Читать книгу: «Когда Жребий падёт на тебя», страница 7

– Оёй! – кричит он сквозь смех и водоворот звуков за спиной, – Зёв арга́ зам, хатагта́й!

Он ничего не спрашивает, поэтому я ничего не отвечаю, только пялюсь на него, раскрыв рот.

– Зюю́д л харауула́х! Тэд юргэ́лдж л харауу́лж байна́! Хатагта́й ажигла́! – он дико нечленораздельно кричит, как в приливе дикого восторга. – Ноён эрелхи́йл! Таны́ хюч чада́л хай! Сюрэ́л нь хюч чада́л! Оёй!– снова смеётся, ставит коня в свечку. Передние копыта взмывают надо мной. Я закрываю глаза. Ржанье, хлопья пены падают на руку, и снова всё уносится в дым, в общую кутерьму.

Открываю глаза и понимаю, что всё это время не дышала. Как вздохнула в изумленье, так и сижу. Выдыхаю, снова вдыхаю дым, защекотало в носу. Чихаю…

Я в шалаше. Все. Хватит! Вываливаюсь из дымного заточения, с жадностью вдыхаю свежий ночной воздух и падаю навзничь, раскинув руки, бездумно глядя на густую россыпь мерцающих в небе бриллиантовых точек.

Возникает силуэт Ивана:

– Ну что там?

– Ваня, ты знаешь, что значит: «Оёй! Зёв арга зам, хатагтай! Зююд л харауулах! Тэд юргэлдж л харауулж байна! Хатагтай ажигла! Ноён эрелхийл! Таны хюч чадал хай! Сюрэл нь хюч чадал! Оёй!»?

Чувствуется, что он оторопел. Я тоже. Как я смогла воспроизвести эти слова?

– Не знаю, – отвечает Иван, – Язык какой-то южный, не европейский. А что это за слова?

Мне сказал всадник.

Какой всадник?

Чёрный.

Казбек, что ли?

Не знаю, он не представился.

Это у Пелевина. Есть такой роман¹⁴…

– Ваня, ты думаешь, сейчас время о романах говорить? – и я рассказала, что увидела в дыму шалаша.

Некоторое время Иван молчал, потом сказал:

– Всё сходится! Помнишь, босс говорил, что здесь сгорели люди. Ты видела, что там произошло. Какие-нибудь монголо-татары напали на село, поразбойничали. А одного из них ты увидела. И он тебе что-то сказал. И раз он из монголо-татар, то и язык у него либо монгольский, либо татарский. Диктуй. – Он записывает слова чёрного всадника в телефон.

Это всё?

Да. Это всё, что мне показали. Идём назад, я хочу в гостиницу, у меня больше сил нет.

– Ещё бы! Ты тут выла полтора часа, я чуть с ума не сошёл. А потом, пока ты в шалаше была, вокруг кто-то ходил. Фиг знает, может, собака. Как-то не по себе.

И пока мы шли назад, Ваня что-то говорил и говорил. Рот у него не закрывался. Но я не слушала, всё думала об этом всаднике, пока не почувствовала, что так ведь и крыша съехать может. Едва мы вошли в номер, я упала на кровать, не раздеваясь.

4.

Выбираюсь из сна, будто из тёмной маслянистой вязкой жидкости, как-то по частям, если бы можно было приходить в сознание частями. Я в детстве так просыпалась: я не сплю, а мой животик ещё спит, это не я сплю, это моя ручка уснула. Мои уши соединяют моё сознание с резким раздражающим голосом, он бьёт меня звуком моего имени. Я не сплю, это мой мозг никак не проснётся.

– Алиса, извини, но я сейчас окачу тебя водой. Тогда твой мозг проснётся.

Ваня, Ваня, я встаю. Который час?

Девять пятнадцать.

Такая рань?

– Я уже созвонился с Толяном. А Ватман уже внизу встречает такси. Ждём только тебя.

Сон моментально слетел с меня.

– Какое такси?! Господи, я спала одетая! Ты что, не мог меня раздеть?

– А можно было?

– Ваня, ты не рыцарь! Ладно, я сейчас, только в душ заскочу.

– Алиса, такси пришло десять минут назад! За это время, пока я тебя будил, ты бы всё успела. А то ручка спит, пятка спит, меньше надо спать, принцесса.

