Читать книгу: «Хозяйка замка Ёдо», страница 3

II

Еще три года, проведенные Тятей в замке Киёсу в компании матушки и сестер, прошли тихо и мирно, не ознаменовались событиями.

Первый день 10-го года Тэнсё⁴¹ принес с собой бурю, гулявшую с самого рассвета по землям Овари и Микавы. О-Ити и три ее дочери отпраздновали Новый год традиционным дзони, опасливо прислушиваясь к реву ветра, сотрясавшего крепостные стены. О-Ити было тридцать шесть лет, Тяте шестнадцать, Охацу четырнадцать, а Когоо двенадцать.

О-Ити пребывала во власти смутного беспокойства. Одна дама из ее свиты сообщила, что видела целый табун боевых коней, согнанных к главным воротам замка. «Не иначе, новая война затевается», – покачала головой О-Ити, и все зашумели, наперебой выдвигая предположения и теряясь в догадках. С кем на этот раз предстоит биться? С кланом Такэда из провинции Каи? Или же Нобунага Ода поведет союзные войска в Хариму?

На ущербе первой луны даже четыре узницы женской половины, живущие замкнуто в своих покоях, стали замечать, что брожение в военной среде усилилось. Прошел месяц, и они узнали, что Нобутада, сын и наследник Нобунаги, был назначен главнокомандующим отцовским войском и выступил в поход на княжество Синано в провинции Каи.

С середины второй луны воинские барабаны уже не смолкали в Киёсу, без устали возвещая об отбытии все новых и новых подразделений. Сборы каждый раз занимали не менее пяти дней, и на это время в замке воцарялись превеликое волнение и суматоха, но стоило воинам ступить за ворота, как вновь восстанавливалось спокойствие, будто угасал огонь в очаге.

Вскоре до замка долетели слухи о том, что клан Такэда разбит на голову, а Кацуёри Такэда и его сын казнены. Следом подоспела весть о победе Хидэёси Хасибы – он взял крепость Камуруяма в провинции Киби.

Новости о триумфальном шествии армии Нобунаги Оды по мятежным землям множились, а О-Ити все мрачнела, особенно это было заметно на фоне всеобщего ликования. Вспоминала ли она былые сражения, печалилась ли о падении замка Одани – кто знает, а Тятя с Охацу и внимания-то не обратили, в каком настроении пребывает мать. Они по-прежнему радовались жизни и столь беззаботно резвились, что однажды О-Ити не выдержала:

– Тятя, что за крики? А ты, Охацу, почему позволяешь себе так неприлично хихикать?

Смех у Тяти и правда был звонкий, оглушительный. Даже если она пыталась сдержаться, веселье все равно прорывалось наружу, извергалось шумным водопадом, а Охацу вторила ей, заливаясь серебряным колокольчиком. Самой тихой из трех сестер была, несомненно, Когоо, которая не смеялась никогда. Эта угрюмая, молчаливая девочка, с извечным удивлением взиравшая на забавы сестриц, единственная среди детей Асаи унаследовала заурядные черты отца, отмеченные хмурым недовольством. Ослепительная красота Тяти и Охацу конечно же затмевала неброскую внешность Когоо.

Однажды летним днем, на рассвете, О-Ити в ночном платье, словно обезумевшая, ворвалась в спальню дочерей и разбудила всех троих. Присев подле их футонов, она шепотом проговорила:

– Не удивляйтесь тому, что я сейчас скажу. Наш господин мертв!

Смысл этих слов дошел до Тяти не сразу.

– Он попал в засаду, устроенную Мицухидэ Акэти, и был принужден совершить самоубийство вчера вечером в Киото.

Теперь Тятя уже не сомневалась: ее дяди, Нобунаги Оды, больше нет. И все же она не понимала, почему мать так потрясена смертью старшего брата, который в общем-то никогда не вызывал у нее теплых чувств. Разумеется, Тятя и сама ощутила некоторое беспокойство – ведь неизвестно, что будет с ними со всеми теперь, когда их покровителя не стало, – однако девочка ни на миг не забывала о том, что этот человек был заклятым врагом Асаи, ведь он убил ее отца, уничтожил ее клан!

