Читать книгу: «Озеро: воскресшие», страница 16
Детонатор
Рассвет зажегся пламенем в окнах восточной стороны. Без Четверки в доме было пусто – через стекло, покачивая головками, в гостиную заглядывали олеандры. На втором этаже спали хозяева, и Замок, полный старых воспоминаний, не считаясь с их покоем, бесцеремонно врывался в их сны скрипами, шорохами, шепотом и протяжными вздохами, печальными, перекликающимися с неугомонным шуршанием деревьев сада.
Райан беспокойно ворочался с боку на бок, стараясь удержать остатки сна, но в конце концов открыл глаза. С деревянных потолочных балок черными глазкáми смотрели на него кругляши сучков. С неохотой встав, он прошелся по коридору до спальни Мэри.
– Спишь? – спросил он, приотворив тяжелую дверь.
– Что-то случилось? – Мэри открыла один глаз в надежде, что Райан вот-вот исчезнет и длинный солнечный луч, протянувшийся до самой двери, исчезнет вместе с ним, дав ей спокойно поспать.
– Четверку вызвали ночью.
– Что? Куда? – Мэри вскочила на кровати, обеспокоенно потирая глаза.
– В консерваторе природы что-то случилось. Какое-то ЧП. Всех андроидов Килларни призвали помогать персоналу. Может быть, полетели сервера или засбоила температура, да мало ли что там может быть. Главное, она разбудила меня ночью и попросила отпустить ее.
– Ты разрешил? – спросила Мэри так, будто Райан мог поступить иначе.
– Она просто констатировала, что уезжает, ты же знаешь. Не откликнуться на призыв о помощи противозаконно. – Райан присел на край постели, и Мэри поняла, что он был расстроен.
– Наверняка она вернется к обеду. – Мэри погладила его по спине.
Райан свернулся клубком под ее одеялом в теплой ямке, оставленной ее телом. Мэри легла рядом.
– Я приготовлю завтрак,– сказала Мэри с сомнением.
– Ой, не надо, – взмолился Райан.
Через час дрон доставки еды уже жужжал у ворот Замка. Планшеты молчали, никаких вестей от Четверки не было, и в доме воцарилась выжидательная тишина, к которой все его обитатели прислушивались – тонкий свист уведомления в планшете, трель звонка, хоть что-нибудь, чтобы заполнить пустующее место за столом. Они не говорили о вчерашнем дне. Мэри не держала зла. Райан поступил так, как должен был. Но также она знала, что Райан был другим на самом деле, когда-то, до того, как Бирн и Замок сломали его, и если бы он послушал свое сердце, то поступил бы иначе или хотя бы раскаивался. Но нет, он был спокоен… и голоден.
Невинная поездка Четверки за несколько километров от Замка казалась Мэри ни чем иным, как очередным горем. И если в другой день она не придала бы этому никакого значения, то теперь сидела за длинным дубовым столом, глядя в окно, согнувшись над остывшей пиццей, не в силах проглотить хотя бы кусок.
Ева подошла к окну и, сложив руки домиком, заглянула внутрь. Увидев Мэри, она помахала ей рукой.
– Как ты? – спросила Мэри, выходя в сад. Утро пахнýло ей в лицо медом вересковой пустоши.
– Где Кэсси?
Мэри смутилась.
– Ее больше нет, Ева, – сказала она наконец, лихорадочно соображая, правильно ли подобрала слова.
Ева ничего не ответила. Она постояла, глядя за спину Мэри, в стекло, в котором отражались две их тоненькие фигурки, развернулась и пошла прочь в сторону озера.
– Она справится, – утешил Мэри вышедший к ним Райан. Он взял Мэри под руку, буднично, проверенным годами жестом.
В кармане зазвонил телефон.
– Нис? – удивленно спросил Райан, не веря своим глазам.
– Что? – спросила Мэри, заглядывая в экран его телефона.
Через минуту Райан уже бежал в свою комнату собираться, а Мэри неслась через пустошь к скальной гряде.
– Омега! Спускайся быстрее! Беда! – кричала Мэри, не желая тратить время на долгий подъем в пещеру.
– Ничего не пойму, – Омега свесилась вниз.