– Принцесса? Раньше королевой была.

– Я.… королева, конечно! Принцесса – это так к слову пришлось, как принцесса на горошине.

Пока он разглагольствует, я быстро чищу зубы. Плещу воду на лицо, заодно провожу мокрой рукой по лысой макушке. Внимательно смотрю на своё отражение. Так странно. Из зеркала на меня смотрит гибрид Шинейд О'Коннор и Натали Портман из «Вендетты¹⁵». А что? В такую, пожалуй, и влюбиться можно.

Выходим. Садимся в такси. Никто не нервничает, не волнуется. Спасибо им. Потому что, если я не выспалась, я становлюсь нервной и психованной, иногда даже хочется кого-нибудь поддеть. Это кошмар! Через тёмное стекло очков мир становится сумеречным, и я не выдерживаю тяжести век. Уснуть полностью не получается, просто маета какая-то. Нелегко мне даётся мой первый колдовской опыт. Это, видимо, из-за благовоний, Передышала.

– Вань, я извиняюсь за странный вопрос, но у тебя бухнуть нет?

Бухнуть нет, а выпить найдётся.

Что это за присказки такие?

В моём понимании, бухнуть, это минимум пузырь на двоих, а столько – нет. Есть вот это. – Достаёт блестящую двухсотграммовую фляжку. – Прихватил «коня». Хороший армянский. От благодарных пациентов.

Отвинчиваю пробку, нюхаю. Коньяк – сильное средство, с ним нужно быть осторожной. Ой, всё же Ваня – рыцарь! После глотка, нагретого Ваниным теплом коньяка, я чувствую прилив сил, и глаза, прежде засыпанные песком, открываются. Становится легче.

Водитель, видимо, учуял, повёл носом, глянул на меня и в его взгляде появился какой-то бесшабашный задор. Эх, думает, хорошо, щас отработаю, домой приеду, выпью коньячку и будет хорошо. Алкоголь. Connecting people¹⁶!

Стало просторнее. Мы въехали куда-то в зону частного сектора и после нескольких поворотов и езды по почти открытой местности, остановились у однотипного одноэтажного дома с приусадебным участком. Там нас встретил невысокий толстенький паренёк с хитрым лицом и залысинами в светлых волосах. Это был Толик.

При знакомстве он всё стрелял по мне своими похотливыми глазками и расплывался в улыбке. Мне он как-то не понравился.

Толик на своей машине отвёз нас ещё куда-то в поле посреди города. Глядя на бетонные плиты, уложенные рядами, можно подумать, что здесь был аэродром.

Там нас ждали две машины. Одна из них – чёрный джип, а вторая – синяя «А-80». Мужчины пошли торговаться, а я осталась в тачке Макса. Сижу, смотрю, как они там. Разговаривают. Ходят вокруг машины. Ватман смотрит пристальнее всех. Всюду заглядывает, нюхает, чуть ли не на зуб пробует. Насмотрелся инструктажей. Потом все отошли, а Ватман за руль сел. И что тут началось! Я даже выскочила из салона, чтобы капот не мешал. То, что я увидела, можно смело назвать балетом. Как там у рейсеров? Дрифт? Он кружился волчком, его носило как-то зигзагами и по кругу, и по квадрату. Резина визжит, дымится, на бетонке следы остаются. Продавцы рты разинули. Да все рты разинули. Длилось представление минуты три, но это было что-то! Я такого раньше не видела. Ватман выходит. Ему аплодируют. Я тоже аплодирую. Ну, Ватман! Из какой-то обычной «А-80» такое представление устроил.

– Идёт, – говорит он, – Берём!

Съездили к банкомату, перевели деньги, и стали счастливыми обладателями синей тачки. Потом поехали обратно на аэродром. Там дали волю себе, покатались, приноровились к машине.

– Ваня, говорю, у тебя есть права, у Ватмана их

нет, так что из города выезжать тебе, а там отъедешь подальше и махнёшься с Ватманом. Ты же выспался?

Ватман кивает.

– Тогда по машинам!

Мы едем по улицам, Ваня – молодец, ведёт уверенно и без рывков. Ватман в штурманском кресле – сама сосредоточенность, а я устраиваюсь сзади, прислоняюсь колючей головой к холодному стеклу и смотрю на убегающий город.

