Читать книгу: «Букет Миллениала», страница 3

X

Долгое время продавцы немногочисленных маленьких магазинов и киосков оставались королями. В низине Гусиновки был один магазин и один киоск. Если хотелось шпика в красном перце, и чтобы тебя обсчитали, следовало отправляться по линии улицы Софьи Перовской – улицы Выборгской, где находился дом мещанина Рыжкова, бывшая поликлиника. Там в старой одноэтажке располагался мини-гастроном. Там висели выцветшие таблички «бакалея», «винно-водочный», «колбасный отдел», «сырный отдел», «овощи». Никаких отделов не было. Там стоял характерный запах – смесь шпика, хлеба, колбасы и чего-то застоявшегося. За прилавком бабка с лукавым видом, она всё время воровато пожёвывала свои щёки и выжидающе смотрела. Виртуозно обсчитывала Макариха, руками без перчаток брала хлеб с деревянных полок, и, не упаковывая буханку или батон в пакет, протягивала покупателя. Умело втюхивала просрочку и некондицию. «Начисляла» себе клюквенной настойки в течение рабочего дня. Даже печально, что этого магазина давно нет, а на его месте что-то построили. Нечто уникальное ушло навсегда. Если же хотелось большого выбора пива, которое к тому же продадут и ребёнку, сигарет, которые тоже продадут и ребёнку, вкусного мороженого, иногда просроченных чипсов, продуктов с гигантской наценкой, большого выбора сухих концентратов «Юпи», «Инвайт», Zuko, горохового супа в пакетике, киселя, то следовало идти в киоск. Он находился в начале развилки «Базарная гора» и «Гора металлистов», которая стояла перпендикулярно улице Большая Стрелецкая. Кстати, там неподалёку жил Кисель с родителями. Местных жителей устраивало всё, потому что все остальные магазины находились «на большой земле», то есть наверху, а туда идти обычно лень, если тебе не нужно на работу или в школу. Десять лет назад в Гусиновке появился цивилизованный магазин, в котором есть всё и даже без просрочки, но стандарт качества сохраняется: завышенные цены и способность ласково развести покупателя на солидные траты: «К этому коньячку вот эту шоколадку возьмите – не пожалеете», «Рыбку к пивку не желаете? А кольца кальмара?», «Попробуйте наш новый салатик». «Вы знаете, эти пельмешки ну очень быстро разбирают, возьмите не один, а два килограмма». «Боже, вы пробовали помело? Доложу вам, это чудо». Так что несмотря на то, что на нижней границе Гусиновки пару лет назад поставили «Пятёрочку», какая-то самобытность всё равно осталась. В некоторых домах можно купить «свойское» «фермерское» мясо, сало, яйца, картошку, дрова. В начале нулевых было много точек по продаже самогона и водки, которые работали круглосуточно. Возле окон всегда тёрлись мужички и леди, робко стучавшие в окно или камешком о крыльцо.

– Чё надо?

– Зин, ну дай под тады.

– Ты мне ещё тот долг не вернул.

– Зин, ей богу, ну с получки… ну подохну щас.

– Да подыхай.

– Ну будь человеком, бля.

– На вас не напасёшься, троглодитов.

– Зин.

– Щас вынесу, сиди уж.

«Партия синих» знала, где продают водку с вероятным содержанием метила, где самогонщица добавляет в брагу соляную кислоту, где мутят с димедролом, где сыпят куриный помёт, где вполне приемлемый самогон, где водка с ликёроводочного завода, а значит – не отрава. А где – разбавленный спирт, а значит – ещё лучше. Как показывает практика, жизни местных «синих» подтачивало плохое питание, низкое качество алкоголя, стрессы, алкогольный травматизм, бытовое отравление опасными химикатами, пожары из-за оставленного чайника или кастрюли с пельменями, брошенного в постели окурка.

