Читать книгу: «Сумка с биеннале», страница 2

Today I will shine

Мы ехали с Марией из Харькова в Белгород. Там очень приятная пешеходная граница между Украиной и Россией. На такси до границы, пешком минут 15, маленькая очередь, а может, совсем не будет, опять пробежка-прогулка, и на втором такси до вокзала в Белгороде. В Харькове на вокзале Мария, дама в возрасте, бодрая и с красивыми волосами, попросила подержать для нее место: мы первыми пришли к пустой пока что маршрутке до границы. На ее белой футболке переливалась надпись: Today I will shine.

Мария пошла к водилам и сказала, что ужасно спешит, поэтому ехать надо уже, но водители пропустили ее слова мимо ушей:

– Места займут, и поедем, – отвечали они.

Мы тронулись минут через двадцать. В пути мы говорили про Одессу. Мария рассказала, что сын ее знакомых с девушкой переехал из Харькова в Одессу:

– Очень хороший мальчик-врач. Родители продали его квартиру в Харькове и на эти деньги купили ему квартиру в Одессе. Но что-то не складывается с девушкой, хотели пожениться, а теперь в Одессе все разваливается или развалилось.

– А почему? В чем дело? – спросила я.

– Она девочка из Киева, ей нравятся новые порядки. Он тоже совсем молодой, но у них родня в России, и вот стали ссориться из-за политики. Похоже, свадьбы не будет! Как жалко.

– Обычная история, люди меняются в других городах, – отвечала я, – может, к лучшему? Так ведь бывает?

– Все бывает, – ответила Мария, – может, найдет новую невесту. Глядишь, лучше прежней!

Так мы беседовали, не напрягаясь. У меня была масса времени до поезда. А Мария, наоборот, все повторяла, что она спешит, потому что должна сегодня же вернуться обратно в Харьков, на Украину. Надо успеть.

Два раза за день перейти через границу. Интересное дело. Обычно у пограничников мозг закипает, если они видят отметку «туда» с сегодняшней датой, когда им уже нужно поставить штамп «сюда». Лица их вытягиваются, они чешут репу под фуражкой и спрашивают:

– Вы что, сегодня въехали?

Хотя там стоит число – сегодня. Если въехали вчера – это их не удивляет. А «сегодня» вызывает некий, как говорят подростки, «разрыв шаблона». Но Мария почему-то не боялась вызвать подозрение. Почему?

Солнышко сияло над полем с желтыми подсолнухами. Мария уютно молчала рядом. Мелькали поля, деревушки, столбы с рекламой. Я стала думать: «Наверное, Мария – не просто Мария. Скорее всего она драгдилер, раз ей надо вернуться сегодня, и она все время об этом помнит».

Летя с ветерком в машине под палящим украинским солнцем, я почувствовала себя героиней фильма Тарантино, едущей рядом с душевной дамой-драгдилером. От этой мысли мне сделалось хорошо, как бывает, когда начинаешь смотреть фильм про Америку. Действие разворачивается, быстро увлекая зрителя. Она-то драгдилер. А мне-то – в любом случае ничего. Я же просто еду рядом, будто фильм смотрю.

На границе Мария убежала вперед, но перед пропускным пунктом мы снова встретились: у пограничников случилась пересменка.

– Ты знаешь английский? – спросила меня Мария, когда мы вместе с группой других пешеходов нашли место в теньке у шлагбаума.

– Знаю, – ответила я.

– Можешь перевести, что у меня написано? Я не все слова понимаю. Тут вроде бы «Сегодня я собираюсь»… а дальше что?

– Классный текст! «Сегодня я буду светить». Это слово «шайн» часто употребляется со словом «солнце». The sun is shining!

– Какая хорошая надпись! – заулыбалась Мария.

– Я сразу перевела, как только вас увидела.

Мы перешли через границу и снова побежали. На российской стороне Мария догнала меня, и оказалось, что она как раз вмещается четвертым пассажиром в «Волгу», которая готова стартовать в Белгород. Мы опять сидели вместе, и тут я решилась спросить:

– Мария, какая у вас профессия?

– Я инженер, но давно не работаю.

– Почему же вы так торопитесь в Белгород? Я думала, вы – курьер.

– Что ты! Куда в мои годы?! Еду в Россию за пенсией, а потом возвращаюсь домой, в село под Харьковом.

По дороге Мария несколько раз наотрез отказалась от заездов в аэропорт и еще куда-то, как предлагал таксист. Ей надо без проволочек оказаться на месте. Она попрощалась у вокзальной площади, и снова я увидела убегающую Марию.