Вот мы проезжаем мимо нашей гостиницы, и мне так хочется в душ. Вот – просека с проводами, и я заставляю себя не закрывать глаза. Это удаётся с большим трудом. А вот и табличка с перечёркнутым названием города, и я отпускаю себя в царство снов…

Часть 2.
Наматывая километры на колёса

Рыцарь

В пути.

За неимением магнитолы, которую босс сразу снял и бросил в бардачок, моя повидавшая виды голова воспроизводит музыку самостоятельно. В данный момент, например, звучит «Smack My Ditch Up» группы Prodigy¹⁷. Она воодушевляет. Под неё невозможно не давить на педаль газа. Вы не представляете, какой это кайф! Всем телом чувствовать под собой отлаженную мощь добротного механизма, работающей в одном с тобой ритме машины. Она – продолжение тебя. Птичка Счастья, так я назвал её, как только увидел. Вы верите в любовь с первого взгляда? По-моему, только такая любовь и существует на свете. Когда я увидел синюю «аудюху», она сразу мне понравилась. И сразу мелькнуло её имя: Птица Счастья. Имя и фамилия.

Точно так же случилось и с Алисой. Когда её принёс босс, сам ужасно измождённый, она выглядела, как побитое животное, как ростовая кукла без аниматора. Она была без сознания трое суток, а когда открыла глаза, я остолбенел. Несколько секунд вокруг ничего не было. Только её глаза. Её глаза.

Вы не представляете, как мне повезло! Моя жизнь, уже почти закончилась, когда меня встретил босс. А после этого началась совсем другая жизнь! Как будто до этого я вообще не жил. В принципе, так и есть. Потому что период жизни до встречи с боссом – не жизнь, а существование внутри аквариума или, если хотите, презерватива: никакой перспективы. А тут, с появлением Алисы, вообще, пошло крутое кино!

Я почему так давлю на педаль? Потому что никак не могу привыкнуть к головокружительной смене событий. Чтобы хоть как-то уравнять внутреннее напряжение с окружающим миром, который тошнотворно медленно проплывает за стеклом, приходится гнать и гнать вперёд нашу Птичку. Сто пятьдесят! Можно и быстрее. Местами, даже нужно быстрее, тогда сидящая справа Алиса хватает меня за бицепс своей божественной кистью. От этого становится сладко, а в голове играет «Angel» Massive Attack¹⁸.

Офигеть! Я сейчас нахожусь в кругу неимоверных людей и событий! В принципе, сколько себя помню, всегда вокруг вертится что-то непостижимое обыденному рассудку. Самое раннее воспоминание о себе – поход в поисках отца в трёхлетнем возрасте. Мама не доглядела за мной в песочнице, и я пошёл искать отца. Так как мира вокруг песочницы и двора вокруг неё я ни разу не видел, я шёл и пожирал всеми чувствами пространство вокруг. Времени, как сейчас помню, не существовало, существовал только внешний мир и восторг. Яркий огромный. И мир, и восторг. Когда передо мной остановилась огромная, дышащая жаром, густо и незнакомо пахнущая штука (позже я узнал, что это самосвал) и из неё вылез папа, я был счастлив. Потом, когда папа подошёл, это оказался не папа, у него даже не было усов. Не папа, в отличие от сюсюкающих бабушек, выглядящих пугающе, спросил по-людски: откуда ты? Я ответил. Мне было три года, и я был смышлёным. Адрес уже знал. Не географически, а хотя бы, как он произносится. Мама учила. Она, наверное, знала, что не всегда сможет уследить за такой пытливой натурой, как я. Не папа посадил меня к себе на колени, и я гордо руля, приехал в знакомый двор, где мама уже устроила пожар. Мне было видно, как мы подъехали к толпе людей, возле которой носилась мама с огромными дырами рта и глаз. А я был счастлив всё время. И когда мама меня увидела, она заразилась моим счастьем и стала счастлива тоже.

Потом приключения стали находиться на мою пятую точку практически всегда. Хоть мемуары пиши. Один только героиновый период чего стоит. Но всё, что было со мной до встречи с боссом и Алисой – просто поход в магазин за хлебом, хотя слово «поход» уже выглядит героически на фоне столь банального мероприятия. И теперь я здесь, давлю на газ, на моём плече лежит рука девушки с невероятными способностями. Она меня одновременно влечёт и пугает. Красива до безумия. А лысая она просто сногсшибательна.

