Читать книгу: «Безбашенная», страница 6

Глава 10 – Перебор (часть 2)

– Как приличная ведьма, она появляется ровно в полночь, – он отступает внутрь квартиры, впуская меня.

– Мы, ведьмы, питаем слабость к эффектным ритуалам, – улыбаюсь я.

Помогает снять дублёнку. В порыве сжимает мои плечи и тут же отпускает. Всё ещё голодный… Ноздри вздрагивают, взгляд темнеет. В грудь мне бьётся его нетерпение.

Я чувствую, что он только «облизнулся», и для его сексуального аппетита то, что было после его возвращения, даже не аперитив, а так… глоток воды перед пиром, которого он жаждет.

– Увы, сегодня я тебя не накормлю досыта, мой Зверь, – улыбаюсь ему. – Хотя… Мы можем немного усовершенствовать навыки моего минета.

– Меня устраивают навыки твоего минета, – ухмыляется он. – У тебя месячные?

– Да.

– На будущее: хищники крови не боятся, – стреляет в меня взглядом. – Но сегодня у нас другие планы.

– Мне кажется, то, какие у нас планы, решаю я.

– Присядь, – усаживает меня в кресло. – Я хочу договориться об одной принципиальной для меня вещи. Уступи, пожалуйста.

– Я тебя слушаю.

– Всё, что касается секса, я тебе отдал. Пусть пока будет так. Но пойми меня… Ты девочка, а я уже взрослый мужчина, я не могу отдать тебе наш лайф. Когда мы наедине, внутри нашего мира – пожалуйста. Но когда мы выходим за его рамки как пара, когда речь идёт о безопасности, здоровье, общей стратегии, круге нашего общения… позволь мне вести наши отношения.

– Я тебя понимаю. И когда мы выходим как пара, я отдаю тебе такую власть, если ты будешь умерен с её реализацией. Но Олег… Концепция свободных отношений остаётся. Когда мы не выходим как пара – каждый сам по себе.

– Зачем тебе это?

– Скажем так: я хочу оценить свободу.

– Ты хочешь других мужчин? – внимательно всматривается в мои глаза.

– Да нет… – прислушиваюсь я к себе.

– Зачем? Разве я ограничиваю тебя?

– Ты хочешь это делать.

– Это отношения, Женя. В любых отношениях есть ограничения.

– Как Верхняя, я буду учитывать твои Харды.

– Ты их не знаешь.

– Я их чувствую.

– Озвучь.

– Никого значимее тебя быть не должно. Ты – приоритет. Доверенное лицо. Самый близкий и единственный, кто внутри всех моих Пределов. Это должно быть абсолютно прозрачно и неоспоримо для всех, кто ко мне приближается.

– Ещё.

– То, что я делаю – безопасно. И я не связываюсь с людьми криминальными, опасными, беспредельными, нестабильными.

– Ещё.

– То, что я делаю, не бьёт по твоему статусу.

– Ещё…

– Ммм… – прислушиваюсь к своим ощущениям. – Ты в курсе всех деталей, я не скрываю от тебя ни своих приключений, ни своих чувств, чтобы ты мог повлиять на происходящее, если вдруг сочтёшь нужным.

– Ещё…

– Играться – Софт, трахаться – Хард! – с улыбкой закатываю глаза.

– Я поражён.

Делаю величественный поклон головой.

– А теперь о безопасности и общей стратегии… Ты устала?

– Часа два я ещё в бою! Во что поиграем, хищник?

– В психоаналитика.

– Ну, давай… – вздыхаю я. – Мазохист.

БОНУС 2 – АССОЦИАТИВНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В ПОДСОЗНАТЕЛЬНОЕ.

– Для начала я хотел бы обозначить несколько тенденций, которые не классифицирую пока, как заболевания. Но считаю, что стоит работать над этим дальше.

– Замечательно. Я слушаю.

