Читать книгу: «Там, где случаются облака», страница 2

Имбирный чай и мятный поезд

С собой взяли всего несколько чемоданов, ведь самое важное было в людях.

– Извините, вы не подскажете, как нам пройти к четырнадцатому пути? – спросила Поли, держа в руке три голубых билета.

– О, этот путь на ремонте вот уже много лет, – с удивлением объяснил работник Грейбургского вокзала.

Унка смотрела на него снизу вверх, мужчина напомнил ей огромный воздушный шар. Она взяла билет из маминых рук и протянула ему: – Но у нас там поезд.

Воздушный шар покрутил бумажку в своих огромных ручищах и хихикнул в усы: – Малышка, билет ненастоящий.

Затем он посмотрел на Лу и Поли: – Играете, значит? Это прекрасно!

Отдав билеты Грейбург— Клаудинг, мужчина – воздушный шар развернулся и полетел к кофейному автомату. Все втроём в недоумении переглянулись.

– Довольно интересное начало, не так ли? – спросил Лу и предложил самим отправится на поиски четырнадцатого пути.

Дойдя до самого конца тоннеля, что доводил людей к поездам, семья увидела табличку, которая говорила в точности то же, что и работник:

14 ПУТЬ.

ЗАКРЫТО НА РЕМОНТ

А внизу мелко подписано от руки:

Поезд приходит для тех, кто видит большее.

На перроне никого не было. О Клаудинге вообще мало кто знал, и миллионы людей на всей Земле считали, что облака появляются сами собой.

Унка отряхнула скамейку от первых опавших листьев и присела посерединке (так, чтобы мама и папа сели по обе стороны от неё). Что может быть лучше, чем сидеть меж двух людей, которые любят тебя больше всего на свете? Поли открыла термос с имбирным чаем и налила Унке. Теплый сентябрьский день присел на свободный краешек скамейки. Солнце припекало, как бы говоря: «Не переживайте, я позабочусь о вас, как летом».

На соседние пути приходили и отправлялись поезда. После четвёртой кружечки имбирного чая послышался гудок. Из-за поворота выехал поезд с двумя вагонами и надписью «Грейбург – Клаудинг» (похоже, что детской акварелью).

Поезд остановился прямо возле таблички «ЗАКРЫТО НА РЕМОНТ» и, кажется, делал это постоянно. Из открытой двери выглянула девчушка Ункиного возраста и начала играть на губной гармошке.

– Добрый день! – сказала она и пригласила их в вагон. – Чувствуйте себя как чувствуется.

Вдалеке послышался крик.

– Прошу, не уезжайте без меня! – мужчина тащил за собой чемоданчик и телегу с птичьей клеткой.

– А вот и Лев Гурьевич! – с восторгом сказала девчушка с гармошкой.

В поезде Унку окутал запах любимой мяты. Вагон был залит солнечным светом, как апельсиновым соком. Пассажиров было мало, и ни один из них не был похож на другого. Уна продвигалась вглубь вагона и слышала обрывки фраз «да, мы подняли успеваемость мечтателей…», «помню, облака рассказывали…»

Семья уселась на свои места согласно самым настоящим билетам. Поли шёпотом спросила мужа: – Послушай, с какого возраста сейчас берут на работу?

Но не успел Лу ответить, как к ним подошёл высокий мужчина лет сорока с неестественно острым носом, светлыми волосами до плеч и глазами, в которых была смешинка. Его одежда была настолько яркой, что рябило в глазах. Ярко-зелёные брюки и салатовый свитер выделялись ещё больше на фоне бежевых стен вагона. Прищурив глаза, мужчина посмотрел на номер сиденья.

– А вот и моё! – он схватил клетку и поставил её на столик. Затем ударился головой о верхнюю полку и засмущался от своей неловкости.

– Я Лев Гурьевич, а это Юфыч, – он указал на серую птичку, что сидела в клетке.

– А вам говорили, что вы похожи? – спросила Унка, смотря то на птичий клюв, то на нос Льва Гурьевича.

– Уна, что ты! – воскликнула Поли.

Лев расхохотался, да так звонко, как не смеются многие дети Грейбурга.

– Я и сам каждый день удивляюсь этому сходству. Одно лицо, ей-богу! – и снова покатился со смеху.

Не удержавшись, все тоже начали смеяться. Унке даже показалась, что смеялся сам Юфыч.

