Читать книгу: «Жертва и хищник. Роман», страница 4

– 8 —

Через несколько дней Эдюля пригласил старого импресарио к себе. Ему якобы хотелось продемонстрировать свою потрясающую антикварную покупку. Старый еврей ответил на приглашение без особой охоты, но отношений предпочел не портить.

– Джошуа, – сказал Эдюля, усадив гостя в удобное, как женские гениталии, кресло, – посмотри на это бюро! Нет-нет, внимательней! Ну как можно не гордиться?! Проверено: настоящий восемнадцатый век…

Джошуа с сомнением уставился на рыжеватый, похожий на старинную фисгармонию музыкальный ящик. Эдюля не знал, как задобрить старого жоха. Ведь дело, которое ему предстояло провернуть, было довольно щекотливым.

– Но это что! Знаешь, кому это бюро принадлежало?..

– Фараону Тутанхамону…

– Марии-Антуанетте, – не обращая внимания на прикол, гордо произнес Эдюля.

Джошуа скорчил на лице смешную гримаску. Потом прищурил левый глаз, словно целился в тире в цель, и спустил курок:

– Уж не станешь ли ты утверждать, что позвал меня, только чтоб похвастаться?

Эдюля изобразил смущение: проницательный киноволк, конечно, уже навострил уши. Уж он-то Эдюлю успел изучить. И все его подставы и фокусы тоже.

– Хочу, чтобы ты рассказал мне о юбилее…

– О твоем, что ли?

Эдюля устало отмахнулся.

– Сандры Хиггинс…

– Для чего, жулик?

– Ты же знаешь, что я вкладываю в ее компанию приличную сумму…

– И что из этого?

– Но там ведь весь свет присутствовал… Может, ты что-то слышал о ее делах?.. У нее все в порядке?

Джошуа Шмулевич слегка успокоился. Эдюле он верил, как заяц волку.

– Чего ты хочешь вынюхать?

– Скажи, и конгрессмен Томлинсон тоже там был?

Джошуа Шмулевич недоверчиво, но кивнул.

– И это правда, что там целая битва разыгралась? – сделал большие глаза Эдюля.

Киноволк слегка успокоился.

– А, это ты про Фрэнка?

– Ну да, про того… Это он ведь психологией масс занимается…

Джошуа, пытаясь догадаться, к чему клонит Эдюля, нацедил себе в стакан минералки из сифона, стоявшего на журнальном столике.

– А с чего это ты так разнервничался?

– Я слышал, там на огромную сумму пари заключили…

– Не знал, что тебя так сплетни интересуют…

– Про Сандру? Но ты же сам мне ее подкинул.

– Я? Подкинул?

– Джош, ну мы же не чужие. Это ведь ты ее мне посоветовал…

Джошуа бросил на Эдюлю озорной взгляд и, словно подстегивая, произнес:

– Ах вот что?! Ты хочешь пронюхать, кто выиграет: «Ламборгини» или Сальвадор Дали?! Слышал про такого, Эдюля? – осклабился Джошуа.

Эдюля проигнорировал шпильку и только фальшиво присвистнул. По лицу Джоша промелькнула гримаса досады: уж этот ему неотесанный нувориш.

– Джош, но ведь причина для такого пари должна быть нешуточной, – плел свою паутину Эдюля. – У тебя ведь такая гениальная голова. С чего это он вдруг?

– С чего, с чего… Ни с чего! – раздосадованно бросил он. – Фрэнк перебрал. Про политику вообще сказал, что это публичный дом…

– Ну да! Вот как! – изобразил неслыханное удивление Эдюля.

– Да он был пьян в дрезину, – отмахнулся киноагент. И уже более решительно: – Слушай, что это ты ко мне пристал?

Эдюля прикрыл глаза и сделал вид, что страшно обиделся. Джошуа Шмулевич вынужден был сделать вид, что извиняется.

