Читать книгу: «Новеллы горной тайги», страница 4

– Бывало…

Ладони Пилота обрисовали женский силуэт.

– Вот она себя и вылепила.

– Из того шара, что рядом с ней крутился?

– Точно!

– И теперь ей хочется, чтоб всё, как у людей? – спросил, как с чужого голоса, мальчик.

– Это у вас так воспитательницы говорят?

– Липа так говорила, когда в замуж пошла.

– Она замужем? – переспросил Пилот, на мгновение вспомнив облик Олимпиады Ивановны.

– Замужем. Только Рашидка, муж-то, помер.

– Ух ты, как всё у вас тут… – Пилот не договорил, спросил: – Деревенский, что ли, мужик? Перепил поди?

– Да не, наш он был, детдомовский. Перестарок.

– Перестарок?

– Не знаю, сколь годов ему было, но много больше остальных. Он, короче, не пацан был, хотя и роста маленького. Зажился как-то здесь, в детдоме. Говорят, ему годов двадцать пять было… – Веня перевел дух. Он не привык так много говорить. – А Липа как узнала, что он мужик-то, давай его обхаживать. И свадьбу скоро сыграли. В столовой. Туда только старших ребят пустили. Я не был.

– Чтоб всё, как у людей. Понятно…

– Стал он у нее в комнате жить, а потом возьми да и помри.

– Давно?

– Так зимой еще.

– И отчего Рашидка умер?

– На скорой его увезли, и всё. Всякое говорили, мол, во сне она его придавила. А он вывернуться не смог, задохся. Она ж вон какая хабазина…

– Да-а… – протянул Пилот. – История…

– А может, просто прибила…

– За что?

– А Степаныч, ну, воспитатель наш, с Тасей шептались, что она так девкой и осталась. Я, правда, не понял сначала, как такая здоровенная баба девкой осталась. Пацаны долго надо мной смеялись. Объяснили потом…

– А мне показалось, что Липа ваша нормальная тетка, не злая.

– Что не злая, то верно. Чудна́я только… Странная да непонятная. Я другой раз и не пойму, как она на меня глядит – то ли врезать хочет, то ли пригладить.

«Довольно точно Веня ее определил…»

Задумавшись, Пилот откинулся на скамье, сложил на груди руки.

– Слушай… – начал было он и умолк.

– Ну, что? А то пойду.

– На кого похожа та Баба Золотая? Не на Липу часом?

– Да не-е… – Веня прикрыл глаза. – Мне иногда женщина снится. Да близко не подходит, лица не разглядеть. Мне кажется, это мать моя. Так золотая вроде на нее похожа.

– Значит, она не здесь пока… – проговорил Пилот.

Венька вопросительно вскинул голову.

– Хочешь, чтоб Золотая стала тебе мамой?

Мальчик поднял глаза в синеву неба, и взгляд его небо принял, наполнился небесной глубиной.

– Хочу… – Веня встал и ровно – руки по швам – пошел прочь.

– Постой! Я тебе гостинцев привез!

Веня остановился. Медленно повернулся:

– Отдайте Липе, она на всех поделит…

* * *

…Прошел месяц. Пилот решил выполнить второе слово. Правда, дал он его лишь себе, а не Вентилю. Когда тот отошел от лавочки подальше. А слово такое: вернуться и узнать, как у парнишки дела. Чем ему помочь можно – лечение, учение и всё такое. Да и спросить, что нужно самому Веньке – конструктор какой или краски.

С такими вот благородными мыслями ехал Пилот на свою приозерную дачку, рассчитывая по дороге завернуть в интернат.

А еще Пилота не оставляли смутные предчувствия, которые никак не хотели оформиться в образы или видения. В мыслеформы, как говорят эзотерики.