– Вы к нам по каким фантазиям? – спросил Лев.

– Мы переезжаем, – Лу произнес эти слова и как будто только сейчас понял, что всё взаправду. Что он оставляет свой маленький театр и огромный город.

– Да это же самое лучшее решение в мире! У нас в Клаудинге один день чуднее другого. Правда, Юфыч?

Птица кивнула. Поезд наконец тронулся, и Унка уставилась в окно. Она провожала взглядом серые небоскрёбы и трубы многочисленных заводов. В Грейбурге самым лучшим было время, проведённое в обсерватории с дедом Тихоном. А теперь… Теперь это просто город, в котором не сыскать такого деду. Да и в любом другом не сыскать. Мама говорит Унке, что деда Тихон появится в её рассказах и будет подмигивать звёздочками. И Унка верит, потому что мамы не обманывают.

Подушки набытые облаками

Поезд отстукивал ритм. Лев Гурьевич отпустил Юфыча полетать по вагону. Было тихо и уютно. В поезде время потеряло своё значение и успокоилось. Оно никого не подгоняло, а свернулось калачиком и уснуло на коленях у одного из пассажиров.

– Пойду посмотрю, где Юфыч. – Унка слезла с верхней полки и пошла по вечернему поезду. Кто-то шёпотом беседовал о важном, а кто-то смотрел на остатки заката. Уна увидела птицу, которая сидела в руках у девочки с гармошкой.

– У-на-на, – сказал Юфыч, раскачиваясь из стороны в сторону. – У-на- на, Уна, – почти запел он.

– Говорит! – удивилась Унка.

– Тот ещё болтун, – сказала девочка. – Я Таша.

– А ты взаправдашний проводник?

– Вот ещё, – расхохоталась та. – У нас проводников нет. Двери друг другу из вежливости открываем, чай по любви приносим, а прибраться за собой каждый и сам может.

Уне показалось, что так даже лучше, чем с настоящими проводниками.

– А в Грейбурге правда неба не видно? – с осторожностью спросила Таша. – Говорят, проводами всё так затянуло, что ни облачка…

Унка лишь пожала плечами – в городе она не смотрела на небо. Если потерять бдительность, можно столкнуться с человеком или того хуже – попасть под колёса.

Таша протянула Юфыча: – Отнесёшь?

Перья у него были гладкие и приятные на ощупь. Таких птиц Уна ни

разу не встречала. И вообще до сегодняшнего дня думала, что разговаривают только попугаи. Она несла Юфыча на место, а он внимательно разглядывал Уну своими глазами-бусинками.

– А вот и они. Опять у Таши печенье таскал?

Юфыч сделал вид, что не понимает слов Льва Гурьевича. Он залез в клетку и начал готовиться ко сну, как и весь поезд.

Унке не спалось. Ощущение было такое, будто что-то в ней сломано. Только вот что?

– Не хочешь чаю? – послышался голос Льва Гурьевича, который тоже лежал на нижней полке, как и Уна.

– Вы мне?

– В вагоне спят все, кроме нас с тобой. И кажется, что мучают нас одинаковые вопросы.

Лев Гурьевич принес чай со свежей мятой (которая, как оказалось, росла прямо в поезде), достал из сумки небольшую баночку малинового варенья и снова ударился головой о верхнюю полку, где спала Поли.

Уна рассмеялась, прикрыв ладошкой рот: – Не переживайте, мама крепко спит.

Лев сел, потирая затылок.

– Вечно витаю в облаках, забывая о том, что меня окружает. Знаешь, несколько лет назад ученики второго «Б» обмотали мой рабочий стол поролоном, чтобы я не ударялся об углы.

– Вы учитель?

– Скажу больше: я твой учитель. У нас в Клаудинге лишь одна школа, самая потрясающая, вот увидишь. А я буду вести облаковедение.

– Облаковедение? – Уна в недоумении посмотрела на Льва Гурьевича.

– Кучевые, слоистые, перистые, кучево-дождевые, слоисто-кучевые, высоко-слоистые, перисто-кучевые облака. Скоро ты всё изучишь.

Унка решила, что всё это вполне может быть шуткой. Горячий чай разлился по телу теплом. Уна провалилась в мягкую подушку, прикрыла глаза и вспомнила белые бесформенные комья ваты над обсерваторией дедушки Тихона. Ей снилось, что все подушки в поезде набиты облаками. Сердце билось в такт со стуком колёс, Унка спала и ехала в город, который изменит всю её жизнь за один лишь день.