– Очень хотелось бы верить, что я сейчас пополню твой словарный запас, но верится в это слабо.

– Таки попробуй.

– В целом налицо мозаичное расстройство личности с цикличным обострением. Что симптомы, а что диагнозы – пока неясно, но отметить можно следующие тенденции: аутизм, социопатия, деперсонализация и расщепление личности, автоматизмы, парафрения, культурная геттоизация, параноидальный психоз. Сексуальные извращения пока опустим.

– Добавь игроманию и нарколепсию. Сексуальные ты опустил, но я бы не стала игнорировать эксгибиционизм и парафилию. Для общей клинической картины.

– Парафилия?

– Я возбуждаюсь от неестественных вещей, не связанных напрямую с сексом.

– Например?

– Опасность, азарт, сложные игровые ситуации… Много всякого.

– Эксгибиционизм…

– Ну да…

– В какой форме он возник?

– Долгое время мама пыталась навязать мне стыд за обнажённость. Я не понимала, почему обнажённое тело – это плохо или стыдно.

– Ты не испытывала стыд?

– Только уязвимость и множество эмоций окружающих. Очень разных. Мне было интересно. Мне казалось, что обнажение – это инструмент изучения окружающих. Мне и сейчас так кажется. Но в детстве… В какой-то момент маму взбесило моё нежелание перенять её стыд, и меня начали лупить за то, что я не испытываю стеснение, обнажаясь тогда, когда хочу. Внутренний конфликт реализовался в навязчивый кошмар. Меня преследовал сон, где я оказывалась абсолютно голой среди толпы незнакомых людей. И я начинала испытывать ту эмоцию, что транслировала мама. Она мне не нравилась. Этот сон меня выматывал. И я решила его победить.

– Как?

– Я разделась и пошла на улицу.

– Что? Сколько тебе было?

– Шесть.

– Чёрт… – крутит он ручку. – Очень жаль, что я игнорировал периодизацию детской психиатрии. Шесть… Шесть… Ты осознанно пошла раздетой на улицу в шесть?

– Да. Это была терапия. Я решила так вылечить себя от этого сна. Периодизация тебе сейчас никак не поможет, потому что у меня было опережение психологическим возрастом физиологического. В шесть я была уже очень взрослым ребёнком. Исправь, если я ошибаюсь, но обычно аналитический отдел мозга, который отвечает и за абстрактные формы мышления, начинает полноценно функционировать к девяти, так?

– Так.

– У меня, как у аутиста, он работал с самого начала.

– Я не уверен насчёт аутизма.

– Почему?

– Аутисты не выпускают своих переживаний, не налаживают контакт с окружающими людьми, путают фантазии с реальностью. Дефекты когнитивного развития и поведенческих норм.

– И что не так? – прищуриваюсь я.

– Они аутсайдеры. Ты – наоборот.

– У меня фазированное обострение синдрома.

– Так не бывает.

– Тогда я родила новую форму аутизма.

– Нет… – недоверчиво качает он головой. – Ты устанавливаешь социальные контакты.

– Со своими фантазиями. Как обычный аутист. Просто я надеваю эти образы на людей и позволяю моим фантазиям интегрироваться с реальностью.

– Стоп! Ты эмоциональна.

– Это фазированно. Бывают эпизоды, когда я замыкаюсь и выпадаю.

– Аутизм не проявляется фазами.

– Тогда я родила новую его форму. Моя энцефалограмма, как у аутиста.

– А чем они, по-твоему, отличаются?

– В бодрствовании слишком активна мозговая деятельность отделов, ответственных за сновидения. А в фазе сновидения активны волны, характерные для бодрствования.

– Детка, никто в науке таких закономерностей не проводил!

– Я провела.

Встряхивается.

– Опустим пока аутизм.

– Окей. К аналитическим способностям и моей обнажёнке… Всё время анализировала, сколько себя помню. Абстрагировала свои выводы в тезисы. Обобщала. А помню я себя с десяти месяцев.

