Читать книгу: «Несерьезная педагогика», страница 5

Прогулка

Прогулка на лодке. Но разрешат ли мамы? Разрешили. Когда? Сегодня. На лодке? На лодке. После завтрака в город – до обеда. Вся детвора до четырнадцати лет и я; на лодке до безымянного города (если успеем – далеко ведь).

– Кто с нами?

А то девчушка тоже хочет.

– Ну хорошо.

– Что, и она тоже?

– Пускай, даже хорошо – она легкая.

– Но дошкольник тоже хочет. Его не возьмете?

– Почему не возьму?

– Вы его повезете?

– Ну не я, а лодка его повезет, раз он хочет.

– Так он же не слушался!

– Не слушался на суше – может, в плавании покажет себя бравым моряком. И потом, если мы оставим его дома, он что – станет послушным?

– Но ведь он вам нагрубил?

Да, было, помню, оскорбил меня словом (но в пылу обиды, потерпев поражение); что же – мстить побежденному? Оборонялся? Это его право. Он мужественно сражался, он сильный – просто выучки не хватило. К тому же я взял преимуществом в весе и многолетним опытом. Победа досталась мне нелегко; я уважаю своего противника-рыцаря, а нанесенное оскорбление готов забыть.

– Но при одном условии: в лодке будешь сидеть рядом со мной, согласен?

– Согласен.

– Давай руку.

Дал.

А мама:

– Видишь, какой пан доктор добрый, поблагодари его и слушайся каждого слова…

Лодка считается в усадьбе крепкой и надежной, рыбак – гребец опытный, ну а я – автор книжки «365 способов уберечь любимое чадо от несчастных случаев в будни и праздники». К тому же я плаваю, как Валасевич или Кусочиньский¹².

Остается только выяснить кое-что: какая погода, нужен ли свитер, а творог, а панамки от солнца, устойчива ли лодка, управлюсь ли с эдакой оравой, и беспрекословно, и точно к обеду, не то будут волноваться, и больше уже никогда, никогда, до седых волос и лысины…

Доверились мне мамы, тети, бабушка. Премного им благодарен.

Но тут еще одна, новая серия вопросов: брать ли футбольный мяч, скаутский ножик, альбом с марками…

– А собаку можно взять? Ведь ей нет четырнадцати лет!

Я в этой суете и кутерьме – хладнокровный вождь, оплот и провидец. Держу ситуацию под контролем – кто с кем в лодке, кто на носу, кто у руля. Воду не пить, через борт не перегибаться. Прошу взять запасные штанишки для младших членов экипажа. И шепотом рекомендую мальчикам сходить «на всякий случай».

Дошкольник заупрямился: он уже был, ему не надо.

Интересуюсь:

– Все сделал?

– Да.

– Покажи язык.

Не показал – предпочел сходить еще раз.

Девочки поломались – они, мол, взрослые и вообще эфирные создания, но тоже сходили «на всякий случай».

Embarquement¹³. Считаю: один, два, шесть, восемь. «Хоть волны воют и грозят…»¹⁴

Улаживаю мелкие недоразумения: эта не хочет сидеть рядом с тем, этот не хочет сзади.

Лодка слегка качнулась. Девчушка – рядом со мной, дошкольник с палкой предпочел бы (робко) подальше от меня. Гудок (свисток). Трогаемся. Плывем. Машем. Тишина.

Она (та, чья тетя была за границей) обиделась всего дважды и сейчас первой нарушила полную тишину:

– Пан доктор, он наклоняется, он упадет в воду! Пан доктор, он брызгается!

И тут – ужас-ужас! – дошкольник показал ей язык.

– Начинается?! Вот погоди, скажу твоей маме! Я же говорила, я знала, что так будет. Больше с нами не поедешь! Он брызгается!

До этого дошкольник спокойно водил палочкой по воде, теперь шлепает от души.

– Видите, что он делает? Ах, он мне все платье… Я не хочу здесь сидеть.

Говорю дошкольнику строго:

– Не брызгайся.

А она:

– Отберите у него эту палку!

Я ей, тоже строго:

– Не командуй, я сам знаю, что мне делать.

