Читать книгу: «Цена. Выбор», страница 3
Глава 3
МЕДИУМ
Толик оказался прав. До субботы состояние Инны в самом деле нормализовалось, и они втроём, как и планировали, отправились рано утром на кладбище, навестить могилки родителей Ольги с Инной.
На кладбище Инна была на удивление спокойна и уравновешенна.
Закутавшись в яркий платок так, что были видны только глаза, она ходила между могил и разговаривала сама с собой. Толик, готовый в любую минуту отреагировать на изменение её состояния, следовал за ней.
Ольга повозилась сначала у могилы матери, всё почистила, высадила цветы, протёрла камень. Работала молча, она помнила, что матери и при жизни не были интересны их с Инной дела, а уж после смерти и подавно.
Потом Ольга пошла на могилу отца и, прежде чем начать хлопотать там, присела рядом и облокотилась на обелиск из чёрного камня, который установили на могиле сослуживцы отца.
Гладкий и прохладный, он принял Ольгин вес, и она закрыла глаза и тихо спросила: «Ну как ты, папа?»
Посидела немного, и вдруг из глаз её полились слёзы – потоками, рекой.
Ольга плакала от невыносимой печали в сердце, и, рыдая, неожиданно осознала, что переполнена печалью до самых краёв, и вот теперь, со слезами, печаль эта покидает её.
Прошелестел ветер, словно глубокий вздох облегчения раздался над Ольгой. Она открыла глаза и увидела, как стремительно несутся облака по небу, как ярко-зелены деревья, как пахнет землёй и цветами. Она словно услышала голос, полный светлой грусти: «Вот и всё, всё кончилось».
– Папа?.. – Ольга вскинулась, но от сильнейшей боли в сердце осталась сидеть и сразу поняла, что боль эта не физическая, а боль прощания. Её сердце попрощалось с отцом и наконец отпустило его на свободу…
Ещё через некоторое время Ольга встала, принялась возиться с цветами, подкрашивать оградку и внезапно поймала себя на том, что думает о всякой ерунде: о том, что хочет купить себе платье, что отпуск надо не на даче провести, а поехать куда-нибудь за границу. А Инне на месяц можно сиделку оплатить из диспансера. Ольга что-то напевала, но, почувствовав чей-то взгляд, подняла голову.
У оградки стояла женщина лет сорока пяти, вся в чёрном, жёсткие глаза вцепились в Ольгу, и она почувствовала себя очень неприятно.
– Здравствуйте, это ваша сестра там ходит, разговаривает с могилами?
– Что-то случилось? Она помешала вам?
– Нет, наоборот, я хочу познакомиться с вами. Меня зовут Гульназия. Я приехала сюда с подругой, у неё здесь похоронен сын. У меня тоже сын погиб, но похоронен на мусульманском кладбище, мы туда поедем завтра. Я хочу просить у вас разрешения взять с собой вашу сестру, или, может, вы поедете с нами, если боитесь отпускать её одну? Мы заплатим вам и вашей сестре.
– Я не понимаю, зачем вам моя сестра, что происходит? – Ольга реально испугалась, от этой женщины шла волна тоски и отчаяния, смешанного с яростью.
– Ваша сестра, она только что разговаривала с сыном моей подруги, что-то спрашивала, и он отвечал!
– Моя сестра – сумасшедшая, у неё какая-то запредельная стадия расщепления личности, не знаю, как вам сказать точнее, уж извините.
– Но она говорила с сыном моей подруги, и он отвечал, и там были такие подробности, которые она не смогла бы придумать, понимаете? Не смогла бы!..
Ольга ничего не понимала, но отступила перед яростным напором Гульназии и закивала головой:
– Хорошо-хорошо, мы поедем с вами.
– Дайте ваш телефон и адрес, завтра мы заедем! – требовательно распорядилась Гульназия.
Ольга послушно продиктовала номер, покорно согласилась на предложенное время – восемь утра, и, собрав вещи в рюкзачок, пошла за Гульназиёй.
Издали увидела Толика, стоявшего с безумными глазами неподалёку от могилы, рядом с которой на скамеечке сидела Инна и ещё какая-то женщина.
Женщина держала Инну за руки и плакала, целовала ей руки, смотрела на неё внимательно, жадными глазами, и, честное слово, было непонятно, кто из них настоящий сумасшедший – Инна или эта женщина.