– Значит, господин Нобунага мертв? – Тятя не решилась добавить, что это воистину кара небесная, но демонстрировать скорбь она тоже не собиралась и не испытывала ни малейшего душевного трепета. Просто настал момент, которого она долго ждала. Ей подумалось, что Нобунагу, убийцу Асаи, только что постигла та самая участь, своего рода месть судьбы, не пощадившая в свое время и ее родного отца, который разорил клан Кёгоку.

Охацу и Когоо, во все глаза глядевшие на мать, тоже, судя по всему, были потрясены неожиданной вестью.

– Бедный господин! – воскликнула О-Ити и, бросившись на футон, разрыдалась.

Тятя пребывала в недоумении: десять лет назад матушка столь же горько оплакивала смерть своего мужа, как может она теперь так убиваться по его палачу? Неужели причиной всему родственные чувства?

– Придет день, и Мицухидэ Акэти, убийцу господина Нобунаги, тоже настигнет предательский удар. История опять повторится.

– Тятя! Какая стойкость перед лицом судьбы! – О-Ити подняла на дочь заплаканные глаза. В них читался страх.

– Но ведь именно так и бывает, матушка! Господин Нобунага – убийца моего отца!

– Смерть от меча – удел всех воинов, ничего тут не поделаешь. Я всегда буду помнить о том, кто повинен в гибели твоего отца, но и ты не забывай, что лишь благодаря милости господина Нобунаги мне и вам сохранена жизнь и что до сего дня мы пребывали в безопасности на его земле.

Прошедшие годы, судя по всему, смягчили сердце О-Ити, но и Тятя изменилась. Не сдержавшись, она выпалила матери в лицо:

– Так вы, стало быть, из чувства благодарности хлопотали перед своим старшим братом за Такацугу Кёгоку? Или устроили моего кузена на службу из чувства вины?

Девушка и сама не понимала, что заставило ее произнести эти слова. С одной стороны, она сгорала от ненависти к родному дяде, с другой – от лица двоюродного брата бросала обвинение собственному клану Асаи, причинившему столько зла Кёгоку.

На заре в замке Киёсу поднялась суматоха – долетели слухи, что не сегодня завтра войско Акэти пойдет на приступ. Тятя в тот день два раза поднималась на сторожевую башню, вглядывалась в даль – там, на тракте, мчались к неведомой цели всадники, шли куда-то пешие отряды, в каждом – от силы по два десятка ратников. Серое низкое небо над равниной набухало дождем.

Не заставила себя ждать еще одна новость: о смуте вокруг замка Адзути. Молва шумела на все лады, но поручиться за достоверность сведений никто не мог. Говорили, будто войско Мицухидэ Акэти захватило цитадель Нобунаги, жестокие сражения идут в Сэтабаси, столица Киото полыхает огнем и тонет в крови…

Но больше всего Тятю поразил слух о том, что Такацугу присоединился к мятежникам, возглавляемым Мицухидэ Акэти, собрал всех старых вассалов клана Кёгоку и осадил замок Нагахама, резиденцию Хидэёси. И это была единственная новость, в достоверности которой не приходилось сомневаться, поскольку принес ее Фудзикакэ Микава-но-ками. Значит, Такацугу с Нагаскэ Абэ и другими верными соратниками действительно взял штурмом Нагахаму, где не было никого, кроме жены и детей Хидэёси да малочисленного гарнизона…

Выслушав Фудзикакэ, Тятя заметно побледнела – это она-то, и глазом не моргнувшая, когда ее известили о смерти дяди! «Такацугу сам себя погубил, – с ужасом подумала девушка, – он сделал роковую ошибку, которая лишит его будущего». В ту пору смуты и сумятицы никто еще не знал, сумеет ли Хидэёси взять власть в свои руки или же его оттеснят в сторону наследники Нобунаги, но Тятя уже тогда могла поклясться, что Такацугу ступил на неверный путь.