– Удалось? Твоё прилюдное обнажение купировало навязчивые сны?

– Удалось.

– Тебя наказали?

– Меня наказали, но это был последний раз, когда меня наказали за это.

– Потому, что ты больше так не делала?

– Потому, что я сказала, что буду выходить каждый раз голой, если меня будут за это наказывать, и что мне понравилось. На следующий день я, как и обещала, вышла опять. После этого у мамы была истерика, так как моя спина и задница были располосованы ремнём. И окружающие увидели меня не только голой, но и избитой.

– Ты делала это намеренно! Дрессировала их.

– Конечно. Родители меня бесили своими слабостями и невозможностью относиться к происходящему открыто. И я бесновалась. Страх и боль были уже разделены. Поэтому я могла пережить свои наказания отстранённо.

– Что было дальше?

– Мама замолчала про стыд, и я прекратила делать так.

– Но тебе реально понравилось обнажаться?

– Да, мне реально понравилось. Я наелась эмоций.

– Откуда ты взяла этот инструмент работы над собой?

– Когда мне было два, я чётко ощущала под своей кроватью некое существо. Существо нехорошее, с низкими вибрациями. Дух, домовой… Не знаю. Когда я засыпала, он визуализировался в нечто похожее на клоуна из «Оно». Это я уже сейчас могу сказать. Тогда он был для меня просто паукообразным клоуном. Короче, он доводил меня до ужаса. И в какой-то момент я устала его бояться. Взяла подушку и пошла ночью спать к нему под кровать. На несколько минут ужас усилился до панической атаки, но я не позволила себе сбежать и расслабилась, пытаясь отдаться тому, что чувствую. В какой-то момент интенсивность эмоций зашкалила, и они сошли на «нет». Я была очень близко к нему. Но ничего нового не происходило. За этим ужасом, что я испытывала, не стояло ничего. Это могло означать только одно – он не может причинить мне никакого вреда, кроме как вызывать этот ужас. Мне показалось это глупым, и я уснула под кроватью. После этого он исчез.

– Без комментариев, – хмурится Олег. – Абстрагироваться от переживаний и сделать вывод? В два? Это невозможно.

– Может, два с половиной…

– Дальше. Игромания?

– Я стараюсь это контролировать. Но не могу остановиться, когда расклад кажется мне очень азартным. Мне сносит башню от красивой игры, я её продолжаю в ущерб себе. Это в масштабной форме. В мелкой… Я могу на несколько суток пропасть за новой игрой. Когда западаю, я не ем и не сплю практически. Не осознаю, что происходит вокруг, испытываю выраженную агрессию и раздражение, если кто-то пытается меня прервать. Как только я полностью выкупаю алгоритмы игры, торможу сама.

– Да, это игромания.

– Я и говорю.

– Нарколепсия?

– Тут неоднозначно. Я пока не могу определиться, к чему отнести: к автоматизмам или нарколепсии. У меня часто повторяющийся сонный паралич в сочетании с паническими атаками.

– Ого…

– Да. Я зависаю между сном и явью, моё тело полностью отключено, а сознание включено. Наваливается состояние дикого ужаса и беспомощности. Я умираю от ужаса, не в силах пошевелиться.

– Длительно?

– Самый длительный минут сорок.

– Хм… Такая длительность не описана в медицине. Обычно минута-две.

– Я знаю.

– Как часто?

– Дело в том, что если я не вымотана и засыпаю спокойно, а не отрубаюсь, это происходит без потери сознания. Я вхожу в сон без отключения сознания. Осознанно. И я всегда знаю, что сплю. Мои сны управляемы. Но на этапе погружения всегда возникает эта штука. Всегда. Обычно она длится секунды три. Но иногда я длительно застреваю. И ко мне присоединяются какие-то ДРУГИЕ. Не знаю… Нижние сущности, мёртвые сущности… Короче, мои вибрации резко понижаются, и я начинаю выплёскивать энергию, испытывая паническую атаку. Они жрут! И иногда могут держать меня очень долго. «Синдром ведьмы».