– Не надо так гнать! Мы купили эту машину, чтобы ехать с комфортом. А мне на такой скорости не комфортно. Сбавь обороты!

Улыбаюсь. Хорошо, что Алиса спала, когда мы выехали, и босс был за рулём. Она бы вцепилась в него всем телом, даже мне было ссыкотно. Сто семьдесят – сто девяносто на спидометре. Он ниже ста пятидесяти и не шёл! Обгоны эти дикие! Честное слово, сфинктер устал. Когда остановились на заправку, и я вышел размять ноги, мне казалось, что я ползу как улитка по склону Фудзи. Наверное, так же чувствуют себя первые секунды пилоты «Формулы-1¹⁹» после финиша, пока идут на подиум. Как он на ДПС не нарвался? Правда, в таком режиме босс может проехать чуть больше часа, потом устаёт, но за эту гонку он делает столько, сколько мне часа три пилить.

– Что ты ржёшь?

– Босс, между прочим, крайне жёстко водит.

– Я видела, как Ватман выбирал машину, он имеет право ездить быстро.

– А я нет?! – какое-то детское возмущение овладело мной. Есть у неё умение поддеть.

– Не думаю, что ты можешь так же, как он. Поэтому, просто, не гони, и всё! Сто двадцать километров в час – вполне комфортная скорость.

Сжимаю зубы. Беру себя в руки. Она умеет ещё и уколоть. Сбрасываю скорость. Едем и молчим. Магнитолы нет: нечем разбавить это гнетущее молчание. Держусь отметки «120». «Наиболее комфортная скорость». Это в салоне молчание, а внутри меня звучит инструментал «Гвоздей»²⁰. «A Warm Place». За стеклом медленно проплывают огромные, но какие-то безжизненные просторы. Не чувствуется энергетики, чувствуется её отсутствие, как и в мелодии, что звучит в моей голове. В Белоруссии – белорусская земля, и это чувствуется. В Германии – немецкая земля, В Испании – испанская. А здесь какая-то интернациональная. Потому и не чувствуется. Может, поэтому «какой русский не любит быстрой езды»? Из-за сводящих с ума нейтральных просторов. Как в космосе.

– Алиса, – говорю, – ты чувствуешь, что едешь по русской земле?

– Я по асфальту еду, а не по земле. Что на асфальте можно почувствовать?

– Вот и я не чувствую. Как ты, вообще, чувствуешь всё потустороннее? Видишь?

– Что-то вижу, что-то чувствую. Запах, вкус, температуру. Просто нужно правильно интерпретировать. Когда-то идут образы, когда-то просто вспышка, после которой у тебя появляется знание. По-разному.

– А призраки? Ты видела призраков?

– Смотря, что ты называешь призраком. Призрак – наиболее сильная эманация энергии, его могут видеть неподготовленные люди, а так их разных много.

– Значит, видела?

–Скажем так: вижу. В любое время. А ты видел?

– Полтергейст в нашей квартире, конечно, не призрак. Не видел, но интересную историю от очевидца могу рассказать.

– Валяй.

Во мне, как раз в тему, включается ещё одно творенье Резнора²¹ «Ghosts I-1» и я продолжаю:

– Когда я учился в универе, у меня был одногруппник Володя. Молодой, почти двухметровый детина с бритой головой. Володя любил фильмы про наци, слушал нацистские марши. Однажды я увидел у него на шее самодельную свастику на цепочке. Если бы не она, я бы с ним и не заговорил. Зашёл наш разговор о национал-социализме и его «прелестях». Он говорил, что сами идеи хорошие, на что я отвечал, что идеи, замешанные на крови, не могут быть хорошими. Мы долго разговаривали, спорили. Я посоветовал ему снять этот символ. Уж слишком он запятнан бесчисленными жертвоприношениями, вряд ли у него хорошая энергетика. Спустя какое-то время он подошёл ко мне и сказал, что больше никогда не наденет на себя свастику.

