Читать книгу: «Вспомнить всё, или Снежный танец», страница 10
– А я люблю. Нежно и глубоко. Почти как мальчишка. И счастлив, как мальчишка. Так любила или нет? – вернулся к прерванной теме Евгений.
– Да, я любила. Сильно, – Ирина имела в виду Сашу и Андрея, но вдруг поняла, что те два чувства не шли в сравнение с нынешним. Теперь это было зрелое чувство. Ирина любила искренне и страстно, она восхищалась Евгением, её тянуло к нему просто неодолимо. А он, он любил другую.
– Люблю, – невольно вырвалось у Ирины. Она едва успела прикусить язык, не добавив слова «тебя», но Евгений, казалось, не расслышал её фразы, он был задумчив.
– Есть стих. У Асадова. Когда-то я прочёл его своей будущей жене, ещё в школе, и с тех пор – никогда больше. Хочешь, прочту?
Ирина промолчала, и Евгений, сначала тихо, а потом со всё более возраставшим чувством, прочёл стихотворение:
«Я не могу без тебя жить!
Мне и в дожди без тебя – сушь,
Мне и в жару без тебя – стыть.
Мне без тебя и Москва – глушь…»
Когда отзвучала последняя фраза, Евгений вдруг остановился и посмотрел на Ирину бешеным взглядом. И – отвернулся.
Ирина еле сдерживалась. Какое счастье, что они уже стояли у дверей отеля. Весь вечер и половину ночи Ирина проплакала, а под утро забылась прерывистым сном без сновидений.
… «Коломенское» встретило Ирину и Евгения яркими сочными красками опавшей листвы. Красивым ровным ковром листья расстилались под ногами, на некоторых листочках блестела изморось. Небо радовало почти летней лазурью. Было морозно.
Евгений медленно брёл по тропинкам парка, и Ирине казалось, что он хотел взять её за руку, но сдерживал себя. Может быть, ей просто хотелось немного участия? Возможно. В последние дни Ирина чувствовала себя очень неуверенно. То ли сказывалась беременность, то ли все печальные события жизни подмяли её под себя.
Парк быстро увядал. Деревья сбросили большую часть листвы, и она лежала под ногами, нанизанная на мокрый асфальт.
Пошёл дождь. Евгений и Ирина встали под разлапистой елью и пережидали водную стихию. Ирина посмотрела вокруг. Будто седой туман клубился над землёй – это дождь сыпал из набежавших свинцовых туч.
По тропинке шёл заросший седой щетиной садовник. Поравнявшись с Евгением и Ириной, он остановился и несколько секунд изучал их лица. Потом, ухмыльнувшись, продолжил свой путь.
Как только дождь унялся, Евгений и Ирина снова зашагали в известном лишь Евгению направлении, поскольку Ирина совсем не знала Москвы, бывала в ней лишь проездом, да и то раза два, не больше.
На пути наших героев стояло несколько палаток. В одной продавали сувениры, в другой сладкую вату, а в следующей был установлен тир с призами за меткость – зайчиками, лисичками, медведями всех расцветок и размеров. Евгений купил Ирине пушистый сноп ваты на деревянной палочке и направился в тиру.
– Какая игрушка на тебя смотрит? – Евгений с улыбкой повернулся к Ирине.
– Ты так уверен в своих силах? – улыбнулась в ответ Ирина.
– Сто процентов. Так какая?
– Пусть это будет вон тот белый заяц с розовым бантом.
– Отлично. Пусть будет он.
Ирина терпеливо ждала, стоя спиной к мишеням и Евгению, лихо расстреливавшему наполненные водой воздушные шарики.
– Нет идеальной любви. – Ирина обернулась: позади неё стоял тот самый обросший садовник и наблюдал за Евгением. – Нет её. Женщины себе напридумывали. А редкая пара живёт, как в сказках написано. Быт и привычка гасят самое горячее чувство.
– А вот тут позвольте с Вами не согласиться, – вступил в разговор Евгений: «Есть она, любовь. Мой дед и бабушка – тому пример. Она любила его даже инвалидом. А он никогда ей не изменял, с самого дня свадьбы. И жили мирно, спорили редко, как говорится, всегда смотрели в одну сторону.