– Ладно тебе! Что, что… Ты ведь из любого студента, если захочешь, сделаешь конгрессмена, – даже задвигался в кресле Эдюля.

Главным для него было отвести от себя подозрения старого лиса. Иначе он бы все провалил.

Джошуа Шмулевич поморщился. Но Эдюля не отстал:

– А что Томлинсон? Съел? Ни фига себе!

– Это ведь еще твой Ленин век назад обещал, что любую кухарку можно научить управлять государством…

– Джош! Но это ведь смешно! Неужели этот Фрэнк такой дурак, чтобы поддаться на дешевую провокацию?

– Закрой кран, – довольно грубо оборвал его старый циник. – Тахлес¹! Что тебе нужно?

Эдюля снова заюлил:

– Ничего особенного, Джош, и не думай…

– Слушай, – занервничал тот, – если ты задумал какой-нибудь свой азиатский фокус, я тебе советую: взвесь дважды. Нет, трижды, иначе тебя сожрут…

Надо было во что бы то ни стало усыпить подозрительность семидесятилетнего пижона. Вы только посмотрите на него! На его подкрашенную в голубоватый цвет седину…

У Эдюли даже перехватило дыхание. Чтобы не выдать своего волнения, он с яростной энергией стал тереть глаз.

– Черт, принесло же, а! Какая-то соринка попала…

Он знал: порой грубая ложь смахивает на правду.

– А что Сандра? – вдруг спросил он, не переставая орудовать пальцем в глазу.

Успокоившийся киноволк сплоховал:

– Вцепилась в него мертвой хваткой. Предложила пари, плут. Безумно дорогой «Ламборгини» за его Сальвадора Дали, сумей он доказать, что прав…

Эдюля притворился, что про плута не слышал. Намек пролетел мимо его ушей, как плевок. Говорят, в Сингапуре за плевки штрафуют. Но он, Эдюля, в ответ не плюнет. Будь не правым, а умным – таково его кредо.

– И за чем дело стало?

Лицо Джошуа обрело кислое выражение.

– За кандидатом…

– Но ведь ты в таком случае незаменимый специалист…

– Может, ты все-таки скажешь, что у тебя за интерес, а?

– Мой интерес, Джош, – ты! Ты мой лучший и самый верный друг! Ведь если ты найдешь опытного кролика, тебе не только благодарность – комиссионные…

– Какие комиссионные, ловкач? Что ты задумал? При чем тут я? – Выражение лица у него при этом было таким, словно он сунул в рот кислющий лимон.

– Но ведь тебе сразу оба они – и Сандра, и Фрэнк – найди ты для них студента или актеришку, будут благодарны! А это, дружище, в нужном случае не что иное, как капитал…

Старый киноволк вынужден был отметить про себя, что это не так уж глупо.

– У тебя ведь в Лос-Анджелесе завал голодных любителей подзаработать…

Джошуа, еще не решив, как откликнуться, пожал плечами.

– Это ведь получше, чем машины или в ресторане грязную посуду мыть…

Но Шмулевич уже вновь что-то заподозрил. Ироническая улыбка сразу же стерлась с его толстых губ.

– А тебе-то что надо?

Эдюля, планы которого уже созрели, смешно подмигнул ему и погрозил пальцем.

– Ладно, – поджал он губу, – чего там… Не первый день знакомы! Слушай, а не мог бы ты меня с таким твоим избранником познакомить?

Гость ухмыльнулся.

– Ты что, на седьмом десятке вдруг стал голубым? – крякнул он.

– Джош, – оскорбленно дернулся Эдюля, – у меня свой интерес: хочу помочь Сандре. Она ведь страдает из-за связи своей дочери с этим твоим Фрэнком Бауэром.

Шмулевич настороженно прищурился.

– Эй! – вдруг сипло прокашлялся старый плейбой. – Ты что задумал, чертов азиат?