Продавать бухло было выгодно, потому что покупатель всегда находился. А если ещё участковый подмазан – вообще лафа. Но дома у торговцев спиртным были весьма скромными по сравнению с домами предполагаемых наркоторговцев. Вот кто выжимал из всяких киселей всё до последней капли, вынуждал выносить вещи из дома, а потом и воровать. Тяжела, терниста, неказиста, безнадёжна дорога к русскому кайфу.

XI

Прекрасна Гусиновка зимой, когда снег заботливым покровом обнимает её глинозёмы и асфальты. Надгробные плиты, использованные в качестве ступенек. Обугленные останки сгоревших домов и крыши коттеджей, церквей. Волнует сердце лирика гусиновская весна. Цветут жасмин и сирень, астры, флоксы, хризантемы, розы, магнолии, гвоздики, альстромерии, амбреллы и амариллисы, анемоны и аспарагусы, ваксфловеры и герберы, гладиолусы и гортензии, лилии, орхидеи и одуванчики. Все, кто пережил зиму, ликуют и молятся за упокой усопших. Ходят в гости на Пасху, чтобы стукнуться крашеными яйцами, пекут куличи и заливают их глазурью, тушат крольчатину в винном соусе. Из кустов на берегу водохранилища слышно стоны – во славу Афродиты, Шочицекаль, Ту Эр Шена, Иштар, Рати, Ошуна, Диониса, ирландской Клиодны и Рагараджы трахаются напропалую. Ебутся как котики весенние влюблённые. Из местного художественного училища выходят милые студентки с мольбертами и этюдниками. Они, взволнованные весенними флюидами, торопятся на пленэры. Или нет. Они идут не спеша, гордо идут. Жадно смотрят пацаны на девушек. Но большинству ничего не остаётся, кроме идти в укромное место подрочить. Летом Гусиновка – натуральный курорт. Паломники не вылезают из источника имени Святителя Митрофана. Кто-то выносит оттуда воду вёдрами и поливает раскалённое тело. Кто-то пьёт – и не может напитаться влагой. Люди посмелее отправляются купаться к водохранилищу. Горячий песок, собачьи следы, банки из-под пива, в кустах – использованные презервативы. На берегу – стога из водорослей, выловленных энтузиастами. Купается-плещется и стар, и млад. Некоторые девушки посмелее загорают топлесс. Девушки ещё посмелее, накрывшись покрывалом, делают минет своим парням. Другие тянут подруг в кусты. Вода пахнет свежестью и немного рыбой. В период цветения вода начинает вонять. По водохранилищу несутся катеры и водные байки. Зелёные от тины и синие от воды детишки вздымают к нему мириады водяных брызг. Смельчаки отправляются вплавь на остров, безумцы – на противоположный берег. Спасатели вытаскивают из воды труп молодой женщины. Протяжный вопль. Самые изобретательные представители «Партии синих», и их возглавляет наш батрак Эдик, отправляются на берег «моря», дабы культурно отдохнуть. С собой они несут кастрюлю макарон с тушёнкой, покрывала, овощи, водку и лимонад. После обеда жара стихает, и температура достигает оптимального значения. Из кустов снова раздаются стоны. Кто-то заезжает в дебри на машине, чтобы предаться пятиминутному наслаждению, кто-то – тридцатиминутному. Впрочем, обычно это экспресс-миньет.