– Женя, то, о чём ты говоришь сейчас, это не истероидность случайно?

– Чтобы придать себе значимости?

– Да. Я очень прошу тебя быть со мной максимально реалистичной.

– Нет. Это реально со мной происходит. И пару раз ты был свидетелем этого, когда я не справилась, и меня утащили в те нижние частоты. В астральном теле. Ты веришь в астральные путешествия?

– Не знаю. Не определился.

– Я могу тебя научить…

– Стоп. Не уходим в иррациональное. Я бы отнёс это к параноидальному психозу. Как симптом.

– Ну, пусть тогда так, – вздыхаю я. – Врачи такие врачи!

– Насчёт парафрении… Твоих автоматизмов, одержимости.

– Это уже пройденный этап, и мы вроде как определились, что это было на фоне гормонального всплеска.

– Теперь я в этом не уверен. Окей. Я бы хотел предложить тебе сегодня ассоциативное путешествие, – он берёт в пальцы ручку и задумчиво покручивает.

– Давай.

– Между строк у тебя везде идёт тема саморазрушения.

– «Самосовершенствование – онанизм. Саморазрушение – вот, что действительно важно!» – улыбаюсь ему.

Короткая улыбка в ответ, и на секунду он сбивается со своей волны. Хмурится:

– Женя… Веди себя адекватно происходящему.

– Как скажете, доктор.

– Закрывай глаза… расслабься… отпусти своё сознание… посмотри картинки вместе со мной… Мы отправляемся в путешествие… Пять… четыре… три… два… один… ноль… Смотри образы: собака… дом… берёза… велосипед… портрет… Чей?

– Женщины.

– Кто она тебе?

– Я не знаю… Мы похожи. Она мёртвая. А глаза живые.

– Дальше… Дорога… Куда она ведёт?

– В лес.

– Зачем тебе туда?

– Отдохнуть.

– Ты устала?

– Девочка устала.

– Кто эта девочка?

– Я.

– Иди туда. Какой этот лес?

– Живой. Наблюдает.

– Иди глубже. Что видишь?

– Озеро.

– Какое оно?

– Тёмная неподвижная гладь.

– Дальше…

– Вхожу…

– Зачем?

– Тонуть не страшно…

– Ты хочешь утонуть?

– Я уже тонула.

– Что там?

– Там? Дом… покой… безмятежность… дар забвения…

– Это смерть?

– Да.

– Выходи из воды. Женя… Женя, ты меня слышишь?

– Да.

– Выходи. Что чувствуешь?

– Ветер.

– Это хорошо?

– Хорошо… Можно летать.

– Куда ты летишь?

– Повыше.

– Зачем?

– Дольше падать.

– Ты любишь падать?

– Да. И разбиваться.

– Ты делаешь это во снах?

– Всегда.

– Тропинка… Вернись на тропинку… Впереди дом. Какой он?

– Ветхий… уютный… Ведьмин дом.

– Заходи. Что видишь?

– Зеркало.

– Подойди к нему. Посмотрись в него.

Вздрагиваю.

– Что видишь?

– Всё.

– Кого видишь?

– Впереди девочка.

– Сколько ей лет?

– Ей? Одиннадцать…

– Ты видишь кого-то ещё?

– Вижу…

Открываю глаза, делая вдох поглубже.

– Жень? – наклоняется, всматриваясь в мои глаза.

– Ты веришь в реинкарнацию, доктор?

– У тебя просто очень живая фантазия, и ты не можешь адекватно отделять её от реальности.

– Как скажешь.

Его рука ложится мне на лоб. Закрываю глаза.

– Ты можешь вспомнить, кого ты видела в зеркале?

– Я видела себя.