– В консерваторе природы обвалились солнечные батареи, упала крыша. Звонил Нис. Все службы там, разбирают завалы. Четверка еще ночью уехала туда на вызов экологов, теперь она не отвечает на наши запросы!
Они бежали обратно к Замку. Издалека, с дороги слышался вой сирен.
Райан ждал их у ворот.
– Омега, останешься за главную, пока нас нет. Посмотри, чтобы воскресшие чего не натворили, ну и вообще… Короче, если что – звони. – Райан никак не мог собраться с мыслями, но он знал, что андроид разберется сама и Замок остается в надежных руках.
Машина скрылась из вида. На другой стороне дороги покачивались на ветру круглые шапочки кустов, за редкими деревьями сверкнул яркий отблеск, всего на секунду, будто зеркало поймало солнечный луч. Что-то шевельнулось и исчезло так быстро, что Омега не успела как следует присмотреться. Она постояла у решетки ворот еще минуту, но ничего так и не увидела – только изредка бесшумно, чуть сбавив скорость, мимо проезжали машины, из опущенных окон высовывались кругляшки телефонных фотокамер, объективы выдвигались вперед, словно глаз глубоководной рыбы, и, сделав снимок башенных флюгеров Замка – единственного, что было видно за деревьями, – уезжали восвояси.
– Почудилось, – подумала Омега, повернулась и пошла по дорожке к дому.
Она прошлась по комнатам первого этажа – пусто. Омега не была подключена к системе и не могла видеть, где находится каждый из воскресших. Зато в саду слышались разговоры и смех. Из-под лестницы дул легкий, но настойчивый сквозняк. Он стелился по полу, расползался по ковру и проскальзывал под входную дверь. Андроид приоткрыла низкую деревянную дверцу – из подвала поднимался запах сырости и грибов, смешанный с запахами гари от печи для обжига из мастерской Мэри. Ступени лестницы гладкие, короткие, рассчитанные на маленькие человеческие ножки, а не на длинные ступни андроидов. Внизу полная темнота, непроглядная, зовущая, уходящая за поворот.
– Ты тут? – спросил кто-то невидимый.
Хотя Омега прекрасно ориентировалась в темноте, голос раздавался из части подвала, спрятанной за поворотом в коридор. Она вздрогнула.
– Тут, – ответила она, все еще держась за косяк двери, не решаясь спуститься вниз. – Кто это?
– Я, конечно, – мужской голос, хрипловатый, насмешливый, дразнил ее, посмеивался над ней, пугал ее.
«Кто-то из воскресших», – вздохнула Омега, но отчего-то эта мысль не принесла ей облегчения. Что-то тревожное таилось внизу, в запахе плесени и могильном холоде темных лабиринтов, запутанных ходов, водящих заблудившегося по замкнутому кругу. «Бирн», – подумала Омега, и хотя никогда не видела его сама, но рассказы Мэри о нем не сулили ничего хорошего от встречи с его проекцией.
Сквозняк стал настойчивее. Где-то в другом конце бесконечного лабиринта открылась потайная дверь, лаз, незаметный глазу и забытый хозяевами, или это была просто иллюзия, навеянная работающей станцией виртуальной реальности, которая без присмотра Райана почувствовала себя хозяйкой. В который раз Омега пожалела, что не подключена к Сети: она могла бы позвонить Мэри напрямую, но теперь телефон, оставленный Райаном, валялся где-то в гостиной, казалось, за сотню километров отсюда.
– Струсила, струсила, гадкая железяка, – паясничал голос из темноты.
Омега сделала шаг вниз по лестнице. Первый выключатель был еще далеко. Ее длинные ступни проскальзывали на влажных, заросших тонким слоем плесени ступенях.
– Вот черт! – тихо вскрикнула Омега, поскользнувшись. Она схватилась рукой за камень, расцарапала искусственную кожу – ладонь бескровно разошлась, оголив кевларовое нутро.
– Иди сюда, я тебя уже заждался, – нетерпеливо призвал голос, и теперь казалось, он стал удаляться и доносился уже откуда-то из коридора.
– Бирн? Бирн О’Коннелл? – спросила Омега громко, отгоняя собственный страх.
Бирн… Бирн… Нелл… Нелл… Отозвалось эхо, и ей показалось, что сам Замок ответил на ее вопрос.