XII

Есть в Гусиновке своя «Воронья слободка». Это трёхэтажный дом с множеством комнат, по недоразумению доставшийся по наследству бабке Клаве, самой крутой пьянчуге. В доме это проживает наш батрак по строительству Эдик, дочка Клавы Василиса, муж Клавы Коля, внучка Клавы Оксана. В свои шестнадцать Оксана знает всё, что нужно знать о психологии и физиологии мужчин, что позволяет ей жить независимо и вполне прилично, не вовлекаясь в убогую жизнь родителей. Остальные беспросветно пьют. Работают. Пьют. У Оксаны есть пятилетняя сестра Ангелина, чистый ангел, чудо-ребёнок. Она играет в куклы, и грязь к ней не прилипает. В Вороньей слободке постоянно кто-нибудь гостит. Для представителей «Партии Синих» это штаб-квартира. К тому же, как и в любые трудные времена, люди стремятся к кооперации. А уж с этим в Вороньей слободке всё в порядке. Эдик за свою халтурную работу у нас дома получает зарплату, и несёт её в Воронью слободку, его предшественник авантюрист Виталик несёт деньги туда же, туда же несёт бабло Цыганок и Мойше Шафонский. Мойше требует цыган и кордебалета. Он знает толк в удовольствиях. Но вместо Кордебалета играет группа «Фристайл», после неё – группа «Шахерезада». Пьяная Василиса танцует и хохочет, Ангелина тоже танцует. Рыжий Колька глупо улыбается и невпопад хлопает в ладоши. Оксаны нет – она сегодня ночует у друга. Над всем вертепом возвышается Клава. В конце концов от выпитого бабку переклинивает: «Все! Пошли! На хуй! Из моего! Дома!» Веселье затихает, домочадца рассасываются по комнатам, кто-то из партийных остаётся ночевать, кто-то по-тихому сваливает. А в целом тошно, очень тошно. И кажется, что Клаве тоже тошно от этой жизни.

XIII

Весь пятый класс я проходил в старую школу. Каждое утро отец отвозил меня на своей «Копейке» в «Лицей №5», в район, откуда мы уехали. Я распустил слухи среди одноклассников, что мои родители сказочно разбогатели и мы купили особняк. Дети завидовали и тихо меня ненавидели. Когда мне на день рождения бабушка подарила игрушечный бильярд, я сообщил товарищам, что в особняке у нас бильярдная. В то время весьма популярна была криминальная драма «Классик» про бильярдистов с Гуськовым, Никоненко и Будрайтисом. Теперь несложно было представить себя среди зелёного сукна, путан, стопок долларовых банкнот, стаканов с виски и плохих пацанов с пушками. Единственный, с кем мы в классе дружили, был мой друг Антошка. Год назад ещё не дружили и задирали друг друга. В пятом нашлось множество интересов. Он переехал одновременно со мной, но жил не на Гусиновке, а за Цирком, на улице Моисеева. Балетмейстера Моисеева, а не того самого Бориса. У нас одновременно появились компьютеры, и теперь мы часами напролёт рубились в Need For Speed, Commandos и другие популярные игры. В классе нас считали главными раздолбаями, поскольку других раздолбаев повыгоняли. Мне не особо интересно было учиться. Мне нравилось читать книги, гулять, смотреть кино и вешать людям лапшу на уши. Особенно меня невзлюбил отличник Денис с компрессионным переломом позвоночника. Его семья жила бедно, в семейной общаге. И на фоне моего «особняка» это была катастрофа. На уроке английского нам дали задание написать о своём жилище, и я весь вечер потратил на описание своего особняка. Так. Ну, конечно, там три этажа. Бильярдная, сауна, столовая, гостиная, спортзал, бассейн. А ещё там «Комната кривых зеркал». The room of crooked mirrors… m-m-m… the room of fear. Is it correct? Ok. Признаюсь, что-то из описания я подсмотрел в журналах про красивую жизнь. Но сделано было – не подкопаешься. Учительница, молодая красивая девушка, слушала меня, затаив дыхание. Да, на английский тоже можно ходить. Возможно, еще история. Но все эти исторические события были так далеки от приключений моего духа. Можно сказать, каждый день я становился хозяином двух миров. Я приносил вести из своей Гусиновки, где у меня свой особняк, в мир обычных людей, живущих в своих квартирках. Мне очень нравилось это ощущение. Пожалуй, можно было бы вообще им всем сказать, что я живу в собственном замке. С классом в тот год отношения разладились – я постоянно ругался со своим другом прошлых лет Яриком. А Антошка, с которым я дружил, был с Яриком в контрах. К тому же у Ярика отлично шла алгебра и в шахматы очень круто играл. Этого я простить не мог. Ну точнее, я ему просто завидовал. Зато у него были проблемы с русским языком и литературой. И этого он мне простить не мог. Окончательный разрыв с тем местом, где я прожил 10 лет, случился после моего перехода в другую школу – поближе к Гусиновке.