– Галя, познакомься, это Ольга, сестра Инны, она согласна с нами завтра поехать.
– Олечка, моя золотая, ой, спасибо вам, спасибо! Какая у вас сестра, она волшебная, она с Игорем поговорила, и мне всё рассказала, и всё растолковала. Ох, Инна, пойдёмте ко мне жить! Ольга, Инна с вами живёт? Можно я оформлю опеку над вашей сестрой, вы молодая, зачем вам себя в сиделках держать? – Галина говорила без умолку, она была явно не в себе.
– Стоп! – Ольга пришла в себя. – Стоп, давайте успокоимся и разойдёмся. Завтра мы с вами встретимся, и вы мне на свежую голову всё расскажете, всё объясните. Хорошо? Инна, идём! – Ольга взяла сестру за руку, и они пошли вслед за ошалевшим Толиком.
– Ольга, я вам в половине восьмого позвоню! – громко сказала Гульназия ей в спину. Ольга, не оборачиваясь, кивнула головой, ей было очень страшно.
– Толик! – требовательно сказала она, как только они отъехали подальше. – Немедленно расскажи мне, что произошло!
Толик посмотрел на Ольгу и растерянно произнёс:
– Знаешь, я сам ни черта не понял… В общем, гуляли мы с Инной, гуляли, она иногда остановится и разговаривает сама с собой, причём, знаешь, спросит что-то и помолчит, как будто ответ слушает, потом дальше идёт. Я ей не мешаю: хорошо себя Инночка чувствует, спокойная, и слава богу…
Так мы и дошли до той могилы, где эти тётки сидели. Инна остановилась, постояла, они даже внимания на неё не обратили. А она постояла-постояла и говорит потом: «А зря вы, мама, не принесли зефир своему сыночку, он его очень любит. В следующий раз, пожалуйста, не забудьте!»
Та тётка чуть не упала, повернулась, бешеными глазами на Инну смотрит и говорит: «А ещё чего хочет сыночек?..»
Инна постояла, послушала и говорит: «Котёнка принесите домой, рыженького, он вчера весь вечер у двери мяукал, а вы его к мусорке отнесли. Вот найдите теперь и к себе возьмите!»
Тётка чуть в обморок не грохнулась. «А как он там, сыночек мой?» – спрашивает и на Инку так смотрит, как будто проглотит сейчас. А Инна, я прямо не узнал её, стоит такая, как ни в чём не бывало, и говорит: «Трудно ему там, потому что мать у него приставучая и цепкая. Крепко вы в него впились, не оторвёшь. Он и мается!»
Нет, ты представляешь, Оль, я сам обалдел, я никогда не слышал, чтобы Инка так разговаривала – связно и понятно! Я чуть с ума не сошёл. Что это было?
Толик остановил машину у обочины, и они с Ольгой уставились на Инну, которая тихо дремала на заднем сиденье.
– Ты знаешь, Оля, она так разумно с этой тёткой говорила, что я даже подумал: а с чего это мы вполне нормальную женщину в застенках держим, да ещё и на транквилизаторах, а?
Ольга отвернулась и уставилась прямо перед собой.
– Толик, я пока не пойму, что происходит – со мной, с Инкой… Завтра поеду с этими тётками, сама всё посмотрю и тебе позвоню, обсудим, что дальше делать.
Тут Инна встрепенулась на заднем сиденье и, чётко, ясно выговаривая каждое слово, сказала:
– Оля, мы должны помочь одному человеку. Я должна помочь ему. Его надо найти. Эти женщины помогут. – Ольга повернулась было к сестре, но слова её повисли в воздухе, потому что Инна снова закрыла глаза и крепко уснула.
– Да что же такое происходит, чёрт возьми! – Ольга схватилась за голову.
– Спокойно, Олькин, разберёмся. Жаль, я завтра не могу с вами поехать, у меня приёмный день и дежурство. Пациентов мог бы распихать, а вот от дежурства не отверчусь, некого просить заменить. Элла болеет, Улан в отпуске…
– Толик, не переживай, я в порядке, съездим с Инной сами.
* * *
После знакомства с Гульназиёй и Галиной прошло три дня, но Ольга по-прежнему ничего не понимала, и вопросов у неё было больше, чем ответов. Вот и сегодня Гульназия привезла их с Инной к ещё одной несчастной, потерявшей своего сына.