Она включила фонарики глаз, и как только два луча рассеяли темноту, мимо промелькнуло что-то большое и быстрое, и звук шагов эхом прилетел со всех сторон сразу, отражаясь от узких стен, падая с низкого потолка.
В подземной части замка царствовала тишина. Ряд лампочек на потолке зажегся от выключателя всего на секунду и тут же погас. Только две синих дорожки света из глаз Омеги прорезали темноту. Вдали скрипнула дверь, шлепанье шагов по воде, громкое дыхание – куда бы она ни повернулась, казалось, звук идет именно оттуда. Омега напрягла слух до предела – в подземных ходах маршировали крысы, Замок мелко дрожал, с потолка осыпалась древняя, как сам мир, пыль, кружась, опадала в разлитую на полу озерную воду. Наконец Омега отыскала дверь в мастерскую Мэри, щелкнула выключателем. В комнате еще было тепло от едва остывшей муфельной печи. На широком столе разбросаны материалы – обрывки серебряной и золотой нитей, паяльник с оплавленной рукояткой и рыжие кругляшки канифоли. В углу возвышался 3D-принтер, в его окошке стояла напечатанная из платины заготовка для новой заколки. Омега подошла к столу, провела рукой по поверхности – на секунду она обрадовалась, что увидела единственное место, где Мэри была сама собой, была свободной. Она приоткрыла крышку деревянной шкатулки и заглянула внутрь.
– Вот это да! – охнула Омега и, как завороженная, склонилась над содержимым.
Шорох шагов. Тяжелое дыхание за спиной. Омега резко повернулась и вскрикнула.
Вверху лестницы оглушительно хлопнула дверь.
– Кто здесь? – незнакомый голос ворвался в тишину подземелья.
Когда Сибиряк и Ева вбежали в мастерскую, андроид лежала на полу, вытянувшись в неестественной позе, в ее рассеченной груди искрил поврежденный провод.
***
Хантер ждал. Так долго, как умел это делать только он, – не шевелясь, застыв в одной позе, будто замороженный, почти не дыша и не моргая. Джеймс присел рядом, пригнув голову, изредка высовываясь на звук проезжающих мимо машин. Погода портилась, небо наливалось свинцом, но, как и сотни раз до этого, дождя не предвиделось.
– Где ты был? – раздраженно спросил Хантер, даже не повернувшись к своему подельнику.
– У меня были свои дела. Я решил приехать сразу сюда, – туманно ответил Джеймс, явно не желая оправдываться.
Дом с другой стороны дороги за беленым забором – краска кое-где успела облупиться, из-под досок торчали круглые головки упрямых сорняков – был пустым и безжизненным, он смотрел в никуда занавешенными глазницами окон, на скате крыши у печной трубы расселась воронья стая.
– Ты принес то, что я просил? – спросил Хантер, не отрывая глаз от входной двери.
Вместо ответа Джеймс достал из рюкзака две запакованные коробочки, осторожно вскрыл их перочинным ножом и, не прикасаясь к содержимому, протянул Хантеру.
– Отлично, – удовлетворенно кивнул Хантер и злорадно ухмыльнулся. – Идем.
Почти бегом они пересекли дорогу и в считаные секунды перемахнули через низкое заграждение. Из соседнего дома раздался громкий протяжный крик. Хантер подскочил.
– Дракон, – коротко сказал Джеймс, даже не вздрогнув, и с усмешкой посмотрел на Хантера. Тот поправил золотые запонки и отвел взгляд в сторону.
Джеймс приложил взломщик биочипов к сканеру на двери. Пару раз экран замигал красным, но на третий разрешил доступ. На всякий случай Хантер огляделся вокруг: в поле за домами лишь заросшие шерстью овцы, на улице ни души, а в окнах соседних домов так и не промелькнул ничей любопытный взгляд.
Джеймс по-хозяйски обошел гостиную, заглянул в холодильник, захлопал дверцами шкафов и, обнаружив то, что искал, с ногами лег на диван, положив ботинки на заботливо вышитую декоративную подушку.
– Хочешь? – он протянул Хантеру бутылку виски, но тот только брезгливо поморщился. – Брезгуешь? Выпивкой или мной?
Хантер удивленно обернулся на развалившегося на диване Джеймса.