– Вы вообще все козлы, пошли вы к чёрту, – вот последняя фраза, которую от меня услышали однокласснички.

Мы подтёрли аккуратно лезвием все мои трояки в табеле и исправили их на четвёрки. В новую школу я поступил с репутацией хорошиста, почти отличника. Меня, конечно же, невзлюбили.

XIV

Ну что ж. А тем временем строился мой особняк. Ведь такое же часто бывает у взрослых людей, да? Когда на бумаге всё готово, а на деле – голая земля. Родители решили построить большой домище. Реальный трёхэтажный особняк. К этому времени мы вырубили все джунгли на участке, кое-где его выровняли. На задней части двора разбили землю под фундамент. Заливали его наш крепостной Виталик и богатырь Андреич. Ну и ещё два-три мужика на подхвате. Все местные, кроме Виталика. Это авантюрист из Советского района. Остап Бендер для бедных.

Учитывая, что сердобольные родители поселили его у нас, чтобы он отдыхал без отрыва от фронта работы, в маленьком домишке совсем не осталось личного пространства. Прихожая (сенцы) – кухня, за кухней – единственная комната. В комнате стояли три кровати, ещё одна в кухне. Ну да, учитывая, что десять лет у меня была своя комната, конечно же, мне было очень непривычно. Естественно, в фантазиях я давно жил в особняке. Но храп Виталика, его дурацкие истории о его подвигах, тот факт, что он ел из наших тарелок нашу еду, меня выбешивал. Его носки воняли, дым его сигарет был мерзок. Временами, конечно, было весело. Временами. Мужики заказали у отца очень много цемента – можно со счёта сбиться, сколько его привезли. Ещё гору песка и гору щебня. Шёл месяц, второй, фундамент заливался неспешно. Но цемент постоянно куда-то девался. Ещё хорошо шла водка, тушёнка и макароны. В верхней части участка мужики разбили рабочий лагерь – с гамаками, мангалом, вырыли себе бассейн. Учитывая, что оплата была не сдельная, а повременная, работники не торопились расставаться с такой синекурой. Предполагаю, давно Гусиновка не видела таких добрых самаритян. Ведь гусиновцы были пройдохами, прижимистыми хозяйчиками, алкоголиками, но уж никак не самаритянами. Весь свой век этот район жил в бедности, и знал счёт каждой копейке. По сути, мы были пионерами освоения этой суровой и своенравной земли. Романтиками и немного идеалистами. После нас туда понаедут те, кто чётко знает, почему эти земли – инвестиция, почему оплачивать работу надо по сдельному принципу, в течение какого срока строится особняк и почему не стоит пить со своими работниками. Но это будет потом.

Как-то отец вернулся с работы, заглянул в рабочий лагерь. Виталик качался в гамаке, слушая вечернее радио.

– Так, блять, что за ёбаный рот? – включил отец строгого.

Виталик вскочил.

– А что такое? Всё по плану. Работаем.

– Сколько вы ещё будете работать? Вот это, бля, работа? – отец стукнул слегонца по фундаменту ломом, и тот посыпался.

– Эт самое, оно так должно быть.

– Так, а как ещё должно быть? Продавать цемент налево, продавать щебень и песок, пока доверчивые хозяева не видят?

– Юрик, ну ты чего?

– Значит так, лавочка закрывается. Собираешь вещички и сваливаешь.

– А оплата за сегодня?

– Пошёл на хуй.

Виталик получил пинка, и вылетел кубарем за калитку.

Похоже, отец выплеснул всю накопившуюся злость, потому что далее махнул рукой и пошёл домой.

Остальных работников тоже послали.