– Я и говорю: исключения бывают. Одно на множество тысяч.
– Вы преувеличиваете.
– Я просто очень долго живу на этом свете.
– Наверное, Вам не везло с женщинами.
– А Вам?
Евгений ничего не ответил, он взял из рук хозяина палатки зайца и, взяв Ирину за руку, потянул её прочь от палаток, вглубь сада. Ирина обернулась, пытаясь отыскать в толпе отдыхавших мрачного садовника, но он словно растворился в воздухе. Впрочем, его слова не поразили и не удивили Ирину. Она прекрасно усвоила, что любовь, описанная в дамских романах, встречается крайне редко, если вообще встречается.
– Ты его не слушай, мне всегда нравилось выражение: «Их головы состарились на одной подушке». Его любил повторять мой дед, пока не потерял речь. Ты знаешь, что я один воспитывал дочь? Конечно, случались женщины, их было достаточно для того, чтобы я понял: мне важно не количество, а качество. Дочь выросла, она уже сама строит свою жизнь, а я ещё не стар, и хочу начать всё с нуля. Новые отношения, новые эмоции. И я хотел бы прожить отмеренные мне годы, равняясь на деда. Мне сорок три, если не сейчас, то когда?
На берегу одного из озёр Евгений залюбовался отражением в водной глади очистившегося от туч неба. Удивительно, но в этой части парка деревья сохранили листву, и она сверкала мокрым золотом на совсем не по-осеннему ярком солнце.
– Хочешь, я сфотографирую тебя на фоне озера? – спросила Ирина, которой очень хотелось получить этот кадр и в свою коллекцию снимков.
– Не нужно. Я пока храню воспоминания вот здесь, – и Евгений приложил руку к седеющему виску.
– Как хочешь, но снимок получился бы красивый. Красивое воспоминание, – Ирина, лишь произнеся фразу, поняла, что та прозвучала немного самонадеянно. С чего она вдруг решила, что Евгений вообще станет вспоминать этот день? Если только как день накануне своей свадьбы.
Евгений и Ирина молча шли по парку, останавливаясь, чтобы полюбоваться очередной его достопримечательностью. На одном из газонов Ирина увидела ещё не совсем увядшую розу, одинокую и печальную среди опавшей листвы.
На лавочке чуть поодаль скучал уже знакомый нашим героям садовник. Ирина и Евгений, не сговариваясь, посмотрели в его сторону. Заметив внимание к своей персоне, садовник неспешно поднялся со скамьи и подошёл поближе.
– Любезнейший, не срежете ли вы для девушки вон ту розу, – и Евгений указал на нежный цветок, гнувшийся на осеннем ветру.
– Барышня, Вы хотите эту розу?
– Это было бы чудесно, – только и нашлась Ирина.
– А Вы верите в чудеса?
– Нет, – отрезала Ирина.
– Как знать, возможно, именно тогда, когда меньше всего ждёшь, чудо и случается? – полувопросительно сказал Евгений. Ирина промолчала, уткнувшись носом во всё ещё ароматные лепестки.
Ирина провела в Москве всего три дня, но они показались ей очень длинными. Ей было хорошо рядом с Евгением, но, одновременно с радостью, Ирина ощущала приближение потери. Скоро она останется одна, де-факто – мать-одиночка. И что оставалось делать? Ирина считала, что в лице Ольги она навсегда потеряла подругу. И не факт, что когда-либо обретёт сестру. Обстоятельства их родства были столь ужасающи, что любая мысль о том, что Ольга доводится сестрой Ирине, причиняла последней боль.
Бабушка была единственной родственницей, которую Ирина знала до сих пор. Теперь у Ирины была сестра. Интересно, а существовали ли ещё какие-либо родственники со стороны отца? И если да, то почему они никогда не проявляли себя? Этот вопрос появился у Ирины ещё в интернате, после того, как Саша однажды спросил «А у тебя есть родственники?» Кроме Серафимы Львовны, матери Ирининой мамы, к ней в интернат никто не приходил. Никогда. В тот раз Ирина ответила, что у неё есть только бабушка, но вопрос заставил её задуматься. Позже Ирина предпринимала несколько попыток разыскать родню отца, но безуспешно. А ведь у него наверняка были родные: отец, мать, возможно, брат или сестра. Где же они, почему бросили её в интернате, не взяли к себе или, хотя бы, не навещали? Это было странно, словно с уходом отца всё, что было связано с ним, ушло в небытиё.