– В смысле? – спросил он, нервно моргнув.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Мы можем тут покувыркаться, я не против. – Джеймс подмигнул и снова махнул бутылкой, и виски, выплеснувшись, оставило на светлом диване расползающееся пятно.
Хантер молча поднимался на второй этаж. Его мутило при мысли о том, что этот подонок сейчас вытирает подошвы своих ботинок о ее, Омеги, вышитые подушечки. Комната за комнатой он обходил дом той, что снилась ему по ночам. В уютной спальне, на недавно заправленной постели, в изножье все еще лежало оставленное Омегой покрывало. Хантер остановился, и мир остановился вместе с ним. Он напрочь позабыл о Джеймсе, о своих страхах, об охоте и ненависти. Он принюхался к покрывалу, но ничего не почувствовал. Пользовалась ли она духами? Пара капель на запястьях, на шее сзади, как делают это настоящие женщины. Должно быть, ее аромат уже выветрился из комнаты. Он открыл шкаф – ее вещи. Кое-что развешано в беспорядке, не свойственном андроидам. Некто шарил в ее шкафу, искал для нее новую одежду или туфли. Он прикоснулся к каждому платью, провел ладонью по синтетическим гладким тканям. Пятнашка тоже любила такие – струящиеся по ее телу, живые и подвижные, длинные подолы развеваются на ветру. Они с Омегой были из одной серии, сошли с одного конвейера. Эта мысль волновала Хантера, и на секунду он представил себе, что в тот день Пятнашка сбежала от него, преодолела океан и поселилась здесь, на окраине Килларни, прожила тихую и счастливую жизнь и до сих пор ждет, когда он наконец придет и заберет ее домой. Внизу под окном печальной разрухой лежал садик. По всей почве виднелись мелкие рытвины, в которых зеленела вездесущая трава. Стойки парников вырваны и поломаны, квадратные куски плексигласа расколоты, датчики состояния грунта лежат вверх мониторами, наполовину втоптанные в землю. От былого великолепия осталась лишь пара цветов – нарциссы незваными гостями цвели здесь и там, живучие, гордо воздевшие высокие желтые короны в обрамлении белых лепестков. Хантер присел на подоконник, осторожно, чтобы не нарушить незримый порядок вещей в доме, оставленном его хозяйкой.
Внизу загромыхало, что-то покатилось по полу, и громкий отборный мат Джеймса донесся до Хантера во всей красе.
– Спускайся, пора валить. Я уже заминировал. Таймер – на одну минуту, – прокричал Джеймс снизу, и Хантер услышал его быстрые шаги в сторону входной двери.
Он испугался не на шутку. Соскочив с подоконника, Хантер пулей вылетел в коридор, метнулся вниз по лестнице.
– Стой! Вырубай детонатор! Я все отменяю! – прокричал он, но в доме, кроме него, уже никого не было.
Хантер метался по гостиной в поисках крохотной, размером с ладонь, бомбы. Пиротехник Джеймс отлично разбирался в таких вещах. С виду почти что невинная праздничная шутиха, но такая мощная; в невзрачной картонной коробочке, она неслышно тикала себе под нос, готовясь разнести все вокруг. Ее подружка, видимо, была установлена в кухне, и Хантер, наспех открыв все возможные ящики, заглянув под стол, так ничего и не нашел. Минута заканчивалась. Со лба градом катился пот, внутренние часы судорожно отсчитывали секунды. И Хантер побежал. Опрокинув стул, споткнувшись о ковер, он лишь на мгновение замешкался, чтобы схватить со столика маленькую пластиковую фигурку – елочка на постаменте, забытая несколько лет назад после Рождества. Больше всего на свете он хотел оглянуться, запомнить все таким, каким оно было. Но едва он преодолел казавшиеся бесконечными двадцать метров дороги, из распахнутой настежь двери вырвался жар и оглушительный грохот выбил стекла первого этажа – обрывки занавесок заметались растрепанными лохмотьями, вывалились наружу, будто хотели сбежать, да не смогли, намертво застрявшие на своих карнизах. Дверь слетела с одной петли и повисла, покачиваясь, – скособоченный прямоугольник с декоративным колокольчиком.
Хантер сидел возле Джеймса, прижавшись спиной к упругим веткам куста.