История о Золотой Бабе не давала Пилоту покоя – не он ли навел ее на мальчика? Зачем ему крестик свой отдал? Будто пометил! Да-а… не ладится у него с крестами…

Или все проще? Где-то пересеклись космические колеи Золотой Бабы и Венькиной биологической матери, чей облик Золотая и скопировала. Теперь она его отыскала, чтобы усыновить. Эта версия, без сомнения, нравилась Пилоту больше. Но едва он успевал себя успокоить, всплывал вопрос: а что будет с парнем, если Золотая сделает его своим сыном? И Пилоту снова становилось тревожно…

…Пилот проехал мимо навеки запертых ворот, обогнул недостроенный забор. Здесь он приметил стопку свежих досок и десяток бетонных столбиков. Удивился: «Надо же, решили забор доделать». По знакомой щербатой дорожке подкатил к крыльцу. Крыльцо поправили, ступени выровняли. Дверь сияла свежей краской, а старая облупившаяся табличка исчезла, оставив после себя светлый прямоугольник. «Наверное, на реставрации», – подумал Пилот и нерешительно взялся за ручку. Томительное, невнятное беспокойство удерживало его. Он едва не повернул к машине, убеждая себя приехать в другой раз. Но тут дверь резко распахнулась, прервав его внутренние метания. Пилот едва успел отпрянуть.

– Вы кто?

В проеме стояла худая женщина неопределенного возраста в поношенном, хорошо отглаженном темно-сером костюме. Лицо просоленной воблы, редкие волосы гладко зачесаны и собраны в клубок. Уши и пальцы свободны от украшений.

– Посетитель. Я уже приезжал. Хочу повидать мальчика Веню. – Пилот приподнял пакет с дарами и неискренне улыбнулся: – А Липа… простите, Олимпиада Ивановна у себя?

– Отцвела ваша Липа.

Женщина придирчиво осмотрела Пилота с ног до головы. Распознав приличного человека, осталась довольна. Лицо чуть смягчилось, как будто воблу постучали о стол.

– Не понимаю! – Строгая дама собрала ладонь в кулак, но распрямила указательный перст. – Как можно ставить человека без специальной педагогической подготовки на интернат?

Пилот счел вопрос риторическим и потому смолчал. Дама же решительно сказала:

– Пройдемте.

И резво развернувшись, отпустила дверь. Пилот с присущей ему выдержкой выждал, пока суровая пружина захлопнет дверь – проскочить он явно не успевал. Потянул за ручку и, невредимый, ступил за порог, на пару шагов поотстав от серой спины.

Они пошли через просторный холодный вестибюль. Здесь ничего не поменялось со времени его прошлого визита. Только тишина не была прежней. Пилот чувствовал в ней тонкий звон настороженности. Безмолвная напряженность, затаившись по углам, делала воздух плотнее…

Пилот нарочно подгадал ко времени тихого часа, надеясь побеседовать с Липой в спокойной обстановке. «Но Липа почему-то отцвела…»

Дама решительно прошагала мимо Липиной библиотеки, и Пилот, глядя в серую спину, спросил:

– Простите, как я могу к вам обращаться?

– Вероника Марковна. Директор интерната. – Она едва повернула голову, не замедляя шаг.

Пилот чуть язык не прикусил, удерживая вопрос: «А где же Липа?» Он интуитивно полагал, что мудрее расположить к себе суровою даму, нежели злить ненужными расспросами.

Кабинет Вероники Марковны выглядел, как настоящий кабинет директора. На стене – портрет В. И. Ленина. Под ним Т-образный стол, телефон, лампа и графин. В углу – коричневый несгораемый сейф, хранящий в себе память о десятках директоров и начальников, чьим судьбам не позавидуешь. За стеклами шкафов гордо стояли тисненые тома классиков марксизма-ленинизма – те самые, из Липиной библиотеки. Пилот смотрел, как директор усаживается за стол и с внезапной острой, как молния, ненавистью подумал: «Идиоты загубили великое дело!» Он поспешно отвернулся, чтобы дама не увидела лютый блеск его глаз. Яркая вспышка, ослепившая разум Пилота, мгновенно погасла, оставив после себя гулкое изумление: «Это вообще чья мысль – моя или ее?!» За эмоциональным всплеском еле расслышал сухой приказ директора:

– Садитесь. Говорите.

