Читать книгу: «Королева красоты. Серия «Мир детектива: Франция»», страница 3

Глава XII

По распоряжению комиссара, кабинет был освещен зажженными канделябрами. Возле трупа стояла лампа рефлектор и лучи ее падали как раз на окровавленную и бесформенную часть трупа. Берар сперва окинул глазами кабинет, потом, остановился на трупе, он вскрикнул и отступил на несколько шагов.

– Подойдите, – сказал Корбин.

– Нет, нет… – пробормотал Берар, пятясь назад, – зачем вы привели меня сюда? Зачем заставляете смотреть на эту кровь? Чей это труп?

– Посмотрите на него повнимательнее, – продолжал комиссар, подталкивая Берара вперед, – вы должны его узнать.

– Как я могу узнать… Лица нет, – сказал Берар.

Тогда комиссар подошел к Берару и, глядя ему в глаза, сказал:

– Это князь Лавизин… князь Лавизин, которого вы убили.

– Я?.. Я?.. Я убил?!

– Да вы. Лучше сознайтесь. Все свидетельствует против вас. Ваше волнение, ваш ужас при виде жертвы, ваши угрозы и сегодняшнее письмо князю, наконец, ваши исследования динамита. Вы сами знаете, что князь убит бомбой, начиненной динамитом. Сознайтесь, – советую, это в ваших же интересах. Мы безусловно окажем снисхождение… допустим, заявим, что вы были раздражены чрезмерной жестокостью или обезумели от страданий. Чистосердечное раскаяние – единственный способ спасти вашу голову.

– Я не буду сознаваться, – сказал Берар, звучным, вибрирующим голосом, распрямляясь при этом, – потому что не совершал преступления. Вы обвиняете невиновного! Делайте со мной, что хотите… Я так несчастен, и не боюсь, что мне может быть хуже. – Голос старика как будто окреп, он говорил сильно и убедительно, но вдруг опустил голову и проговорил, задыхаясь и гораздо тише:

– Но моя дочь! Моя дочь! Что будет с ней?

Эти слова, вырвавшиеся из глубины души, тронули даже комиссара, и совесть развеяла последние подозрения, что Берар – виновен. Он видел перед собой невиновного. Комиссар хорошо знал, что невинный, которому неожиданно показывают изуродованный, окровавленный труп человека, некогда знакомого, не может управлять своими чувствами, только закоренелые преступники при виде своей жертвы способны сохранить самообладание. А потому вынуждены разыгрывать из себя комедиантов или изображать сцены изумления или безразличия. Судебная власть, верная старым обычаям, придает этому большое значение подобным столкновениям, обычно поручает их судьям. А он просто выполнил свой долг, как и собирался выполнить его, проведя обыск в доме обвиняемого.

Отозвав в сторону Корбина, комиссар отдал приказание немедленно ехать вместе с Бераром в его квартиру на бульвар Курсель.

– Вы отправляете меня в тюрьму? – спросил подсудимый Корбина, когда они оба сели в карету.

– Ни в коем случае, – все еще мягко возразил Корбин, – мы едем к вам.

– Зачем?

– Чтобы решить одну маленькую формальность – отвечал Корбин. И, вспомнив опасения Берара по поводу его дочери, он добавил, – но будьте уверены, что я не побеспокою вашу дочь.

Больше Берар не сказал ни слова. Он забился в угол экипажа, и яростный, с сухими, застывшими глазами, казалось, глубоко задумался о чем-то своем. Без сомнения, он думал о неслыханном стечении обстоятельств, ошеломившем его. Думал, что он проиграл. Убитый и растерянный, думал только об одном: как выйти из своего ужасного положения, какие слова следует сказать, какие свидетельства следует привести, чтобы выбраться из ситуации, получить свободу, спасти себя и успокоить дочь.

В ту минуту, когда карета остановилась у ворот дома №40. Из другой кареты, которая ехала позади, вышел полицейский комиссар со своим секретарем.

Они громко постучали, комиссар назвал консьержке свое имя и звание, которая слабо протестовала против этого ночного вторжения.

Убитый отчаянием Берар сам отпер этим нежданным гостям дверь своей скромной квартиры.

Глава XIII

Комиссару, так же, как и Корбину показалось, что обвиняемый готовился покинуть свою квартиру, и потому они изъявили желание осмотреть находившиеся в чемоданах бумаги и книги. Берар подал ему несколько книжных томиков и тетрадей.

– «Химические исследования», – прочел комиссар.