Эдюле показалось, он смотрит на него из-под очков пронизывающим взглядом пророка и судьи. Старый идиот: сколько уж там в нем, в Эдюле, азиатского?! Но, даже обидевшись, портить отношения с Джошуа он не стал: тот был ему нужен. И Эдюля безобидно захихикал.

– Понимаешь, если я окажу ей такую услугу…

– Это какую еще услугу?

Эдюля поморщился.

– Когда женщине под тридцать, ей пора обзаводиться настоящей семьей, ребенком…

– Ах вот оно что, – протянул Джошуа со смешком. – Ну и сукин же ты сын!

Эдюля снова подмигнул ему.

– Мы свои люди, Джош. Сочтемся когда-нибудь. Считай, что я готов помогать ближнему во всех его несчастьях. Альтруист…

– Как волк – вегетарианец, – не выдержал Джошуа. – Ты ведь за доллар душу на миллион вытрясешь.

Эдюля нервно поиграл пальцами.

– Так ты поможешь или нет?

– Нет! – решительно отрезал Джошуа.

– Окей! – притворно вздохнул Эдюля. – Должники не всегда возвращают долги чести.

И он встал, сделав вид, что разговор закончен. Намек был омерзителен, как полоснувший по коже заржавленный нож. Когда единственный сын Джошуа запутался в долгах, отцу, чтобы от того отстали, пришлось выложить парочку миллионов. Если бы не Эдюля, банкротства было бы не избежать. Но в самый безнадежный момент русский прохиндей пробил через ООН многосерийный документальный фильм о проблемах черной Африки.

– Тебя никто не повесит, если ты засунешь в свою серию кучу неиспользованных документальных кадров из архивов, – поддержал он киноагента своим телефонным звонком.

Джошуа тогда едва не заплакал от благодарности. Он еле держал трубку: руки у него тряслись.

– Проверять никто не будет, – журчал в трубке, словно смазанный жирком участия, голос Эдюли. – Подмажем! Ну что, какие у тебя друзья? Должок возвратишь, когда сможешь…

Эдюля выручил его, не потратив ни цента. Человек этот, как убедился старый Джошуа, некоронованный король манипуляций. Но свой долг Шмулевич до сих пор не возвратил. Теперь он получил первое напоминание – серенький воробышек осторожно прочирикал в его мозгу: сейчас дело за тобой.

Он прикрыл глаза. Лицо его исказилось злобной гримасой. Позорное поражение надо было проглотить так же спокойно и сдержанно, как и победу.

– Ладно, – стиснув зубы, произнес он, – но меня впутывать в это не смей.

– Вот видишь, – с удовлетворением в голосе сказал Эдюля, – друзья познаются в беде.

Он был мастер говорить пошлости.

Джошуа пересилил себя и вонзился в Эдюлю взглядом.

– Это все? Или еще что-нибудь? А кто расходы оплатит?

Но Эдюля вдруг изобразил на лице якобы внезапно мелькнувшую у него в голове гениальную мысль.

– Слушай, а знаешь, если так, я готов! Ради Сандры…

Джошуа Шмулевич скользнул по нему оценивающим взглядом. Не поверил, но все-таки.

– Если ее дочка пошлет этого Фрэнка Бауэра на хрен, я готов на расходы…

Старый еврей прошептал матерное ругательство.

– Ладно! Его зовут Стенли Кларк. Сам он из какой-то дыры, но ошивается в Лос-Анджелесе.

– Думаешь, подойдет?

– На роль жиголо? – ворчливым голосом спросил Шмулевич.

…После ухода Джошуа Эдюля еще долго расхаживал по своей квартире на углу Шестьдесят Восьмой стрит и Пятой авеню, топча огромный туркменский ковер. Этой экзотикой он продуманно покрыл паркет в салоне. Ворс делал шаги вкрадчивыми и таинственными. А это ему нравилось. Наверное, именно так ведут себя изнеженные любимчики судьбы, которым все достается на блюдечке с голубой каемочкой. Почему-то именно они вызывали у Эдюли желание подражать. Он понимал, что это блажь, лишнее и может только помешать, но ничего с собой поделать не мог.