Оказалось, что жил он в общежитии. Про это общежитие ходил слух, что одним своим крылом оно построено на месте захоронения оккупационных германских войск во время ВОВ. Именно в этом крыле люди иногда видят призрак. Володя проживал в этом крыле. Однажды ночью он проснулся от ощущения тревоги и увидел прямо у своей кровати силуэт в немецкой военной форме и офицерской фуражке. Лица не было видно – сплошная темнота, хотя оно было обращено прямо на проснувшегося. Именно его пристальный взгляд и разбудил Володю. По его словам, под взглядом призрака все его мышцы замёрзли, в то время как квадратик свастики на его груди разогревался, потом призрак отвёл взгляд, и темнота под фуражкой наклонилась над Володей, чтобы рассмотреть тетрадный лист у изголовья, где красной и чёрной авторучками Володей был нарисован флаг гитлеровской Германии. Время, пока экс-офицер рассматривал своё знамя, показалось Володе весьма долгим, не стоит, ведь, забывать, что его сковал жуткий холод, а стальной квадратик жёг огнём. Насмотревшись на листок, призрак выбросил руку в партийном приветствии, повернулся кругом и строевым шагом ушёл в стену. Замороженное тело Володи резко вскипело и покрылось испариной. Дрожащими руками он сорвал свастику с шеи и со стены. Он показывал мне ожог на груди – красное квадратное пятно и след вокруг шеи. Такой вот случай.

– Забавный случай.

– Как думаешь, правда?

– Если всё, как ты рассказал, то – правда. Кладбище нацистов, свастики у изголовья и на шее, новолуние, и вот тебе эманация во весь рост. Тут, даже можно сказать, всё закономерно. А ты веришь?

– Да. Он не врал. Он испугался. А так, как Володя был и близко не актёр, то сыграть этот испуг он не мог.

– Но ты его забавно проучил.

– Почему я? Он сам себя проучил.

– А чей разговор он запомнил, и после случившегося к кому прибежал докладывать? – Она улыбается, потом лицо её снова становится серьёзным, – Да, с тёмными силами шутки плохи.

– Думаешь, Гитлер якшался с тёмными силами?

– А разве нет? Одно только его самоубийство в Вальпургиеву ночь чего стоит? Это же натуральное жертвоприношение! – видно, что эта тема её взволновала, – Если он провёл ритуал, то он просто переселил свою душу в другое тело в другой части света. Я изучала этот вопрос. Вспомни всю их империю. Это же империя, воздвигнутая на магии!

– А СССР? Тоже империя. Тоже сплошная магия. Серп и молот, Первомай. Получается, мы победили Зло в той войне. При поддержке остального мира.

Она фыркнула:

– Мир, просто выбрал из двух зол – Гитлера и Сталина – меньшее. Сталин хоть в своём уме был. В итоге: Империя Зла Советов победила Третий Рейх Зла при поддержке Империи Дряхлого Зла и Империи Зла Чистогана. Победить-то победили, но в процессе делёжки трофеев сами заразились демонами. Рейх Зла разбился на множество осколков. И эти осколки разлетелись по миру, и, судя по рассказу твоего Володи, активно теперь прорастают.

– А где же Добро, Алиса?

– Добро в швейцарском банке за семью печатями и сигнализацией.

Замолкаем на пару минут. Затем Алиса продолжает:

– А жертвы все эти безвинные и замученные всё же по большому счёту не зря пропали. Вся наша медицина на их костях стоит, точнее, на пепле. Каждый раз, когда таблетку пьёшь, вспоминай безымянного бедолагу, замученного доктором Менгеле и генерал-лейтенантом Сиро Исии²².

Я ничего не понимаю, но, видно, что она изучала вопрос.

– А что, – говорю, – у тебя за интерес такой? Я смотрю, ты разбираешься в вопросе.

Она посмотрела на меня, как на жабу, говорящую человеческим голосом – с большим недоверием.

– Ты слышал, что такое «Аненербе»?

– Был у Гитлера такой институт… «Наследие предков».

– Да, который изучал оккультизм, и за время своего существования перелопатил огромную кучу документов, отыскал множество артефактов, одним словом, собрал огромное количество информации на оккультную тему. Вся эта информация либо уничтожена, либо находится в руках победителей. Как подсказывает опыт и закон сохранения энергии, такую информацию невозможно уничтожить. Так что, информация есть – есть и интерес.

– Понятно. Тебе пошла бы эсесовская форма.

– Да пошёл ты!

– Нет, а что такого? Хуго Босс же! Клёвый дизайнер²³.

