Читать книгу: «Дюжина светлых. Лайт версия», страница 5
……
На мгновение, я начинаю видеть жизнь глазами стрекозы, залетевшей на секунду в мою кабину. Насекомое стремиться к свету. Садиться на наполовину сломанную лампочку, которая светит в центре моей «нервной системы»
Стрекоза видит мир таким какой он и есть. Красным, пурпурным, словно в огне. Мир действительно в огне, я тоже это вижу. Стрекозе тепло. Мне тоже тепло. Скоро должен прийти механик, моя вторая надежда, и я тоже полечу! Он откроет мои внутренности, избавит меня от требухи, которой наполняли с самого рождения добрые, и ни очень добрые люди, высвободит от сора и научит дышать, так как дышат киты.
Стрекоза потирает лапки, уверенно посматривая на плакаты реклам висящих на моих стенах. Роллы и пицца, фитнес, домашний кинотеатр, парикмахерская, педикюр – маникюр, все это пестрит, горит в моей железной оболочке, калеча поверхность, но не затрагиваю корку мозга.
Мой мозг – магнит. Он тянется к свету, притягивая как железо, собой к себе тьму. Мой мозг плещет электрическими импульсами, мой мозг макет, карта, но душа здание, реальность.
Пока я лифт – я на поверхности, но вот я слышу гулкие шаги по коридору, кашель, сальный смех, идут, идут.
Это двое в кожаных куртках. Они заходят в меня и нажимают цокольный этаж.
На этом представленный моим другом фрагмент обрывается.
«6. 12. 19 9:44»
Новая земля
В полупустом зале кинотеатра шел фильм. О небе. Это был необычный фильм, потому что он был с одной стороны черно- белый, но при этом, о небе. Но это не было немое кино, время от времени раздавался свист прыжков парашютистов, или треск пленки, или облака шумели своими листьями.
Фильм начался ровно в восемь часов вечера. В зале было ровно двадцать человек. Мы смотрели фильм о небе.
В реальном мире никто никогда не видел таких фильмов. А мы видели. Мы были избранными.
Рома, мой сосед, по месту в зале, поделился со мной немного попкорном. На экране появилось предупреждение: «Выплюньте соль, через пять минут взлетаем». Черно-белая звезда лопнула о крыло истребителя.
«В зале не курить» – второе предупреждение. Рома затушил о передние кресло бычок.
«Надевайте маски» – третье предупреждение
«Сейчас будет громко» – четвертое предупреждение.
В следующие мгновение всех зрителей выбросила волна шторма. По экранному небу пошли волны пустоты. Кто-то заменил пленку.
Через мгновение экран взорвался, и все мы побежали к выходу. Начался пожар.
«Пропускайте вперед женщин, детей и инвалидов» – пятое предупреждение.
В воздухе пахнет серой, слышится оргия барабанов. Значит это всего лишь часть сеанса, понимает мы, и остаемся на месте. Тем временем вывеска «Выход из зала» тухнет, а места превращаются в камни. «Мы в западне» – думаем мы, и снова начинаем волноваться.
Тем временем, запах попкорна и чипсов так свойственный кинозалам, начинает испаряться. Серы тоже больше не чувствуется, пожар прошел. Барабаны перестают бить, теперь мы просто смотрим на небо, в своем естественный цвете. Это больше не черно-белый фильм, это больше не фильм, нет.
Крыша и стены зала куда-то исчезают, остаются только камни и небо. (Полотно экрана пропало еще во время третьего предупреждения).
Двадцать человек, первоиспытателей новой формы искусства. Я чувствую легкий вкус травы на языке и хочу улыбнуться месяцу ( но мне слишком хорошо, чтобы улыбаться) Я просто смотрю на небо и радуюсь что жив. Мы на улице.
Лена прервала тишину: -Пойдемте еще на карусели
–Давайте! – подхватывает Илья. «Только чур, место у окна, не занимать, я туда хочу»
–А, я хочу домой – плачет маленькая Вика
– Ну и иди, не кто не держит – говорит Лена
– Я с Викой- говорю я ребятам.
– Хорошо, Леша! Пока – говорят восемнадцать ровных пионерских голосов. И уходят в сторону мира.
Чистовик жизни
Как-то раз прочитав мою писанину один «старик» заметил : « Быть согласным со всеми – значит быть популистом. » Я не стал лезть в словарь, или в Википедию за значением этого слова. Мне было лишь пятнадцать лет, я только входил в это. Мне просто приятно было, что человек старшего возраста прочел, и отметил про себя, что я «тот то и тот-то. » Мне было плевать, что это значит.
А «старик» – ему был двадцать один год, сказал мне, научись не верить слепо всему, что говорят или пишут, а относись к жизни как к чистовику, который нужно наполнить дыханием и движением. И сомневайся в своем таланте, все время, иначе будешь самонадеянной пустышкой.
Я покивал головой и ушел к родителям обратно. Но я ничего не вынес. И вот я стою тут на площади, а вы в своих загаженных помарками чистовиках, со своими синяками и вмятинами на теле, пишите всю жизнь то, что вместиться в одну строчку на вашей могильной плите. Но кое-чему я все таки научился, я больше «не согласен со всеми», но и сказать, что я протестую тоже нельзя. Я где-то посередине между сомнением к миру и сочувствию к нему. Мне уже не хочется забирать. Я выбросил сотни чистовиков, и вот осталась одна единственная сиротливая тетрадка, а я стою на площади и с замиранием сердца чувствую, что и она скоро замолчит. Но пока все таки я дышу, а значит на моей могильной плите будут не много другие слова, чем у тех, кто перестал дышать еще при жизни.
«27. 03. 21»