– Девочкой?

– И девочкой тоже.

– Почему ей было одиннадцать?

– Ты хочешь мою интерпретацию?

– Да.

– Потому что в одиннадцать с ней случился Кандинского-Клерамбо, и она перестала быть только девочкой. Произошло расщепление, появились другие личности… А девочка осталась девочкой. И она во мне в том возрасте застряла. Это если говорить на твоём языке.

– А если на твоём?

– А если на моём, то я вспомнила свои инкарнации. Обрывочно. Не через события, а именно как состояния сознания. И я смещаюсь по своим личностям. Потому что ТОТ, кто переделал меня, научил меня смещать свои состояния. Кастанеда называет это движением точки сборки. Как и у твоего пациента, она не зафиксирована жёстко, и почти всегда я могу этим управлять. Но в моменты стресса или усталости я часто скатываюсь в свою «девочку».

– Женечка, а в какой больнице я могу найти твою детскую карту? Где все эти обследования?

– В краевой, в архиве. Но я вырвала там несколько порочащих мою адекватность страниц.

– Мхм… – отмечает он себе что-то. – Так… Медикаментозное лечение было?

– Оно было прописано. Я имитировала, что лечусь.

– Ты не пила таблетки?

– Нет.

– Вас не проверяли?

– Не слишком дотошно.

– Что такое Самбандха?

– М?

– Ты сказала это слово на прошлом сеансе.

– Я не знаю. Давай погуглим.

– Я уже погуглил. Мне интересно, почему ты сказал это слово и откуда его взяла.

– Я не знаю. Быть может, в прошлой жизни я знала его.

– Же-ня…

– Иногда в смещённых состояниях мне приходят слова из других языков.

– Ты наверняка где-то это прочитала, а потом забыла. В состоянии гипноза слово всплыло.

– Пусть будет так, – вздыхаю я. – А теперь, доктор, можно, моя «девочка» немного поспит, если Вы не планируете воспользоваться её благосклонностью? Мне вставать в шесть.

– Не планирую. Засыпай, я посижу с тобой.

– Хочешь поймать мою паническую атаку?

– Может быть…

– Не получится. Моя зарядка на нуле. Жрать с меня нечего.

Отрубаюсь.

Глава 10 – Перебор (часть 3)

Костя недовольно разглядывает моё лицо, удерживая за подбородок.

– Ты спала вообще? – цокает он недовольно. – Выглядишь ужасно!

– Ну, спасибо тебе, Томилин! – лениво огрызаюсь. – Вообще-то, всё как просил. В твою долбанную «красоту» я почти вхожу.

– Ты как себя чувствуешь?

– Жесть… – вздыхаю я. – Не представляю, как пойду! Меня трясёт от слабости…

Стащив с тумбочки зелёное яблоко, он всовывает мне в руки.

– Ты как из Бухенвальда, бл*ть… О скулы порезаться можно!

– Твоими молитвами! – со стоном впиваюсь в яблоко и проглатываю, почти не жуя. Вкусно!!!

– Больше никаких экспериментов с весом. Диета – не твоё.

Пока я с благоговением уплетаю яблоко, Костя разводит на палитре грим. Всю ночь тонула в лекциях, формулах и спать хочется жутко.

– Ты порисуй, а я посплю, – закидываю голову на спинку кресла.

– Ночью поспишь… – делает он мне лимфодренажный массаж лица.

– Не посплю… – сегодня приедет Олег, и мне хотелось бы провести эту ночь как-нибудь поинтереснее.

– Ладно, спи, – машет он на меня рукой. – Только не двигайся.

Через некоторое время Костя будит меня, заставляя смотреть то вниз, то вверх, дорисовывая глаза.