– Разве это не кажется вам естественным, – заметил Берар голосом, который он тщетно пытался укрепить, – что у меня имеются подобные книги? Я ведь старый воспитанник школы горных инженеров.

– Без места и положения, – съязвил комиссар.

– Сейчас, да. Но я долго служил при министерстве общественных работ, и только по случаю одного столкновения с главным инженером вынужден был подать в отставку.

– Примите к сведению это заявление, – сказал судья, обращаясь к своему секретарю. Оно указывает на жестокость в характере обвиняемого.

Берар молчал.

– В письме к князю вы упоминаете об изобретении, которое может обогатить вас. О каком изобретении идет речь?

Берар, несомненно, не ожидал этого вопроса и он побледнел еще больше.

– Отвечайте, и поскорее, – вскричал комиссар, – впрочем, я вам могу помочь. Не хотите ли вы рассказать об этом?

И комиссар показал на слово «Panclastipue» – с греческого «истребляющий все», стоящее в заголовке брошюры.

Берар забыл о своем положении обвиняемого. В нем моментально проснулся изобретатель.

– Да, господин комиссар, – отвечал он, воодушевляясь. – Мое изобретение может сделать много полезного. Оно может рыть шахты, пробивать горы, сносить препятствия: – оно в десять раз сильнее и взрывоопаснее динамита.

– Вот как! – насмешливо заметил комиссар.

Берар, поняв, что он свидетельствует против себя, остановился и растерянно взглянул на комиссара.

– Теперь я все понял, – сказал комиссар. – Вы в припадке злости на князя, решились отомстить ему и провели на нем первое испытание вашего изобретения.

– Нет, нет! Тысячу раз нет! – вскричал Берар.

– Не угодно ли вам обратить внимание на бумажку, которую я достал из камина, – шепнул Корбин комиссару.

– Покажите.

Корбин подал клочок бумаги, написанный рукой подсудимого. Пламя успело захватить лишь несколько слов и можно было разобрать следующее:

«… Поступаете со мной жестоко. Я обладаю такой силой, что могу одним ударом разрушить все ваши дворцы, сжечь дотла все ваши дома, ваши гостиницы, ваши дома в России и взорвать ваши рудники, которые приносят вам миллионы… Берегитесь воевать со мной…»

– Это, наверно, черновик письма, адресованного князю Лавизину? – спросил комиссар.

– Да, – твердо отвечал обвиняемый.

– И вы послали его к князю?

– Два месяца тому назад.

– Понимаю, – в нем были угрозы, о которых вы упоминали в своем сегодняшнем письме… И после этого вы удивляетесь, что князь был суров по отношению к вам, что он хотел выгнать вас из своего дома? По-моему, он был слишком добр. Ему давно следовало бы послать мне ваше письмо, но он им пренебрег, и пренебрежение стоило ему жизни… Довольно. Больше не о чем разговаривать – дело ясное.

В ту минуту, когда комиссар произнес последние слова, открылась дверь в соседнюю комнату и на пороге показалась Жанна Берар.

Глава XIV

Высокая и стройная девушка, уже сформировавшаяся, с хорошо заметной грудью и широкими бедрами, она обладала всеми округлостями, всеми изысканными очертаниями хорошо сложенной женщины, достигшей полного расцвета.

Жанна Берар недаром получили свое прозвище «Королевы красоты». Только восхитительная головка, сидящая на этом прекрасном теле, говорила о том, что Жанна была еще совсем юной девушкой, молодой и невинной. Черты лица ее поражали своей идеальной красотой, золотисто-белокурые волосы обрамляли ее свежее личико, немного бледное, но окрашивающееся румянцем при малейшем проявлении эмоций. Большие, продолговатые глаза с длинными ресницами, взгляд неопределенный, немного мечтательный, выражающий бесконечную мягкость. Тонкий греческий нос и правильно очерченный рот дополняли ее красоту. Внезапно разбуженная незнакомыми голосами Жанна резко вскочила с кровати, накинула белый пеньюар и открыла дверь в гостиную. Она остановилась, покрасневшая, испуганная, увидев незваных гостей, уже собиралась вернуться в свою комнату.

При других обстоятельствах она тотчас ушла бы, но бледный и встревоженный вид отца, заставил ее забыть, что они не одни.

– Что случилось? Что с тобой? Что происходит – быстро спросила она отца, схватив его за руку.

Берар не отвечал. Он не осмеливался, не мог.

Тогда она повернулась к незнакомцам, но они тоже хранили молчание, пораженные ее красотой.