– Я нашел водородный вентиль под столешницей, возле мойки. Установил туда вторую малышку…
– А первую? – облизывая пересохшие губы, спросил Хантер.
– Прямо на диван положил. Я его все равно обляпал, – ответил Джеймс, высунувшись из своего укрытия. – Круто, да?
Хантер поднял голову и посмотрел на дом. В руке он ощущал тепло пластиковой елочки, дешевки из сувенирной лавки, что стоят на каждом углу в канун Рождества.
– Поехали, пока полиция не заявилась.
Ползком они пробрались к арендованной Джеймсом машине, так, чтобы с дороги их не увидели сбежавшиеся на звуки взрыва соседи.
В гостинице Хантер сразу пошел к себе и заперся в номере. Его все еще мутило, голова болела, в ушах стоял звон разбитого стекла. Побоявшись, что его контузило, Хантер внимательно осмотрел в зеркале голову, оттянул покрасневшее веко, заглянул в один, потом в другой глаз и с удивлением заметил скопившиеся там, невыплаканные слезы. Пара капель, глупых, незаметных, притаившихся.
Всех своих жертв он убивал на улице, некоторых в темноте подъездов или на пустых лестничных площадках. Но теперь он впервые увидел своими глазами, как на самом деле живут очеловеченные машины. Пятнашка пробыла рядом с ним не так долго и не успела обустроить их дом на свой лад, но Омеге посчастливилось стать хозяйкой своего гнезда. Впервые с тех пор, как он начал охоту на таких, как она, Хантер не испытывал ни ненависти, ни злости. Теперь его наполняло лишь чувство сожаления о несбывшемся, тоска по прошлому, и каждая мелкая деталь только что уничтоженного им дома: выщербина в перилах лестницы, свет, падающий в окно второго этажа, три стойких нарцисса в разоренном садике, гладкость платьев в шкафу – все это каруселью вертелось и подпрыгивало в его сознании, будто он снова проживал одни и те же секунды, не имея возможности вырваться обратно в реальность. Он сидел в ванной на полу, под раковиной и, закрыв глаза, все глубже погружался в полудрему: диван с пятном от виски, абажур от лампы чуть покосился, на кухне чисто, только кое-где пыль напоминает о запустении, – и снова перекошенная входная дверь и выбитые взрывом стекла. И так по кругу: созидание и разрушение, она и он. Ее рука дотрагивается до дверной ручки, и время поворачивает вспять, пластиковая елочка еще стоит на журнальном столике, но внутри где-то тикает таймер детонатора. Хантер об этом знает, но не может произнести ни звука. Он должен сказать ей, но ни одного слова не вырывается из его раскрытого рта. Омега смотрит на него грустными глазами Пятнашки. Шестьдесят секунд пролетят как один миг. Пятнашка такая красивая. Хантер ложится на диван, прикрывая своим телом растекшееся пятно от виски – она не должна увидеть это безобразие, иначе она расстроится. А он не может этого допустить. Шестьдесят секунд пролетели как один вздох. Хантер зажмурился, но ничего не произошло. Детонатор не сработал. Впереди у них целая жизнь.
Он спал, привалившись к стене в ванной комнате, на полу, и видел очень хороший и счастливый сон.
***
Стоило Омеге открыть глаза, как на нее навалилось воспоминание о последних секундах, проведенных в подвале Замка. Она с опаской провела рукой в области груди, но искусственная кожа была залатана биопаяльником так умело, что не осталось даже шва. Все процессы внутри нее были в порядке – сканер не показывал сбоев, и Омега с облегчением присела на постели.
– Очнулась? – Райан и Мэри вошли в спальню друг за другом, встревоженные.
– Я осматривала Замок. В подвале что-то было. Кто-то был! Кто-то из воскресших может причинить зло хозяевам дома, – затараторила она.
Мэри и Райан переглянулись. Они сели по обе стороны постели, от чего Омега ощутила себя счастливой – наконец чувство одиночества покинуло ее.
– Все оставшиеся здесь воскресшие – хорошие люди, совершенно безобидные, – заверил ее Райан.
– Кто это был? Ты рассмотрела его лицо? – Мэри взяла Омегу за руку.
Она помедлила секунду.
– Кажется, это был Бирн, – ответила она, виновато глядя на Райана. – Хотя я не рассмотрела нападавшего.