Эдюля был доволен собой. Он сделал все что мог и еще кое-что. Вынюхал в разных местах подноготную Сандры-Акулы. А главное – вплотную приблизился к Фрэнку Бауэру. Сукин сын более чем вдвое старше своей набитой либеральной дурью жены. Старый черт приманил ее в университете еще студенткой и теперь ловит кайф. Говорят, дочка Сандры души в нем не чает. Но его, Эдюлю, не проведешь! Выкрутасы старого краснобая не могут не приесться. Жиголо теперь был в его руках. Оставалось лишь обработать Нэнси.

– 9 —

Эдюля привык ковать железо, пока оно горячо. А поскольку такие комплексы, как нерешительность или застенчивость, были для него неведомы, принялся названивать Джошуа. Раз, два, десять, пока тот, яростно чертыхаясь про себя, не послал к нему выбранного им кандидата в жиголо.

Эдюля только что вышел из-под душа, напевая от хорошего настроения. Он стоял в ванной перед огромным, во всю стену, зеркалом и, прищурившись, критически, но с симпатией разглядывал свою фигуру. Включив в розетку прибор для сушки волос, он пытался придать своей реденькой шевелюре подобие элегантной прически. Под жужжание фена Эдюля выполнял расческой сложнейшие пассы. Внезапно раздался телефонный звонок.

– Мистер Зарецки?

– Я! – придал своему голосу чарующую приветливость Эдюля.

– Стенли Кларк. Мистер Шмулевич сказал мне…

Эдюля чуть снизил концентрацию задушевности в голосе. Но тон его все равно оставался приветливым.

– Где вы, дружок?

– В Бруклине: Оушен авеню – Эс-Ти стрит.

– Хватайте такси и гоните на Манхэттен. Я живу на Шестьдесят восьмой. Угол Пятой авеню. Верну вам потраченное с лихвой.

Через сорок пять минут швейцар вызвонил Эдюлю по внутреннему телефону:

– Вас спрашивает какой-то Стенли Кларк…

– Да-да, это ко мне…

Эдюля открыл дверь. На пороге стоял не очень высокий молодой человек с нервным, но красивым лицом. Ярко-голубые глаза, густая, цвета расплавленного золота коса позади и покрытая особым морским загаром кожа. Он глядел на Эдюлю вопросительно и встревоженно.

– Эдвард Зарецкий! – представился Эдюля. – Можете называть меня просто Эдвард.

– Мистер Шмулевич сказал…

– Да-да-да! Я знаю, – вальяжно остановил его Эдюля. – Он рассказывал мне о вас как о талантливом актере.

Эдюля понюхал надушенный воротник своего роскошного банного халата и жестом пригласил гостя сесть на стул.

– Ничего не поделаешь: в театре такое иногда бывает. Артисты остаются без роли. Сосут свой собственный локоть. – И он доверительно хихикнул.

Гость облизал губы. Чтобы ободрить его, Эдюля уселся на другой стул, рядом с огромной китайской вазой.

– Джошуа говорил, для чего вы мне нужны?

– Сказал, что профессор Бауэр ищет кого-то на роль начинающего политика.

Эдюля едва не поперхнулся от нахлынувшего на него приступа смеха. У него даже задрожали плечи. Он еле сдержался, чтобы не расхохотаться.

– Фрэнк Бауэр – великий фантазер, – булькающим от смешинок голосом произнес он. – Он очень скоро убедится, что ни хрена у него не выйдет, и выставит вас за дверь. А ведь у вас, кажется, долги…

Есть ли долги у этого актеришки, Эдюля не знал. Сказал так, на всякий случай. Но, видимо, попал в цель. В глазах парня сверкнуло беспокойство.