– Ваня, не шути этим – мне неприятно!

– Молчу, молчу, а то по морде получу, и подвиг свой не совершу!

– Вот и правильно, давай помолчим на эту тему. Лучше расскажи что-нибудь жизнеутверждающее.

– Тогда я расскажу, как спас человека.

– Ты спас человека? Интересно! Рассказывай!

– Я стоял тогда на остановке, дожидаясь троллейбуса. Люди, вместе со мной ждущие транспорт ничем не выделялись, они казались частью городского ландшафта. Вдруг мое внимание привлек старичок, явно отличающийся от остальных. Он был вдребезги пьян.

– Вдребезги?

– Да, представь яйцо всмятку, со всей мощью брошенное в стену? Теперь представь всё содержимое яичной скорлупы, стекающее по ровной вертикальной поверхности. Так же и мозг этого старичка, что вдребезги пьян. Его морщинистое лицо выражало недоумение по поводу состояния своего организма. Рассудок еще боролся и был, видимо, удивлен, что нога ставилась совсем не туда, куда ей следовало ступить, а тело, почему-то несло в сторону. Одним словом, выпил старичок. И этот старичок тужится, старательно идет противолодочным зигзагом к остановке по тротуару из основательно тронутого временем асфальта. Очень странно, что мое внимание привлек какой-то алкаш, но, видимо, что-то в нем было… роковое.

Старичок, выходя из очередного виража, не рассчитал траекторию и, резко остановившись, начал опрокидываться назад, в сторону палисадника, огороженного чугунной оградкой высотой в локоть в пяти метрах от меня. Он начал судорожно хвататься за воздух скрюченными пальцами в поисках соломинки и, набирая скорость, повлёкся задом, нелепо перебирая ногами. Сложилось впечатление огромной фанерной игрушки-марионетки, потому что все части его тела двигались независимо друг друга. Да он упился в лоскуты! – я посматриваю на Алису, и вижу, что мой рассказ производит эффект: она смотрит куда-то, явно видя то, что я рассказываю, улыбается и вертит в руке свой амулет, натягивая сыромятный ремешок, скрученный в нитку.

Я, внутренне усмехаясь, продолжаю:

– Старичка, значит, понесло назад, он уткнулся икрами в оградку и плавно расстелился на клумбе палисадника.

– Расстелился? Как это? – ей интересно! Моё эго трепещет!

– Представляешь скатерть, когда ее расстилают перед чаепитием? Как она, разворачиваясь, на мгновенье повисает в воздухе параллельно столу и плавно ложится на него, вздыбив кончики потоком уходящего из-под нее воздуха. Так же и этот старичок расстелился – медленно и плавно. Лицо его имело вид человека, с которым подобное происходит впервые. Его посветлевшие от водки и лет голубые глаза были по-детски широко открыты. Он начал перебирать конечностями как лежащий на спине майский жук, – я играю тембром голоса, интонациями и плавно прибавляю скорость.

– Я посмотрел на старичка. Его глаза поймали мои. Меня передернуло. Он как инопланетянин, которого забросили на другую планету, и у него сломалась система жизнеобеспечения! С той секунды, как я его увидел, у меня установилась с ним какая-то связь: я постоянно смотрел ему в глаза. Раньше эти глаза не выражали ничего, в них, кроме недоумения, теперь было полно эмоций, они молили о помощи. Я бросился к нему, поднял его легкое тельце. Он упирался в землю ногами, когда я перевалил его через оградку обратно, цеплялся за меня руками и виновато улыбался. Одет чисто, ухоженный. Видать, где-то случайно загулял. «Как ты дед? – спрашиваю». Он, продолжая улыбаться, кивает и показывает руками, что все нормально. «Далеко живешь»? Мотает головой.

«Проводить тебя»? Улыбка исчезает, появляется сердитая гримаса. Еще сильнее мотает головой. Что я, мол, девочка, провожать меня?! «Дойдешь»? Кивает. «Точно дойдешь»? Смотрит на меня сердито, пытается что-то сказать. «Хорошо, иди. Только ментам не попадайся».

И старичок опять идет к остановке, выкидывая коленца. – Мне, почему-то кажется, что не только Алиса слушает меня.