Почти пустая комната

С поезда семью встретил тёплый утренний сентябрь. Он кружил перед ними опавшими листьями, словно пытался понравиться. Лев Гурьевич указал на остановку:

– Трамвай № 19, ваша остановка конечная. Он пожал Лукьяну руку, улыбнулся Поли и Унке. Юфыч развел крыльями в стороны, наверное, это значило «До скорой встречи».

Трамвай приехал почти сразу. Он был старым и, казалось, хранил в себе огромное количество историй жителей Клаудинга. Покрытие сидений напомнило Унке смятый бумажный черновик. Пассажиров не было, только кондуктор мирно спал на своём месте. Лукьян поставил чемоданы и тихонько вложил деньги в сумку кондуктора.

– Пусть спит, – прошептал он.

Семья уселась в самом конце трамвая. Двери громко закрылись, и вагон тронулся. Он скрипел каждым винтиком, и чем быстрее ехал, тем громче становился этот скрип.

– Трамвай жалуется, – вдруг сказала Унка. – Наверное, он устал ездить каждый день по одному и тому же маршруту.

Трамвай даже стал тише, словно затаил дыхание и слушал Уну.

«Он слышал так много историй, – подумала девочка. – Но рассказывали хоть одну историю ему лично?»

– Мам? А ты сможешь написать что-нибудь для трамвая? Ну, скажем, стих или рассказ.

Поли улыбнулась и поцеловала Унку в макушку.

– Конечно, моё вдохновение, конечно.

Конечная остановка называлась «Малая Улица». Дома здесь обнимали с двух сторон, а тротуар был выложен брусчаткой. Колёса чемоданов то и дело застревали в ямках, от этого семья двигались очень медленно, успевая рассмотреть каждый домик. Пахло отцветающими розами в чьём-то палисаднике и краской от свежевыкрашенного крыльца.

– Вон он! – закричала Унка, указывая на небольшой белый дом в конце улицы. – Правда, напоминает домик деды Тихона? – Уна вбежала в открытую калитку и погладила деревянные поручни крыльца, которые уже нагрелись на солнце. – Здравствуй, домик!

Семья вошла тихо, будто сам дом спал эти утром и его не хотели тревожить. Прежний хозяин явно очень любил это место. В шкафу были аккуратно расставлены книги, занавески подобраны ленточками, а окна вымыты начисто. Унка сразу побежала на второй этаж выбирать комнату.

«Моя что поменьше, – думала она, – Папа у меня и так огромный, а с ним ещё и мама ютится».

Уна вошла в светлую комнату, в которой ничего не было, кроме ключика, лежащего на полу.

Запахло кофе из маминой турки. И с этим запахом к Унке пришло ощущение, что она дома.

Кит на дереве

– Небольшой лес намного дружелюбнее огромного города с миллионном машин, – думала Унка. Чем ближе она подходила к деревьям, тем больше они ей казались. Гигантские сосны и лиственницы взирали на неё свысока.

– Интересно, быть может, деревья специально такой формы, чтобы их удобнее было обнимать? – Уна приложила руки к самому большому из деревьев вокруг. Оно было приятно-шершавым и пахло смолой. Чуть правее от дерева пролегала тропинка. И похоже, что ходили по ней часто. Она звала Унку в лес, а Уна шла, собирая разные разности: несколько шишек, пёрышко и веточку пихты. Вот уже много лет Унка собирает воспоминания в сундучок. Пуговицы, камни, пробки. Собирает без особой надобности. Ей нравится открывать сундучок вечерами и вспоминать дедушкину обсерваторию или театр.

Унка сняла обувь и пошла босиком, растворяясь в хрусте опавших листьев. Детские часы на руке показывали, что идёт она лишь три минуты. Только сейчас она никуда не опаздывала.

– Стой! – послышался крик.

Уна вздрогнула и посмотрела по сторонам. Никого не было. Она сделала несколько шагов и…

– Ну постой же ты! – голос доносится откуда-то сверху, и, подняв голову, Уна увидела штаб, что был построен высоко на дереве. Из окна торчала взъерошенная голова мальчишки.

– Подожди, сейчас спущусь.

Судя по грохоту, незнакомец что-то уронил, пока добирался до выхода, затем ловко и быстро спустился по лесенке и оказался перед Уной.