– Это был не он, и слава богу, – вздохнул Райан. – У нас кое-что пропало, очень ценное. Поэтому точно могу сказать, что в мастерской был именно человек.
Омега ахнула.
– Только не говори мне, что это…
– К сожалению, да, Слезы Бога. – Мэри с грустью смотрела в окно на качающиеся за стеклом ветви деревьев.
– Но они бесценны! – прошептала Омега. – Надо было держать их в сейфе, Мэри. Ну что ты как маленькая!
– Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, – с кажущимся спокойствием сказал Райан. – Полицейские андроиды уже внизу, снимают отпечатки.
Они спустились в гостиную. На диване, тесно прижавшись друг к другу, сидели Сибиряк и Ева и о чем-то тихонько переговаривались.
Трое полицейских андроидов, грохоча, протопали по коридору.
– Мы завершили осмотр места преступления. Нам нужны показания номера Триста одиннадцать шестьсот двадцать восемь, электронный чип восемнадцать пять ноль. Пройдемте с нами.
Омега молча прошла вслед за ними, опустив глаза и сжав руки на груди – ей было некомфортно и немного страшно.
– Я пойду с ней, подпишу опеку на время расследования, – предложила Мэри, но Райан остановил ее на полпути.
– Не надо. Она взрослая девочка и справится сама, – возразил он, и Мэри кивнула. Она понимала, что вскоре Омеге придется самостоятельно выйти в мир и бороться с предубеждениями так же, как люди и другие андроиды поначалу будут бороться с ней самой.
Сибиряк понуро сидел на диване.
– Когда я вбежал в мастерскую, там никого не было, – посетовал он, словно считал себя виноватым в том, что не мог помочь следствию.
– Если бы ты не вызвал нас вовремя, неизвестно, сколько бы она пролежала там на полу. Я быстро восстановил питание, иначе бог знает, чем все могло закончиться. Системы железных машин очень уязвимы: внутри почти все цепи взаимосвязаны, рвется одна – нарушаются другие, некоторые связи невосстановимы, – ответил Райан, но в эту минуту он думал совсем не об Омеге.
Все склонились над планшетом: на экране отображалась схема строения Четверки, присланная из сервисного центра в Кремниевой долине. Во многих местах виднелись пунктирные разрывы, пробоины, отображение то и дело вращалось, выдавая красные сигналы, предупреждающие о повреждениях.
– Как она? – Ева беспокоилась за Четверку и не могла скрыть волнения.
– Ее отправили на фабрику, в лабораторию для диагностики, – вздохнул Райан.
– Она оказалась под завалами купола, раздавленная солнечной батареей, вся изрезанная, – едва выговорила Мэри, всхлипнув.
Ей было неудобно перед Евой и Сибиряком за свои слезы, хотелось быть сильной и верить, что все будет хорошо, но, как и накануне утром, одно горе то и дело наваливалось на второе, перед глазами стояла то Четверка, то Кэссиди, они смешивались и расходились, вода и осколки стекла, холодная гладь бездонного озера и наполненное зеленью душное брюхо консерватора природы. Последние двадцать четыре часа вместили в себя столько боли, что Мэри лишь молилась, чтобы все это поскорее прекратилось.
– Мы здесь закончили. – Трое андроидов стояли в дверях. Они старались отойти подальше от Омеги, непроизвольно держали дистанцию, то и дело оглядываясь, чтобы не подпустить ее слишком близко. От этого Мэри стало совсем тоскливо на душе.
– Я провожу вас до ворот, – сказал Райан, и они скрылись из вида, только звук тяжелых шагов по доскам пола все еще напоминал о том, что минуту назад здесь были посторонние.
Омега неуверенно посмотрела на Мэри.
– Они говорили со мной так, будто преступница здесь я. – Она провела рукой по голубому платью, так не похожему на униформу андроидов.
– Давай не будем об этом. Хотя бы пока, – попросила Мэри, устало опустившись на диван возле Сибиряка и Евы. – Оставайся на первое время жить у нас. Райан подключит тебя к внутренним системам, будешь следить за домом вместо Четверки.
– А что потом? – спросила Омега с грустью в голосе.
– Потом ты переедешь в свой дом, и все наладится.