В основе ее уверенности лежало внезапное открытие: оказывается, Такацугу совсем не таков, каким она себе его представляла. Это был уже не тот Такацугу, который принял христианскую веру и, сидя в лодке, возвращавшейся с Тикубудзимы, говорил о том, что нельзя питать ненависти к людям. Нет, теперь перед Тятей предстал коварный хищник, воспользовавшийся беспорядками, которые последовали за смертью Нобунаги, чтобы отвоевать потерянные семейные владения.

Вера Такацугу изначально служила одной-единственной цели: спасти его от мыслей о мести. Это было очевидно. Он обратился к иноземной религии для того, чтобы выжить и при этом не нанести урона собственной гордости – гордости потомка благородных Кёгоку. А в суматохе, вызванной гибелью верховного властелина, горячая кровь воина вскипела, и уже ничто не могло ее остудить – Такацугу соблазнился блестящей возможностью возродить свой клан, вернуть ему былое могущество. Будь Тятя мужчиной, ее обуял бы тот же порыв. Понимая все это, она тем не менее считала, что двоюродный брат поторопился. Горячность молодого воина бросала тень на его поступки, такое поведение, говорила себе Тятя, не подобает наследнику славного дома Кёгоку.

Размышляя об этом, девушка гуляла по саду на задворках замка в полном одиночестве – туда редко кто забредал. Ей вспомнилась мужественная красота всадников, гарцевавших у подножия Адзути на празднике огня, и непроницаемое лицо Такацугу на пиру той же ночью. Пытаясь разобраться в себе самой, Тятя одно за другим восстанавливала в памяти все разнообразие чувств, которые вызывал у нее двоюродный брат. Припомнила негодование, охватившее ее, когда он говорил о своей вере на лодке, плывущей от Тикубудзимы, Бамбукового острова… Да, сомневаться не приходилось: она не желала видеть его таким – смирившимся и всепрощающим, и приступ истерического презрительного смеха случился с ней потому, что в тот момент ей показалось, будто брат предал ее надежды и ожидания. Нынешний Такацугу – гордый, жестокий, исполненный решимости – нравился Тяте куда больше. И все же она находила его поступок преждевременным.

В тот день Тятя наконец-то осознала, что с детских лет в ее сердце жила одна мечта: вступить в союз с Такацугу и вместе отвоевать свои наследные земли Оми. На этих землях, издревле принадлежавших Кёгоку и Асаи, они построят замок и будут жить в нем долго и счастливо. И в том нет ничего невозможного, все, что нужно, – дождаться благоприятного момента… Сегодня ее мечта обратилась в прах.

Спустя какое-то время ушей Тяти достигли слухи о другом небезызвестном ей самурае – Удзисато Гамоо, молодом воеводе, который служил проводником двум юным княжнам, впервые посетившим замок Адзути несколько лет назад. На период своего отсутствия Нобунага поручил охрану цитадели отцу этого самурая, Катахидэ Гамоо, и тот, едва лишь распространились вести о заговоре, стоившем жизни его господину, незамедлительно укрылся в собственном замке в Хино, взяв с собой супругу и детей Нобунаги. При этом отец и сын Гамоо отказались заключить военный союз с Хидэёси. Чуть позже Тятя услышала, что войско Акэти уже держит путь к Хино, чтобы уничтожить клан Гамоо. Так-то вот: реакция Удзисато и его отца оказалась прямо противоположной тому, как повел себя Такацугу. Гамоо, похоже, выбрали для себя правое дело. И снова Тятя, как нередко в былые времена, сравнила в уме двух молодых воинов, ныне оказавшихся по разные стороны поля брани.

«Поведение господина Катахидэ и сына его Удзисато заслуживает всяческих похвал. Что и говорить – истинные воины, достойные того, чтобы доверить им охрану замку!» – заявил однажды Фудзикакэ, неустанно превозносивший добродетели представителей клана Гамоо. И Тятя была с ним совершенно согласна. Но с тех пор вести о хозяевах Хино перестали поступать. Не приходилось сомневаться, что Удзисато попал в положение куда более опасное по сравнению с Такацугу, и судьба его вызывала беспокойство. Едва ли маленькая крепость Хино устоит под натиском войска Акэти, если тому придет в голову бросить на нее все силы.