А дошкольник, разумеется, продолжает загребать своей палкой. Интересуется:

– Ты сколько раз скажешь?

– Что сколько раз?

– Ну чтобы я не брызгал?

– Не понимаю.

Нетерпеливо:

– Сколько раз скажешь, а потом дашь мне пенделя, дашь по лапам – один раз?

– А-а, вон ты про что. Три раза скажу, я всегда так.

– А то, что ты уже сказал, считать?

– Ну да.

Легонько ударил палкой по воде и спрашивает:

– А это считается?

– Нет, легонько можно.

Она недовольна, хочет пересесть. Лодка слегка накренилась, маленькая соседка крепче сжала мне руку. (Это был единственный инцидент.) И опять сосредоточенная тишина.

Тишина. Виды. Сменяющие друг друга пейзажи. Плеск. Вода, сверкание, голубизна. Зелень, песчаные берега. Плывем.

Я улыбаюсь. Управлюсь ли с эдакой оравой? А впрочем, с чем тут управляться? Человек – тихое, доброе, спокойное, милое, немного наивное существо, если не дразнить, не обижать, не подстрекать, не принуждать. Даже эти двое сидят сейчас как паиньки.

Подумал: странное слово – «опека». Откуда взялось, кто его придумал? Разве надо допекать и припекать, чтобы понять друг друга и прийти к согласию?

– Пан доктор, а драконы существуют?

– Не думаю.

– А раньше были?

– Историки о них не пишут. Были допотопные животные.

– А потоп был?

– Всякое бывало.

– А может, на никому не известном острове живет дракон?

– Сомневаюсь – человек уже весь мир обшарил.

– А как человек растет?

– Это долгая история; может, как-нибудь вечером расскажу.

«А у лягушек бывает насморк?», «А правда, что если посмотреть на молнию, то можно ослепнуть?», «А кто сильнее – акула или крокодил?», «А бывают ядовитые деревья?», «А далеко еще до города?»…

Причаливаем. Полянка. Ватрушка. Игра в вышибалу.

Девчушка рвет цветы – букетик для мамочки (жалко, что нет нитки, но, к счастью, находится шнурок).

– Может, добавить несколько листочков в букет?

Не хочет.

– А ты попробуй.

Попробовала.

– Красиво?

– Вроде да.

С дошкольником играть не хотят: он мешал и чуть не уронил в воду мяч. Сидит печальный. Увидел муравья, посыпает его песком.

– Я его мучаю?

– Видишь ведь – он убегает.

Маленькие дети часто мучают муравьев и бабочек, даже кур – не понимают еще, потому что маленькие.

Тишина. Течет река. Букетик для мамочки: да, с зеленью получилось красивее. А поодаль играют в вышибалу.

Дошкольник:

– Ладно, пускай себе живет; иди, муравей. А скажите им, пан доктор, чтобы взяли меня в игру.

– Ну как я им скажу, раз они не хотят? Ты же им мешал.

– Но вы же можете приказать.

– Я не могу приказать, это их игра.

– Но вы же доктор.

– Они здоровы, а игра – не градусник, не грипп и не аспирин. Сам подойди – может, возьмут.

Приняли на испытательный срок, только девчушка протестовала:

– Он мне в лодке язык показал и платье обрызгал.

Присела рядом со мной и сказала, что ей скучно, что на будущий год они с тетей поедут в Монтекатини¹⁵, там все удобства, и в каждой комнате есть ванна и культура, и вообще там все электрическое; тетя любит только Ривьеру и настоящее море.

– Ну да, но ведь и тут красиво. Я, например, не жалею, что сюда приехал, хотя тоже хотел в горы.

Нет, она как раз жалеет, потому что вода в реке грязная и девочки – притворщицы, а мальчики глупые и невоспитанные: когда подали мороженое, вели себя так, будто никогда его не видели. Все тут дикое.

Мы оба вздохнули – и она, и я. Они играют, мы беседуем.

До города не добрались – пора было возвращаться.

Похоже, легкое разочарование: один хотел купить новую батарейку для фонарика, вторая – что-то в аптеке для мамы, третий – какой-нибудь сувенир, ведь в городе наверняка есть «исторические руины», а может, даже древний грот. Вот бы увидеть.