Они сидели в тишине, и сказать было, в общем-то, нечего. Неприятности росли как снежный ком, проблемы никак не хотели разрешаться, будущее висело в тумане, расплывчатое и не очень-то радужное. Переехав в Замок, Мэри наивно надеялась на другое. Они с Райаном должны были начать здесь новую жизнь, на старом месте, полном воспоминаний, пусть и не всегда приятных, но их собственных, создать нечто, что подарит людям надежду на счастливую жизнь без сожалений и угрызений совести. Но все это постепенно рассыпалось, как карточный домик, сметаемый с игрального стола вечными сквозняками Замка. Судьбы рушились одна за другой, некоторые трещали по швам, готовые разойтись ко всем чертям, некоторые, как малышка Кэссиди, уже ушли в небытие, оставив после себя не свет надежды, а ужас безысходности. А остальным предстояло стать печалью и слезами, и новая светлая жизнь никак не начиналась, ее и на горизонте-то не было.
Ева и Сибиряк о чем-то переговаривались, пока он вдруг не воскликнул:
– Слезы Бога – это якутские бриллианты?
Мэри очнулась от мрачных мыслей.
– Да, из России. Райан купил их на аукционе в Лондоне.
– Могу я посмотреть, где ты их держала?
Мэри отвела Еву и Сибиряка вниз, в мастерскую. Недолго думая, Сибиряк подошел к столу и, внимательно прислушиваясь, обошел его по кругу.
– Здесь? – Он с удивительной точностью указал на шкатулку, содержимое которой теперь было в беспорядке разбросано по столу. – Можно?
– Конечно. Полиция работу закончила, теперь надо будет прибраться, – ответила Мэри, с интересом глядя, как Сибиряк, низко склонившись над столом, проводит пальцем по камням.
– Странно, что не забрали все остальное. В смысле, тут драгоценных камней на несколько миллионов, – удивилась Ева, с чисто женским любопытством разглядывая коллекцию.
Мэри задумалась. Происходящее не имело смысла. Почему преступник не забрал все и сразу, а вынес только те бриллианты, которые теперь практически невозможно было продать? И как он тут вообще оказался? Парадные ворота не взламывали, скрытые в ограждении калитки тоже, и хотя Замок охранялся не так, как следовало бы, никому раньше даже в голову не приходило пробираться сюда.
– Ты говоришь с камнями, – заключил Сибиряк, глядя на Мэри.
– Да нет, это так, игра воображения, – отмахнулась она, краснея.
Сибиряк помотал головой. Он взял Мэри за руку и вложил в ее раскрытую ладонь синий сапфир, цвета вечернего неба.
И Мэри снова услышала. Птичий крик, высоко-высоко, отражающийся от чистого воздуха, от безоблачной высоты, от простертого от края до края синего полотна, однотонного, неизбывного, что существовало до нее и будет существовать после, вплоть до самого конца света. Птичий крик обрел очертания, буквы прорисовывались одна за другой, составляясь в невнятные слова, на чужом языке, на древнем наречии, и ничего нельзя было разобрать умом.
– А ты и не пытайся, – прошептал Сибиряк едва слышно, проникая в ее видение, читая ее мысли. И Мэри расслабилась. Она почувствовала в своей ладони прямоугольник сапфира, прохладный, самобытный, словно живое существо, только недвижимое, душа, сокрытая в прозрачных глубинах.
Птичий крик становился шепотом, спускаясь к ней, и снова взмывал вверх, расходясь волной в синей вышине.
– Их забрали, их унесли…
Снова шепот на незнакомом языке, древнем, как вздох египетской мумии, заскучавшей в своем саркофаге, как песня сфинкса в ожидании усталого путника, как шорох песка, утомленного палящим солнцем.
– И, похищенные, они зовут, прислушайся, ищи…
Снова шорох и шелест. Сапфир замолчал, только синее небо покрылось гранями и отразило невидимое солнце всеми цветами радуги.
Сибиряк покрепче сжал ее руку.
– Держись!
Мэри стиснула его пальцы, и через секунду они вынырнули из глубины.
– Господи, – прошептала она, присаживаясь на край рабочего стола. – Что это было?
– Этот сапфир был привезен из Египта. Он еще помнит древние наречия, времена, когда мир и солнце были другими. Теперь ты знаешь.