Пилот кратко изложил историю посещения интерната.

– Но я не усыновитель, – закончил он, – просто хочу помочь мальчику. Возможно, какое-то лечение организовать или для учебы и развития что-нибудь приобрести. Вот, хотел с Олимпиадой Ивановной посоветоваться.

Пилот поражался своему почти заискивающему тону. «Однако ж как добиться желаемого, если не снискать расположение?» – успокоил он себя.

– Уважаемая Олимпиада Ивановна в тюрьме.

– В тюрьме? – переспросил Пилот. «Черт возьми, умеют удивлять в этом интернате!»

– Когда я приняла интернат, мне рассказали дикую историю со свадьбой и смертью воспитанника Рашида. – Вероника Марковна прихлопнула ладонью по столу. – Я была потрясена. Не могла и не хотела спустить такое на тормозах. Написала в прокуратуру. После проверки возбудили уголовное дело. У этого Рашида, как оказалось, половина ребер сломана. Просто в свое время никто медзаключение в органы не отправил – дебил же, чего с ним чикаться.

– Что с ней будет?

– Суд будет. Похлопотали, чтобы по более легкой статье пошла – непредумышленное убийство или по неосторожности. Она же баба-то не пропащая, работала.

– Всего лишь пожелала простого женского счастья… – не подумав, произнес Пилот. – Чтоб все, как у людей.

И сразу понял, что подумать-то следовало прежде.

Директор воззрилась на него, как на врага народа, или как минимум женщин:

– Так счастье себе не делают!

Сказала как отрезала. Но Пилот не готов был поверить в плохую Липу и продолжал неосторожно гнуть свое:

– Что там между мужем и женой могло…

– Какие муж с женой?! – громогласно перебила его Вероника Марковна. – Брак не зарегистрирован! И не мог быть зарегистрирован. Этот Рашид – он же недееспособный. Банкет в столовой для дебилов – вот и весь брак.

Воцарилось молчание.

«Эта чаю не предложит», – Пилот исподлобья глянул на директора, раздумывая, заводить ли снова разговор о Вениамине.

– Чаю не предлагаю – нету. Не обжилась еще на новом месте. – Она покачала головой. – Даже не заметила, как три недели пролетели.

– А я заметил перемены – материалы для забора подвезли. Еще двери и крыльцо в порядок привели. – Воспользовался моментом Пилот, чтобы поправить впечатление. В народе для этого применяют глагол «лизать».

– Так что вы хотели? – спросила Вероника Марковна миролюбиво.

«Помогает!» – похвалил себя Пилот.

– С Вениамином хочу повидаться.

И в этот миг грянул звон. Но на него не наложился крик десятков детских голосов, как в прошлый раз. «Уже и дисциплинку наладила…» – И Пилот почти подобострастно улыбнулся директору:

– Проснулись…

Звон стих. Вероника Марковна сняла трубку телефона и, не набирая номер, сказала:

– Таисия Егоровна, зайдите ко мне.

Голос ее гулко, видимо, через громкоговорители, разнесся по зданию.

Не прошло и получаса, как Пилот шагал к знакомой скамейке. Чуть позади шаркал по песочку и сопел Вениамин.

– Погуляем или посидим? – спросил Пилот.

– Сядем. Говорить будем. – И Веня сел, даже не смахнув капли от утреннего дождика. – Ты ведь спрашивать будешь.

Пилот тоже рискнул штанами – сел на мокрую скамью. Здесь, на отшибе в тени берез, было как-то особенно спокойно и уединенно. Пилот наслаждался ощущением покоя, охватившим его быстро, мягко, как теплая вода в ванной.

Вени, похоже, эйфория не коснулась, и он пристально смотрел на Пилота.

– Липу-то новая директор в тюрьму отправила, – стряхивая оцепенение, проговорил Пилот.

– Видели мы, как милиция за ней приехала. Ох, и ревела она! Вмиг съежилась, сгорбилась – не узнать.

– Посадят теперь ее. В тюрьме будет жить, – вздохнул Пилот с искренней грустью. – Не знаю только, велика ли разница для нее.