И Ирина решила ещё раз испытать Судьбу. Раз уж она в Москве, а отец, как она знала, был коренным москвичом, стоило попробовать. Первая мысль, возникшая у Ирины, была связана с Интернетом. Социальные сети. Ну, конечно же, они, эти мифические пока родственники, просто обязаны были быть зарегистрированными хотя бы в одной из соцсетей. Ирина выбрала самую популярную. И приступила к поискам. В поисковой строке она набрала фамилию «Зотов». Сеть выдала огромное количество всевозможных Зотовых. Похоже, это был тупик. Найти родственников среди этого многообразия не представлялось возможным. Что, если подключить к поискам Олесю, она найдёт кого угодно, если потребуется, специфика журналистики – в огромном количестве разнообразных контактов.
Ирина задумчиво изучала фотографию на своей страничке. Фотография, в принципе, ей нравилась, но уже морально устарела. Настолько, что Ирине захотелось её поменять. Но какое фото она могла поставить взамен старого? Ирина стала просматривать фотографии на своём мобильном телефоне и сразу нашла то, что искала. Это был снимок детской карусели. Милое напоминание о её волнующем положении. Ирина сделала его на днях, когда в одиночестве бродила по ближайшему скверу. Светило солнышко, фигуры блестели начищенными бочками. Карусель пустовала: на улице морозило, и Ирина не удержалась и сфотографировала карусель. Каких только персонажей там не было: конёк-горбунок, ракета, щелкунчик, утёнок и даже карета из тыквы. Ирина бы и сама с удовольствием прокатилась на одном из сидений, только уж слишком миниатюрными они были. А когда Ирина возвращалась в гостиницу, её охватило такое одиночество, что стало трудно дышать. Вокруг шли пары, с детьми и без, пожилая дама держала под локоток своего убелённого сединами кавалера. Казалось, что все сговорились объединиться в тот вечер в пары, чтобы Ирина острее ощущала своё одиночество. Конечно, это было не так, просто совпадение, но это совпадение выбило Ирину из колеи на несколько часов. Так много нерастраченной любви чувствовала в себе Ирина, такие прекрасные мечты о замужестве и материнстве она лелеяла всю сознательную жизнь. Слишком прекрасные, чтобы стать явью. Нет, нельзя быть идеалисткой. В противном случае рискуешь получить щелчок от жизни, да ещё какой.
Ирина вздохнула и нажала клавишу «Ок». Теперь на её страничке красовалась маленькая детская карусель. «Я и сама, подобно этой карусели, всё бегу по кругу. Всё одно и то же. С невесёлым финалом».
– Привет, подруга, я тебя еле узнала, – Ирина даже подпрыгнула от неожиданности, получив сообщение от Олеси. Прекрасно, что подруга в сети, можно начинать расследование.
– Привет, да вот, не удержалась, уж больно красивая карусель.
– Ага, и с намёком.
– Ой, да кто его поймёт? Никто же не знает. Только ты.
– Как дела?
– Как сажа бела.
– А точнее?
– Олесь, можно промолчу? Иначе сообщение превысит максимальное количество знаков. И будет много соплей и жалоб на судьбу.
– Да не дури! Можно подумать, свет на твоём Евгении сошёлся. Воспитаешь дочку и без него. Если нужно, я помогу.
– Мне не до смеха сейчас. Если честно.
– И мне не до смеха. Нужно срочно материал интересный нарыть. Ты писала, что в Коломенское собиралась. Можешь дать фотоотчёт с комментариями? И как-нибудь поромантичнее всё расписать, с историческими фактами. Сейчас в моде гламур вековой давности. Элита требует ретро.
– Я попробую. Олесь, у меня просьба. Огромная.
– Валяй.
– Мне нужно найти человека, а точнее людей. Родственников моего отца. Но ни имён, ни адресов я не знаю.
– Год рождения отца и его полное имя.
– 1956, Зотов Григорий Геннадьевич. Родился и вырос в Москве.
– Тебе куда ответить: сюда или на электронку?
– Лучше на электронную почту.