Мадина – так звали эту женщину, с любопытством разглядывала Инну, которая с кротким и безмятежным видом сидела напротив. Блаженный взор её блуждал по гостиной, задерживаясь то на затейливом узоре обоев, то на каминной решётке, то на картинах над диваном.
Мадина, не сводя с Инны глаз, тихо спросила у Ольги:
– А вы пробовали разобраться с этим даром вашей сестры?
– Да нет у неё никакого дара, – ответила Ольга устало. – Инна психически больна, с пятнадцати лет. Она под постоянным наблюдением врачей, время от времени её кладут в психушку, я регулярно колю ей успокоительное. И мне не понятен тот ажиотаж, который вы и ваши подруги устроили вокруг Инны. Мне своего дурдома хватает, нет у меня сил на другое.
Мадина резко развернулась к Ольге:
– Послушайте, ну так мы же и предлагаем вам помощь. И Галя, и я, да любая из наших женщин с удовольствием возьмёт к себе вашу сестру, будет опекать её, заботиться, носить на руках! Почему вы отказываетесь?
Ольга помолчала.
– Понимаете, мне жаль вас, я очень сочувствую вам, вашим подругам, вы потеряли самое дорогое, что может быть, – ваших детей, сыновей. Ваше желание вернуть их тоже мне понятно. Хотя желание это иррациональное, никак не связано с реальностью… Но поймите и вы: я чувствую во всём этом… неправильность, что ли. Причём какую-то пугающую неправильность. Я тоже не могла долго отпустить своего отца, сопротивлялась его смерти, хотела верить, что он жив, и в итоге пропустила всю свою жизнь. Может, и душе его навредила тем, что держала вот так на привязи.
– Ольга! – Мадина умоляюще сложила ладони. – Ольга, послушайте меня: мой мальчик, мой сын, моя гордость, талантливый, умный, красивый, утонул в реке. Нам сказали: роковая случайность, сильное течение, водоворот. А я не могу смириться, он прекрасно плавал!
Я хочу знать, что случилось с ним, неужели что-то или кто-то стали причиной? Может, кто-то убил моего сына? Я не могу найти виновного и отомстить. Там, в той поездке, были все его друзья, девушка, у них такая компания была… все – дети богатых и известных родителей, понимаете?
Всё кончилось для меня с его смертью, я не могу отпустить его, как же я буду жить дальше? Зачем? У меня нет ни сил, ни желания жить, но убить себя не могу, нет, вот это неправильно. Я, пока не умру, буду жить с мыслями о моём сыне, с памятью о нём, и я хочу с ним общаться, разговаривать.
И такое возможно, я знаю, я много чего прочитала, многое изучила. Есть люди, медиумы, они легко входят в контакт с потусторонним миром, и ваша сестра – она такая, понимаете? Она когда о Нурали говорит, такие подробности выдаёт, которые выдумать невозможно.
Ольга кивнула, она уже слышала об этом сто раз. Её очень тяготило то, что она увязла в этом кругу несчастных женщин, потерявших своих сыновей, переживших их и так и не нашедших после их смерти никакого смысла в жизни. Да, смерть близких – это самое страшное событие в жизни людей. Но не страшнее ли долгие-долгие годы жить потом только с мыслями об их смерти?
«Нет-нет, не хочу даже вспоминать об этом, не хочу!» – ужаснулась Ольга.
Мадина, видимо, поняв, что с ней творится что-то неладное, предложила выпить вдвоём чаю.
– А Инночка пусть отдохнёт, – обронила Мадина заботливо.
Они пошли на кухню, и там Мадина положила на стол перед Ольгой увесистый конверт:
– Ольга, здесь деньги, пожалуйста, не отказывайтесь от них и не отказывайте нам в вашей дружбе. Ваша сестра чрезвычайно важна для нас, и заметьте, мы ей тоже нужны: она чувствует себя хорошо, она спокойна, не кричит и не мечется больше. Пожалуйста, позвольте ей и дальше приходить к нам, на наши встречи.