Опять я подумала: вот было одно государство. И никакой границы. А теперь государства два, флаг и деньги разные. Люди лет двадцати пяти – тридцати иначе как две отдельные страны эти два огромных пространства не воспринимают. Люди постарше по-прежнему удивляются. А некоторые даже умудряются получать пенсию в соседней стране. Может быть, даже в двух этих странах Мария получает две – не думаю, что большие – пенсии. Вот же чудеса.

Выходит, что фильм я смотрю не про наркотики. Хотя наркотики тоже едут через все границы. Но про них ни слова, это совсем другой фильм.

Кувалда утром

Утром я замерзла и надела свитер. Кошка Кувалда тоже замерзла и залезла ко мне под одеяло. Скользнула, гладкая, как змея, и прижалась к ноге. И тут же стала выбираться, царапаясь и расталкивая одеяла: услышала, как в шкафу завопил ее спиногрыз. Помчалась к нему:

– Что случилось, сынок?

– Мама, я есть хочу. Что на завтрак?

«Что на завтрак? Что на завтрак?» – заметалась Кувалда.

– Вот тебе все мои восемь сисек, только не пищи!

Котенок схватил лапами и зубами конец молокопровода, уперся носом и лбом в материнский белый волосатый живот и начал громко на весь дом:

– Чаф-чаф! Чаф! Чаф! Чааааф!

Разбудили меня окончательно. «Вот и с людьми так же, – подумала я. – Кстати, а что на завтрак? Сейчас проснется народ и начнет требовать. Мне так легко не отделаться, как кошке Кувалде».

Еще раз про бороду

Меня спросили:

– Какая функция у бороды?

Я ответила:

– Борода только для красоты. С бородой мужчина напоминает собаку. А женщины любят животных!

Бритые яйца

Думаю, смешное обладает собственной ценностью, даже если смысла в нем маловато или даже вовсе нет. А если оно очень смешное, то ценно вдвойне, и стоит его записать.

Эти два эпизода мне рассказал один веселый художник. Он мастер рассказывать байки, помнит кучу неприличных анекдотов, я слушаю его, хохочу, и начинает казаться, что жизнь не такая уж тяжелая штука. Даже зимой.

Итак, две маленькие были – былинки – с физиологическими подробностями. Обе неприличные.

Однажды веселый художник посмотрел фильм про секс. В нем несколько парней готовят друга к свиданию и агитируют его побрить яйца. Свидание в полном разгаре. Главный герой говорит девушке: вообще-то у меня очень маленький сексуальный опыт… Она удивляется: как такое может быть?! Ведь у тебя бритые яйца!

– Получается, авторы намекают: девушкам нравятся бритые яйца, и надо зрителям тоже их побрить. В целом тупость, конечно, – говорит веселый художник.

– Тебе фильм-то понравился? – спрашиваю я.

– Нет, не понравился. Но яйца я побрил.

Однажды веселый художник пошел на нудистский пляж. И увидел там старика и его жену. У обоих лобки были совсем седые, а волосы на лобках длинные-предлинные. У обоих. Вздыхает:

– Вот так я сходил на нудистский! Это ли я хотел увидеть?

Старик на трассе

Иногда услышишь замечательную историю и сразу хочешь ее записать. Правда, не хватает каких-то подробностей, тогда просишь того, кто рассказал, еще раз повторить. Тут оказывается, что подробности не вписываются в тот образ, который уже возник в голове. Поэтому сначала опишу мой пастельный образ, а потом уточню подробности.

Эту историю мне рассказала Галя, очень крупная одесская поэтесса. Еще она пишет прозу, которую я страшно люблю, и ужасно жалко, что Галя не сбацала хоть какой-то, пусть бы даже плохой роман. Потому что даже плохой Галин роман был бы и тонким, и сладким, и мокрым, одним словом, таким, как я люблю. В тот день разговор пошел о похотливых стариках, ну такая уж выдалась тема. Галя закричала: «О, я знаю такого!»

И рассказала историю.

Жил-был старенький тоненький такой полупрозрачный старичок, и было ему 90 лет. Вдовец. Жил в квартире со своими родственниками. Дом стоял недалеко от начала некой трассы. Я давно уже слышу, что есть такая секс-магистраль в Одессе, по которой мчатся большие машины, а в них сидят промасленные, грубые дальнобойщики, а у начала этой трассы стоят специальные дальнобойные путаны. И вот многоэтажка, начало дороги и старичок, который изо дня в день наблюдает из окна за душераздирающими моментами жизни человечества: вот едет дальнобойщик один. А вот уже не один. И уже не едет. И дедушка понимает, что ему нужно срочно спуститься и принять участие в пламенных страстях.

