Читать книгу: «Записки на поверхности. Рассказы и миниатюры», страница 4

Хорошая девочка

Оксана была хорошей девочкой. Она нравилась буквально всем. Ещё бы! Таких сапфирно-голубых глаз и пепельно-русых вьющихся волос нет больше ни у кого. Ещё ни у кого больше нет такого нежного голоса и столь замечательных манер. Последние необычайно аристократичны, и трудно поверить, что эта девочка – воспитанница обычного советского детсада. Драки, ругань и плевки в ближнего и дальнего там самое рядовое, будничное дело. Это я вам точно говорю. Сама там побывала.

Пока мы были маленькими, нам хватало друг друга, чтобы колотить, щипаться, плеваться и обзываться. Когда подросли аж до пяти лет, мы открыли для себя новое развлечение, а заодно расширили, так сказать, границы своего влияния.

В детсаду с некоторых пор началось какое-то строительство, которое упорно не желало закачиваться. Однажды наша старшая группа, объединённая с подготовительной, даже кирпичи таскала на прогулке. Однако это никак не ускорило процесса. Наоборот, к нам ещё и малышей вскоре подселили.

У забора образовалась куча щебня, перемешанного с какими-то непонятными цементными обломками. Если залезть на неё, становится видна улица, а, главное, из-за забора можно высунуться нам самим. Зачем? Ну, вы даёте! Прохожих доводить, конечно! Можно, например, крикнуть вслед толстой тётке с авоськами, кто она такая, и тут же исчезнуть за дощатым забором. Он в этом месте почти совсем без прорех, и оскорбившийся прохожий сразу не поймёт, кто сказал о нём всю правду только что.

Как же это было весело! И не рассказывайте мне, пожалуйста, что в детсаду кто-то кого-то воспитывает. Когда воспитывают, есть результат. Тут он отсутствует напрочь. Ещё не рассказывайте, что это единичный случай. Детсадовцы так развлекаются и в наши дни. У меня детсад прямо под окнами, и я знаю о результатах воспитания и обучения в нём всё.

Три или четыре девочки в нашем восхитительном «заборном» развлечении не участвовали. Их Оксанка подговаривала. Она сама корчила из себя этакую ледь, и подружки тут же принимались её копировать, как обезьянки в цирке, хотя по глазам их было видно, что они тоже очень хотят залезть повыше и обзываться на прохожих. Иногда кто-то из них не выдерживал, и они начинали кричать нам, тем, кто на «круче», как мы называли мусорную гору щебня:

– Алёша! Крикни ей, что она сморщенная обезьяна!

– Света! Скажи ему, что он яблок гнилой!

Однако под осуждающим взором Оксаночки подружки умолкали.

– Хорошие девочки так себя не ведут, – серьёзно изрекала она, и её слова почему-то действовали на них сильнее, чем сотни воспитательских поучений.

Оксану родители очень красиво одевали. На её платьица и костюмчики сбегались посмотреть все. Даже воспитатели из других групп приходили. Ничего удивительного: на дворе стояли годы дефицита товаров народного потребления. Тогда все жили одинаково, но кто-то всё же чуть одинаковее других. Кажется, бабушка Оксаны работала в торговле. Представляете, как её наряжали в праздничные дни на утренники? Она была, как кукла, и её хвалили так, как не хвалили всех остальных ребят вместе взятых. На коллективных фотографиях Оксана всегда получалась самой красивой и нарядной.

Я не имела аристократичных манер. Я вообще никаких манер не имела. И в будни, и в праздники ходила в детсад в одежде, перешитой моей бабушкой из вещей взрослых. Ещё часто «форсила» в обносках двух старших двоюродных сестёр. Реже – в том, что могли предоставить наши многоуважаемые торговые сети с их полупустыми залами и толстыми, язвительными продавцами. В те благословенные времена так, как я, были одеты многие, никто и внимания не обращал, однако страстно хотелось, чтобы обращали.