– Зачем? Зачем…

– Ну-у, он же умер. Не хотела, может, но так вышло, что убила она его.

– Она Рашидку не обижала, ему с ней хорошо было. Я видел.

– Разве это милиции объяснишь…

– Я могу… Только меня не послушают.

Пилот пошевелил пакет у своих ног и потянулся достать коробку с «Лего», но Веня положил ему руку на плечо:

– Не надо, ничего не надо.

Рука была горячая. Раскаленная. Жар через куртку пробрал Пилота. Он дернул плечом, скинул руку пацана. Молча на него уставился.

– Я ж говорю, ничего не надо.

– Что с тобой? – спросил в недоумении Пилот. – Крестик-то твой как, не болит?

Веня расстегнул ворот. Карминовый ожог от крестика покрылся золотистой поволокой.

– Во мне что-то происходит. Я ночью под одеялом весь мерцаю. Чувствую, что горячий, как самовар. Но ничего не прожигаю. Только живые чувствуют мой жар, когда касаюсь. Но я стараюсь никого не задевать.

– Ты меняешься… нет, перерождаешься…

– Не приезжай сюда больше. Слышишь?

Он в упор уставился в глаза Пилота своим прежним пронзительным взглядом.

– Почему? – прошептал Пилот.

– Меня здесь не будет. Скоро. Завтра. Она заберет меня к себе домой. – Веня на мгновение умолк. – Это такой странный дом…

– Все-таки она тебя не оставила…

– Я вижу, как все будет. Я вообще много вижу теперь. Намного больше, чем раньше.

– Ты только про себя видишь? Или про всё?

– Не знаю. – Веня закрыл лицо ладонями, и Пилот увидел теплое оранжевое мерцание между пальцами мальчика.

– Я стану пылью. Она будет густая, как золотая пудра. Горячая и сияющая. Тогда я стану другим существом – без глаз и ушей я буду видеть и слышать. Буду чувствовать всё, вообще всё, только не могу объяснить как. Потом я весь упаду… ну, то есть провалюсь внутрь себя. Стану оранжевым шаром, который крутится так быстро, что не углядеть, будто просто висит на елке…

Она мне пошлет сигнал, и я улечу. Мое одеяло отбросит на соседнюю койку – Толян проснется и с перепугу заревет. Придет Степаныч, увидит, что меня нет, и поднимет шухер.

Пилот прикоснулся к стриженой голове мальчика. Его рука завибрировала, наливаясь оранжевым цветом и теплом. Пилот увидел вокруг смутные образы и руку отдернул.

– Ты в самом деле хочешь стать таким, как она?

– Очень.

– Наверное, потому, что она уже тебя изменила. Ведь ты теперь не обычный человек.

– А новую директрису тоже захотят уволить и даже в тюрьму посадить. Но ей ничего не будет.

– Было бы за что… – усмехнулся Пилот. – Она-то в чем виновата?

– Только в Липе.

– Знаешь, Венька, мы никому не судьи.

– Теперь неважно… – Веня помолчал. Махнул рукой и снова заговорил:

– Будет дознание, разные строгие дядьки понаедут – кто в форме, а кто без. Эти допрашивать всех станут и бумаги строчить. Еще пара насмешливых бородатых мужиков будет везде расхаживать, приборами мерять-измерять… Ученые из какого-то института. Про меня скажут, что в меня попала шаровая молния. Испепелила в прах, вроде такие случае известны.

– Оригинальная мысль…

– В общем, меня не найдут.

– Не найдут… – эхом повторил Пилот.

– А кем я стану, у меня объяснить не получится.

– А я попробую… – Пилот с минуту подумал: – Ты сам станешь чем-то вроде шаровой молнии. Золотая Баба превратит тебя в энергетическое существо, и ты сможешь быть одновременно в разных местах. Так они устроены, эти Золотые люди.

– Я всё себе представляю, но у меня нет слов, чтобы рассказать.

– А у меня есть слова, но нет полного понимания, как это все происходит.