В течение десяти дней на замок Киёсу градом сыпались новости, сколь неясные, столь же и тревожные, о положении дел в Киото. О-Ити с дочерьми спешно предприняли приготовления к тому, чтобы в любой момент можно было покинуть замок. Но вскоре в Киёсу один за другим начали прибывать гонцы, во весь опор проносившиеся через главные ворота, с утешительными сообщениями: сражение при Ямадзаки, оглушительная победа Хидэёси над Мицухидэ Акэти и, наконец, смерть главного врага.

В стенах Киёсу мало-помалу восстанавливалось спокойствие.

Через несколько дней после битвы при Ямадзаки Тятя услышала о том, что Хидэёси отвоевал свой замок Нагахама, однако убит ли Такацугу в сражении или же сумел спастись бегством, было неизвестно. Еще какое-то время спустя Тятя узнала, что цитадель Адзути, захваченная кланом Акэти, сожжена дотла. Воображение тотчас нарисовало мрачную картину: величественная башня о семи ярусах и могучие крепостные стены обращаются в угли… Это видение, символ тщеты всех свершений Нобунаги, слилось в сознании девушки с призрачным праздником огня.

На женской половине замка Киёсу О-Ити и три ее дочери, забытые миром, отданные отныне во власть тревог и страхов, продолжали вести уединенное существование. Пока не сложил голову Мицухидэ Акэти, сообщения извне поступали к ним бесперебойно, теперь же они пребывали в полном неведении о новом правительстве, созданном Хидэёси.

В ночь на одиннадцатое число шестого месяца, то бишь через девять дней после событий в Хоннодзи, стоивших жизни Нобунаге, Вступивший на Путь⁴² Гэнъи Маэда, верный вассал Нобутады Оды, доставил из Гифу внука Нобунаги, маленького Самбосимару, в ту пору двух лет от роду. Здесь, в Киёсу, мальчик был в безопасности. Нобутада, старший сын и прямой наследник Нобунаги, тоже нашел смерть в ночь бунта Мицухидэ Акэти, и Самбосимару, несмотря на нежный возраст, суждено было принять титул главы клана Ода. Замок Киёсу и правда мог послужить ему более надежным убежищем, чем крепость Гифу, которая после уничтожения Адзути стала стратегическим центром клана Ода. О-Ити и ее дочерям, впрочем, так и не удалось повидать высокопоставленного малыша, они и узнали-то о его прибытии лишь благодаря дамам из своего окружения – официально известить их об этом никто не озаботился.

Пару дней спустя после того, как привезли юного Самбосимару, в замок Киёсу в сопровождении нескольких воинов торжественно вступил Кацуиэ Сибата, слывший одним из самых влиятельных и верных вассалов клана Ода. Когда распространились слухи о событиях в Хоннодзи, этот военачальник на службе у Нобунаги сражался в западных землях против Кагэкацу Уэсуги. Он не мешкая перепоручил командование своим приближенным и помчался обратно в Киото, но, получив в пути донесение о битве при Ямадзаки, спешно повернул к Киёсу. С появлением Кацуиэ Сибаты замок заходил ходуном. И Тятя, и ее матушка, которые, покидая свои покои, неизменно бросали взгляд на главное крыло замка, находившееся по ту сторону сада, видели, что его обитатели пребывают в постоянном движении, туда-сюда в великой спешке снуют незнакомые самураи и воеводы. Но никто из этих людей не показывался на женской половине. В ту смутную пору ни у кого не было времени беспокоиться о судьбе сестры покойного Нобунаги Оды и его племянниц. Даже Фудзикакэ Микава-но-ками, до того прилежно державший их в курсе событий за стенами Киёсу, положил конец своим визитам, сочтя затруднительным наведываться в женские покои теперь, когда по замку толпами расхаживали вооруженные воины. О-Ити и три княжны, таким образом, оказались отрезанными от внешнего мира. О том, что творится за воротами, им оставалось только гадать.