После каникул сочинение придется писать – как же без руин и без памятника! Ничего не поделаешь, учительнице подавай что-нибудь интересное – будто это твоя вина, что нет руин.

Поэтому они все-таки немного разочарованы, но признали, что было хорошо и что в первый раз лучше вернуться вовремя.

– А в следующий раз давайте на целый день, с котлетами. Через неделю, а может, даже завтра, пока погода хорошая. Правда?

– Правда, но не со мной. Завтра не получится. Через неделю – не знаю. Видите ли, обязательства, сроки, verbum…¹⁶ Нельзя легкомысленно давать обеща-ния.

Согласились.

– Неделя? А вдруг не успеем? Вдруг война и отравляющие газы?

– Да ну… Кстати, чуть не забыл: кто-то из вас спрашивал, бывает ли у лягушек насморк. А кто-то… ты, кажется, сказала: «Вот глупый». Кто-то рассмеялся, а спросивший смутился. Вопрос застал меня врасплох, и я не ответил. Так вот, я не уверен, надо еще порыться в книгах, но думаю, что очень даже может быть у лягушек насморк; не такой, как у людей, с чиханьем или без – не знаю, но дыхательные пути у лягушек есть, значит вполне возможно какое-нибудь воспаление.

Потом пошли дискуссии: что приятнее – чихать или зевать, что больше докучает – кашель, хрипота или икота, что больнее – зуб или живот, что хуже – веснушки или комары…

А в лодке мы решили создать научное общество. К примеру, возникает вопрос, как растет человек, или про мозг, или про поэта. Можно собираться после обеда или вечером, даже председатель не нужен и телефон. Кто хочет. Приходить не обязательно. Дошкольник тоже. И девчушка тоже. Если мамочка позволит. Каждый человек, даже из четвертого отряда или пятого класса, иначе воспримет, когда сам послушает. Засыпать не возбраняется. (Я тоже, случалось, задремывал на научных заседаниях.)

И мы вернулись: никаких потерь – даже в экипировке, никто не погиб в пучине, обошлось без дождя, мы образцово сухие, в панамках, до обеда еще целых полчаса.

Очень важная получилась эта прогулка на лодке, вроде и пустяк, но важная. Вроде пустяк, да, но она теперь знает, что зеленые листья в букете – это красиво, а он все-таки не засыпал песком муравья; ну а вдруг этот муравей тоже вернулся только что домой и рассказывает о своем приключении, о том, как остался цел и невредим.

Дошкольник спрашивал, все ли я знаю. Я – лишь немного, вот столечко, долю процента. И все же попробую объяснить, потому что знаю пять способов не драться; наверняка их больше, а я знаю всего пять, зато проверенных.

Когда я с детьми, я их спутник, а они мои спутники. Мы разговариваем или же молчим. (Мешают те, кто жаждет верховодить.) На часах мое время и их время, когда мы вместе; наше общее счастливое время жизни – мое и их. Оно не вернется…

Драки

Ты, конечно, не злюка, не задира. Ты ужасно вспыльчив. Признаться, и я… Да, я тоже…

Помню, в школе (я тогда был такой, как ты сейчас) подружился я – безоглядно, в порыве – с одноклассником, а потом вижу – плохо дело: прохвост, врун, разгильдяй. Хочу с ним раздружиться, а он прицепился как репей. Как быть? Я ему говорю: так, мол, и так, ты такой-то и сякой-то, отцепись от меня. А он смеется, не обижается. Только пристает, вроде как в шутку: то ножку подставит, то шапку с головы сдернет, то толкнет…

Можно было, конечно, и по-другому, но как-то раз сунул он мне за шиворот снежок. У меня в глазах потемнело – будь что будет: выгонят из школы – пускай, Сибирь – пускай, петля – пускай… Оба опешили – и он, и учитель. А я на него с кулаками – и по морде, по спине, по шее. Кто виноват? Получается, что я: карцер, двойка по поведению, ну и дома нагоняй (родителей в школу вызвали).