«Наша принцесса», «королевична», «куколка» – так называли Оксану взрослые, и никто не подозревал, что она не настоящая принцесса, а самозванка в красивых тряпках. Настоящая принцесса здесь я, только меня никто не видит, как Золушку в своё время. Казалось, что придёт следующий праздник, меня дома так нарядят, что все заохают-заахают, позабудут, наконец, про Оксану и начнут называть принцессой меня, а не её. Разглядят.

Однако праздник наступал, я приходила на утренник, как мне казалось, супернарядная, но на меня обращали внимание, только когда я читала стихотворение. Это я делала лучше всех в группе, и мне доставалось больше всех родительских аплодисментов. А потом всё. Как всучить самый длинный стих, так это мне, а как назвать принцессой и куколкой, так это её, несравненную дурочку и выпендрёжку Оксану.

Делалось обидно так, что перехватывало дыхание. Я из кожи лезла, чтобы показать, что я тоже красивая, что у меня длинные, до попы, волосы редкого, как сказал папа, оттенка, что глаза не менее голубые, чем у этой куклы Мальвины… Но, нет. Вся любовь ей, а мне шиш. Что мне оставалось делать? Спрашиваете! Хулиганить, конечно! Что ещё остаётся делать нормальному человеку, чтобы его заметили?

Кстати, никогда не любила Мальвину из «Золотого ключика». Она приторная, манерная, насквозь искусственная. Как Оксана. Такой быть нельзя. Это противно мне. Это противно моим друзьям-мальчишкам. Это противно всему вменяемому человечеству. Про невменяемое не знаю, но, думаю, что ему тоже противно. Только воспитатели в восторге, но что с них взять?

Как-то раз эта святоша меня достала. Она изгадила мне удовольствие от любимого блюда за столом и горько за это поплатилась. Я тоже поплатилась, но мне плевать, я привычная, а, вот, она… Думаю, так она ещё ни от кого в своей жалкой, скудной жизни не получала. Почему я думаю, что её жизнь жалкая и скудная? А как ещё назвать жизнь, в которой нет ни ора через забор, ни шлёпанья палкой по лужам, ни лепки колобков из грязи и массы других сладких, запретных вещей? Конечно, она жалкая и скудная!

Нам дали в тот день на полдник страстно любимые мной бутерброды с кабачковой икрой. Я аж тряслась, так их любила. Кабачковая икра продавалась тогда в магазинах, но мои родители её не покупали, справедливо полагая, что домашние овощные заготовки лучше. Их я тоже очень любила, но эта тёмно-жёлтая паста с непередаваемым вкусом!.. Я мечтала, что когда вырасту и получу первую зарплату, обязательно куплю банку кабачковой икры и съем всю её одна. Не вышло. Мы едим кабачковую икру из магазина вдвоём с мужем, а дети брезгливо кривят рыльца. Ничего в деликатесах не смыслят. Закормленное поколение!

Я ела в тот день свой бутерброд с кабачковой икрой самозабвенно, впрочем, как и в другие подобные дни. Я никого не вижу и не слышу в такие моменты. Даже, как меня зовут, не сразу вспомнила бы, спроси меня кто-нибудь об этом. Однако полдник, несмотря на своё яркое начало и прекрасное содержание, явно решил пойти наперекосяк.

– Посмотрите, как она неаккуратно ест! – Послышался писклявый голосок Оксаны, и я не сразу сообразила, что это она обо мне. – Хорошие девочки так не едят. Хорошие девочки берут бутерброд двумя пальчиками и аккуратно кусают зубками. Вот, так…

Как именно выпендриваются хорошие девочки за столом Оксана показать не успела. Я залепила ей весь почти не тронутый ею бутерброд прямо в её красивое, фарфоровое личико, не забыв при этом сунуть остатки своего себе в рот.

Оксана зарыдала горестно, как артистка на сцене. Тут же подскочили её поклонницы-воспитательницы и, недолго думая, поставили меня в угол. Свою ненаглядную Оксаночку повели в туалет умывать.