Пилот потянулся приобнять парнишку, но спохватился и продолжил:

– Существует такая наука – квантовая физика. Она пытается описать крохотные частицы энергии – их суперпозиции и запутанность, неопределенность, нелинейность времени и много чего еще. Однако она не признает Эфир, где все эти частицы обитают. – Пилот перевел дух, взглянул на Веньку, тот слушал отрешенно, закинув голову кверху и глядя в небесную гладь. – Ты станешь мгновенной текучей энергией, которая моментально перемещается в космосе, а точнее – в Эфире.

– Те ученые дядьки почему-то называют его темной материей. А он не светлый и не темный, он – ясный.

– Он – сквозная материя, прозрачная, как пустота… между молекулами воды.

– Прозрачный, как сквозняк.

– Знаешь, частицы, которые будут составлять тебя как индивидуальное существо, связаны кодом-символом. Мне один медведь рассказывал…

– Медведь? Вот смех-то!

– Угу, не простой такой медведь…

– Что, тоже золотой?

«Глядите-ка, еще ехидничает», – подумал Пилот и ответил:

– Если вдуматься, то да, изначально был золотой…

– Не хотел тебя обрывать. Что-то про код ты сказал.

– Завитки энергии, которые принято называть квантовыми частицами, будут связаны единым кодом, воплощенном в твоем персональном символе. Символ этот – он как душа у человека. Если частицы, составляющие тебя, будут разделять космические расстояния, они не утратят постоянную неразрывную связь между собой. Ты будешь оставаться единым существом. Пусть даже твои части разбредутся по разным уголкам Вселенной. А захочешь – и в один миг соберешься в кучку в одном месте. Будешь выглядеть как сияющая золотая сфера. Или не золотая… Как я понял, свой внешний вид определяет сама сфера.

– Здорово… Я так себе и представляю, а у тебя объяснять получается.

– Слов у меня в запасе больше, чем знаний… – Пилот усмехнулся. – Зато у меня есть для тебя вот это.

Пилот достал из кармана крестик.

– Раз уж тебе уготовано быть золотым мальчиком, то и крестик надо золотой. Цепочки нет, я его не носил. Хранил в столе.

Венька хмыкнул.

– Чисто крестоносец буду!

– Знаешь, есть такой Храм Яслей⁶ в Вифлееме. А в окрестностях храма – лавки с освященными в нем атрибутами веры.

– Крестик, который ты с себя снял, другой был.

– Верно, тот был православный. А этот – крест рыцарей-странников, тамплиеров. Вот, возьми.

Мальчик протянул руку. Крестик в его ладони засиял.

– Ты не огорчайся, но он не очень-то золотой. Но я буду его держать в руке, и часть его станет мной. И тогда часть тебя тоже станет мной, потому что ты с ним что-то делал и присутствуешь в нем.

– Я медитировал, чтобы передать ему свою энергию.

– Буду вспоминать тебя… – Светлые глаза пацана заглянули в глаза Пилота, и он невольно весь подобрался, подтянулся, как струна; с бешеной скоростью в его сознании закружились, понеслись картинки, они закручивались, как стружки от сверла, и разлетались по сторонам.

– Не бойся. Я теперь так вижу. – Веня отвел взгляд.

Пилот выдохнул, медленно расслабляясь. Сила, которая его вздернула, отпустила…

– Ты увидишь Будду. – Пилот нервно улыбнулся. – Шутка…

– Не увижу, – серьезно ответил Веня.

– Поверь, вполне возможно, ведь в шутке присутствует…

Веня отмахнулся:

– Это он меня увидит.

– Правда? – Пилот широко распахнул глаза – он иногда поражался своей наивности. – Вот бы и мне…

– Шутка! – перебил его Веня и засмеялся.

Пилот, глядя на него, порадовался: ведь до сих пор он и улыбки Венькиной не видел. Слушая подхрюкивающий пацанский смех, Пилот понял, что мальчик счастлив…

* * *

…На лицо Пилота упали холодные капли. Он снова увидел небо. Теперь по нему ползла тучка, нехотя стряхивая с себя остатки влаги.