– Ну, всё. Жди. И я тоже жду.
– Спасибо. Постараюсь что-нибудь написать, напрягу извилины.
– Скинешь мне на почту. Пока.
– Пока.
Ирина раз двадцать проверила свою почту, прежде чем получила то, что так ждала. Вордовский файл завис и долго не открывался, Ирина ёрзала на диване, словно на нём раскидал иголки старый ёж. Наконец, файл открылся. Итак, что же в нём?
«Возможные родственники:
Бабушка, Елизавета Ильинична (Вахрушева) Зотова, 1935 г.р., вдова. Проживает: г. Москва, адрес… Имеет дочь: Соломина (Зотова) Екатерина Геннадьевна, 1960 г.р., замужем, проживает по адресу… Есть внуки: Соломин Илья Александрович, 1981 г.р., женат, город проживания: Москва; Соломина Алёна Александровна, 1985 г.р., не замужем, страна проживания – США».
Согласно документу, бабушка жила вместе со своей дочерью и зятем.
…Океанариум, в который Ирину отвёз шофёр Евгения, не впечатлил её. Да, огромные аквариумы с невероятными по красоте рыбами, подсвеченные, сияющие; толпы туристов и просто семейные пары с ребятишками, буквально прилипавшие к каждому стеклу, любуясь разноцветными рыбинами, всё было в наличии. Не хватало главного – Евгения, присутствие которого придало бы всему этому великолепию красок особенный смысл. Смысл, понятный только влюблённым. Но Евгений задерживался на совещании, и уже не было никакой надежды увидеть его раньше ужина. А потому Ирина просто слонялась по залам, бездумно глядя на голубые толщи воды и, с замиранием сердца, ждала вечера. Ещё одного вечера наедине с мужчиной, которого любила. Наконец, Ирина остановилась перед большим аквариумом с акулами и даже вздрогнула, увидев перед собой ощеренный в зловещей улыбке рот хищницы.
– Совсем не страшная, правда? Смотри, она улыбается, – Ирина вздрогнула в очередной раз, но на сей раз это был приятный испуг. Рядом стоял Евгений, держа в руках букет из розовых тюльпанов. «Тебе», – протянул он букет Ирине. «Спасибо», – и Ирина уткнулась носом в длинные бутоны, скрывая своё волнение.
– Нехороший знак, – подала голос одна из посетительниц Океанариума, наблюдавшая за Евгением и Ириной.
– О чём вы? Разве цветы – это плохой знак? По-моему, так это прекрасный, замечательный знак, – улыбнулся Евгений.
– Я не о том. Я про акулью улыбку. Зловещий знак, – повторила женщина и исчезла в толпе посетителей Океанариума. У Ирины пересохло во рту, и сжался желудок. Она почувствовала приближение тошноты. Аквариум с акулой закачался и поплыл. Чтобы не упасть на глазах Евгения, Ирина отчаянно кинулась прочь из здания Океанариума. Дороги она не помнила, но каким-то чудом, оказалась снаружи, на улице, довольно быстро, почти не заплутав. Сделав несколько глотков свежего воздуха, Ирина немного пришла в себя. Евгений выскочил вслед за ней.
– Что с тобой? Неужели ты поверила той женщине? Но это же чушь, предрассудки. Если бы я боялся каждой чёрной кошки и женщины с пустыми вёдрами, то… ну не знаю даже. Это просто невежество людей. Не более того. Не бери в голову. Всё хорошо. Видишь, я здесь, ты здесь, мы живы и здоровы. И ничего, поверь мне, ничего плохого не произойдёт. Если, конечно, думать о хорошем. Например, об этих цветах, или о предстоящем вечере.
– Просто она сказала это с такой уверенностью…
– Старая глупая женщина, которой просто стало завидно чужому счастью. Стараюсь не говорить о людях плохо, но тут прямо вырвалось. Из-за какой-то странной особы портить вечер ложными опасениями? Ну, уж нет. Мы пойдём другим путём.