В конце шестого месяца в Киёсу явился сам Хидэёси Хасиба. Одержав победу при Ямадзаки, он первым делом наведался в Адзути – оценить обстановку после сожжения цитадели, затем поскакал в Гифу, собрал заложников в семьях своих вассалов⁴³ и отвез их в Нагахаму, доверив охрану крепости Гифу Хидэмасе Хори. Принявши все эти меры особой важности, что давало ему возможность в дальнейшем держать ситуацию под контролем, Хидэёси отправился в Киёсу повидать Самбосимару. Со времен событий в Хоннодзи полководец совершил ряд деяний, заслуживающих восхищения, и притом из каждой передряги выкручивался своими силами, без посторонней помощи, раз за разом выходя победителем.

В том, что Хидэёси Хасиба, как верный вассал, решил нанести визит в Киёсу, дабы засвидетельствовать свое почтение новому главе дома Ода, не было ничего необычного, однако приготовления к его приезду прошли в замке с не подобающим случаю размахом. Не успел запыхавшийся гонец известить обитателей Киёсу о намерениях полководца, все, вплоть до последних челядинцев, изменились в лице и засуетились по углам, садовники бросились приводить в порядок внутренние сады, стражники вытянулись во фрунт у всех въездных ворот – короче, рвения было проявлено ровно столько же, как если бы хозяину Киёсу предстояло принимать у себя самого покойного господина Нобунагу.

От одной дамы из своего окружения Тятя узнала, что в замке ждут Хидэёси Хасибу, но матери о том ни словом не обмолвилась.

Хидэёси прибыл в полдень, в час невыносимого зноя, а с наступлением сумерек без предупреждения вошел во внутренний садик покоев О-Ити, которая в то время находилась в гостиной. Ее дочери сидели на энгаве, наслаждаясь вечерней прохладой.

Тятя первой заметила незнакомого воина – тот наклонился, проходя в сад под ветками фруктовых деревьев. Она сразу поняла, что этот невысокий сухопарый мужчина, сопровождаемый несколькими вассалами, не кто иной, как Хидэёси Хасиба. Все еще слегка сутулясь, полководец приблизился к девушкам и обратился к ним со словами:

– А вы здорово подросли, княжны!

Особой учтивости в тоне не было, но и высокомерие отсутствовало. Тятя в тишине встала на энгаве и вгляделась в смуглое худое лицо воина, чей возраст уже перевалил за сорок пять. Лишь глаза на этом лице сохранили сияние юности.

– Где же ваша матушка? – снова прозвучал бас Хидэёси.

– Матушке нездоровится, она не покидает своих покоев, – ответила Тятя дрожащим голоском.

– Неужели? Весьма прискорбно. Если ей что-то понадобится, непременно сообщите мне об этом. И прошу, передайте госпоже О-Ити, что Хидэёси Хасиба, прибывший сегодня днем, хотел засвидетельствовать ей свое почтение. – Он наконец отвел глаза от Тяти и пробежался взглядом по саду. – Здесь, на западной стороне, вас, должно быть, изводит жара. Деревьям же это, судя по всему, не мешает – вон как разрослись.

Хидэёси был прав: в запущенном саду раскидистые ветки цеплялись друг за друга самым неопрятным образом.

– Завтра же велите их подстричь.

– Но сейчас время неподходящее для работ в саду, – возразила Тятя. – Надо дождаться четвертой луны.

Воин удивленно воззрился на девушку и, помолчав, произнес без тени улыбки:

– А вы, я вижу, неплохо осведомлены в этом деле, княжна.

Тятя действительно знала, когда следует и когда не следует срезать ветки, потому что любила болтать со старым садовником, но на комплимент Хидэёси Хасибы ничего не ответила. А он, еще раз попросив передать госпоже О-Ити наилучшие пожелания, удалился той же дорогой, что и пришел, отмахиваясь по пути от веток.

Тятя долго еще стояла и смотрела ему вслед, прежде чем заметила, что осталась на энгаве одна – сестры давно ускользнули в гостиную. Она чувствовала легкую усталость и с удовольствием присела бы отдохнуть, но что-то не позволяло ей расслабиться – как будто воин с молодым взглядом и стареющим лицом, похожим на маску, которая скрывает истинный мальчишеский облик, все еще стоял перед ней.