– Я хочу все знать, отвечайте! – вскрикнула Жанна и, кроткое выражение ее лица исчезло, зажегся взгляд, блеснули зубы под приподнятыми губами и посреди комнаты стояла уже не молодая девушка, а энергичная женщина, пылкая, с вопросом на лице. Комиссар, смущенный ее неожиданным появлением, был тронут очарованием красавицы, не желая наносить слишком жестокий удар, но также желавший закончить начатое, долго не мог найти подходящего ответа. Наконец, немного оправившись, он сказал:

– Сударыня, в моем квартале случилось страшное происшествие… В качестве полицейского комиссара, я пришел к вашему отцу, чтобы получить у него некоторые сведения.

– О каком происшествии вы говорите? – спросила Жанна.

– Князь Лавизин, хозяин этого дома, в котором вы живете, – убит.

– И меня обвиняют в этом убийстве! – вскричал Берар, внезапно вставая и беря дочь за руки, пристально глядя ей в лицо.

– Ты?! Тебя?! – вырвалось из груди молодой девушки.

Потом она повернулась к комиссару, гордо подняла голову и сказала с негодованием так чтобы слышали все присутствующие:

– Вы с ума сошли, господа!.. Откуда подобные подозрения?.. Какие у вас улики против моего отца?

– Они обвиняют меня, – начал Берар, которому смелость дочери придала сил, – потому, что один раз, в припадке горячности, я угрожал князю Лавизину…

– Ты был неправ, я же тебе говорила, но от угрозы до исполнения – далеко. Говори при мне теперь всю правду: я хочу знать все, чтобы иметь способ защитить тебя.

– Я написал ему еще раз, сегодня, – продолжал Берар. – Я обезумел при мысли, что завтра мы должны продать любимую мебель, и нам пришлось бы покинуть этот дом, где умерла твоя мать.

– Опять угрозы?

– Напротив. Писал, что прошу его снисхождения… писал, что дойду до конца.

– Почему ты не сказал мне об этом письме?

– Потому что ты стала бы меня бранить.

– Да, это правда.

– Потом ты устала от всех этих приготовлений к отъезду.

– Правда… но ведь это еще не доказательства убийства. Что-то еще?

– Князь умер от взрыва бомбы, начиненной динамитом, – а ты знаешь, что я провожу химические исследования.

– И только?

– Только.

Глава XV

– Милостивый государь, – обратилась Жанна к комиссару стоя рядом со своим отцом, прижавшись к нему, ровным и спокойным голосом, что ей давалось огромным усилием воли. – Я не знаю, что сказал вам отец. Смущенный выдвинутым против него обвинением, он, возможно, плохо защищал себя… Позвольте мне, в свою очередь, сказать несколько слов об отце и все ваши подозрения исчезнут.

– Говорите, сударыня, – вежливо поклонился комиссар. – Общественность ошибается, когда считает, что наша миссия состоит в том, чтобы искать только преступников. Мы ищем истину, и рады найти невиновного.

– Так знайте, – повторила она, пытаясь улыбайтесь, – что перед вами человек невинный, как младенец. За всю свою жизнь он не сделал ничего дурного… Я слышала это из уст умирающей матери: «Когда меня больше не будет рядом, люби его, защищай, балуй его, дорогого отца… он не может обойтись без твоей заботы, твоей заботы… относись к нему как к своему ребенку».

Она остановилась, вытерла слезу, катившуюся по ее щеке, и продолжила:

– Да, мой отец со всеми его недостатками, похож на ребенка и его вспыльчивость можно моментально успокоить ласковым словом, улыбкой, поцелуем. Он угрожал князю, но когда я заметила, что это не хорошо, он был готов расплакаться, при мысли что его угрозы могли воспринять всерьез. Почему он такой в своем возрасте, а еще с расшатанными нервами? Дело в том, что он всю свою жизнь работал, работал мысленно, сердцем, без передышки, без отдыха, без успокоения… Вот и сейчас он погружен в свои книги, свои рукописи, лихорадочно ищущий, всегда ищущий, мечтающий только о новых открытиях… это не напряжение, это итог, результат, награда за его вечный труд… Надеюсь вы не думайте, чтобы он получил много денег благодаря своему изобретению… Мысль о деньгах приходит ему только тогда, когда я напоминаю ему о них. Дело также не в славе, он слишком скромен, имеет слишком простые привычки, чтобы беспокоиться об этом. Если бы вы знали, как это мешало ему стать известным… Нет, это только мечты, только стремление к прогрессу, к тому что можно еще сделать в науке, в промышленности… И эти мысли преследуют его постоянно. Одна беда: вследствие его усиленных занятий нервы слишком расстроены, откуда его вспыльчивость, но я умею успокоить его.