– Каким? – скорее по инерции спросила Ирина, все ещё пребывая под впечатлением от слов пожилой посетительницы. Она вообще в последнее время стала много внимания уделять приметам и суевериям. Если чёрная кошка перебегала дорогу, Ирина вставала как вкопанная и дожидалась, пока какой-нибудь прохожий её не обгонит, или сворачивала на другую тропинку. Когда падала посуда, для Ирины это было огромным бедствием, хотя и считается обычно, что посуда бьётся к счастью. Однако в состоянии, в котором Ирина находилась, она каждому событию искала негативное толкование, превращаясь из просто несчастной в ужасно несчастливую. Ирина не видела, что стакан наполовину полон, она видела лишь то, что он наполовину пуст.
– А вот каким. Согласись, несправедливо, что ты слышала моё пение, а я так и не удостоился чести услышать твоё. Считаю, что нужно сравнять счёт. Поэтому везу тебя в бар-караоке, и без возражений, – и Евгений подтолкнул задумавшуюся Ирину к дверце своего джипа.
– Ты действительно хочешь услышать, как я пою? – уже в салоне автомобиля спросила Ирина.
– Действительно хочу. Мне интересно всё, что связано с тобой. Ведь ты – мой друг. Самый красивый. Лучший.
– Спа-пасибо, – Ирина еле сдержала волну разочарования от слов Евгения. Как можно радоваться тому, что любимый мужчина видит в тебе только друга, хоть и красивого? Ирина уже была готова растаять, словно русалка, так и не сумевшая покорить сердце своего короля, но не успела, так как автомобиль внезапно остановился, и ей пришлось опереться на руку галантного Евгения и выйти на улицу.
В баре было тихо, не было стоек, возле которых, как правило, крутятся заводные танцовщицы, всё было очень прилично. Немногочисленные посетители мирно переговаривались о чём-то своём, нежно звенели бокалы, соприкасаясь друг с другом.
Евгений сразу заказал два лёгких салата, шашлык с картошечкой и красного вина. Ирина поковыряла салат, съела кусочек шашлыка, с удовольствием покушала картошки, пригубила вино. И поняла, что готова петь, и даже знает, что именно. Много раз Ирина пела эту песню. Ему. Евгению. И представляла, как смотрит в глаза любимого, видя отражение своего чувства в его взгляде. Она будет петь Анну Герман. Самую нежную и любимую у неё песню. «Цветок».
Когда зазвучали аккорды аккомпанемента, Ирина привычно зябко поёжилась, сглотнула своё волнение, выдохнула и запела. Сначала тихо, нежно, постепенно переходя на крещендо, чувственное и призывное, а затем – снова тише и тише. Всё, затихли звуки, песня на излёте, слёзы текут, лицо опущено. И вдруг – овация, никаких выкриков, просто овация, некоторые посетители даже встали. Сдерживая рыдания, Ирина приняла цветы от какого-то мужчины. Откуда у него цветы? Впрочем, это и неважно. Важно то, что Ирина всё же рассказала правду, пусть и не до конца. И даже если Евгений ничего не понял – это неважно, важно, что Ирина вложила в песню всю свою нерастраченную нежность, всю тоску по любимому и всё отчаяние от неминуемой разлуки. Это важнее. Зорко только сердце. А его, его сердце зорко?
… Бабушка жила на окраине Москвы в серой, безликой многоэтажке. Дверь подъезда украшал домофон. Ирина никак не могла сообразить, как тот работает, нажимала кнопки, но домофон не срабатывал. В конце-концов Ирина решила подождать, пока кто-нибудь выйдет или же решит зайти в дом. По тротуару неспешно шла немолодая, но довольно импозантная дама с собакой на поводке. Пожалуй, женщину можно было назвать моложавой, если бы не седые виски и глубокие морщины у глаз. Женщина поравнялась с Ириной и направилась к домофону, собачка семенила рядом. Вот это удача! Женщина оказалась местной жительницей.
– Простите, вы не подскажете, двадцать первая квартира на каком этаже находится?
– А зачем она вам? Вы кто? Если распространитель – шагайте мимо.
– Там живут мои знакомые.
– Я вас не знаю.
– А при чём тут вы? Вы консьержка?
– Нет, просто я сама там живу. Забавно, правда?
– Тётя Катя? Это вы? Ну то есть Екатерина Геннадьевна, конечно.
– Ещё забавнее. Катя, да ещё и тётя. Девушка, вы уже не маленькая для подобных обращений. Вас саму, наверное, уже по имени-отчеству величают.