Ева стояла в стороне и огромными глазами смотрела на Сибиряка. На ее бледных щеках выступил румянец. Ей казалось, что с Сибиряком ее ждет весь мир, волшебный и загадочный, и тысяча желаний роились в ее голове, готовые вот-вот выплеснуться то ли потоком слов, то ли поцелуями.
Наверху Омега уже хозяйничала на кухне. Передник с мухоморами сиротливо болтался на крючке возле разделочного стола – Омега посмотрела на него, но надеть не рискнула. Ей казалось, что все здесь – от развешанных на длинной штанге сковородок до продуктового 3D-принтера, запрограммированного на печать любимых Райаном пирожных с кремом из органического сельдерея, принадлежит Четверке и хранит ей верность, недобро посматривая на Омегу.
– Мэри попросила меня остаться на обед. – Сибиряк подошел к Омеге, заглянул через плечо, удовлетворенно кивая. – Выглядит аппетитно.
– По бургеру с котлетой из кузнечиков, а потом десерт, – ответила она, шинкуя длинным ножом хрустящие кузнечиковые тушки.
Замок сделал глубокий вдох, принюхиваясь к аромату котлет, по старинке поджаренных на сковороде, – открытые ставни задвигались, занавеси заколыхались, флюгера на башнях сделали полный оборот.
Сибиряку нравилась Омега, рядом с ней было хорошо и спокойно. Он подумал, что если все они, воскресшие, созданы по ее образу и подобию, то Райану удалось создать нечто гораздо более прекрасное, чем он рассчитывал. Но подобным созданиям, как и Омеге, не было места среди людей, уж слишком хороши они были, слишком идеальны по сравнению с алчными, ревнивыми и честолюбивыми людьми. И хотя он не видел, а знал только из пары скупых, брошенных Мэри фраз, что случилось с Кэссиди, он подумал, что все-таки жизнь устанавливает свои порядки, и судьба девочки не могла сложиться иначе.
– Почему жители так люто тебя ненавидят? – спросил Сибиряк, заряжая пищевой принтер ингредиентами для печати яблочного пирога. – Таких, как ты, было много когда-то. Люди были напуганы, но такого, чтобы прятаться, я никогда не слышал. Очеловеченные андроиды и сейчас живут где-то в городах, им не приходится скрываться.
Омега помолчала, задумавшись. Не раз она и сама задавалась этим вопросом. Порой она думала, что в большом городе вроде Нью-Йорка или Токио ей жилось бы хорошо и свободно. Но все же дело было не в этом, и она решилась высказать свою мысль вслух впервые в жизни.
– Люди здесь ненавидят меня, это точно, – усмехнулась она, орудуя толкушкой, – пластинка сушеной медузы светилась в круглом чреве ступы, разламываясь и дробясь. Она отдала готовую фосфоресцирующую присыпку Сибиряку. Отворив окошко принтера, он всыпал последний ингредиент. – Они меня боятся.
– Честно говоря, есть люди куда страшнее, чем ты. И все это знают. Очеловеченные андроиды никогда не были агрессивны, – возразил Сибиряк, выбирая форму будущего пирога: квадратный, с трехслойным коржом и горячей яблочно-коричной начинкой, светящийся синей глазурью из порошка медузы. То что надо.
Омега не могла сказать ему правду. Смерть ее хозяина Альфи тяжким грузом лежала на ее репутации. Но если Райан хорошо ее знал и не боялся, то чужой человек вроде Сибиряка вполне мог испугаться. Ей не хотелось, чтобы новый друг начал сторониться ее.
– Дело не в агрессии, – начала Омега, подкидывая котлеты на сковороде, как заправский шеф-повар. Они делали ровно три оборота в воздухе и падали на раскаленное дно, шкворча. – Люди не простили мне любовь, настоящую, искреннюю. Потому что мой возлюбленный оставил свою жену ради меня. Я стала машиной, разрушившей брак людей, отнявшей человека у человека, а такое не прощают никому. – Отчасти это было правдой. Ненависть к Омеге началась именно с этого. А что было дальше, Сибиряку знать необязательно. – Если бы я была просто засбоившей железякой, моя жизнь здесь была бы гораздо проще. Но теперь жители, ослепленные ненавистью ко мне, жаждут моей смерти. И Элайза меня никогда не простит.