Тятя представляла себе Хидэёси Хасибу совсем не таким. Его первое замечание – «вы здорово подросли» – свидетельствовало о том, что он уже видел княжон Асаи раньше, но девушка не припоминала, чтобы они встречались. Во время ее первой поездки в Адзути, вместе с Такацугу, Хидэёси штурмовал храм в Исияме, на земле Осаки, а во второй раз, когда на пиру у Нобунаги и на празднике Бон присутствовали многие именитые вассалы клана Ода, Хидэёси в их числе опять же быть не могло – он шел войной на Тюгоку. Значит, они точно не встречались.

В этом человеке не было ничего от того жестокого врага, который уничтожил ее клан и велел изрубить ее брата в куски. Не походил он и на взявшегося за меч простака крестьянина, каким рисовали его недоброжелатели из высшего сословия. Да и желания смеяться над ним, как в тот момент, когда она впервые услышала о его нежных чувствах к О-Ити, у Тяти больше не возникало. «Уродец», «обезьяна», «бесстрашный полководец», «несравненный тактик» – все эти эпитеты, бытовавшие в народе, тоже с ним не вязались. И Тятя, словно в забытьи, стояла на энгаве, перебирая в памяти свежие воспоминания о спокойной повадке Хидэёси и ощущении своего рода ласковой грусти, исходившей от него. Этот мужчина не был похож на воина – разве что колючий взгляд выдавал в нем человека, не раз ступавшего на поле брани. И если Тятя по-прежнему не испытывала к нему симпатии, то ненавидеть его уже не могла. Теперь ей предстояло переделать в своем сознании портрет Хидэёси Хасибы, который она нарисовала себе еще в раннем детстве.

Известие о визите Хидэёси повергло О-Ити в ужас. Охацу и Когоо расписали ей эту сцену в черных красках: перед ними, видите ли, явился злой дух. Когоо запомнила только его толстые пальцы, отвратительно выдающийся вперед кадык и огромные уши. Охацу заявила, что он по очереди рассматривал их, прожигая взглядом, с жестокой ухмылкой на губах.

– Наверное, он именно так смотрел на замок Одани, объятый пламенем, и на смерть бедного Мандзюмару, – добавила Охацу своим звонким голоском и содрогнулась всем телом.

Тятя помалкивала, удивленная тем, что у нее самой осталось совсем другое впечатление от Хидэёси. Ведь у него и впрямь толстые пальцы, слишком сильно выпирающий кадык и чересчур большие уши… И очень может быть, что на губах его играла жестокая ухмылка… Девушка попробовала представить себе Хидэёси таким, каким описали его сестры, но, странное дело, ничего отталкивающего в облике воина не нашла.

Она не одобряла поведения О-Ити. Мать определенно не разделяла мнения младших дочерей, но при этом и не сделала им ни единого осуждающего замечания – просто сидела и молча слушала. Образ Хидэёси сложился в сознании девочек под влиянием матери – это она хотела, чтобы дочери увидели в нем злого духа. Но так было раньше. А сейчас О-Ити предпочла воздержаться от комментариев по одной важной причине: она еще не знала, насколько высокое положение займет Хидэёси после смерти Нобунаги и в какой степени благополучие женщин из клана Асаи теперь будет зависеть от его милости.

Тятя признавала за матерью право ненавидеть Хидэёси, заклятого врага ее рода. Не вызывало у девушки нареканий и то, что О-Ити презирает наглеца, который, не смыв с себя крови мужчин Асаи, осмелился претендовать на ее руку и сердце. Не нравилось Тяте другое: мать повела себя как трусиха, испугалась новоприобретенного могущества Хидэёси. Раньше она, наверное, с тем же затаенным страхом смотрела на своего старшего брата Нобунагу.

– Но ведь господин Хасиба – единственный человек, навестивший нас в заточении. Никто из воинов и не подумал зайти поприветствовать нас! – воскликнула Тятя.

Встав на защиту военачальника, она тем самым выразила свой протест против всеобщего отрицательного настроя. Разумеется, Хидэёси привело к ним вульгарное желание увидеть О-Ити, девушка это прекрасно понимала, но ей очень уж хотелось сказать что-нибудь наперекор матери.