– Чёртова кукла! – Крикнула я ей вслед, и гневный ответ воспитательницы потонул в одобрительном ржании мальчишек.

За это меня наказали до конца дня и мамке нажаловались. Мама качала головой, привычно слушая жалобы на меня, и её без того грустные карие глаза становились ещё грустнее. «Гады! – Подумала я. – Ещё и мамку расстроили!»

– Что ты об этом думаешь? – Спросила мама по пути домой.

– Надо зайти в магазин и купить кабачковой икры, – выдала я радостно.

Фантики

Мы сидели на набережной просыпающейся реки и оживлённо болтали. То есть, болтала, конечно же, я, а жених внимательно меня слушал. Оглядываясь назад, я нередко ему сочувствую. Сколько глупостей я тогда говорила – подумать страшно! То ли дело, сейчас! Нет, я не поумнела с годами, не подумайте лишнего. Просто научилась подолгу молчать. Сейчас мне намного интереснее барахтаться в собственных мыслях, чем трепаться с кем-то, а тогда…

– Один раз я ела очень вкусную конфету, – вещала я, и в глазах моих так и мелькали озорные искорки. Я этого, конечно, не видела. Жених мне тоже никогда о них не говорил, ибо он человек земной и далёк от столь высоких материй. Просто когда молодая девушка несёт вдохновенную чушь с целью развлечь собеседника, искоркам полагается прыгать (мелькать, скакать, разлетаться – нужное подчеркнуть) в её не замутнённых заплесневелой мудростью глазах. – Ела я её, ела и вдруг решила посмотреть, как эти конфеты называются. Смотрю, а обёртка мятая-мятая, ну я и начала её распрямлять. Распрямила такая, ногтём разгладила, смотрю, а это эстонские конфеты, и, знаешь, как они называются?

– Даже боюсь предположить! – Насмешливо вымолвил жених.

– «Вирви»! Можешь себе такое представить? Такие вкусные конфеты, а сами… «Вирви»!

Я зашлась в непередаваемом хохоте. По молодости я так хохотала, что на меня оглядывались прохожие, а, если действие происходило в помещении, то звенели стёкла в окнах и, кажется, даже подрагивали гипсокартоновые стеночки. О посуде в серванте и говорить не приходится: она просто заливалась вместе со мной долгим, весёлым звоном.

Надо сказать, сейчас почти ничего не изменилось. Хохочу я примерно так же, только реже. Некоторые вещи перестали смешить, другие редко попадаются, а третьи… Да, ну их в баню! Не о них речь. А, о чём? Ах, да, о конфетах.

– А ещё один раз я ела конфеты, не очень вкусные, так себе, и тоже решила посмотреть название. Смотрю, а на обёртке… – Я сделала многозначительную, почти Левитановскую паузу. Кажется, в глазах моего собеседника мелькнуло в этот момент… Нет, вовсе не восхищение моими ораторскими способностями. Скорее лёгкое презрение. – …на обёртке кто-то повесился! – Зарядила я со смехом.

– Как так? – Не понял жених, и даже голова его немного дёрнулась от неожиданности. Наверное, она примерно так у повешенных дёргается, только сильнее. Всё-таки я не ошиблась с выбором, очень эмпатичный парень попался. – На конфетной обёртке не могли такого нарисовать! – Заявил он категорично.

– Так нарисовали же! – Настаивала я. – Правда, как выяснилось, художник не то имел в виду. Я еле нашла название. Оно было написано с краю, причём сверху вниз, как в Японии. Даже буквы на японские иероглифы похожими сделали.

– Ну, и как же они назывались? – Устало поинтересовался жених.

– Чио-Чио-сан! Представляешь? – Выпалила я радостно, и он слегка вздрогнул всем телом, то ли от неожиданности, то ли оттого, что я легонько ткнула его в бок. – Это она и была на картинке, под зонтиком. Только вся какая-то свёрнутая набок и как бы висячая. Вот, я и подумала, что это кто-то повесился!

– Н-да-а! Захватывающая история! – Молвил жених саркастически, и я отчего-то почувствовала себя крайне глупой.