Вот так. До сих пор мучаюсь. А все почему? Вспыльчив! Ни жены, ни внуков. Приятели – у одного положение в обществе, у другого пенсия и домик с садиком. Кто умер, тому венок от вдовы. А я один как перст, мучаюсь с этим своим изъяном. Я себе и наказание придумал. Поскандалил – изволь три раза кружным трамвайным маршрутом Варшаву объехать. Или полдня не курить.

Но я вот что скажу: вспыльчивый, порывистый может и кое-что умное сделать – тогда вспыльчивость даже достоинством оборачивается. Например, разозлишься, соберешь волю в кулак – и, черт побери, возьмешься за учебу.

Вот только приходится следить за собой, иначе драки, скандалы… Один стреляет, другой пьет, третий разозлился, что гол как сокол, и хоть и не вор, но горяч, неосмотрителен, порывист – и в беду попал. Да-а… У кого-то карта не идет – он в сердцах бросит карты и больше играть не станет, а другой в запале удвоит ставку. Так-то, брат, приходится держать себя в руках.

Пришла как-то ко мне женщина, с нею три сына. Ребята как на подбор, друг за друга – в огонь и в воду. И что же? Шишки, выдранные волосы, подбитый глаз, синяки, сломанные стулья, разлитые чернила; ну и соседи жалуются: мол, потолок трясется. Мама руки заламывает: психолог, помоги!

Выстроил я их в рядок и стал расспрашивать. А они: «Это он начал. А я что же – молчать должен? Он первый!» Спрашиваю: сколько раз в неделю деретесь? Не знают, не считали.

А вот как раз и надо считать. И начислять баллы. Небольшая драка – один балл, средняя – два балла, серьезная – три. Сколько выходит от воскресенья до воскресенья? Записывать – и считать, считать, считать! Если установлен лимит десять баллов – значит пять средних драк.

Ну вот, захочется подраться, а ты подумаешь: нет, не стоит, неделя еще только началась, приберегу балл, оставлю на черный день. Скажешь себе: не сегодня; вот уж завтра я ему врежу так врежу! Ужасно хочется врезать прямо сейчас, но ты откладываешь, потому что считаешь баллы и стараешься не превышать лимит. Ты еще ни разу не дрался, жаль будет выйти из бюджета.

Тем временем уже наступила среда, у тебя в запасе пять драк. И опять: он первый начал, мешал, оскорблял; руки так и чешутся, если бы не баллы, давно бы кинулся в бой – а что ж, молчать, что ли? Но ты думаешь: в будни сдержаться легче, все-таки школа, ты занят, лучше подраться в воскресенье, и тогда уж на всю катушку, за неделю. Или даже начнешь драться – и вдруг притормозишь, чтобы драка получилась средняя, а не серьезная. Или же наступает воскресенье, а ты думаешь: «Да ну-у… Зачем мне это надо!»

Становишься спокойнее, сдержаннее, закаляешь волю. А все эти неиспользованные драки откладываешь, как сбережения, копишь на черный день. Лучше разок подраться как следует, думаешь ты, чем трижды – кое-как. Позвякиваешь этими сэкономленными драками, словно золотыми монетами благоразумия и самообладания. Аж слюнки у тебя текут, так охота подраться, – ты же вспыльчив. Но – нет. Какая тебе в этом выгода? Ему достанется? Так ведь и тебе тоже.

Второй способ (первый – считать баллы) – зеркало.

Запираешься один в комнате на ключ и устраиваешь спектакль перед зеркалом – театр воображения. Корчишь оскорбленную, злую физиономию: «Отвали, не то как дам!» И перед зеркалом – понарошку – дерешься. И смотришь. Смотришь – и размахиваешь руками, молотишь кулаками по воздуху. Не то ветряная мельница, не то псих. Удары, финты, уклоны. Весь красный, глаза вытаращены, нос блестит, скалишь зубы, броски, прыжки – осел упрямый, сил уже нет, но что поделаешь, взялся за гуж…

А после драки? Посмотрись в зеркало. Что, хорош? Какой-то растерянный, глупый вид – сразу видно, проиграл. Одергиваешь рубашку, подтягиваешь штаны, застегиваешь, поправляешь, оглядываешь себя: неуклюжий, смешной, надутый, нахохлившийся. Не зря гласит пословица: злость – враг красоты. Сравнительное наблюдение: петух. Ты после драки голову повесил – он хвост, у тебя пуговицы не хватает или дырка на рукаве – и петух точно такой же, жалкий, несчастный.