При этих словах, Жанна обвила рукой шею отца и, нежно поцеловав его в лоб, продолжала:

– Дело в том, что я его очень люблю, я его, можно сказать, балую, а он отвечает на это такой добротой, о которой вы даже не подозреваете… он всегда безупречно мягкий и никогда не проявляет гнева. Он просто не может рассердиться на свою обожаемую дочь, а ведь это он меня воспитал. Я никогда не посещала пансион… он научил меня всему: грамматике и наукам… он помогал сдавать мне экзамены в Виль-де-Виль… я обязана ему всем!.. Если он сегодня не богат, то это из-за меня, он пожертвовал своим положением, своим будущим… ему предлагали руководство крупными шахтами во Французской Гвиане. Ему обещали двадцать пять тысяч франков в год и долю от прибыли. Он отказался, потому что боялся что климат этих стран не подойдет прежде всего мне и не хотел оставлять меня здесь одну… он предпочел жить несчастным, но со мной, всегда присматривая за мной так, как я присматриваю за ним. Вот такой он такой хороший! Вот он какой!

Она резко остановилась и, оставив отца, приблизилась к комиссару полиции:

– Извините господин комиссар, я говорила слишком долго о себе и о моем отце… но это необходимо: вы должны это знать… знать, какого человека считаете способным на преступление. Чтобы вы лучше понимали, что совершаете ошибку, я рассказала некоторые подробности о нашей жизни. Но этого вам недостаточно… вы сейчас упомянули, кажется, что имеете некоторые улики… Так давайте обсудим их… вы только что сказали, что ищете правду… Давайте искать ее вместе. Вы не можете отказать дочери в защите своего отца. Вы согласны?

– Согласен, сударыня! – сказал комиссар.

Соблазненный этой убедительной речью, а также очарованный потрясающей внешностью, комиссар все еще думал о своих сомнениях.

Он сделал знак Корбину и двум его помощникам, которые тотчас удалились, и он остался один на один с отцом и дочерью.

Глава XVI

Жанна посадила отца на диван и, заняв место возле него, попросила комиссара сесть на кресло напротив.

– Если бы я доказала вам, что в ту минуту, когда совершилось преступление, мой отец был дома, что бы это давало? – начала опять Жанна.

– Безупречное алиби, основанное на неоспоримых показаниях, обычно перевешивает все остальные предположения и сводит их на нет, мадемуазель. В таком случае, позвольте уже мне задать вам вопросы. Пожалуйста, отвечайте со всей возможной искренностью.

– Конечно, я всегда говорю правду, что бы ни случилось.

– В котором часу ваш отец вышел сегодня из дома?

– Ровно в четыре. Я не могу ошибаться, потому что посмотрела на часы и сказала ему: «Поторопись! Контора будет скоро заперта».

– Куда же он шел?

– К управляющему князя, чтобы просить у него об отсрочке.

– Не было ли у вашего отца чего-нибудь объемистого в руках или карманах, когда он уходил?

– Да! Книги, которые он прихватил по привычке. Я их вытащила после его возвращения… вот они.

– А теперь сударыня, ответьте мне на еще один очень важный вопрос, но прежде подумайте: в котором часу вернулся ваш отец?

– Он вернулся без пяти минут семь. Мы обычно садимся за стол ровно в семь… И в тот вечер он не опоздал.

– Вы уверены в этом?

– Да, сэр.

– Это очень хорошо, потому что князь был убит ровно в семь часов.

Показание Жанны сначала обрадовало комиссара. Но вдруг он вынул свои карманные часы и, сверив их со стенными, сказал:

– К несчастью, ваши часы опаздывают на десять минут. Я должен принять это к сведению… этих десяти минут разницы хватило бы вашему отцу, чтобы вернуться домой…

– После убийства князя Лавизина? Не так ли? – вспыхнула Жанна. – И, совершив это чудовищное преступление, он как обычно поцеловал меня и спокойно сел обедать напротив… напротив своей дочери?

– В каком он был настроении?

– Самом раздражительном. Он кричал, проклинал князя, жаловался на его жестокость. Если бы он убил его, то, наверно, не стал бы проклинать его.

– Это правда, но ведь никто другой не присутствовал у вас во время обеда?

– Я! – сказала Жанна.

– К несчастью, ваши показания не имеют силы. Вы дочь… И вы лицо, слишком заинтересованное в этом вопросе.