Поцелуй

– Андрюха, тебе опять с Паньком целоваться! – Заливаясь хохотом, сообщает бойкая, миниатюрная Оленька, но это ясно уже и без неё, и вся честная компания покатывается со смеху.

Радостно гогочут, выкрикивая подбадривания, все, кроме самих двух «виновников торжества». Андрей и Павел напряжённо молчат. Им выпало целоваться друг с другом то ли в пятый, то ли в шестой раз.

– Куда? – Спрашивает Андрей, набычившийся.

– В нос! – Откликается радостный хор девичьих голосов.

Говорите, что хотите, но законы подлости существуют, и они работают. А что ещё прикажете думать, когда в комнате девушек в два раза больше, чем парней, а поцелуи им двоим – только между собой?

На дворе стоит девяностый год, и действие происходит в студенческом трудовом лагере. Скоро подобные лагеря канут в Лету вместе с огромной, многоликой страной, социализмом и колхозами, а пока вся более или менее трудоспособная часть населения Советского Союза ещё стоит в известной позе на бескрайних полях. Сельское хозяйство продолжает пробивать дно. С полок магазинов исчезают последние продукты, закрываются предприятия и организации, казавшиеся вечными, обесцениваются деньги. Национальные республики бунтуют, требуя независимости, и кое-где идёт стрельба.

Однако, в комнате девчонок весело. Молодость слишком замкнута на себе, чтобы подолгу переживать из-за цен на мыло и капусту, а распад страны кажется чем-то глупым и нереальным. В лагере среди ребят, поступивших на первый курс, есть те, кто бежал от стрельбы из Азербайджана, Туркмении, Грузии, Киргизии. Есть те, чьи семьи приехали из Прибалтики, устав выслушивать в свой адрес оскорбления и терпеть притеснения.

Их рассказы слушают вполуха, да они и не распространяются особо о пережитом. Когда человек пережил настоящий кошмар, он не захочет возвращаться к нему, а тем более убеждать кого-то с пеной у рта, что кошмар реален. У них просто другие глаза, более взрослые.

У Андрея очень взрослые для его восемнадцати лет глаза. Парень почти ничего о себе не рассказывает, но Марина догадывается, что пережил он многое. По-другому просто не может быть, когда ты буквально вчера прибыл из эпицентра вооружённого конфликта.

Большинству присутствующих ребят глубоко плевать на родной город Андрея, затерянный в отрогах гор Средний Азии и на то, что там происходит. Марина в курсе. Её не может не волновать эта тема, потому что её старшие двоюродные сёстры именно сейчас переселяются из Средней Азии в коренную Россию. Пока она «прохлаждается» на овощных полях, они перевозят вещи, покупают, влезая в долги, дико подорожавшие дома, пытаются устроиться на работу.

Андрей подходит к Павлу и брезгливо целует его в нос. Публика в восторге. Чем ещё занять себя пару часов до сна, как ни какой-нибудь искромётно весёлой и до ужаса глупой игрой? Ребята играют в «Кис-брысь-мяу». Это такая разновидность фантов, только без карточек. Задания могут быть самыми неожиданными, но, чем веселее, тем лучше. Молодые нередко одержимы личной жизнью и всем, что с ней связано, поэтому так много «поцелуйных» заданий.

Собравшиеся девушки и юноши имеют весьма приблизительные представления о гомосексуализме. Для них это просто очередная шуточная тема. Скоро Виталик, друг Андрея, начнёт рассказывать всем и каждому, что он не прочь заняться любовью с человеком своего пола. Большинство будет воспринимать это как глупую, позорную шутку. Другие начнут в ужасе от парня шарахаться, когда он в очередной раз станет плести о том, как его возбуждают темнокожие баскетболисты. В итоге все поймут, что он просто придуривается.