Тятя не отдавала себе отчета в истинных чувствах, побудивших ее взбунтоваться против родственниц. Она просто-напросто находила поведение О-Ити и сестер неподобающим. Впрочем, Охацу и Когоо были слишком малы, чтобы обижаться на них. К тому же после всех превратностей судьбы, которые им довелось испытать, они и не могли отреагировать на появление Хидэёси Хасибы иначе.

Несколько дней спустя настала очередь Кадзумасу Такикавы, владевшего землями в Канто,⁴⁴ нанести визит в замок Киёсу. Весть о смерти Нобунаги застигла его в восточных провинциях, где он сражался с кланом Ходзё, а потому не смог в срок прибыть в столицу. Битву с Ходзё Такикава проиграл и в итоге до замка Киёсу добрался лишь в седьмом месяце. Одновременно с ним явились Нагаёси Мори из провинции Синано и Хидэёри Мори, хозяин замка Иида.

Благодаря прибытию этих полководцев из дальних краев стало наконец известно, что творится в остальных частях страны. Войска Токугавы и Ходзё, восставших против единовластия клана Ода, атаковали, одно с юга, другое с севера, провинции Каи и Синано. Остро стоял вопрос о военных действиях в этих землях, но полководцам и самураям, собравшимся в Киёсу, надлежало в первую очередь решить задачу более важную: кого назначить главнокомандующим союзными войсками сейчас, когда Нобунага мертв, а его наследнику Самбосимару и трех лет не исполнилось. Ратники стояли лагерем у крепостных стен Киёсу, а во внутренних покоях замка полководцы днями напролет держали совет.

Слухи о том, что происходит вокруг, стали просачиваться и на женскую половину. По обрывкам сведений можно было судить, что назревают раздоры в кругу старых союзников. Между полками Кацуиэ Сибаты и Хидэёси Хасибы уже завязывались стычки, в воинской среде наблюдалось брожение.

О-Ити и три княжны по-прежнему вели тихую, незаметную жизнь в своих покоях на отшибе. Мать запретила дочерям выходить в сад, и отныне сестры проводили дни в сумрачной гостиной, смотревшей на закат. Жара в тот год стояла неслыханная, и, даже сидя без движения, девочки мгновенно покрывались потом.

О-Ити, знавшая, что в двух шагах от нее держат совет все видные вассалы клана Ода, места себе не находила от беспокойства. Что за вопросы там решаются, она даже представить себе не могла, зато прекрасно понимала: к какому бы решению воины ни пришли, оно непременно отразится на ее собственной судьбе и судьбе ее девочек. О-Ити понятия не имела, что уготовано им в будущем: останутся ли они в замке Киёсу, перевезут ли их в другое место? И тревоги матери передались княжнам. Теперь уже имена Сибата, Хасиба, Нобукацу и Нобухико Ода не сходили у них с языка.

В замке поговаривали, что пропасть, разделившая Кацуиэ Сибату, одного их самых влиятельных вассалов клана Ода, и Хидэёси Хасибу, который, можно сказать, в одиночку уладил все неприятности, последовавшие за самоубийством Нобунаги, и разгромил мятежное войско, собранное главным предателем Мицухидэ Акэти, растет неуклонно. На совете они каждый день вступали в противостояние. Рознь между Нобукацу и Нобухико, двумя сыновьями Нобунаги от разных женщин, тоже получила шумную огласку. Нобухико при этом поддерживал Кацуиэ, тогда как Нобукацу сблизился с Хидэёси, и теперь две партии оспаривали друг у друга право на верховное главнокомандование войсками клана Ода, а также стремились взять на себя опеку над малолетним Самбосимару, наследником Нобунаги. Весь совет раскололся на фракции: одни стояли за Нобукацу, другие – за Нобухико, третьи пока что не определились.