Ольга посмотрела на конверт. Она всегда жила скромно, без лишних трат, денег хватало впритык от зарплаты до зарплаты, и этот пухлый конверт соблазнял её. Но она не могла взять его, именно потому не могла, что была в этом неправильность, необъяснимая и очень значимая. Нельзя было сделку заключать, нельзя! Ох, чует сердце: недоброе дело затеяли эти женщины, недоброе…
Ольга решительно отодвинула деньги, встала и сказала Мадине:
– Я должна подумать хорошенько, посоветоваться, потому что есть в этом что-то очень неправильное, и я хочу разобраться. Я не говорю окончательное «нет», потом, может, когда всё пойму, я сама приведу к вам Инну, но сейчас нет. Извините.
Ольга, стараясь не глядеть на окаменевшую Мадину, встала и медленно прошла в гостиную. Там, на белом диване, сладко посапывала её безумная и одновременно удивительная сестра. Ольга тихонечко разбудила её, и они отправились домой.
* * *
Ольга вела машину аккуратно, не спеша, и всё думала, думала, что делать, с кем посоветоваться.
Ведь эти способности Инны – особенные, к психиатру не пойдёшь, он сразу запрячет её в тихую комнатку, обитую войлоком. Пойти к своей психологине? Ольга задумалась. Ну и что ей сказать? Что сестра беседует с мёртвыми? Чушь, скажет, типичная шизофрения. Голоса в голове, все эти мертвецы – порождения больной психики. И не докажешь ничего, вряд ли дамочки эти пойдут свидетельствовать, что Инна правду говорит об их детях, их привычках и желаниях… Господи, Инка – медиум?..
И тут Ольгу осенило, она решительно дала по тормозам.
– Инна, – позвала она сестру. – А скажи, что там с папой?
Инна безмятежно зевнула, потянулась:
– Сейчас папе хорошо – он летит, и ему легко, а было трудно – он не мог улететь, был привязан. Тогда плохо ему было, он хотел, чтобы ты отвязала верёвку.
– Что?!. Почему ты не говорила раньше?..
Инна прикрыла глаза и ответила просто и кротко:
– Ты не спрашивала. И папа не просил сказать тебе. Ты бы не поверила всё равно.
Ольга отвернулась. Да, конечно, не поверила бы… Если бы не эти тётки с их уверениями, что Инна говорит правду, если бы не тот экстрасенс с его речами о канате, на котором мы держим любимых умерших над пропастью… Да, вряд ли она поверила бы сестре, просто решила бы: очередной бред, не больше того. Пропустила бы мимо ушей. А сейчас – нет, не пропустит, надо разобраться, что с ней такое. Действительно ли Инна способна разговаривать с душами умерших?
– Не со всеми, – вдруг чётко произнесла Инна с заднего сиденья. – Не со всеми, а только с теми, кто привязан. Я могу облегчать их страдания. Это началось со смерти папы.
Ольга обхватила голову:
– Я ничего не понимаю! Ты читаешь мои мысли… ты слышишь мёртвых… и ты говоришь как здоровая, хотя внятно не говорила лет десять!
Инна посмотрела в окно:
– Я вообще не понимаю, что происходит, но, кажется, сейчас у меня соединились два мира, две реальности, которые раньше не могли соединиться. Здесь бы мне никто не поверил, а там мёртвые просто толпами ходят около меня. Те, кто привязан, очень сильно хотят, чтобы их отпустили, поэтому они кричат. И постоянно жалуются, и это невозможно терпеть, надо отключаться. Но что-то изменилось недавно, изменилось к худшему. Сейчас тишина стоит, но, знаешь, такая страшная тишина…
И мне нужно найти одного человека, его зовут Жан, он такой же, как я, только, знаешь, более… везучий, что ли. Его способности, эта наша особенность, не сделали из него сумасшедшего. Мне важно найти его. Ты найди его мне, Ольга, найди, пожалуйста. Я должна помочь ему.
Инна откинулась на сиденье и моментально уснула. Да так крепко, что, когда приехали домой, Ольга долго будила её.
Будила, а сама думала: «Боже, неужели можно всё изменить, вот сейчас, на середине жизни, когда лучшая половина её позади, когда не за горами старость? И вот теперь что-то забрезжило на горизонте, а я, я всё ещё не могу в это поверить…»
Глава 4
ПРОРОЧЕСТВО
БАБА ЛИЗА
После встречи с Андреем, двойником Марка, у меня на работе не было продыху – потоком шли клиенты, и мне важно было отработать с ними всё срочное, всё то, что не терпит отлагательств. Проблема Марины, сестры Андрея, оказалась довольно сложной, но мне было понятно, что этот тот самый случай, когда воля к жизни играет большую роль. Я видел, что стремления жить – Марине не занимать, поэтому взялся за неё и надеялся победить, о чём и рассказал Андрею вечером по телефону. На личную встречу и ужин (Андрей звонил с предложением поужинать) ни сил, ни времени у меня не было.