– Да, Зотова Ирина Геннадьевна.
– Что? – и густо накрашенные глаза незнакомки забегали по лицу и фигуре Ирины.
– Я – Зотова Ирина Геннадьевна, ваша племянница, по-видимому. Дочь вашего брата Григория.
Незнакомка побледнела и отшатнулась, но потом взяла себя в руки и выдавила: «А чем вы можете подтвердить свои слова?»
– У меня при себе паспорт. Посмотрите, если есть какие-то сомнения.
Женщина с собачкой взяла паспорт Ирины и стала внимательно изучать.
– Я не могу поверить. Ты нашлась… Мама тебя искала, а тёщенька словно воды в рот набрала. Что же мы стоим? Пойдём скорее, мама так обрадуется.
Лифт привёз их на седьмой этаж. Екатерина подошла к самой простой металлической двери, повернула ключ. Ирина прошла вслед за Екатериной в просторную прихожую, довольно скромно обставленную. Откуда-то, видимо, из кухни, доносился запах выпечки. Пахло пирогами. Ирина сглотнула ком в горле, столько воспоминаний из раннего детства вдруг ожили в её памяти.
– Мама, – позвала Екатерина.
– Да, милая, что? – в середине коридора материализовалась сухонькая женщина в переднике.
У Ирины заколотилось сердце и стали подкашиваться ноги. Она непременно не удержала бы равновесие, если бы не Екатерина, подхватившая её с неожиданной силой.
– Мама, да что же ты стоишь, подвинь банкетку, только быстрее, мне тяжело.
Худая, почти прозрачная женщина с пучком седых, как лунь, волос, кинулась к Ирине и помогла той сесть. А Ирина, не отрываясь, смотрела на лицо своей второй бабушки, ища в нём черты отца. Глаза заволакивали слёзы. Ирина смахивала их и опять смотрела, точно бабушка могла, словно джинн, испариться в воздухе.
– Детонька, вам лучше? – седая старушка попыталась промокнуть полотенцем Иринины слёзы, чем спровоцировала настоящие рыдания.
– Бабушка, милая, это я, Ирина. Я ваша внучка, дочь Григория, – сквозь рыдания еле выговорила Ирина, а худенькая женщина всё пыталась успокоить её. Вот, и на кухню сбегала за водой, и по голове погладила.
– Мам, ты хоть понимаешь, кто это? Это же Гришина дочка, та, которую мы много лет назад потеряли. Благодаря Капитолине, помнишь?
– Что? – и старушка перевела глаза с заплаканного лица Ирины на лицо дочери. – Ирина? Внучка? Здесь?
Теперь уже помощь потребовалась бабушке Ирины. Екатерина легко подхватила мать, словно та была малым ребёнком. Бабушка закрыла ладонями лицо и тихонько заплакала, затем отстранилась от дочери и повернула к Ирине просветлевшее лицо.
– Иринушка… Господи, благодарю Тебя. Мы уже и не надеялись. Покойный Геночка, бывало, увидит на улице девочку, похожую на тебя в детстве, придёт домой и сокрушается: «Почему не подошёл, не спросил имя». Он артист был, много по стране ездил. Капитолина, бабушка твоя, сказала нам зло тогда: «Никогда Ирину не увидите, ирода вашего вам не прощу». Сказала ещё: «Ушлю в деревню, в Сибирь, к бабке знакомой. Ищите – не ищите, а для вас внучка сгинула навсегда». Где же ты жила, родная наша кровиночка?
– В интернате, – честно призналась Ирина и тут же пожалела о сказанном, увидев, как побелело бабушкино лицо.
– Где? Катюш, – и бабушка перевела беспомощный взгляд с Ирины на свою дочь: «Я не дослышиваю. Катенька, где Иринушка жила?»
– В интернате, мамуль. Капитолина её в интернат определила. Это ж надо! Невероятно. Немыслимо.
– Там было не так уж плохо, – покривила душой Ирина.
– Может, и так. Но ты там была одна, что ни говори. Не было рядом нас, родных людей. Это жестоко, – и Екатерина в порыве жалости прижала к себе голову Ирины.