– Все мы иногда попадаем в трудное положение. Поверьте, Стенли, кто-кто, а я с этим знаком.

Он принялся расхаживать по комнате. Полы его халата развевались, как крылья огромной хищной птицы.

– Но надо быть оптимистом. Да-да, большим, неунывающим оптимистом!

Гость слегка закусил левый уголок нижней губы.

– Политиком он его сделает! – вдруг хрюкнул Эдюля. – Мозги ведь у тебя работают? Небось соображаешь, что для этого нужно? Фрэнк Бауэр – старый болтун и мудак! А вот я тебе могу предложить дело. И еще какое выгодненькое! Если, конечно, умеешь держать язык за зубами.

Актер не сводил с него взгляда.

– Обещаю, в накладе не останешься. Но если проговоришься…

– О чем?

– О чем, о чем… Работенка непыльная, – хихикнул Эдюля.

Во глазах актера загорелся огонек беспокойства.

– И в чем она заключается?

– Что заключается? – стрельнул в него взглядом Эдюля.

– Ваша работа…

– Уж не в уголовщине ли ты меня заподозрил?

Малый повел плечами.

– А делать-то что?

Эдюля согрел его улыбкой. Лучезарной, но насмешливой.

– Так-то лучше. А ничего особенного. Поухаживать за одной замужней дамочкой.

– Что-что? – ошарашенно спросил гость.

– То, что слышал…

Гость смотрел на него так, будто Эдюля только что сознался, в каком из шкафов он спрятал труп.

– Надеюсь, соображения морали тебя не удерживают? Мало ли что, сынок. Бывает и такое…

В голосе Эдюли зазвучали издевательские нотки. У парня нервно сдвинулся с места и возвратился назад кадык.

– За дамочкой?

Эдюля хмыкнул.

– Ну да!

– А… кто… Кто эта дама?

– Хочешь спросить, не уродина ли она? – ухмыльнулся Эдюля. – Нет-нет, бабешка ничего себе. Хочешь взглянуть? Вот она…

И, показав фотографию, Эдюля шаловливо помахал указательным пальцем. Гость бросил осторожный взгляд на фотокарточку, которую протянул ему Эдюля.

– Хотите, чтобы я стал…

– Жиголо, мальчик, жиголо!

Перед актером стоял многоопытный и прожженный циник.

– За деньги, которые я тебе заплачу, любой побежит. Или, может, ты у нас благородный и принципиальный? Не меняешь деньги на честь?

Из горла парня раздался непонятный звук. То ли хрип, то ли кашель.

– А если не выйдет? – недоуменно спросил он.

– Муж старше ее лет на тридцать, а то и больше. Ее мамаша просила меня отвадить от него свою единственную дочку.

Гость выглядел так, словно его стукнули по голове палкой.

– Но она… Но я…

Эдюля приторно хихикнул. Маленькие желтовато-серые, с жирком глазки на женоподобном лице старались избежать ответного взгляда.

– Делов-то! Ведь муж – козел и старше ее больше чем в два раза! Откажешься? Будешь голодать, но не предашь принципов?

Стенли молчал. Каждое слово собеседника – как ком грязи в морду.

– У тебя что, шоколад и сливки в бабских бедрах не вызывают аппетита? – подзуживал искуситель.

Говорил он торопливо, но как-то прилипчиво и вязко. И еще этот спотыкающийся русский акцент…

– Наставь, наставь старому козлу рога! – журча смешком, искушал он. – Ты ему не простые впаяешь – перламутровые!

По-видимому, Стенли Кларк сомневался и тянул с ответом. И Эдюля знал: нерешительность подобна ржавчине. Если ее сразу же не соскоблить, она съест даже самый крепкий металл.

Эдюля остановился возле наглухо запертого окна и взял с подоконника маленький пульт управления кондиционером. Установив нужную температуру, он крякнул и повысил голос:

– Ты что, думаешь, я не смогу найти кого-то другого? Более уступчивого, чем ты? Не будь таким самоуверенным, таких, как ты, здесь, в Лос-Анджелесе, как песка на пляже.