– Какая по счету была реальность? – Пилот прикрыл глаза, возвращаясь на скамейку. – Для меня. И как вообще их считать… Откуда начинать…

Она сидела там же, где вот только одну реальность назад он разговаривал с Венькой. Пилот ощущал ее, но не видел. Он каким-то уровнем сознания представлял ясно, будто видел воочию: она занимает вот такой объем вот такой формы… И отвечает ему:

– При чем же тут счет? На твоей планете вариантов немного – или ноль, или один. Особо выбирать не из чего.

Ее присутствие усилилось, как бы захватило и вобрало в себя Пилота, словно пульсирующая паутина. Он еле выдохнул:

– Ха-ха. Как тонко.

И тут же наступила холодная пустота, словно его вытолкнули из теплой комнаты на улицу, в промозглый осенний вечер…

* * *

…Дождевая вода полилась по лицу струйками, затекая под воротник на шею, прокрадываясь далее на спину и грудь. Пилот рывком поднялся на ноги, коснулся навигатора – посмотреть время. Уже двадцать минут он ждет товарищей. Оглянулся на крутой спуск – он обозначал древний берег реки. Когда-то в незапамятные времена таяли ледники, и дикие неуемные воды, ниспадавшие с тогда еще не Уральских, а совершенно безымянных гор, пробили глубокое и широкое – почти километровое – русло.

Пилот завел квадрик, развернулся на кромке болота и поднялся по уклону древнего берега. Осмотрелся. У края матерой горной тайги – свободный пятачок полянки. Останки развалившейся избушки. Несколько полуистлевших ящиков с кернами. Когда-то, в 60-70-х годах прошлого века, здесь стояла геологическая партия. Да и трек, по которому команда Пилота вышла к подножию горы Эквачахл, не что иное, как старая заросшая колея, пробитая сквозь тайгу советскими геологами: кое-где еще можно заметить шурфы… И, чтобы пройти трек на квадриках, пришлось не один день усердно работать бензопилой и топорами.

Пилот высвободил из груды трухлявых мокрых бревен помятый алюминиевый чайник, тронутый черным нагаром. Пробормотал сочувственно:

– Раз тебя не взяли, значит, собирались вернуться…

Он повесил артефакт на ближайший сук, продолжая рассуждать:

– А вот парни сегодня что-то медленно идут… Светлое время исходит, придется ночевать здесь. Места для палаток хватит.

Едва Пилот принял решение, как послышалось тарахтение двигателей. Один за другим, мокрые от колес до шлемов, подъехали Эльф и Тракторист. Они вкатились на середину полянки, облепленные разноцветной листвой, как ярмарочные повозки.

– Мучительно хочется чаю! – Шустрый Эльф первым снял шлем.

– Меняю весь урожай уральского чая на кружку кофе, – проворчал Тракторист.

– Кофе на ночь вредно, – возразил Пилот.

– До темноты еще почти полтора часа. Можно ехать.

– На болото заходить разумнее утром. Предлагаю ночевать здесь.

Предложение не встретило возражений. Через час палатки стояли. Под тентом томился Тракторист, в нетерпении ожидая возвращения товарищей. Пилот и Эльф спустились вниз по склону, чтобы сделать несколько снимков сумеречного болота. В вечерней тишине засыпающее болото бормочет и журчит, как невидимый гигантский младенец. Причудливые невесомые фигуры испарений кое-где поднимаются над кочками и кривыми деревцами.

Эльф шепотом заметил:

– Неравномерно, однако: где-то туман поднимается, а где-то – нет.

– Болотное творчество.

– Со вспышкой надо!.. Тогда туманные мимолетные скульптуры получатся на снимках эффектно.

«Ишь, знаток…» – подумал Пилот и достал камеру. Выставил покадровый режим и сделал несколько быстрых серий.