К исходу четвёртого дня я дошёл до ручки и мечтал только о том, чтобы выспаться, молчать неделю, съесть четыре килограмма персиков – настоящих, живых, и ещё раз выспаться. На завтра у меня был выходной, я намеренно так распланировал все встречи, всю свою работу, чтобы и отдохнуть, и разобраться со своим заданием. В суете загруженных рабочих дней я почти не замечал изменений, которые тем не менее происходили вокруг – медленно и постепенно, и все в худшую сторону. Мир кренился, заваливался, и скоро все почувствуют тошноту и головокружение от неправильного положения в пространстве.
Ляйсан, проводив последнего посетителя, заказала ужин в номер и, пока я откисал в ванной, созвонилась с одной моей хорошей знакомой из Подмосковья. Баба Лиза, травница, целительница, удивительная старушка. Мне у неё в гостях и спится хорошо, и думается, да и хотелось узнать, чувствует ли она перемены. Денёк отдохну, травки попью, мы с ней всё по косточкам разберём, и я точно пойму, где мне нужно ситуацию выправлять, где нарушителя искать.
– Жан, я поговорила с бабой Лизой, – сообщила из-за двери Ляйсан. – Она ждёт нас, очень обрадовалась, просила халвы привезти, не забыть бы завтра.
– Не забудем, – сонно ответил я и провалился, лёжа в ванной, в глубокий сон.
Мне приснился чёрный ворон, он летел прямо на меня, но между нами всё время оставалась дистанция, он никак не мог дотянуться до меня. Это очень напрягало меня, я понимал, что это сон, но никак не мог проснуться. Ворон открыл клюв и страшно, раскатисто захохотал-закаркал. Я дёрнулся и тут же захлебнулся водой…
Ляйсан тарабанила в дверь:
– Жан, ты уснул, что ли? Не утони там, давай выходи, ужин принесли.
Я отплёвывался, откашливался и видел перед собой красные злые глаза чёрного ворона…
* * *
Баба Лиза радостно встретила нас у калитки и крепко обняла меня:
– Что, трудно тебе, сынок? Знаю-знаю, заходи, всё обговорим за чайком. Я пирог испекла, вкусный, с картошкой, с потрошками.
Она поздоровалась с Ляйсан, и мы пошли в дом. Я дышал сырым деревенским воздухом и не мог никак надышаться, что-то было в нём такое, что с каждым вдохом наполняло меня и давало силу. В доме бабы Лизы было тепло, в прихожей горел настенный светильник, а из приоткрытой кухонной двери шёл такой аромат пирога, что я сглотнул слюну. Баба Лиза захлопотала, накрывая на стол, мы пошли мыть руки.
– Ляйсан, а ведь баб Лиза, похоже, уже знает, поняла, выходит, что всё изменилось и что я в центре событий.
– Это же хорошо, Жан, может, чем-то полезна будет.
– А я вот думаю: насколько же всё серьёзно, если даже бабка-травница это почуяла. На своём уровне, не самом высоком, согласись…
– Ну да… Но ты ведь в первый же день сказал, что дело пахнет керосином, так что неудивительно. Пойдём чаёвничать, там и обсудим всё.
Накормив нас пирогом, баба Лиза убрала посуду в мойку, налила всем ещё по чашке чая и села напротив меня:
– Ну что, Жан, давай-ка думать, что делать ты будешь, и как я тебе помочь могу? Ох, должница я твоя, Жан, стольким тебе обязана. Вовек не забуду, как выручил ты меня! Ой как туго мне было тогда…
– Да ладно тебе, баб Лиз… – я даже смутился. – Главное сейчас – узнать, где тот человек находится, с кого обвал начался. Раз я это услышал, почувствовал – значит, и мне исправлять, верно?
– Да, это вроде как правило такое, я ведь сама только сегодня ночью поняла, что произошло, когда вы мне позвонили, что приедете. Знаешь, мне и сон приснился, а так и не заметила бы, вернее – потом бы заметила, когда совсем плохо стало б вокруг. А сегодня с утра наблюдаю, смотрю – да, прав ты: быстро тьма обороты набирает, раскручивается так лихо, что страшно мне. Но потом поняла: коли видим да понимаем, стало быть, исправить можно, страшно будет, когда не увидим и не почуем. Тогда-то всё и рухнет.