– Красотка! – отправляет мне воздушный поцелуй. – Только давай глаза сосудосуживающими закапаем? Белки красные…

Я вяло киваю, наверное, впервые забывая посмотреть на очередной Костин шедевр. От усталости покачивает. Моргая, пытаюсь избавиться от ощущения песка под веками. Иду в примерочную. Туплю страшно. И уже пятнадцать минут не могу отыскать стойку с вешалками, где написано моё имя. Лиля подкатывает её ко мне и всовывает в руки пакет с обувью. Благо, всего три пары.

Главное – запомнить «что под что»…

Впереди ад под названием генеральная репетиция. Руки и ноги слушаются с трудом, а мне предстоит раз тридцать переодеваться, так как одним прогоном Ожников не удовлетворится, а у меня восемь моделей. Платья вечерние, тяжёлые.

Скинув кроссовки, я надеваю первые туфли и платье. Теперь оно мне великовато, но Анж быстренько прихватывает пару мест стежками, усаживая его по фигуре.

Музыка, свет, поехали…

Походка от бедра, взгляд в зал, спину прямо… чётко в ритм. Это на автомате. За кулисами перехватывают знакомые руки Лили или Анжелы и нетерпеливо крутят, что-то стягивая и что-то снова натягивая. Это тоже всё на автомате, не включая мозги. Мозги уже спят, а у меня ещё двадцать не разобранных страниц…

В перерыве я присаживаюсь к стене, пытаясь составить знакомые слова из уже скачущих незнакомых букв.

Стук каблуков.

– Как ты, детка?

Её ласковые руки на моём лице, и, не отрывая глаз от листов с лекциями, я целую красивые пальчики Крис.

– Рейс Олега задерживают. Лёша тебя сегодня заберёт. Мне нужно будет уехать ненадолго в конце.

Я киваю…

«В огромном числе случаев при попытке построить модель какого-либо объекта либо невозможно прямо указать фундаментальные законы или вариационные принципы, которым он подчиняется, либо, с точки зрения наших сегодняшних знаний, вообще нет уверенности в существовании подобных законов, допускающих математическую формулировку…»

Всё понятно, но что конкретно… Выдыхаю и перечитываю ещё, наверное, раза четыре. Смысл не улавливается.

– Бегом, бегом… – кто-то из девочек тянет меня за руку.

Уже? Я же только села! Открываю глаза и понимаю, что вырубилась.

В голове шум… Ноги не держат…

Но знакомая музыка толкает вперёд, и я иду…

Походка от бедра, взгляд в зал, спину прямо… Чётко в ритм…

Надеюсь, что чётко!

Платья-туфли, туфли-платья…

Походка от бедра, взгляд в зал, спину прямо… Чётко в ритм…

«Пусть mi – общая масса i-й ступени, lambda*mi – соответствующая структурная масса, mp – масса полезной нагрузки. Величины и скорость истечения газов одинаковы для всех ступеней. Возьмём для определённости число ступеней n = 3. Начальная масса такой ракеты равна m0=mp+m1+m2+m3. Рассмотрим момент, когда израсходовано всё топливо первой ступени, и масса ракеты равна величине…»

Это я ещё иду, уже читаю или снова уснула?

По-моему, я перебарщиваю с прилежностью! К чёрту ваши «ступени»!

Распечатки летят в ведро для бумаг, я закрываю глаза и чувствую, как чьи-то щедрые пальцы всовывают в мои губы кусочек шоколада.

Чёрного.

Терпеть не могу чёрный!

Боже… Как вкусно!

Голова превращается в колокол, а знакомая музыка в набат.

Выстрелите мне в голову, добрые люди!

Встаю…

– Ты как себя чувствуешь?

Ожников.

– О*уительно! – истерически посмеиваюсь.

– Тебя рубит. Ты чего ночью делала?

Закатываю глаза, тут же их захлопывая. Отвечать лень – меня рубит!

Впихивает мне в руки свою кружку с кофе.

Гадость же страшная – очень крепкий и без сахара. Но для меня сейчас и это просто спасение. Хотя ведь накроет через час ещё сильнее после кофеина. Но через час мне уже будет по барабану. Там банкет, как-нибудь слиняю!