– Остановка находится выше уровня асфальта: за долгое время и почти ежегодные ремонты она поднялась на несколько слоев. Последний из них щедро стекает на тротуар, подобно черному леднику. Старичок начинает героическое восхождение на остановку. Он переставляет ноги с таким трудом, будто передвигает ими наполненные водой ведра. Длина шагов меньше стопы. Старичок в очередной раз делает усилие для нового шага и нога, неожиданно ставшая легкой, взмывает вверх и тянет хозяина назад под уклон. Старичок некоторое время балансирует на другой ноге, но все-таки делает шаг, потом еще, еще… и вот он на остановке. Скамейка. Там есть скамейка, на которую он сможет сесть. Старичок делает шаг к скамейке, но взбунтовавшаяся вестибулярка снова бросает его назад и немного вправо. Он опять, увеличивая скорость, начинает бежать задом и запинается об урну, произрастающую из асфальта рядом с остановкой как раз на уровне коленей старика, как давешняя оградка.

Так как скорость старичок набрал изрядную, эта урна буквально вырывает остановку у него из-под ног. Это падение, в отличие от первого, было быстрым и резким. Старичок перевалил через урну и рухнул на тротуар с метровой высоты, со всего маха приземлившись на него затылком. Хлоп! – резкий хлопок ладонями. Алиса вздрагивает.

– И что?

– И то. Раздался звук, похожий на звук лопнувшего арбуза, «хруп!» и из удивленных глаз старичка в момент удара что-то вылетело. Что-то туманообразное и искристое. Вылетело и мгновенно растворилось. Представь себе, как вылетают глаза у кота мультике «Том и Джерри», когда мышь отрубает ему хвост. Как эти глаза, если разбить их по кадрам, делаются все больше в диаметре и удаляются все дальше от головы, а по бокам, как траектории орбит спутников, полукруглые черточки передают зрителю эффект напряжения, а потом глаза быстро становятся на место. Так же и у этого старичка что-то вылетело из глаз, но не вернулось, а исчезло. Глаза старичка стали пустыми, как стекляшки от бутылок, вдавленные в землю. Мышцы лица расслабились, и он остался лежать с открытыми неживыми глазами. Произошло это очень быстро. «Хруп!» и все!

– Офигеть!

Я в душе радуюсь произведённому эффекту и продолжаю:

– Я смотрю в его глаза и знаю, что он меня не видит. Все, ему каюк! По мне пробежала горячая волна ужаса и в тот же миг исчезла. Страха уже не было. Секунды таяли. Я бросился к старичку. Он лежал и смотрел невидящим взглядом в Никуда. Я наклонился к нему, осторожно коснулся его затылка, посмотрел на руку. Крови нет. Он не дышал. Я зачем-то пощупал его сонную артерию, хотя знал, что пульса не будет. Пульса не было. Я приподнял его за плечи, голова его свесилась, и глаза, повинуясь силе притяжения, перекатились к уголкам. Мой желудок свело судорогой. Я оглянулся на остановку. Люди стояли на местах, только один мужик рядом со мной склонился над умершим стариком. Глаза старичка так и остались удивленными. «Ну, что он»? – спрашивает мужик. «Кажется, всё», – говорю, а у самого в голове вспыхивает: «Время! Не теряй времени!» Сразу подобно стробоскопу мелькают правила ПМП²⁴, оставшиеся в памяти после курсов по медицине в универе. Я с сомнением смотрю в лицо старика. Мысль об искусственном дыхании заставляет брезгливо содрогнуться. В отчаянии я врезаю деду пощечину. Давай, дед, оживай! Не заставляй меня, припадать губами к твоему слюнявому мертвому рту! Представь себе мертвого человека: его глаза распахнуты, но безжизненны, его морщинистый рот приоткрыт, из него пахнет старостью, ни одна жилка не бьется в его лице и теле, абсолютная неподвижность, и тут изо рта выползает муха. Представь, как она трёт своими передними лапами свою голову, потом чистит крылышки и с гуденьем улетает. Так и с этим стариком, только мухи нет: она в моем и твоём воображении. Он, наверное, ко всему, еще и забыл, что такое зубная паста.

– Фу!

– «Давай»! – кричу я и еще раз неловко шлепаю пощечиной по его лицу, стыдясь своей брезгливости и факта рукоприкладства над трупом.

