Советский батюшка

I

Петербург 1908-1909 года после двухлетнего парижского уединения показался нам истинно котлом кипящим.

Первые послереволюционные волны схлынули. Пошла зыбь более широкая. «Мертвая», может быть… не знаю.

Очень странное время. Интеллигентские круги смешивались, разделялись, опять смешивались… О группировках чисто литературных, эстетических – не буду здесь говорить. В области нам близкой – религиозно-общественной – был большой подъем. На месте прежних, давно запрещенных, глухих Религ. Философских Собраний возникло целое Р. Ф.-ское Общество. Оно сразу взяло тон более «светский», – да и не было уж там архиереев и архимандритов. Вопросы на собраниях врезались в область общественную. В длинном зале «Польского О-ва», на Фонтанке, битком набитом, стали появляться люди, к философии, особенно к религии, касанья как будто и не имевшие.

Мода. Кто-то назвал эту зиму – «сезоном о Боге».

Словом – можно было не удивиться, когда в «Речи» появилось письмо с вопросами по «религиозной анкете». Подписано оно было известным именем Александра Введенского. И адрес – на Вас. Остров…

Мы-то, конечно, догадались, что это письмо не может принадлежать Алекс. Ив. Введенскому. Но все, более внешние (боюсь утверждать, а, кажется, вплоть до самой редакции «Речи»), так и приняли за автора письма этого профессора, столь в Петербурге известного.

* * *

Кто привел к нам настоящего автора – черного студентика? Или сам пришел?

Высокий воротник давит ему горло. А, может быть, он стесняется. Скоро, впрочем, разошелся.

Дело в том, что его завалили, буквально завалили ответами на «анкету». Со всех концов России – письма, письма, письма… И он с ними справиться не может. Не только разобраться в них, – он и прочесть их все не может. Большая часть писем начинается: «Многоуважаемый г-н профессор…»