– Очнись! – легонько встряхивает меня за плечи.

Киваю…

Глоток…

Фу… Выпиваю залпом, как лекарство, и морщусь от горечи, возвращая кружку Сане.

Через минуту накрывает тахикардией, но легче почему-то не становится… Пить хочется жутко. Лучше бы выпила воды, чем этот дурацкий кофе!

Ладно… Ад так ад! Я готова. Что там у нас по плану?!

Музыка, платье, туфли, походка от бедра, взгляд в зал, спину прямо… Чётко в ритм…

Теперь всё по-другому. Свет рампы бьёт в глаза, заставляя кружиться мою и так невменяемую голову. Фотовспышки… Много… Нужно улыбаться, и я улыбаюсь…

Надеюсь, то, что выдают мои губы, похоже на улыбку.

Не пытаясь сосредотачиваться, отдаю всё на волю кинестетической памяти – моё тело лучше помнит, куда идти, где замирать и как крутиться… Моя задача – удержать это тело в вертикальном состоянии.

Кулисы, Лиля, та самая «красота».

Ну что ж, надеюсь, ты того стоило…

Я зло смотрю на ненавистное мне платье.

Пока Костя поправляет на лету макияж, Лиля требовательно тянет за шнуровку сзади:

– Выдохни.

Подчиняюсь.

– Ещё…

Окей!

– Не вдыхай!

Грудную клетку стягивает до боли, и я так и не дышу…

– Всё! – радостно делает шаг назад Лиля.

– Что – всё? – пищу я. – Как дышать?!

– Потерпи. Вернёшься – я немножко расслаблю шнуровку!

Вдохнуть невозможно, и мои плечи на каждую попытку ходят вверх-вниз. Голова кружится уже непонятно, от чего. Жутко хочется пить, но на сцену шагает Ленка, и я понимаю, что практически опаздываю на свой выход. Моё платье финальное, и девочки все уже на сцене в ожидании, пока я проплыву мимо них и завершу показ.

И я плыву, расправляя спину и не дыша. Поворот на конечной точке подиума, пауза – вспышки, вспышки, вспышки. Ещё одна смена позиции – и я иду, подхватив под руку автора коллекции, останавливаясь с ним в центре подиума.

Аплодисменты!

Конечно, ему.

Но мне уже кажется, что моей выносливости!

Делаю ещё круг по сцене, мы все уходим за кулисы, где я ищу глазами Лилю, чтобы она хоть немного расшнуровала меня.

– Девочки! – хлопает в ладони Анж, привлекая внимание щебечущих девчонок. – Все вниз! Там фотографы, нужно попозировать.

– Анжела! – ловлю её. – Спаси! Шнуровка…

– Женечка! Двадцать минут фотосъёмки, и я тебя расшнурую!

Все вы так говорите…

Иду…

Улыбаясь, выдаю по очереди классическую серию поз, и когда ажиотаж немного спадает, начинаю искать глазами хоть кого-нибудь, кто может меня спасти.

Дайте мне подышать, попить и поспать!

Пить хочется невообразимо, и я перехватываю за локоть официанта и стягиваю с подноса бокал с шампанским.

– А водички нет? – жалобно спрашиваю у него.

Он с улыбкой отрицательно качает головой.

И я выпиваю эту кислятину, чтобы хоть немного унять горящее горло. Хотя понимаю, что алкоголь обезводит ещё сильнее. Но хочется, чтобы во рту было мокро.

– Какая встреча…

Голос знакомый, но неприятный.

Разворачиваюсь – передо мной тот самый, от которого когда-то Олег очень просил держаться подальше, и я собираюсь. Отвернувшись от него, иду в сторону Кристины, которая о чём-то разговаривает с незнакомыми людьми.