Первый способ – считать баллы, второй – зеркало, а третий – хладнокровие, выдержка.

Не подобает тебе ссориться по-девчоночьи, не хочешь так? Но можно ведь ссориться по-мальчишечьи.

Девчонки тарахтят, лица красные, носы блестят, глаза как плошки, и та-та-та, та-та-та, и наконец: «Не стану с тобой ругаться, подумаешь, тоже мне, я даже отвечать тебе не собираюсь…» Мальчишка может иначе. Тебе скажут: «Что, струсил? Ну давай, попробуй! А-а-а, боишься!» А ты с презрительным видом цедишь сквозь зубы: «Боюсь, да – как бы тебе потом на золотые коронки не пришлось раскошелиться».

И еще. Если он спрашивает (вопрос-то провокационный): «Хочешь схлопотать?» – не отвечай: «Хочу». Или на его: «Эй, ты, сейчас схлопочешь!» – «Попробуй». Он потом скажет, что ты сам напросился.

Советуют, когда злишься, прикусить язык. Это не лучший метод. Что получается? Ты его хочешь раздавить, стереть с лица земли, а вместо этого будешь как дурак собственный язык грызть? Есть другой метод: перед тем как пустить в ход кулаки, произнеси латинское заклинание: Concordia res parvae crescunt, discordia maximae dilabuntur¹⁷. Можно и по-польски сказать: «Согласие строит, несогласие разрушает».

Ребята утверждают, что латинский вариант действеннее. Правда, жалуются, что слишком длинно, рискуешь не успеть. Но можно и просто так три раза в день повторять после еды на десерт. Закрыть глаза и – медленно ли, быстро – Concordia res parvae crescunt.

Пятый способ – самый главный: сильная воля.

Натягиваешь поводья: тебя несет, но ты – ни в какую! Железная воля, спартанец. Не петушок, не щенок – мужчина. Только не сразу, а то перегреешься – и неудача. Нет, ты стремишься к цели, считаешь драки, шаг за шагом продвигаешься к улучшению. И вот – победа.

А что ж ты думал? Человек без воли – пустое место, выпендрежник, марионетка (дернешь за веревочку – прыгает). Человек без сильной воли – травинка, пылинка, тюфяк, недотепа, нюня, пузырь надутый. Без сильной воли он что? Соломинка, нитка, мятная пастилка, печенька, фитилек, тень, слепень. Тьфу! Человек без воли – шестерка пик, шут, обмылок, карась в сметане, маринованный груздь, клейстер, поросенок с бумажной розочкой на блюде. Человек без сильной воли – тряпка для пыли, прыщик на щеке, телячий студень.

Я знаю, ты вспыльчив. Нет-нет, никаких нравоучений: не люблю лезть в душу. Это ваши дела, сложные и запутанные. Понимаю: стычка, короткое замыкание, вспышка, взрыв – драка. Вам лучше знать. Зачастую избежать драки действительно нельзя. Но за день трижды тузить друг дружку – три вспышки, три взрыва? Это уж слишком. Перебор.

Я понимаю, взрослым легче. У них есть суды – городской, окружной, суд чести, торговый, морской, военный, дисциплинарный – и уж в редчайших случаях – дуэль.

Поэтому я не запрещаю мальчишкам драться, если силы равны или если более сильный сдерживает себя, а более слабый не применяет запрещенных приемов. И конечно, нельзя подзуживать: «Не сдавайся!», «Трус!», «Врежь ему!», «Ату!» – как собаке. И радоваться и издеваться нельзя.

Мальчишки кричат: «Смотрите, они дерутся!» Я сразу иду, наблюдаю, приглядываю, но не вмешиваюсь. А зачем? Схвачу одного за руку – другой воспользуется заминкой и наподдаст, так что первый еще больше разозлится. И что дальше? Я их разниму, а они потом завершат дело в другом месте. Или испугаются, что я сейчас вмешаюсь, а они не успеют выяснить отношения, ну и напортачат в спешке. И вместо совершенного кристалла драки мы получим изуродованный, исковерканный, неестественный ошметок, фрагмент, огрызок.