О-Ити отдавала предпочтение Нобухико и ненавидела Нобукацу. Обоим ее племянникам было по двадцать пять лет. Нобукацу родила официальная супруга Нобунаги, он был единоутробным братом покойного Нобутады, старшего сына и прямого наследника клана Ода, совершившего сэппуку вслед за отцом в Хоннодзи. Нобукацу увидел свет в один год с Нобухико, но был старше сводного брата на несколько месяцев, и по рождению право опекунства над маленьким Самбосимару принадлежало именно ему – законному сыну Нобунаги. Мать же Нобухико была всего лишь наложницей, тем не менее О-Ити ратовала за то, чтобы споры разрешились в его пользу. Во внешности Нобукацу не было ничего примечательного – те же правильные, отмеченные высокомерной холодностью черты, что у Нобунаги и его сестры О-Ити, к которой племянник проявлял леденящее равнодушие. Нобухико, выношенный низкородной матерью, отличался буйным нравом – что и неудивительно, ведь ему с детства приходилось сражаться за свое место в этом изменчивом мире, – зато тетушку О-Ити и ее дочерей он неизменно дарил вниманием и лаской.

Тятя и ее сестренки, впрочем, редко виделись с сыновьями Нобунаги, своими двоюродными братьями, но их симпатии тоже были на стороне Нобухико. Они и помнить-то не помнили, чтобы Нобукацу хоть раз перемолвился с ними словечком, а вот Нобухико при каждой встрече тепло приветствовал своих кузин.

Кацуиэ Сибата, союзник Нобухико, в равной степени внушал всем четырем дамам доверие, поскольку считался самым верным вассалом клана Ода. Тятя даже не знала, как он выглядит, но с детства это имя вызывало у нее ассоциации с отважным старым воином, преисполненным достоинства. Так что из двух кандидатов на пост главнокомандующего войсками клана Ода О-Ити сразу выбрала Кацуиэ Сибату. Хидэёси она считала злодеем и виновником гибели Одани, а Кацуиэ, тоже участвовавший в штурме, в ее глазах почему-то не был отмечен клеймом убийцы. К тому же Кацуиэ поддерживал Нобухико, то есть имел еще одно важное преимущество.

Три княжны всецело разделяли мнение матери. Тятя, хоть и не питала к Хидэёси неприязни, в отличие от своих родственниц, все же предпочитала видеть бразды правления в руках Кацуиэ Сибаты и Нобухико.

В первый день седьмой луны в Киёсу должно было состояться последнее, решающее заседание верховного военного совета по вопросу о наследовании власти, на котором надлежало присутствовать всем без исключения вассалам клана Ода. Несколькими днями раньше в замок прибыли Нобухико, Нобукацу, Кацуири Икэда, Дзюнкэй Цуцуи, Удзисато Гамоо, Ёритака Хатия, Фудзихико Хосокава и прочие важные особы.

О-Ити и ее дочери не имели ни малейшего понятия о том, как протекает совет. Они знали только, что в этот день в том самом крыле, где они живут, идет важное обсуждение, исход которого предугадать невозможно. Летнее солнце нещадно жарило своими ослепительными лучами чисто выметенный двор. На территории замка царила напряженная тишина, нарушаемая лишь назойливым стрекотом цикад, подобным эху дождя. Даже боевые кони притихли, не подавали голоса. Вокруг не было ни единой живой души – вероятно, стражи получили приказ наглухо закрыть ворота внутреннего кольца укреплений.

Поздно вечером О-Ити сообщили, что ее хочет видеть Нобухико. Чело княгини омрачилось, но она не успела обдумать, чего следует ждать от визита племянника, – тот, весело улыбаясь, уже ворвался в женские покои, наступая на пятки гонцу, известившему о его приходе. Молодой воин непринужденно опустился на дзабутон, указанный тетушкой, вежливо поприветствовал родственниц и попросил княжон оставить его наедине с госпожой О-Ити. Тятя тотчас увела сестренок в сад, рассудив, что лучше уж подышать вечерней прохладой, чем томиться взаперти в унылых внутренних помещениях. Их, однако, очень скоро позвали обратно в гостиную. Нобухико уже ушел. Мать сидела там одна, на ее лице застыло мрачное выражение.

– Присаживайтесь, девочки мои, – спокойно произнесла она. – Итак… Только что Нобухико просил меня стать второй женой господина Сибаты, и завтра мне надлежит дать ему ответ. Но прежде я бы хотела посоветоваться с вами.