Сказано – сделано! Нет, этот победный клич я прокричала слишком рано. Старик оказаться внизу не может: его не пускают. Дети каким-то образом прознали, что старик хочет выйти на путь порока и сойтись с дальнобойной профессионалкой. Старик сидит взаперти! Ужасно страдает.

Однажды я пересказывала эту историю очень воспитанному приятелю и остановилась в этом месте. Я сказала: «Они не отпускают его…», – дальше стушевалась. Мой товарищ, который говорит на пластичном и чистом русском языке, нашелся и добавил: «Они не отпускают его потрахаться! Дети не отпускают своего прародителя! А ведь он создал их своим трахом! Несправедливо».

И вот одним прекрасным вечером полупрозрачный и в то же время наполненный оптимизмом старичок сбежал через балкон. А дальше по крыше и покосившейся пристройке. Он жил на втором этаже. Быстро добрался до трассы, нашел путану на свой вкус и тут же в кустах соединился с ней. Он вернулся победителем на свой второй этаж. И в доказательство подвига показал невестке мандавошь, которой наградила его трасса. Награды бывают разными, в тот день награда была такой.

Я очень люблю эту историю, потому что в ней речь идет о победе чувства над разумом. И еще об освобождении и успехе!

Потом я встретила Галю и попросила рассказать мне подробности. Галя сказала: «Учти, что он герой войны и всегда носил колодки орденов. Он умер в 87, а это случилось за год до смерти. Почти как Лев Толстой!»

(Точно! Льва Толстого нам не хватало для полноты букета. И вот он здесь!)

Потом Галя сказала, что жил он на седьмом этаже. Он бежал не через балкон, а через дверь, когда родственники потеряли бдительность. «Он был тучный, представительный мужчина с авантюристическим характером. В молодости считался замечательным красавцем».

Так что соврала я не очень сильно. Этот тучный, тот прозрачный. Реальному 86, придуманному 90. Этот через дверь, тот через балкон и бегом на трассу. Конечно, в жизни все было вообще иначе. Совсем по-другому. Но литература тем и отличается от жизни, что тут и там по-разному.

Моя бомжиха, или Ладонь

У меня есть знакомая бомжиха на Шаболовке. Она как-то попросила у меня денег, я дала. Вдруг у меня образовался целый карман мелочи, ну, я зачерпнула и высыпала ей на ладонь. А настроение препоганое и ничего не получается, ничего не складывается.

Прихожу домой и вижу: письма прислали, работу предложили, уже пора куда-то бежать, нестись, звонить, включать и выключать, придумывать. А значит, происходит то, о чем я мечтала. Ради чего я здесь. Завертелось!

Ночью иду по Шаболовке. Бомжиха моя на лавочке, бычок докуривает в задумчивости. Маленький красный огонек. Наблюдаю за огоньком, откручиваю назад и понимаю, что на этом месте, когда мы встретились, ситуация переломилась. Отсыпала Матрене монет – и стало срастаться. Возвращаюсь к ней. Сигаретка догорела, сидит понуро. Я говорю: «Вот держи, не болей». А она мне в тон тихо на выдохе: «Спасибо».

И снова встречаю ее – сидит в новом пальто розовом. Ну, или не в новом, но в стираном, ярком.

– Может, и не бомжиха она вовсе? – думаю я.

И тут Матрена моя запускает ногти глубоко в прическу надо лбом и начинает яростно скрести. Заедают, видно.

– Нет уж… бомжиха она…

Прохожу. Домой иду.

А сейчас ливень. Где моя бомжиха?

Мане и Моне

Однажды Фотограф Оксана расхваливала своих друзей. Она говорила (а если быть совсем точной, она писала на ФБ), что друзья ее замечательные, добрые, отзывчивые, красивые люди. И еще – они легко отличают Моне от Мане.

Когда я прочла эту фразу, по мне проскочил электрический заряд. Его траектория была такой: из глаз в мозг, по позвоночнику и вылетел в самый хвост.

Я подумала: ну да, теоретически это возможно.