Хуже всего, когда дерется новичок: он не знает, не может рассчитать, не умеет – сразу кулаком в нос. Бывают носы очень кровоточивые; опытному бойцу об этом известно, он на всякий случай подобных ударов избегает, а новичок на это ведется. Взрослые же сразу: «Кровь! Ах ты, бандит!..» А он вовсе и не бандит, все дело в особенностях вышеупомянутого носа.

Я убежден: нельзя предательски за горло, нельзя в живот, нельзя выкручивать голову, нельзя выламывать пальцы (во второй фазе драки). Одежду не нужно рвать. Одежда, стулья, утварь – всего лишь сторонние наблюдатели. Но драка правильная, техничная, основательная, драка как таковая, достойный мордобой – это пожалуйста.

И именно из уважения к этому занятию не стоит опошлять его, превращать в занятие обыденное, драться слишком часто. Изредка, в исключительных случаях – когда нельзя избежать, и не из-за пустяков, и не спустя рукава.

Вот поэтому я и придумал пять способов. Плюс сильная воля – главный тормоз. Да, воля – львиный коготь, орлиное перо, соколиное крыло; не кулак – воля!

Я не сторонник драк. Но как педагог обязан в них разбираться. Я и разбираюсь. Не осуждаю. Мирюсь с ними. Я мог бы на эту тему говорить целый час, два часа. Актуальная тема. А как же иначе? Просто запретить – и все?

Мегерочка

Ничего, что ты всплакнула слегка; послушай теперь человека, который желает тебе добра. Поверь: может, слишком резко, но я сказал правду. Чистую правду. Конечно, можно правду завернуть в красивую обертку, бантик прицепить. Например, вместо «Ты идиот» можно сказать: «Ты в этом не разбираешься». Или вместо «Ты меня обманул, обокрал, ты вор» можно сказать: «Ты злоупотребил моим доверием».

Да, я сказал то, что сказал, и слово не воробей. Но теперь хочу объясниться, растолковать тебе кое-что.

Я не защищаю мальчиков – знаю, что они тебя обидели. Но ты же первая сказала ему «сопляк». А ему ведь тоже двенадцать лет. Так с какой стати, почему это он, твой ровесник, сопляк? Мальчики терпеть не могут, когда им говорят такое. Видишь ли, мальчик не мал и не глуп – у него просто другой, особый ум. И вот ты ему – «сопляк», а он тебе в ответ – «задавака», «цаца», «воображала», «умная какая нашлась», и еще «кокетка», «нос напудрила и хвостом вертит».

Я тут выступаю не как воспитатель, а всего лишь как свидетель и вовсе не защищаю мальчишек – знаю, что они способны довести до белого каления.

Понимаешь, девочка быстрее, раньше вырастает; через два-три года мальчик ее догонит и перегонит, но сейчас ему обидно, что она рисуется, строит что-то из себя, ну прямо взрослая барышня – и ростом, и фигурой, и манерами. И ты его задела.

Ну я и сказал одно слово, одно словечко. А ты сразу в слезы, сразу обиделась смертельно. Из-за одного-единственного слова?

Погоди-ка, а сама? Я сейчас даже не о мальчике – о девочке. Ты говорила, что платье ей купили на рынке подержанное, что вкуса у нее ни на грош – точь-в-точь как у ее мамочки, что глаза у нее коровьи, называла ее пампушкой и обезьяной из зоопарка. И якобы подлизывалась она к тебе только из-за шоколадок, и вообще притворщица, ангелочек кривоногий, и в волейбол играть не умеет – руки-крюки, и еще интересничает, чтобы мальчишкам понравиться. И ты от ее одноклассницы знаешь, что на контрольных она списывает, и газет она не читает, и головка у нее слабенькая, и вообще она сама с собой разговаривает (а это неправда – она повторяла стихотворение для спектакля, роль учила).

Ты вся такая утонченная и воспитанная, и учительница тебе доверила торжественный букет, и все же ты сказала (не отпирайся), что не желаешь играть с вонючками. Так что и малыши на тебя обижены: они подают мяч, и ты, между прочим, сама дважды сплоховала.