Все, кроме одного дяденьки в баре, который однажды примет россказни Виталика за правду, горячо его полюбит и навсегда отучит дурачка болтать глупости и делать фотосессии в обнимку с сомнительными личностями. Здоровенный дядька просто подкараулит его в темноте, затащит в кусты и снимет штаны с симпатяги. Болтливый глупец расскажет, что отбился, и все поверят ему. Люди охотно верят в счастливое окончание историй.

Однажды, ближе к тридцати, Виталик найдёт свою любовь и женится, а пока… Пока ему нравится смешливая, похожая на фарфоровую куколку, несостоявшаяся балерина Оленька, и он от смущения несёт что-то о необыкновенной привлекательности темнокожих баскетболистов. Оленьке, похоже, безразличны его бредни, впрочем, как и он сам.

Зато Инночка смотрит на Виталика неодобрительно. Она практична, как мама, и рассудительна, как бабушка. Не её мама или бабушка, а мама и бабушка вообще. Глядя на Инночку, все думают, что она будущая университетская отличница, потому как она вдобавок к своей небывалой рассудительности ещё в очках и с косой.

Инне кажется, что её одноклассник Дима пошёл учиться на тот же факультет, что и она, потому что влюблён в неё. Её Дима – серьёзный парень, не то, что дурачок-Виталик. Бывший одноклассник обязательно подойдёт к ней и предложит встречаться. Не сегодня, так завтра непременно.

Инночка сдаст первую сессию на одни трояки, как и все последующие. Димы нет сейчас с Инночкой в этой комнате. Он ни разу не посмотрит в её сторону за все пять лет учёбы, а после женится на другой.

Палец водящего останавливается на Марине.

– Мяу! – Объявляет Андрей, стоящий спиной к публике, как того требуют правила.

Компания заходится в истерическом хохоте, во-первых, потому что Паша будет ревновать. Во-вторых, ребята дошли уже до такого состояния, когда смешит всё.

Паша жить не может без поцелуев Андрея! Облегчение, написанное на его лице, буквально кричит об этом.

– Куда? – Спрашивает Андрей обречённо.

– В губы! – бодро рапортует Танечка.

Природа одарила её просто ужасной внешностью, но характер Танечки – чистое золото, а интеллект – настоящий клад. Очень редкое сочетание. Некрасивые девушки обычно злы на весь белый свет, а тут человеку явно повезло с воспитанием и условиями жизни. Татьяна – отличный друг, надёжный товарищ. Жаль, проучится она с Мариной, Олей, Инной, Светой, Оксаной и Павликом недолго. Она покинет вуз и город, едва доучившись до первой сессии.

Нет, она очень умная, и учёба будет даваться ей сравнительно легко. Просто Танечка поступала сюда в надежде на то, что будет много парней, но на их факультете только Паша и ещё пара зашуганных мальчиков. Даже Андрей и Виталик с другого факультета. На следующий год она подаст документы в металлургический институт у себя в родном городе, и следы её затеряются.

Андрей нехотя подходит к Паше, притягивает его к себе своими небольшими, но крепкими руками и тянется губами к его губам. Паша отстраняется. Андрей не отстаёт. Кажется, от возмущения Павел разучился говорить: он мычит что-то нечленораздельное, а ребята все, как один трясутся от хохота и тоже ничего сказать не могут.

Павел отбивается от оппонента своими длинными, паучьими конечностями, но невысокий, коренастый Андрей не сдаётся. Он явно сильнее, и Паша в итоге падает под его натиском на кровать. Андрей, запнувшись о чьи-то ноги, падает сверху. Хохот становится сатанинским. Павел впадает в панику и кричит, но никто не приходит на помощь, ибо всем жаль прерывать такое веселье.

Наконец, находится один сердобольный человек. Марина легонько хлопает Андрея по плечу и говорит, что теперь не Пашина очередь целоваться с ним, а её.

– Слава Богу! – Выдыхает Андрей, бросает свою онемевшую жертву и впивается в губы Марины поцелуем, от которого у девушки темнеет в глазах, а дыхание становится нервным и прерывистым.

Публика заходится в радостных выкриках и начинает аплодировать. Марина будет помнить этот поцелуй всю свою жизнь.