– Но ведь не рухнет, баб Лиз. Тьма, она ведь знает, что без света ей никак… А?
– Ну, до таких заумностей я ещё не доросла, Жан, мне пока одно ясно: накренилось – поправь, плечо подставь, подлечи-подлатай. Пока так и живу… Вот и думаю, чем тебе-то помочь смогу?
– Мне бы одно понять: в Москве оставаться или в Алматы возвращаться? Разобраться бы: где центр, откуда смерч разворачивается?
– Ох, ну и задачки ты себе задаёшь, Жан… – баба Лиза растерянно подпёрла рукой щёку и задумалась. – А может, я тебе снадобье сварю, травок намешаю? Заговор почитаю, по-нашему, по-простому, чтоб уснул ты покрепче? Только знаешь, Жан: усыпить-то я тебя усыплю, но на большее не сгожусь… Дальше ты уже сам, милок, действуй. Может, и дадут тебе ответы во сне.
Баба Лиза поднялась, захлопотала, убирая чашки и доставая баночки с травами.
– Ты давай-ка гуляй-отдыхай, а я пока соберу чаёк один волшебный, выпьешь его на ночь, а завтра утром всё понятно будет. Главное – отдохни хорошенько, расслабься. Сейчас соседа позову, баню истопит, попаришься, понял, да? Одна задача у тебя сегодня – отдохнуть от души, да из головы всё выкинуть. Чтоб ни одной мысли не было, чтоб ни один таракан там не шевельнулся, хорошо, Жан? Вы во сколько завтра уезжаете? В восемь? Ну и ладно, тогда спать тебе надо лечь часов в десять, не позднее… Только так и могу помочь тебе… Может, справишься сам, получишь ответ на свой вопрос. Ну а потом, если справишься, приезжай ко мне восстановиться. После битвы…
Баба Лиза вздохнула и положила мне на тарелку огромный кусок пирога, от протестов моих отмахнулась:
– Ешь давай, набирайся сил…
* * *
Я гулял по деревне, потом ушёл в лес, что начинался сразу за ней, дышал, смотрел на небо. Мысли, и правда, все улетучились, тишина стояла, люди словно поняли, что не надо мешать мне, и испарились, оставили меня одного на земле…
Через пару часов, когда ноги загудели и желудок запросил еды и горячего чая, я вернулся. Пётр Семёнович, сосед бабы Лизы, уже растопил баню и радостно приветствовал меня:
– Ну что, Жан, готова банька-то, давай попарю от души!
– Да-да, я сейчас, вот только съем чего-нибудь.
– Много не ешь смотри, в баню сытым не ходят!
– Конечно! Я знаю, просто аппетит разгулялся, я так, перекушу немного.
На кухне было пусто, я похозяйничал сам, не хотел никого тревожить. Съел кусок холодного пирога и запил тёплым чаем из термоса, что всегда стоял на столе у бабы Лизы. «Дежурный чаёк» называется. Настой травок, лёгкий и бодрящий…
Следующие два часа мы провели с Семёнычем в бане, парились, говорили о жизни, пили холодный квас, и снова парились. А когда вышли, нас уже ждал обед. И честное слово, вот жил бы так год или два – просто, легко, обычно.
После обеда все разошлись на часок вздремнуть, а потом я помогал бабе Лизе в саду – мы обрезали розы, стригли живую изгородь, я посадил яблоню. И так мне было хорошо, что если б в те часы сказали мне: так пройдёт вся твоя жизнь, в таких заботах, – я бы ответил: да, согласен. Но ближе к вечеру появилась во мне подруга моя тревога, и снова стало неспокойно на душе. Всё чаще вспоминал я о том, что мне предстоит.
Баб Лиза наблюдала за мной и недовольно похмыкивала: не нравилось ей, что я, вместо того чтобы расслабиться и принять то, что происходит, опять начал напрягаться и нервничать.
– Жан! – не выдержала она. – Я ж просила тебя: хочешь результат получить – расслабься. Прошу тебя, миленький, а то ничего хорошего не получится, коли будешь так переживать. Ну всё уже, прими, что главный ты в этом деле, что тебе это надо сделать, и ты сделаешь. А не успокоишься, не расслабишься – толку не видать, половина знания уйдёт. Сам же знаешь!