Среди темных облаков появился неровный бок луны. Ее ленивый свет неспешно опустился на болото. Дневные цвета осени – желтый, красный, бежевый сменились лиловыми и темно-карминными цветами лунной ночи. Не изменились только цвета пожухшей рогозы и болотного хвоща – лунный свет лишь подернул их тонким слоем серебристой пелены, похожей на плесень. Пилот переключил камеру на видео, но не прошло и минуты, как луна пропала за облаками.

– Досадно… – буркнул Пилот.

Темень стала плотной, почти ночной. От болота потянуло зябкой сыростью. Эльф закурил. И к слабому аромату тления приятно примешался запах сигаретного дыма…

…Тем временем аромат горячей похлебки испытывал терпение и волю Тракториста. Наконец он не выдержал и включил рацию, призывая товарищей на ужин.

– Уже идем…

Ужин прошел быстро, почти стремительно. Тракторист традиционно первым отбыл в опочивальню. Он долго шебуршал в тесноте одноместной палатки, пока его возню не сменил неделикатный храп усталого путника.

– Волки уж точно не подойдут – подумают, тут мишка спит.

– Давай еще по кружке чая.

– Давай.

– Ты бывал когда-нибудь в детском доме или интернате?

Эльф задумался:

– На зоне – бывал, а в детдоме – нет. А ты к чему спросил?

– Пока вас ждал, вспомнил кое-что. Знаешь, как в песне – «то, что было не со мной – помню…»

– Поясни.

И Пилот рассказал историю Веньки.

– Не отпускает тебя Золотая Баба.

– Бабы вообще меня плохо отпускают…

– Ну и что из твоего рассказа быль, а что – небыль?

– Венька и интернат – быль. Машину толкали – было. Но приехать в интернат я Веньке не обещал, хотя с языка чуть не сорвалось. Что-то удержало. И в интернат не приезжал. Хотя тоже хотел и даже собирался – коробку сгущенки купил, конструкторы какие-то… Но такое, знаешь, внутреннее сопротивление было! Не поехал.

– Стало быть, Золотая Баба имеет доступ в твое сознание. Или! Некая часть ее постоянно с тобой. – Эльф достал сигарету, усмехнулся. – Сам говоришь – бабы тебя плохо отпускают.

Пилот помолчал, глядя на суетящихся у светильника насекомых.

– Как бы тебе объяснить то, что и себе объяснить трудно.

– Так ты начни, оно и объяснится… – Эльф чиркнул зажигалкой.

– Я думаю, человек обладает квантовой ипостасью, что ли.

– Ты не против? – Эльф поднес огонек к сигарете. Закурив, с минуту выпускал дым колечками:

– Она тебе показала другую версию реальности. Где ты приехал в интернат. И чем же эта реальность, спрашивается, ущербнее нашей?

– Вот я тебе про то и толкую.

– Про что – про то?

– Про квантовую ипостась человека.

– Ну так и толкуй.

– Я думаю, квантовый мир – это и есть четвертое измерение. И человеку оно доступно. Понятно, что человек в первую очередь сущность материальная, вещественная. Как я для себя определил – замершая в моменте энергия. Но проваливаясь вглубь себя, человек окажется где?

– Где?

– Вот именно там – в четвертом измерении. Где его составляют частицы, а лучше сказать – сущности мгновенных энергий. Как, собственно, и всё во Вселенной. Ученые люди придумали им сотни названий, поди запомни: глюоны-мюоны всякие. Но это не важно, а важно другое. Именно четвертое измерение формирует другие реальности.

– То есть оно внутри нас?

– И внутри нас тоже. Наше сознание неотделимо от нашей Вселенной.

Пилот помолчал, выстраивая мысли и подбирая слова.

– Вернее так – само четвертое измерение нестабильно и рассыпается на множество других измерений – свернутых или недоразвернутых, неважно. Вот они-то и являются иными реальностями. Впрочем, все это слишком далеко от нашей повседневной жизни. – Пилот отхлебнул чаю. – На мой вкус термин «четвертое измерение» слабоват, не отражает глубокую суть своего явления. Да и вообще с терминологией все не слишком хорошо.

Пилот помахал пустой кружкой:

– Впрочем, как ни назови, но во все времена были люди, способные туда заглянуть.