И еще ты сказала (не спорь), что я полчаса дрался с дошкольником и мы едва друг друга не убили. Кажется, ты даже сказала «придурки». Но это ерунда, я не затем говорю, чтобы тебя обвинять, просто хочу оправдаться за это свое одно-единственное словечко, хочу, чтобы ты меня простила. Ведь когда добрая воля с обеих сторон, все кончается хорошо.

Я, например, если накричу (бывает, что приходится), сразу говорю: «Я буду сердиться на тебя до обеда» – или до ужина, а если что-то серьезное натворил, то даже до завтра. И не разговариваю с ним. Приходит он, к примеру, с товарищем, и тот меня спрашивает: «Можно ему взять мяч»?» А я: «Скажи, что он может взять мяч поменьше, но только не в футбол».

Каждый раз нужно искать решение. В моем педагогическом арсенале, в моей, скажем так, аптечке воспитателя есть самые разнообразные средства: легкое ворчание и мягкая укоризна, рявканье и фырканье, даже сильнодействующая головомойка. Тщательно разработанная фармакопея.

Иногда достаточно сказать: «Ну знаешь…» – и печально покачать головой; или же помотать ею: «Не делай так». Иногда спросить: «Ну и зачем ты это сделал?» Или покивать: «Теперь уж ничего не попишешь, зато будет тебе урок». А он уже весь пунцовый стоит или даже в слезах, так что порой и утешать приходится.

Но нередко доводится лезть в банку с крепкими укорами и сильными попреками: бывают ведь мелкие проступки, а бывают непозволительные действия, и тут применимы самые разные слова и обороты.

Знаешь, я заметил, что, если постоянно использовать одни и те же выражения, их действие слабеет. Например, «непоседа» уже не помогает, даже раздражает: он просто не понимает, а почему это он должен сидеть… Совсем другое дело, когда рявкнешь: «Ах ты, супермотор!» (торпеда, ураган, перпетуум-мобиле). Я избегаю однообразия, обновляю репертуар, обращаюсь к разным сферам. Орнитологии, например: «Эх ты, ворона!» Или кулинарии: «кисель», «чайник».

Никогда не знаешь, что сработает. К одному хулигану и так я пытался подъехать, и эдак – без толку. Громил его существительными – все впустую. Но как-то раз: «Ах ты, фа мажор!» Так он целый день был тише воды ниже травы.

На одних действуют длинные слова, на других – короткие. А стало быть, одному – «Ты дезорганизатор!», а другому – «Ты сноб» (фрукт, тип).

Усиливает эффект встречающееся в слове «ррр». Немецкое Donnerrrwetterrr¹⁸ очень даже подходит, но можно обойтись и отечественным вариантом, не прибегая к импорту.

Люблю фольклор: «неслух», «михрютка», «кулёма», «шалопут»… Рявкнешь: «Ах ты, колоброд строптивый!» – и сразу пахнёт сеном и смолой.

Или вот историко-политические ругательства (тоже порой помогают): «варвар», «вандал», «масон», «инквизитор», «диктатор», «Гит…» – ой, нет-нет, Наполеон!

Для пущего эффекта хорошо использовать приставку «ультра-» или «архи-». Например, «ультраболван», «архирастяпа».

Очень неприятны мне прилагательные «строптивый» и «мстительный». Какие-то они шершавые, царапающие. Никогда не употребляю слов «лентяй» и «осел» и лишь в исключительных случаях – «идиот». Это у меня, видимо, какая-то детская травма, эхо пережитого. «Нюня» – тоже нет, по тем же причинам. Потому что, когда ребенок плачет (не кричит, не скандалит, а заливается слезами, не всухую злится, а «вмокрую» страдает), нужно ему, беспомощному, посочувствовать и помочь.

Ты вот обиделась на меня за то, что я сказал. В твоих слезах были, наверно, и гнев, и задетое самолюбие – противоречивые чувства, и мне тебя жалко, мне хочется тебя развеселить и убедить, что по сравнению с моими громами и молниями то слово было почти невинным…

Но я еще не закончил, не думай. Так вот, разные бывают ситуации. Например, он уперся, что хочет огурец целиком. Я: нет; он: дай; я: кусок; он: нет, целый. «Ты прямо мегаломан, небоскреб, у тебя мания грандиоза». И иронически: «Это ж надо – целый огурец!»