Я всё понимал, но не мог ничего поделать – видимо, здорово мир сошёл с рельс, если даже профессионалы не могут справиться с собой.
– Ох, баб Лиз, смешно даже: я же вечно твержу клиентам своим про расслабление, про «выход из-под контроля тревоги и напряжения», а сам… Пойду-ка прогуляюсь лучше снова.
– Да-да, давай, до ужина время есть, ну а после ужина я тобой займусь.
– Слушай, мы ж недавно обедали, и опять за стол? Я от тебя толстый уеду!
– Да я б и рада была, только хрен тебя откормишь, поджарого! – и баба Лиза завернула такую неприличную поговорку про худого коня, что я покатился со смеху и смеялся потом всю дорогу, пока гулял.
А когда вернулся, снял сапоги в прихожей, повесил куртку на вешалку – удивился странной тишине в доме. Лиза была в саду, Ляйсан ушла за молоком, в доме никого не было, и, казалось бы, тишина как тишина. Но эта тишина настораживала.
Я сделал аккуратный шаг в сторону кухни. Дверь была приоткрыта. Я осторожно заглянул за неё. Сердце моё рвануло куда-то стремительно, и тут же остановилось.
Я провалился в бездонную чёрную яму.
* * *
Я мучительно прислушивался к незнакомому голосу, что звал меня в кромешной тьме: «Быстрее, надо быстрее, сюда, иди-иди, быстрее…»
Я пытался идти на зов, но в той тьме, где я находился, и пяти шагов не сделать – такая густая, вязкая тьма, и совершенно непонятно, куда двигаться и как. Я прислушивался к голосу, стремясь как можно лучше запомнить его, чтобы потом, в реальности, непременно узнать его, если услышу. Не пропустить того, кто зовёт меня. Точнее, не «того», а «ту» – голос-то женский.
Я потерял счёт времени, в этом пространстве был только зов и больше ничего. Видимо, женщина, что пытается выйти на контакт со мной, совершенно неопытна в подобных делах и не способна транслировать ту важную информацию, которой точно обладает.
«Ну же, скажи ещё что-нибудь! Подай какой-нибудь знак, где мне искать тебя?» – пытался я пробиться к той, что звала. Но безуспешно – зов затих и перешёл в тонкий, печальный плач, больше похожий на вой. Я продолжал вслушиваться в надежде, что появится ещё что-нибудь, и от напряжения у меня заныло в висках, скрючились пальцы на руках, свело челюсть – да так, что сам был готов закричать.
И тут я услышал другой голос – спокойный и очень знакомый, но чей – не мог сообразить. «Ты слышишь меня, Жан? Обернись, видишь дверь? Иди туда, иди-иди, я помогу тебе».
Я с трудом повернул голову – и да, справа от меня засиял ярким светом дверной проём, и в нём кто-то стоял и протягивал ко мне руки:
– Иди сюда, хотя бы дотянись рукой, а я тебя вытащу. Давай мне свою руку, ну же!
Голос вовсю командовал мной, и я доверял ему, и несмотря на адскую боль тянулся к нему, и наконец смог поднять руку и уцепиться за чьи-то пальцы…
* * *
– Ну, слава богу, вытащили-таки!..
Знакомый голос был радостным и живым. Я вглядывался в лицо. Надо мной склонились… ну конечно, баба Лиза – это она и вытащила меня, и Ляйсан.
– Что со мной? – я приподнял голову и понял, что лежу прямо на полу кухни, за окном совсем темно, и у Ляйсан лицо напуганное, а у Лизы – напряжённое, но радостное.
– Ах ты голова бедовая! Ишь, ходок какой шустрый! Шагнул в дверь на кухню, а вышагнул невесть куда. Еле вытащила тебя. Сам-то вернулся бы?
– Не знаю… Так больно там было, что я от этой боли себя потерял. Где был – так и не понял, но кто-то звал меня, очень звал. Всё это связано с происходящими переменами, – я говорил, а сам пытался сесть.