Ирина сидела на низкой банкетке с опухшими от слез глазами. В памяти рождались образы минувших дней: лицо бабушки Капитолины в день поминок; белая казённая дверь, захлопнувшаяся за бабушкой; глаза интернатовских детей. Сердце щемило острое чувство потери. Потери счастья, чувства защищённости. Так остро подчас от нас уходит детство и иллюзии, с ним связанные.
Первой опомнилась Екатерина: «Что же мы в коридоре-то задержались? Давайте чайку попьём, поговорим, посмотрим друг на друга, обнимемся, наконец».
– Да-да, Ириночка, снимай свою накидку, сапожки и проходи на кухню, будем чай пить. У нас и тортик есть, Катенька купила. Я на старости лет стала сладкоежкой. Позволяю себе иногда, – и бабушка Елизавета кинулась на кухню подогревать чайник.
Ирина помыла руки, умыла заплаканное лицо и порадовалась, что в последнее время редко пользовалась косметикой. Было время, когда шли в дело и тональный крем, и тушь и тени, и помада – Ирина любила иногда выглядеть эффектно: распустить волосы, распрямить их утюжком, нанести макияж, надеть вечернее платье, и вместе с Андреем отправиться в лучший ресторан города, чувствуя себя героиней «Красотки», преобразившейся и прекрасной. Ирине показалось, что с тех пор прошли сотни лет – настолько много событий произошло за последний год.
Первое, что бросилось в глаза, едва Ирина переступила порог кухни – были ситцевые занавески. Такие же висели на кухне бабушки Капитолины, пока она была жива. Потом Ирина сменила всё, что могла, чтобы вещи не напоминали о прошлом.
– Проходи, внученька, – обретённая бабушка Елизавета суетилась возле стола с заварником в одной руке и коробкой конфет в другой. На стол уже были выставлены пирожки с подрумяненными бочками, вафли-малышки и карамель в высокой вазочке. В этом доме умели встречать гостей и были им рады, Ирина сразу это почувствовала. И сразу расслабилась, доверившись заботливым бабушкиным рукам. Всё, что происходило сейчас с Ириной, было ей непривычно и напоминало сказку. Когда-то давно Ирина мечтала когда-нибудь разыскать своих родственников, надеялась, что те будут рады ей, но в самых смелых мечтах она не представляла, что будет настолько здорово. Бабушка расспрашивала Ирину о её жизни, охала, всплёскивала руками и недоумевала, почему Капитолина так жестоко обошлась с внучкой, отправив её в интернат.
– Наверное, ты ничего не знаешь, солнышко, о том, что же случилось тогда, когда не стало твоих родителей.
– Знаю. Недавно узнала. От сестры. По отцу.
– И что же ты знаешь? – бабушка пристально смотрела на Ирину, ей явно не понравилось, с каким плохо скрываемым пренебрежением Ирина произнесла фразу «по отцу».
– Что у отца был роман с соседкой. Мама узнала об этом, ну, и потом родители погибли в аварии.
– Ничего ты не знаешь. Слушай, да мотай на ус. Гриша никогда не изменял твоей матери. И не смотри на меня с иронией. Я знаю, что говорю, я знаю своего сына, к тому же он дал честное слово, а оно чего-то да стоит. Всё было не так. У него был знакомый врач из частной клиники, как ты понимаешь, подпольной. И он предложил моему сыну подработку – сдавать, так сказать, биологический материал для дам, которые хотели детей. Валерия, мать Ольги, и Григорий никогда не состояли в любовной связи. Просто она была врачом, одинокой зрелой женщиной, и очень хотела родить. Так уж совпало, что донором оказался Гриша. И, к несчастью, она об этом узнала и зачем-то захотела поговорить. Сын был в шоке, позвонил мне, каялся, что пошёл на поводу у друга и желания хоть немного подзаработать. Говорил, что должен объясниться и пресечь со стороны Валерии попытки сблизиться, если такие будут. Именно за этим он и пошёл к ней домой. Почему нельзя было встретиться в сквере, кафе или другом месте? Я вот уже много лет задаю себе этот вопрос. Ответ мне неведом. Ирина, то, что произошло, было трагической случайностью. Если бы роман между твоим отцом и Валерией был реальностью, мне даже легче было бы объяснить себе то, что произошло. Заслужил, вроде. А так… так хуже.