– Ничего не получится… – его пальцы сжимают до боли мою руку, и он практически силой вынуждает меня сделать шаг к столику с напитками, где стоит несколько мужчин из его свиты. – Я же предупреждал тебя, что всегда получаю те вещи, которые хочу.

Бесит.

Но Олег просил. И я ему обещала, вообще-то.

– Красивая… вещь… – ухмыляется он, протягивая руку к моему лицу. Я отстраняюсь.

Окружающие нас мужчины начинают услужливо и сально улыбаться.

Моя осторожность, видимо, давно уснула, а дерзость не очень.

– Я не против побыть вещью, – обвожу их взглядом. – Но только в коллекции достойного мужчины. Так как таких в этой славной компании не наблюдаю, спешу откланяться.

Изобразив реверанс, я разворачиваюсь и смываюсь на поиски наших, но как назло вижу только исчезающую в дверях открытую спину Крис. И краем сознания вспоминаю, как она предупреждала, что уедет.

Ожников летает, пытаясь параллельно руководить процессом и отстреливаться за Крис, общаясь с различными «нужными» людьми. Его вечер закончится не скоро.

В толпе мелькает Костя, и я спешу к нему. Затащив меня в свой номер, он быстренько расслабляет корсет, и я облегчённо дышу, с вожделением разглядывая стоящую там двуспальную кровать. Но если сейчас тут усну, то Лёхе придётся очень долго меня искать…

Быстро уточнив у Томилина, во сколько он собирается свалить домой, решаю, что если Демченко не появится в ближайшие полчаса, уеду с Костей.

Обречённо вздохнув, я возвращаюсь в банкетный зал, собираясь что-нибудь наконец съесть. Но зависнув над фуршетным столом, тут же отказываюсь от этой идеи. Тошнит даже от одного запаха. Шагнув в сторону, я чувствую на себе недоброжелательный взгляд и поднимаю глаза.

Лора…

Закусив губу, она протягивает мне ключи от номера.

– Алексей тебя ждёт там.

Чего?… Голова кружится.

Странно. Но анализировать сил нет. На автомате беру протянутые ключи. На брелоке цифра двадцать два. Иду на второй этаж. С чего бы это ему ждать меня в номере? Почему он не на фуршете? Почему ключи? Почему у Лоры?…

Разве у нас были номера в этом крыле?

Мои мозги уже тоже спят.

Поднимаю глаза – двадцать два. Дёргаю дверь, захожу внутрь.

Темно…

Странно…

Страшно!

Ощущение опасности накрывает с головой, как только я чувствую, что не одна здесь. Дёргаюсь обратно к двери, но меня перехватывают за руку. Щёлкает ночник.

– Подожди за дверью, – приказывает своему охраннику тот самый, которого просил опасаться Олег. – Никого не выпускать и не впускать.

Отпустив мою руку, охранник выходит, прикрыв за собой дверь.

Вот это я попала… – оцениваю перспективу и идущие от него агрессивно-похотливые эмоции.

– Меня зовут Виктор, – он сидит, вальяжно развалившись в кресле. – Если ты будешь послушной, то я отпущу тебя быстро и хорошо заплачу.

– Я не проститутка.

– Все вы проститутки… – закатывает он глаза. – Дело только в цене. Ты себя переоцениваешь. Но я заплачу столько, сколько заработаешь.

– Да пошёл ты, Виктор… – немного сдаю я эмоционально.

– Ты плохо понимаешь своё положение… – ухмыляется он. – Выбор у тебя печальный. Либо ты сейчас обслужишь меня, сделав вид, что тебе по кайфу, либо тебя по-быстрому увезут за город, и ты обслужишь там полк страждущих. После чего тебя благополучно закопают, быть может, даже не удосужившись предварительно придушить. Если только не затрахают до смерти перед этим. После нашей первой встречи мне показалось, что ты неглупая девочка. Выбор же очевиден. Нет?

Господи… Как я устала…