Парень не ответил. По-видимому, ждал объяснений. Эдюля защелкнул на нем, как наручники, презрительный взгляд.

– А согласишься – не пожалеешь!

Гость выдержал его взгляд. «Видно, ему очень не хочется распрощаться с перспективой хороших денег», – подумал Эдюля.

– Но…

– Без всяких «но»! Берешься или нет? Расходы тебе оплачиваю я, понял? И не тяни. Таких как ты – навалом.

Он затягивал Кларка в трясину подлости. Несчастливая судьба снова сыграла со Стенли злую шутку. Легкий фарс неожиданно обернулся драмой… Но выбора у него не оставалось.

Эдюля понял: парень согласится! И даже поощрительно похлопал его по плечу.

– Постарайся. Ведь есть из-за чего, а?

Но актер все еще мялся в нерешительности.

– И учти: я человек влиятельный. На меня можно положиться, закрыв глаза. Тебе Шмулевич этого не сказал? Напрасно!

Теперь тон Эдюли был жестким. Пожалуй, даже грубым. Рыба болталась на крючке.

– Джошуа – мой друг. И если я его потом попрошу, он тебе подыщет неплохую роль.

И он помахал перед ликом парня указательным пальцем.

– Ну так да или нет? Денежки бесплатно никто никому не дает. Может, ты в этом сомневаешься? Мой юрист подготовит договор. Но там будет одно условие: если кому-то расскажешь о нашем разговоре – вернешь все с процентами. Ну, я не ростовщик, но процентов десять в месяц – это по-дружески, а?!

Парень застыл у двери.

– Не устраивает? Дверь открыта…

И Эдюля, гордо приподняв голову, наблюдал за реакцией Кларка. Тот стоял, не решаясь сделать шаг. Но Эдюля слишком хорошо разбирался в человеческих слабостях, чтобы усомниться, что дело сделано.

– Позвоню, когда договор будет подготовлен. Придешь и подпишешь. Все. Свободен!

Парень моргнул и стал собираться. Ох уж эти актеры…

– И учти: ты с ней поромантичней, слышишь? Цветочки, вздохи, страсть! От такого сухаря-мужа, как у нее, вагина, наверное, совсем засохла…

Эдюля проводил гостя до двери и, захлопнув ее, возвратился в салон. Он был доволен собой. Даже очень! Ему и вправду все и всегда удавалось. Сбои случались редко. А если и доводилось ему падать, он всегда умудрялся совершить рискованнейшее сальто и приземлиться на ноги. Такие таланты даются судьбой далеко не каждому.

– 10 —

Подробности и детали плана Эдюля еще не проработал, но суть была уже ясна. Все сводилась к старой как мир схеме: треугольник ревности! Его это даже наполняло гордостью. Выходит, он не так прост, как могло бы показаться. Сфинкс! Неразгаданный иероглиф!

Но операция эта требовала не только творческого подхода и точного расчета, но и соблюдения строжайшей секретности. Вести себя надо было настолько аккуратно, чтобы фарфоровый домик удачного замысла не разбился вдребезги от какого-нибудь неловкого движения.

Разумеется, главное, чтобы обо всем не догадалась эта старая тварь – Джошуа Шмулевич. Этот поганец слишком подозрителен, впрочем, иначе бы он никогда не преуспел на своем поприще. Эдюля выяснил, что когда-то Джош баловался литературой и собирался стать писателем. Но довольно скоро убедился, что хлеба с маслом это ему не принесет, и переквалифицировался в ловца талантов. О потугах молодости Джошуа вспоминал с улыбкой, но зато на всю жизнь сохранил страсть к разгадыванию и коллекционированию характеров. Это получалось у него великолепно, и только Эдюля пока не находил определенного места в его коллекции. С одной стороны, он вызывал любопытство: где вы еще встретите такой талант выходить из выгребной ямы чистеньким, даже оказавшись на самом ее дне? Но с другой – вызывал чувство досады от своей непостижимости. В большинстве случаев Джошуа не мог предугадать, какое тот примет решение или как поступит, если речь пойдет о чем-то важном и серьезном.