Не теряя присутствия духа, Жанна начала искать новые доказательства невиновности отца. И ей показалось, что она, нашла их, потому что через мгновение она сказала:

– Князь Лавизин убит бомбой?

– Да, сударыня.

– А так как мой отец изучал химию и хорошо знает о свойствах горючих и взрывчатых веществ, и даже изобрел снаряд, а потому вы думаете, что он убил князя? Если бы человек был убит выстрелом из пистолета, и вы нашли только порох на человеке, подозреваемом в его убийстве, было бы достаточно этого для обвинения? Нет. Вы также должны найти оружие, пистолет… вы должны узнать, откуда оно появилось у подозреваемого. Но кто же сделал ему бомбу? Каким образом она попала к нему? Вас не интересовал этот вопрос.

– Несомненно, он не лишен логической ценности, мы учтем это, мадемуазель.

Очарованный красотой молодой девушки, комиссар, видимо, смягчился и готов был уступить ей во всем, но в это время надзиратель Корбин робко приоткрыл дверь и поманил комиссара.

– Что вам нужно, Корбин? – спросил комиссар.

– Позвольте сообщить вам об одном открытии, которое я сделал… Это очень важно.

– Говорите, я вас слушаю.

Глава XVII

– Только что, поскольку был незанят, я машинально открыл шкаф, который находится в прихожей. В шкафу одежда и обувь. Я измерил размер ботинок…

– Ну?

– Они двадцать семь сантиметров в длину и девять в ширину. Они как раз соответствуют размеру следа, обнаруженного нами, возле решетки.

– Это ничего не доказывает, – возразила Жанна. – Обычный размер ноги высокого человека… Разве убийца князя не мог быть одинакового роста с моим отцом.

– Это все? – раздражительно заметил комиссар.

– Я упомянул о сапогах для того, чтобы объяснить, каким образом я сделал открытие.

– Посмотрим.

– Я уже собирался положить сапоги на прежнее место, как вдруг увидал на дне шкафа металлические предметы.

– Какие предметы? – спросил комиссар, не сводя глаз с Берара, который вздрогнул от неожиданности.

– Чугунные бомбы.

– Что?

– Я знаю, знаю, – вскричала Жанна, приходя на помощь своему отцу. – Эти бомбы – воспоминание об осаде Парижа… многие парижане до сих пор хранит их в своих домах… мы даже когда-то торговали ими. Их продавали везде…

– И вы купили их? – обратился комиссар к отцу Жанны.

– Да.

– Как сувенир?

– Нет, я купил, чтобы изучить механизм этих бомб немецкого производства.

– Сколько их у вас?

– Две, – отвечал Берар.

– Извините, их три, – вежливо заметил Корбин.

– Неправда? Неправда! – заспорил Берар.

– Вы говорите, что их три? – обратился комиссар к Корбину.

– В шкафу сыро, и эти бомбы могли заржаветь, мы их покрыли слоем масла.

– Отвечайте на мой вопрос!

– Прошу прощения. На доске шкафа виден маслянистый отпечаток третьей бомбы.

– Нет ничего удивительного: мы могли переложить одну из бомб с одного места на другое, – возразила Жанна.

– Извините, – сказал Корбин. – След от третьей бомбы гораздо меньше, оставленных двумя другими.

Комиссар встал. Он казался уже другим человеком. Очарование исчезло.

– Я сейчас сам все там осмотрю, – сказал он тихо, и, сопровождаемый Бераром, пошел в переднюю.

Несколько минут было достаточно, чтобы увериться в словах своего помощника. Он отдал приказание запереть шкаф и чемоданы, полные книг и химических материалов. В то же время секретарь собирал бумаги и письма Берара, вместе с черновиком письма, адресованного князю Лавизину. А затем запечатал этот пакет, предназначенный для следователя, чтобы передать ему документы в целости и сохранности.

Жанна стояла молча, обняв отца, смотрела на то, что происходит. Когда она заметила, что комиссар делает какой-то знак Корбину, подошла к комиссару и сказала ему:

– Если вы отправляете моего отца в тюрьму, умоляю вас, позвольте мне последовать за ним.

– Успокойтесь сударыня, ваш отец проведет остаток ночи у себя, возле вас, но за ним будут присматривать агенты.

– А завтра? – спросила Жанна.

– Завтра правосудие исполнит свой долг, как я выполнил свой.

– И я исполню свой, защищая его до конца моей жизни! – вскрикнула Жанна, обняв убитого горем отца.