наконец расслабилась и шумно выдохнула. Тут же, в коридоре, ее встретил роскошный сибиряк, сверкая со шкафа зелеными глазами в полутьме.
– Привет, Барсик, ты чего там сидишь? – Спросила, стягивая сапоги, хозяйка.
– Добрый вечер, Татьяна Андреевна. Видите ли, в сложившихся обстоятельствах, я счёл это место наиболее благоприятным для своего пребывания в данной квартире.
– С чего вдруг? – Забеспокоилась Таня, снимая пальто.
– Волнения, Татьяна Андреевна. Волнения масс – они в любой момент могут перерасти в непредсказуемый выброс агрессии, направление и объект приложения которой совершенно невозможно предсказать заранее.
– Да ты о чём муркаешь, философ мохнатый? – стала заводиться Таня.
– Вы, Татьяна Андреевна, не горячитесь. Пройдите на кухню, вас там ждут.
– К-кто ждёт? – Испугалась Таня.
Кот демонстративно отвернулся, нагло прервав диалог, а Таня на цыпочках, щелкая по пути выключателями, двинулась в сторону кухни.
– О, Господи, – судорожно перекрестился младший научный сотрудник Института Лингвистических Исследований Российской Академии Наук. Хоть делала Таня это и впервые, но получилось довольно искренне.
Вся длинная, под мрамор, кухонная столешница была густо покрыта тараканами. Над густой колеблющейся черно-бурой массой видны были редкие крохотные транспаранты, присмотревшись к которым повнимательней, можно было прочитать «Мы не сдадимся!» на одних, «С нами Бог и Европа!» на других. Читать остальные Таня не стала, слишком уж всё мелко и не разборчиво. Вся эта масса дружно скандировала «Жратвы! Жратвы!»
Здоровенный черный таракан, дирижировавший этим ненормальным хором, замахал энергично лапками, и толпа, стала стихать. Таракан повернулся к Татьяне и выжидательно замер.
– Эт-то что? – Наконец выдавила Таня.
– Это революция достоинства, мадам, – ответил дирижер.
– Почему достоинства, – растерявшись, не впопад спросила Таня.