– У тебя, Эдвард, кожа из резины, – размахивая в искреннем недоумении руками, философствовал Шмулевич. – Ее не прокусишь и не проколешь! Она растягивается. Не сморщивается. Это что, опыт вывернутой наизнанку российской действительности?

Профессиональный браковщик дарований, Джошуа воспринимал свою неудачу не просто как позорный провал, а как личное оскорбление. Эдюля же в ответ лишь презрительно похихикивал.

– Если бы я был режиссером, я бы снял о тебе фильм, – сказал ему однажды Джош, – и получил бы «Оскара». Ты текуч и непознаваем. Лишен формы и пуст. Но в тебе бродит какая-то тайная энергия. Скажи, а не было ли у твоих предков инфернальных генов?

– Каких-каких? – переспросил Эдюля, но Джошуа не ответил…

Гиперактивность Эдюлиного мозга унижала. Живучесть и приспособляемость приводили в раздражение. Чего тогда он, Джошуа Шмулевич, стоит, если не в состоянии постичь суть не очень умного, плохо образованного, но гениального проходимца?

Сам Эдюля всю эту интеллигентскую чушь искренне презирал. Если бы не его живучесть, ему бы никогда не выбраться из центрифуги конкуренции. Не спастись. Не остаться в живых. Ведь она работает круглые сутки, без выходных и даже без пауз. Перемалывает кости добрым девяти десятым попавшей в нее человеческой массы. Отходы сбрасываются в утиль.

Ни с какой идеологией его успех не связан, был уверен Эдюля. Его корни – в капризах генетики, в невероятном смешении текущих в нем кровей. Мать его по бабушке была еврейкой, а по деду – армянкой. А отец… Копаясь в архивах, он обнаружил в своем генеалогическом древе немало экзотики: немецкую бандершу и русского городового, армянского купца и турецкого банщика. И это еще не все…

Он ведь родился не в избалованной Европе, а на Кавказе, на Апшеронском полуострове, хищным клювом вонзающемся в Каспийское море. Кстати, «Каспийское» оно у европейцев, а у азербайджанцев было и остается «Хазарским». Ведь тысячу с чем-то лет назад вся эта территория, от Черного моря до Каспийского, несколько веков была под властью Хазарского каганата. А верхушка этого степного гиганта, чтобы не обращать против себя столкнувшиеся в смертельной схватке воинственный ислам и фанатичное христианство, выбрала своей религией иудаизм. Не помогло: запертое между двумя смертельно враждующими цивилизациями государство распалось. Его доконала мясорубка войн: разделенная горным хребтом огромная территория рассыпалась на мелкие и враждебные анклавы.

Эдюля, где-то услышавший, что смешение чужеродных элементов всегда вызывает бурную реакцию отторжения, решил, что виной всему – этническая неразбериха на Кавказе. Этот район всегда был воротами из Азии в Европу, но населяли его склочные и импульсивные горцы, для которых собственное «я» было поводом для набегов и грабежа. Нация или народ, прочел он как-то в старом дореволюционном журнале, – цветная вставка на гигантском ковре истории. Возможно, этим и объяснялось его отношение к национальной проблеме вообще. В жизни, сказал он себе, все подчинено лишь краткосрочным интересам, и никакой мистики в данном вопросе не было и нет. Кто сильнее, тот и решает. А потому, если его спрашивали о том, кто он по национальности, Эдюля, давно выбрав самую многочисленную и влиятельную, отвечал, что он русский. И это никогда не вызывало в нем никакой раздвоенности или комплексов.