Так мы и не построили особняк в тот год.

XV

Кто по-настоящему радовал – так это зверьё. Вместе с домом нам достался Васька – здоровенный полосатый котище, который время от времени приходил восстановить силы и пожрать. Впервые я ощутил на себе тяжелую лапу дикого кота. У Васьки была очень неприятная привычка. Когда я его брал на руки, он не сопротивлялся, мурлыкал и тёрся, даже придрёмывал. Но в любой момент он мог вскочил и за секунду оцарапать и укусить. Его когти и зубы впивались в кожу, как вилка протыкает шкуру сардельки. Васька был настолько суров, что мог стащить шампур с шашлыком прямо из раскалённого мангала. Единственный, кого Васька боялся – это здоровенный сиамский кот Сима. Стоило ему показаться на пороге нашего участка, как Васька начинал выть. Вопреки представлениям о сиамских котах, Сима не царапал людей и принимал их ласки с благодарностью. А вот Ваське доставалось. Они могли часами кататься единым комком по траве, и из этого комка летели полосатая и светлая шерсть. Верх всегда одерживал Сима, и подранный Васька уползал зализывать раны. Единственным существом, кто не боялся ни Симу, ни Ваську, была наша кошка Джина. Тоже полосатая как арбуз, с буковкой «М» на лбу. Знак Мухаммада. Она переехала в Гусиновку вместе с нами. И вот что интересно. Прожив всю сознательную жизнь в квартире, Джина быстро влилась в законы джунглей. Сначала она на несколько дней пропала, и мы решили, что всё – убежала. Вернулась одичавшая и голодная, в глазах бесовские огонёчки. Первое её знакомство с Васькой закончилось тем, что Джина расквасила ему нос, да так, что несколько дней он жалобно хлюпал разбитой сопаткой. В одно из утр я проснулся от кошачьего крика. На заборе сидели Сима и Джина. Кошка орала и лупила Симу по голове. Сима стоически принимал удары. Эпоха патриархата сменилась стопроцентным матриархатом. Васька и Сима, единственные альфа-самцы в этом квадрате, убегали, едва завидев Джину. Про бета- и омега-котов я и вовсе молчу. Примирение наступало с началом брачных игрищ. Когда Джина гуляла, коты её не боялись. Ради любви они готовы были на всё. Кошку мы закрывали дома, и она билась в окно, просилась туда, где 10—15 котов одновременно пели свои серенады. Тогда я не знал ещё, какая великая штука – стерилизация. Она бы нам очень пригодилась, учитывая, что Джина и ещё одна кошка Соня, переехавшая с нами, потом каждый год приносили приплод по несколько раз.

Ещё с нами переехал пудель Ральф. Был он уже стар, глух и слеп.

У профессора Мойше было две полуовчарки, Найда и её сынок Рекс. Мойше любил вести со своими собаками долгие содержательные сократические беседы. Обычно это выглядело так. В полупустой комнате его дома стояла кровать с панцирной сеткой, возле которой стояла табуретка с почти пустой бутылкой водки. На кровати лежал и похмельно стонал Мойше. В углу комнаты лежало несколько собачьих куч. А ещё стоял здоровенный сундук с амарантом, о котором следует рассказать отдельно. Возле кровати сидели Рекс и Найда. Мойше гладил и хлопал собак по голове и приговаривал: «Найда, охламонка ты. О-о-охламонка… Ре-е-екс, а ты разъебай, Рекс. Разъ-е-бай». Потом вваливалась сожительница Мойше, потерявшая его, иногда она делала это с подругой. Гарпии врывались в холостяцкую обитель, выгоняли собак на мороз, обливали Мойше холодной водой, расцарапывали ему морду. Если в доме оказывался Цыганок – его бабы выгоняли пинками, попутно выдирая ему остатки волос.

– Ух, ёлки палки, что же вы делаете, ёлки-палки, ай-ай-ай.

– А ну канай отсюда, козёл, пока мы тебе яйца не оторвали.