Однако поцелуй заканчивается, игра продолжается. В какой-то момент распахивается дверь, и на пороге возникают Света и её новый поклонник. Это самый красивый парень в их корпусе, и он тоже с другого факультета. На него заглядываются многие девушки, но красавец держится отстранённо. Старым поклонником Светы считается Андрей, ибо та растрындела всем, что он в неё влюблён, и, кажется, без памяти. Андрей даже не подозревает, что он поклонник Светы, да ещё и столь сильные чувства испытывает. Однако все думают, что он в курсе, и дружно ему сочувствуют, осуждая про себя легкомысленную Светку.

«Надо же! Ни кожи, ни рожи, фигура ещё хуже моей, а туда же – меняет парней, как перчатки!» – Думает Оксана, завистливо глядя на пухленькую, блондинистую Свету, которую страстно обнимает под пышную, низко свисающую грудь двухметровый красавец. Оксана некрасива, хоть и умна, но злоба и завистливость оставят её наслаждаться одиночеством на долгие годы, возможно, на все, отпущенные ей. Амбициозная девушка окончит университет с красным дипломом и подастся в политику.

Красавец Александр ведёт себя нагло, по-хозяйски. Он обижен на Марину. Эта воображала уже несколько раз отвечала на его вопросы без тени заигрывания, без малейшего намёка на кокетство. Он даже влюблённого блеска в её глазах не разглядел, как ни приглядывался! Кареглазый мачо не привык к такому хамству со стороны девушек. Именно поэтому он с ходу раскритиковал расстановку мебели в комнате, назвав её бездарной, разрушил своим вторжением игру и требует чаю.

Танечка вежливо объясняет, что кипятить и заваривать чай сейчас нет никакого смысла, ибо до отбоя осталось всего ничего, и ребятам хотелось бы провести это время более приятно, чем гоняться с чайниками по корпусу. В ответ наглый гость принялся критиковать факультет и специальность девушек и Павла. После взялся за самих обитательниц комнаты. Все молчали пришибленно.

– Кажется, тебе пора, – Марина опомнилась первой. – Скоро отбой, – добавила она немного извиняющимся тоном, застеснявшись осуждающего взгляда Светы.

– Я сам решаю, когда и куда мне идти! – Ответствовал важный гость, закидывая ногу на ногу и вынимая из кармана пачку сигарет.

– У нас не курят! – Рявкнула Оксана.

– А тебя вообще никто не спрашивает, – заявил Александр, явно намекая на внешность девушки.

– А, ну, пошёл отсюда, тебе сказали! – Гаркнул вдруг Андрей командирским басом.

Они с Александром поднялись со своих мест почти одновременно, и наглый гость оказался выше мастера поцелуев на две головы, а ещё шире в плечах раза в полтора. Однако Андрей не думал уступать, а Александр, похоже, не планировал драться. Маленькая, толстозадая Светочка с жиденькой пережжённой косёнкой явно не та добыча, из-за которой стоит сцепляться с этим злым, коренастым парнем. Слишком уж взросло глядят его глаза, да ещё и сталью при этом вовсю отливают.

Ещё не достигнув тридцати лет, Андрей займёт руководящую должность. Красавец-критикан окунётся в модный нынче среди широких слоёв узкого круга дауншифтинг.

– Ладно, ты чего разорался-то? Я пошутил! – Объявил Александр примирительно.

Светка схватила его за руку и вывела в коридор. Они пропадали где-то всю ночь, а наутро красавец перестал с ней здороваться. Классика жанра.

Светлана скоро бросит учиться и выйдет замуж за мужчину, на семнадцать лет старше себя. Трижды разведённый пьющий дядька скоро разочарует её, и она выйдет за мальчика, моложе себя на четыре года. Света побывает замужем четыре раза, и все четыре брака распадутся. Её дочь, единственный плод четырёх браков, тоже бросит университет, когда придёт её время. Жизнь циклична. Циклична и в высшей степени справедлива, хотя последнее далеко не сразу бросается в глаза.