– Привет, я Кит. Родители, конечно, Никитой назвали, но похоже, что они сами забыли об этом. Все Китом зовут.

– А я Уна. Уна Ааль. Переехала к вам сегодня.

Мальчик протянул грязную руку, а Унка с охотой её пожала.

– А часы зачем носишь?

– Чтобы знать время, зачем же ещё? – удивилась Уна.

– А солнце тогда для чего? Темнеет – значит домой пора.

– А если где-то нужно быть в определённое время?

– А если где-то и нужно, то ты обязательно там появишься. Ты вообще всегда там, где тебе нужно. Так Лев Гурьевич говорит.

– Ой. А я с ним в поезде ехала.

Кит вдруг вспомнил, что Облаковед уезжал в командировку, в большой город, изучать «пропавшее детство».

– Так ты из Грейбурга? – не скрывая своего удивления, спросил Кит.

– Да.

– Вот дела! Правда, что там даже не знают о фабрике?

О фабрике Унка и правда ничего не знала. Кит задумался. Оказывается, то, о чем рассказывал Лев Гурьевич, – это правда…

– Идём за мной, покажу.

Кит направился в глубь леса. Ребята перебегали с одной тропинки на другую и ловко огибали деревья.

– Знаешь, в этом лесу ещё никто и никогда не заблудился, – рассказывал Кит. – Говорят, деревья раздвигают свою крону, чтобы свет попадал на тропинки. И ты стразу их находишь. Я поэтому лес называю Огромным Добряком. Унке понравилось такое название.

Воздух стал влажным, поднялся ветер. Ребята вышли на берег огромного озера. На той стороне водоёма возвышалось невероятное здание на высоких сваях. Сотни окон отражали солнечный свет, а лестницы напоминали чешуйчатые хвосты драконов. Было здесь и множество труб, но это не те трубы, что на заводах Грейбурга. Эти были голубые, белые, розовые и фиолетовые. И всё это здание не пугало, а как бы говорило: «Добро пожаловать». У Унки перехватило дыхание.

– Это фабрика по производству облаков. У меня дедушка там работает, – гордо сказал Кит. – Пойдём, я вас познакомлю.

– Фабрика облаков, – медленно повторила Уна. – Так вот почему деда Тихон приезжал к вам. – Она всё ещё стояла как вкопанная и смотрела на трубы, выпускающие облака.

– Ты идёшь? – крикнул Кит.

Легенда о Гои

– Здесь ровно 2765 ступенек, – заявил Кит, подходя к фабрике. – Ещё 272 окна, 121 дверь и 124 работника. Однажды я украл у дедушки Барри ящик с инструментами и вылепил облачную фигуру директора школы с поросячьим хвостиком и пятачком. Дед сказал, что у меня талант. Но из облака сделал поросёнка, а из меня дурака. Заставил в наказание считать эти ступеньки и двери.

Они прошли мимо кустов шиповника и свернули за угол.

– Дед всегда оставляет для меня окно открытым. – Кит сначала залез на подоконник, а потом подал Унке руку.

Ребята вошли так тихо, что человек, стоявший к ним спиной, не замечал их присутствия и занимался своим обычным-необычным делом.

Комната была похожа на мастерскую, с огромным количеством инструментов. С бесчисленными коробками, чертежами и книгами. Здесь было тепло и влажно. На постаменте витало бесформенное белое облако. А человек, ловко орудуя инструментами, что-то вытёсывал и напевал себе под нос. В верхней части облака стали вырисовываться рыцарский шлем и забрало. Унка не верила своим глазам.

– Дедушка!

Человек с инструментами обернулся. Это был старик в годах с длинной седой бородой, миллионом морщинок и улыбкой. Похоже, что с самой доброй улыбкой на свете.

– О, здравствуй, Кит.

– Это Уна. Уна, это дедушка Барри. – Кит уселся прямо на пол перед облаком и начал рассказывать про школьные предметы, в существование которых Унке тоже верилось с трудом. Она присела рядом с Китом и почувствовала, как сильно барабанит сердце. Старик вытесал облачную кольчугу и доспехи.

– Вы создатель облаков? – решилась наконец спросить Унка.

– Ох нет, что ты. Я лишь облачный скульптор. Помимо меня на фабрике огромное количество работников.

– И облаковедение, значит, правда?

– Мы сейчас ветер изучаем, – сказал Кит. – Одно дуновение – и рыцарь превращается во всадника, а всадник в замок. Понимаешь?