– Уйди, ведьма, – заклинал взъерошенный всклокоченный непохмелённый Мойше, совсем как Бунша-Грозный из комедии Гайдая.

Женщины входили в раж, и, по-моему, наслаждались экзекуцией. Мойше увозили на такси. Иногда его отдавали в наркологию, где он несколько дней смирно лежал, потом не выдерживал и прямо в больничном халате сбегал. И возвращался в родную Гусиновку. Как я понял, он разошёлся со своей любимой женой, и вот второй брак, незарегистрированный, был совсем неудачным. Мойше играл роль непослушного мальчика, а его пассия отрабатывала роль строгой мамаши-садистки. Животных, насколько можно судить, она не любила. Они ей отвечали взаимностью: рычали на неё и выли. Кого по-настоящему любил Мойше, так это свою дочь, выдающуюся оперную певицу Марисоль и внучку – будущую оперную певицу Горицу. Катя рисовала собак, кошек и дедушку. И тоже его очень любила. Интуитивно она понимала, что дедушка вступил в неравную борьбу со смертью, что-то надломилось в потомке гордых казаков.

XVI

Мойше Шафонский точно вошёл историю. Уже хотя бы благодаря изобретению оригинального и дешёвого способа экстрагирования масла из семян Амаранта. Амарант – древнее растение родом из Южной Америки. На родине его называли «пшеницей ацтеков» и «хлебом инков».

Оттуда оно попало в Северную Америку, Индию, Китай. Как говорят в науке, «вторичным местом формообразования» амаранта стали Северная Индия и Китай. Во времена Испанской колонизации Америки, или La Conquista, культура амаранта стараниями конкистадоров попали в Испанию, оттуда – в остальную Европу. И сначала амарант использовали, как декоративное растение. Уже потом его стали использовать в качестве кормовой культуры.

После кончины аристократа Веспасиано Колонны в 1528 году, его супруга Джулия Гонзага выбрала в качестве своего герба цветок амаранта и девиз Non moritura, что значит «Не собираюсь умирать». Как писал про Джулию поэт Ариосто: «Узрите ту, чья слава распространяется по всему миру за несравненную красоту и грацию… спустившуюся к нам с небес как богиня».

А теперь об этимологии слова «амарант». Есть в древнеславянском пантеоне богов Мара. Она же Морена, Марена, Моржана, Тёмная Богородица, Черноматерь. Можно догадаться, что она как-то связана со смертью, с мором. Так и есть. Мара правила вместе с Чернобогом-Кощеем. Заведует навью и подземным царством. Сражается с силами света и всё время норовит продлить зиму по максимуму. Её владения простираются за рекой Смородиной, куда можно попасть через Калинов мост, соединяющий мир яви и нави. Весна наступает, когда Солнце побеждает Мару. Но она каждый год возвращается в надежде погрузить мир в вечный сон, полный кошмаров. Есть мнение, что древнее капище Мары располагается на месте нынешней Останкинской башни. Амарант – это противоядие от Мары. Из него можно получить эликсир бессмертия.

Мойше Шафонский придумал хитрый способ добычи масла из зёрен амаранта. Он постоянно нам подгонял это масло, и оно действительно помогало от всего – от простуд, нарывов, проблем с пищеварением. Запах специфический, трудно даже сказать, на что похожий. Яблочно-земляной. Масло амаранта более пахучее, чем масло подсолнечника. Если его закапать нос – будет сильно щипать, хоть на стенку лезь, но насморк вылечит на раз. Амарантовым маслом можно мазать раны, нагноения и прочие воспаления. Академик кормил собак кашей из амарантового семени. Потом повсюду на участке у него возвышали амарантовые кучи, исторгнутые собаками. У амаранта очень маленькие семечки, похожие на семена киноа. Киноа тоже очень полезное семя и тоже родом из Южной Америки.

Символично, что изобретение профессора Мойше противостояло Маре, но сам он всё больше и больше попадал под её чары.