После второй затрещины глаза деда изменились. Он вернулся. Представь себе всплывающий со дна мутного водоема белый мяч. Как однородная темная водная толща вдруг светлеет в глубине, мягкое матовое пятно света стремительно приближается к поверхности и, мгновенно слепившись в белый мяч, выпрыгивает из воды. Так же и старик выплыл откуда-то на поверхность своих глаз. Теперь его удивление сменилось ужасом. Он судорожно со стоном вздохнул и испуганно уставился на меня. Мужик облегченно вздыхает и матерится. «Чего стали? – людям, – «Скорую» вызовите»! Старичок хлопал глазами как младенец. Я поднял деда, мужик помог мне затащить его на остановку и усадить на скамейку. «Эй!», – зову я его. Он смотрит на меня. Теперь, по-моему, он понял всё: глаза излучают яркую ауру испуга и восторга, кадык прыгает, и губы тоже скачут в судорожных гримасах. «Ты в порядке, отец»? Он кивает быстро и резко. «Да скажи ты что-нибудь»! «Сё… сё, – старичок опять кивает головой, – Прядок в танкывых всках-х-х…»

Все уставились на меня. Мне вдруг, почему-то захотелось провалиться сквозь землю. Какая-то дикая ситуация! Сотни раз представлял себе подобные случаи. Помочь. Спасти человека, когда все стоят в остолбенении, не зная, что делать. И вот я сделал это, но как-то гадко на душе, похоже на изжогу. Представь себе, что ты справляешь нужду, самую естественную потребность. И вот уже всё происходит, приятные ощущения охватывают тебя, и тут же махом отворяется дверь и несколько лиц смотрят на тебя в упор. Смотрят с восхищением.

– Образно ты рассказываешь. Только образы у тебя…

– Гадко, не правда ли? Вот и тогда я стоял и чувствовал себя описавшимся мальчиком под горящими восторженными взглядами.

– Но, почему? Ты же, правда, спас его.

– Вот я и думал: неужели я спас его? Может быть, я и не причем. Но почему я оказался с ним в контакте сразу, с первого взгляда? И эти восхищенные глаза людей на остановке! Чему они так восхищались? Необычностью произошедшего, и как следствие, возможностью блеснуть перед аудиторией острой историей? Или убеждению воочию в наличии героев?

Ну, какой же я герой? Я сделал… да ничего я не сделал! Ударил мертвого старика, и все… Я не сделал ничего, ни одной процедуры по его оживлению. Я хотел сделать то, чему учили. Единственное полезное знание из всех, чему учили меня за всю жизнь. Делаю, что могу. Ни больше, ни меньше. Это естественно. И то не смог этого сделать, просто отхлестал его по щекам. Герой.

Алиса смотрит на меня.

– Да ладно тебе, ты молодец. Не скромничай.

– У меня потом долго перед глазами вставали штучки, вылетевшие из глаз старика, штучки, делавшие его глаза живыми. Они просто растворились в воздухе как пшик одеколона из пульверизатора. И ещё одно: штучки вылетели из глаз наружу, а потом всплыли на поверхность глаз уже откуда-то изнутри.

Едем, молчим. Всё, что я рассказал Алисе, случилось со мной на самом деле. Но это не вся правда. Я ей не сказал, что был под кайфом. За полчаса до этого случая, я топтал ногами торчка, который хотел заныкать мою дозу. Зверь, сидевший во мне, не задумываясь, выбил бы из него душу. Я нашёл у него свой дозняк, поставился, и пошёл на остановку. Ещё, правда в том, что я не увидел в этом никакого знака, и продолжал колоться. И спустя месяц мои родители погибли. Но и это не показалось мне знаком. И всё бы закончилось плачевно, если бы не босс. А по поводу скромности: мне не по себе, от того что спасти человека стал способен какой-то наркоман, все остальные даже не пошевелились. Продолжаю ускоряться, и снова рука Алисы на плече:

– Ваня, не гони. А то я возбуждаюсь, а мне это сейчас ни к чему. Мне нужно сосредоточиться. Получила от Гоши инфу.

В зеркале заднего вида мелькнул силуэт босса. Проснулся, соня. Здоров спать! Кошка тоже долго спит, зато какие штуки может по жизни вытворять. Так и босс. Час-полтора гонок на головокружительной скорости и три часа сна.