Или вот еще: я хочу спать, а он – играть в поезд, в полицейских, в Яна Кепуру¹⁹, в войну, в разбойников. Ну уж нет. Поднимаю его с пола и говорю: «Ах ты, артобстрел моего терпения, краеугольный камень моей выдержки, вечный некролог моего спокойствия!» Глянул на меня, видно, что-то свое уразумел и ответил: «Ну ладно, я тогда кубики соберу».

А эта девчонка! Взяла мой зонтик, шляпу и пальто – и голливудскую звезду изображает. Заявляю ей: «Ну прямо магистр элегантиарум! Неофитка от хореографии ты, ультрафотогеничная экстразвезда суперкино!» Она обиделась (и тоже смертельно), что-то бормотала себе под нос: «Он меня не любит», «Вечно он злится»… Ну а что? Вновь и вновь твердить: «нехорошо», «некрасиво»? Так она и не поверит: знает, чертовка, что очень даже хороша…

Этот потерял тетрадку – говорю: «Ты прямо трагическая фигура». Тот разобрал будильник: «Ты подозрительный индивидуум». Снова подрался: «Ты черный персонаж, демоническая личность». А на этого бесстыдника девочка пожаловалась: мол, всякие слова произносит. Тогда я: «Ты, монстр гривуазности, инкубатор извращений, выкину тебя из сердца, свинья ты эдакая, до полдника!» И баста.

Думаешь, помогает? Нет, милая. Но и не вредит. Во врачебном искусстве это называется ut aliquid fieri videatur²⁰. Опытный врач помнит: primum non nocere²¹. Не навреди и терпеливо жди. И никогда не говори, что он неисправим и ничего из него не выйдет. Наоборот, всегда убеждай, что это пройдет и все будет хорошо, это временные трудности и недоразумения, все образуется и в будущем он достигнет совершенства.

А когда и вправду доводит до отчаяния – безнадега и скрежет зубовный, ни бе ни ме, – я говорю, к примеру, что он сверхгиперархибалда в сороковой степени. Говорю: «Годам к пятидесяти непременно поумнеешь». Или: «Только твой сын и внук станут такими, как надо, только твой правнук принесет человечеству пользу и радость».

Я никогда не говорю: «Сто раз тебе нужно повторять!..» Сто раз – это и неточно, и занудно. Он тебе сразу: «Вовсе не сто!» – и будет прав. Так что я говорю: «Я повторял это и в понедельник, и во вторник, и в среду, и в четверг, и в пятницу, и в субботу, и в воскресенье». Или: «Я тебе это уже говорил в январе, в феврале, в марте, в апреле, в мае и в июне». Не говорю, что он совсем не помогает, – говорю, что мало, слишком мало.

И убиваю сразу двух зайцев: побуждаю к дальнейшим долговременным усилиям и образовываю: запомнит дни недели и месяцы. «Я говорил тебе весной, летом, осенью и зимой». Или: «Говорил на рассвете, ранним утром, в полдень, на закате». Учу и обогащаю словарный запас. А не «сто раз» – монотонное, убогое и раздражающее.

Или же «упрямый», «упрямец». Не лучше ли «забастовщик», «негативист», «нигилист», votum separatum²², liberum veto?²³

А он потом: «А что значит „вандал“?», «Что значит „демоническая личность“?», «А что это такое – liberum veto?»

Вот и с тобой тоже у меня вырвалось.

Ты вырастешь толковой и умной, ты будешь толково и разумно руководить своей семьей и на работе будешь умелой и толковой. Поэтому я и сказал, что ты мегерочка (признай, что справедливо!), пока еще уменьшительно, ласково. Ты тоже вырастешь. Ты пока еще не мегера…

В любом классе, в любом дворе, на любой детской площадке есть своя мегерочка. Ее не перевоспитать. Ее можно только обезвредить. Помни: конфликтуя со сверстниками, она попытается добиться расположения взрослого. Не отталкивай, но держи разумную дистанцию. Будь осторожен! У маленьких хищниц имеются коготки.