– Тихо-тихо! – баба Лиза аккуратно поддержала меня. – Не спеши, золотой, спокойненько, потихонечку…
– Ничего не понял, баб Лиз… Кто меня звал там? Голос незнакомый, ничего не сказала, только торопила…
– Ну ясно, это кто-то для тебя очень важный. Сам же говорил, тебе надо человека найти, который сможет помочь, и город выяснить, где он находится. Значит так: уже половина девятого, у тебя полтора часа есть, чтобы в себя прийти, собраться. Я пока на ужин накрою, а ты подыши пока свежим воздухом, так быстрее в себя придёшь. Через полчаса приходите, поедим, а потом ты спать пойдёшь, я уже приготовила всё. Тяжело тебе придётся, Жан, кто же знал, что ты вот так возьмёшь да и сходишь неведомо куда, и все силы, что поднабрал, снова растеряешь. Эх!.. – баба Лиза шумно вздохнула и выдала очередную свою прибаутку: – Ничего-ничего, ребятушки, всё идёт как идёт, и всё будет, как тому и быть, а наше дело – делать то, что делать можем.
Мы с Ляйсан пошли в сад и долго качались на качелях, которые Семёныч соорудил из покрышки и привязал к толстому суку старой яблони…
– Ляйсан, как думаешь, я справлюсь?
– Даже не сомневаюсь, ты же сам знаешь, что справишься.
– Нет, теперь не уверен. Вот видишь, не смог разобраться, что к чему, провалился куда-то, ведь не зря же провалился? Наверное, смог бы значительно продвинуться, а вместо того провисел, как муха в паутине, в этой тьме. И сам оттуда вряд ли бы выбрался.
– А я уверена, что выбрался бы, просто ты немного расслабился. Ты думаешь, что сам решаешь, когда и чем тебе заниматься, вот тебя и застали врасплох. Тебе показали сегодня, что важно быть готовым каждую минуту. Понимаешь, не только ты хочешь победить, тот, на другой стороне, противник твой, тоже хочет победы. И поэтому с этой минуты тебе нужно быть начеку, будешь начеку – с чем угодно справишься!
– М-да, ты права, пожалуй. Я ведь действительно думал, что сам всё решаю, ну не дурак ли? Надо же, распланировал всё заранее, всю работу свою, клиентов. Типа, сначала свои дела сделаю, а мир подождёт. А никто и не собирался мои планы учитывать! Ну да, это мне урок. Хороший щелчок по носу!
– Ладно тебе, не грузи себя, всё равно пока ничего не понятно. Может, эта ночь тебе и впрямь поможет, прояснится что-то. Пойдём в дом, пора уже.
И не то чтобы грустный, но сильно озадаченный, я побрёл из сада домой…
* * *
После ужина мы с баб Лизой отправились в мою комнату.
– Смотри, Жан, я буду вот здесь, в кресле за дверью сторожить. Сейчас уложу тебя, песенку спою волшебную и вот сюда уйду, дверь закрою. Если совсем плохо будет или заморочишься, растеряешься – сразу меня зови. Да я и сама приглядывать за тобой буду… Ну а дальше не мне тебя учить, сам знаешь: вопросы свои, на которые ответ хочешь получить, крепко в голове держи. Всё можешь забыть, даже имя своё, а вопросы крепко держи. Сейчас вот этот чай выпьешь и ложись, я буду песенку петь, ты глаза закрой и смело засыпай, не раздумывая.
Я рассмеялся, выслушав эту инструкцию: как будто не спать собираюсь, а на военное задание отправляюсь.
– Ничего смешного! – приструнила меня баба Лиза. – Вот тебе камень, на живот положи, на солнечное сплетение, вот сюда, и руками держи, чтоб не скатился, понял? Я тебе говорю: страшно тебе станет, как глаза закроешь, но ты не бойся, засыпай, я тебя по-любому вытащу, не сомневайся. Что будешь делать там – не знаю, тут бы мне у тебя поучиться надо, ну да ладно, молода я ещё для таких дел, жизней через десять тоже смогу.
От такого неожиданного умозаключения бабы Лизы я оторопел и даже растерялся, а она, довольная, рассмеялась:
– Ишь, глаза вытаращил, тебе не таращить их надобно, а крепко закрывать, давай раздевайся уже, и в постель!
– Ну, баб Лиза, вот даёт… – покачал я головой и пошёл к кровати, но остановился и произнёс нарочито строго: – А может, вы, уважаемая Елизавета, отвернётесь хотя бы, пока я разденусь?