– Живой пример – Будда Гаутама. Ну, не совсем живой, конечно…

– Да уж, он был большой специалист проникать в четвертое измерение.

– Медитация, как я разумею…

– Возможно, есть и другие способы.

– Каноническая физика полагает четвертым измерением время.

– Физическое время всего лишь условность…

И тут, словно желая поучаствовать в беседе, пару раз громко ухнул филин. И грустно вздохнул. Похоже, он был где-то рядом. Сидел в ветвях, глядя сверху на палатки, и сожалел об ушедших теплых летних ночках, а пуще – о близкой зиме. Не сдержался и решил поделиться своей грустью с людьми – они так редко сюда забредают. Эльф ответно вздохнул – он тоже не любил зиму. Кататься на снегоходах любил, а зиму полюбить у него не получалось. Пилот вздыхать не стал, потому что любил и то, и другое.

– Знаешь, меня поразила Золотая Баба… – Эльф вышел из-под навеса, оглядывая кроны деревьев, – надеялся высмотреть филина. – Надо же, озаботилась ребенком женщины, которую скопировала. Народный эпос рисует ее как существо жестокое.

– Легенды о ней могут содержать ноль истины. За исключением факта ее существования, в котором сходятся все. – Пилот тоже вышел из-под навеса.

Эльф посмотрел на него пристально, со значением.

– А ты крестик-то проверь. Так, на всякий случай…

– Не понял…

– Ты крестик свой палестинский Веньке отдал. Вот и погляди, теперь он в твоем столе лежит или нет.

– Я и не подумал… – Пилот подивился, что такая простая мысль ему не явилась. – Конечно, посмотрю.

Он направил яркий луч фонаря вверх и медленно повел по темным кронам. Из ветвей лиственницы, ослепленный светом, словно снежный ком, повалился филин – очень светлый и очень большой. Он расправил огромные крылья над самым навесом. Одного взмаха ему хватило, чтобы набрать высоту.

– Ну вот, стурили мудрую птицу… Не дали выговориться.

– М-м… – как от зубной боли простонал Пилот. – Даже камеру поднять не успел!

– Такая прекрасная птица, но залетные сияющие сущности их почему-то не копируют.

– Откуда нам знать, может, и случается…

– По крайней мере, легенд о золотых филинах я не слыхал.

– Возможно, у филина недостаточно богатая эмоциональная сфера.

– Бессловесную птицу каждый обидеть может! – укоризненно заметил Эльф.

– Ишь, заступник! – усмехнулся Пилот. Он выключил фонарь и, отыскав взглядом уголек сигареты, сказал: – Вот я и подумал про Золотую Бабу – она копирует не только тело. К ней перетекают эмоции, по крайней мере, самые сильные: материнская любовь, например.

– Что с ним будет? Вот вопрос… – Огонек сигареты описал круг. Эльф затянулся, осветив лицо, покачал головой. – Я не про филина, я про Веньку.

– Что пожелает, то и будет. – Пилот помигал опущенным в землю фонарем. – Она всего лишь трансформировала его энергию, ту самую, замершую в моменте, в которой и мы с тобой пребываем, в свою – мгновенную.

– Ну, трансформировала… И что?

– Память и сознание остались при нем, поскольку они изначально существуют во всех четырех измерениях. А это значит… – Пилот многозначительно умолк.

– А это значит… – передразнил его Эльф.

– Если он захочет, то вернется! И сам скопирует любого мальчика. – Пилот положил Эльфу руку на плечо, слегка встряхнул: – И снова попробует человеческую жизнь в ощущениях.

– А если девочку скопирует? Интересно же, девчонкой-то он не был! – Эльф рассмеялся. – Не удивлюсь, если Венька тебя навестит.

– Я не против. – Пилот улыбнулся. – Тогда попрошу его скопировать филина. Очень любопытно заглянуть во внутренний мир уважаемой птицы, глубину переживаний оценить.

– Поскольку филином Веньке тоже быть не приходилось, трудный у пацана будет выбор.