– Нет, – честно призналась Унка.

– Ветер делает каждое облако особенным, с причудливыми меняющимися формами. Тогда каждый ребёнок может создать свою историю, а затем и историю нашего мира, – добавил Барри.

– Мира?

– Ты хочешь сказать, что понятия не имеешь, для чего на свете вообще существуют облака? – возмутился Кит.

– Никит, в мире живут сотни людей, не знающих, что облака – это самое важное в жизни. – Барри перенёс рыцаря на конвейер и пожелал ему доброго неба.

Спустя несколько секунд конвейер включился, и рыцарь скрылся в проеме стены.

– Ну вот и всё. Я закончил облака для вечера перед закатом. Давайте выпьем чаю, а я заодно расскажу легенду. Легенду о том, как появились облака и изменили наш мир навсегда.

– Эта история началась много веков назад. Тогда на небе не было ни единого облачка. Ни облаков, ни фантазий, ни воображения. Представляете? А вот люди не могли представить ничего. Они видели факты, опасности, пищу, кров, рождение и смерть. Одно поколение сменяло другое, и так продолжалось бы долгие годы, если бы на свет не появился Гои. Он родился в самый обычный день, и все дни после его рождения были необычными.

Ещё будучи ребёнком, он танцевал, подражая языкам пламени. Общался с собственной тенью и, в отличие от всех людей, живущих в то время, он любил тьму. Гои был своего рода искажённым зеркалом. Все страшные истории о темноте, охраняющие род человеческий, Гои превращал в возможности. Бескрайние возможности для создания нового. Он утверждал, что в темноте может представить инструмент для создания красивейших звуков или жилище, что прочнее нынешних по конструкции. Он даже рисовал их углём на плоских камнях. Он мечтал, но ещё не знал об этом.

Людей пугает всё неизвестное. Народ сторонился его поначалу, а потом и вовсе начал ненавидеть. Они нарекли его сумасшедшим и непригодным для жизни в общине. У каждого человека было своё место, как у шестерёнки в механизме. Местом Гои была природа, вода, бесполезные рисунки и темнота, пронизанная светом одинокой, как он, луны. В один из дней его изгнали из общины и велели не возвращаться. Они боялись, что многие дети станут вести себя так же.

Гои считал это концом своей жизни, но это было лишь начало. Молодым человеком он отправился в неизвестном ему направлении навстречу жизни. Он слушал сердце, что было его маяком, компасом и картой. Только он и сердце, полное тепла, света и любви к миру. Бескрайние просторы, десятки дней в пути, бессонные ночи под звёздным небом. Гои построил прочное жилище на берегу огромного озера. Он вырезал из дерева дудочку, которую воображал. Прекрасные звуки летели над землёй и привлекали внимание птиц. Он рисовал углём картины и общался с темнотой. Такой вот он был, наш Гои.

В один из дней он посмотрел на всё, что создал. По его телу побежали мурашки, а глаза наполнились слезами. Гои осознал, что всё, о чём он мечтает, можно воплотить и создать.

Он так хотел поделиться этим с людьми! Его сердце было полно счастья и пылало любовью. Тогда он подошёл к берегу озера, положил ладони себе на грудь и закрыл глаза. Его руки были сначала тёплыми, а затем горячими, как пламя. Он наклонился к озеру и обнял его. Над ним медленно поднялся густой пар. Белый, тёплый и нежный. Пар тот был назван Облаками.

Облака принимали причудливые формы, говорили с Гои и мечтали. А однажды направились туда, где живёт его община. Так появилось всё на свете. Стол, за которым мы сидим, кружки, из которых пьём. Всё это было мечтами людей, что витали в облаках, общались с ними и видели то, чего ещё не существует.

Поговаривают, что в основе фабрики облаков лежит горящее сердце Гои.

По дороге домой Унка ни разу не посмотрела под ноги. Ей махали вечерние кашалоты, улыбались причудливые птицы с рыбьей чешуёй вместо перьев и что-то кричал лохматый Колопай (так Кит назвал облако, которое не было похоже ни на кого на свете).

– А кто он такой, этот Колопай?

Кит рассмеялся:

– Он и есть это облако. Я ведь только что его придумал. Завтра дедушка может его вытесать, если нарисуем.

Колопай крикнул, что это потрясающая идея. Но Унка не слышала его слов. Пока не слышала…