Ирина оцепенела. То, во что она в последнее время верила, все обвинения в адрес отца, были напрасными. Он был невиновен. Он правда любил маму и был ей верен. Просто случайность. И Валерия почти не причём. И Ольга тоже.
Несмотря на то, что новость обнажала весь трагизм произошедшего, Ирине стало легче – она перестала обвинять отца. Значит, они были счастливой семьёй. Мама с папой любили друг друга и её, Ирину.
– Капитолина не поверила моим словам. Вот упрямая ослица! "А если и так, то это всё равно ничего не меняет. Дочь мою не вернуть. Надо было головой думать, а не причинным местом". Вот и всё. На все мои доводы. Если бы была чуть мудрее, да гонору поменьше, не обрекла бы тебя на долгие годы одиночества. Уж сколько я упрашивала её отпустить тебя в Москву – нет и всё. "И не ищите", – говорила: "Всё равно не найдёте. Не дам вам девку испортить".
Перед мысленным взором Ирины возникло лицо бабушки: решительное, с поджатыми губами. Горе её не сломило, а лишь ожесточило. Она продолжала работать директрисой школы и преподавать русский язык и литературу в старших классах, не ушла с работы и не посвятила свою жизнь воспитанию Ирины. Несмотря на то, что педагогическое образование и огромный опыт работы с самыми разными детьми мог отчасти заменить родительскую заботу. Если бы бабушка просто обнимала и целовала её на ночь, Ирина была бы самой счастливой девочкой в мире. Но та рассудила иначе, решив почему-то, что Ирине будет лучше среди чужих людей. Правда, потом приняла внучку и даже завещала Ирине свою квартиру и счёт в банке. Поэтому у Ирины было теперь подспорье в виде немаленькой суммы, которой должно было хватить не только на время декретного отпуска, но и на обучение дочери, когда та вырастет и захочет (если захочет) получить высшее образование.
В последние годы бабушка Капитолина определённо стала мягче и даже хвалила внучку, когда той удавались те или иные репортажи. А свой портрет, нарисованный Ириной мягкой пастелью, бабушка пометила в красивую деревянную раму под серебро и очень любила смотреть на него, сидя в кресле напротив портрета. Капитолина приняла и Андрея, и ни разу не высказала Ирине недовольства, что та привела в дом мужчину, наоборот, бабушка очень надеялась понянчить внуков. Да вот не вышло.
Все эти воспоминания вихрем пронеслись в голове Ирины и улеглись каждое на свою воображаемую полочку. Пока хозяйка не решит снова стереть с них пыль.
На улице стало гораздо холоднее, чем днём, когда Ирина вышла от бабушки. Она задержалась немного дольше, чем планировала, и теперь в Москве сгущались сумерки. До остановки нужно было идти минут десять бодрым шагом, но Ирина так вымоталась за пять дней, проведённых в Москве, что была не в состоянии идти быстро, несмотря на дождь и сильный ветер. Накидка быстро намокла под косым дождём, зонт выворачивало, выкручивало ветром, ноги вязли на забрызганном грязью асфальте.
Тётя с бабушкой вызвались проводить Ирину до остановки, однако она вежливо, но настойчиво отказалась. Ирина не любила причинять людям неудобства, а тем более родным людям. Она шла, рассматривая силуэты домов сквозь туман дождя, и думала о том, что впервые за долгие месяцы ей было по-настоящему хорошо и спокойно. О Евгении она старалась не думать, беря пример со Скарлетт О′Хара, откладывавшей негатив на потом. А сейчас Ирина перебирала фрагменты дня, проведённого у бабушки, и её сердце цвело от счастья. Вот если бы ещё сегодня не встретиться в отеле с Евгением, счастье было бы полным. И лечь в постель без грустных дум, без слёз и сожалений. И уснуть сладко. Ирине не хотелось делиться счастьем с человеком, который причинял ей боль, даже если он об этом не подозревал.
Впереди Ирины шла компания смеющихся девушек. А за колонной она заметила Евгения, беседующего с менеджером отеля. Чтобы остаться незамеченной, Ирина примкнула к девушкам и влетела в лифт так ловко, словно не было усталости. И всё же успела заметить, что Евгений посмотрел в её сторону и верно увидел её, потому что прервал беседу.