И вспомнила, что я ведь была на выставке Моне, видела большие полотна с заболоченными прудами и лилиями. Очень давно в Германии. И на выставку Мане тоже ходила! Устроили выставку в самой Венеции во дворце Дожей. Там я рассматривала голую Олимпию с черными служанкой и кошкой. Привезли во дворец и мальчика в ливрее, играющего на флейте. Причем «Флейтист» был на плакате выставки, а плакаты эти, как водится в любезной нам Венеции, висели кругом: на всех стенах, на остановках моторных трамвайчиков вапоретто, на самих вапоретто, а самые гигантские Флейтисты красовались на стенах венецианских дворцов. Тут я вывела свою формулу: МАльчик с флейтой – это МАне. Почему МАне – потому что МАльчик с флейтой, а с ним еще куча другого народа – среди которых Олимпия и ребята из «Завтрака на траве». Потому что Мане любил рисовать людей! А когда болотца, кувшинки и пестрые цветочки – это Моне. Помню, я смотрела еще фильм, где старенький художник Клод Моне в какой-то оранжерее рисует прудик. Париж в разное время суток – это тоже он. А людей там очень мало или совсем нет.

Этим разделением я осталась довольна и поняла, что вполне могу считать себя культурным другом Фотографа Оксаны.

Не тут-то было! Намедни я (Лягушка-Путешественница) поехала в Польшу в город Познань, где есть большой художественный музей. Среди всех картин на почетном месте обнаружилась картина с очень красивым зеленым, салатовым и голубым морем. Живописное, импрессионистское полотно – одно из лучших в собрании. Кто-то из настоящих знатоков тут бы и прикололся: уточнил, кто автор – Мане или Моне. Определил бы, уточнил и запомнил. Ну а я? Я люблю и того и другого. Оба художника прекрасны, известны в равной степени, жили в одно время и были хорошими товарищами. И оба рисовали море. В этот момент – когда можно было сосредоточиться, чтобы доискаться до истины, – я очень спешила, нужно было уезжать. Я сбежала по лестнице в сувенирную лавку и купила несколько открыток, в том числе открытку с морем. Мне выдали красивый белый конверт, я сложила в него мои открытки и помчалась в Одессу на автобусах и поездах. В пути я подписала несколько открыток, но открытка с зеленым морем осталась нетронутой. В Одессе я зашла на почту и отправила открытки адресатам.

Тут случилось неожиданное. Открытка с морским пейзажем исчезла. «Наверное, я оставила ее на почте, надо заехать и спросить» – решила я.

На следующий день снова еду на почту, качусь на велосипеде и репетирую. Сейчас я скажу так: «Вчера покупала у вас марки и где-то забыла конверт, а в нем морской пейзаж Моне». И вдруг почтальон в моем сознании – худосочная и неприятная дама – подмигивает зловеще и спрашивает: «Так там у вас был пейзаж Моне или Мане?» Ужаснее вопроса я не могу себе представить! Я чуть с велосипеда не свалилось, потому что резко уменьшилась, я превратилась в школьницу, которую после короткой беседы не приняли в лекторий Пушкинского музея, в самый престижный кружок времен СССР!!!

Кое-как восстановив взрослые размеры, я вошла на почту. Спрашиваю про конверт. А его никто нигде не видел. И никто меня не мучает, спрашивая, кто автор полотна.

Интересно, что конверт с морем так и пропал, сквозь землю провалился. Зато я нашла путеводитель по музею – красочную раскладушку – и в нем картину размером с марочку с зеленым морем. Называется «Пляж в Пурвилле» и написал ее, конечно, Моне. Хоть они оба писали море, все же МОре – это больше МОне. Еще Моне – это река Сена и болотце в цветочках.

Сыроежка и мясоедка

Читая ваше письмо, с великой нежностью и горечью вспомнил Италию – с нежностью потому, что только теперь понял я, как она вошла мне в сердце, а с горечью по той простой причине, что когда-то теперь еще раз доберешься до вас.

Из письма Бунина Горькому

И под гору мчится в тележке Петров.

Хармс

А если попадаешь в Рим, то сразу к твоему списку стран можно прибавить еще одну: Ватикан. И вот стран уже не 24, а 25. Галя путешествовала много и все же ловила себя на мысли, что города где-то живут, шумят, ждут ее. Время идет, а она не едет. На свете есть много прекрасных городов со своей архитектурой, много островов с единственной в своем роде природой, о которых она ничего не знает. Узнает ли? Она точно не успеет попасть во все страны, если будет двигаться с обычной для нее скоростью: одна или две новых страны в год. Но одна или две новых страны в год – это роскошно по нынешним временам! Она уезжает и сейчас слишком часто (так считают ее приятели и семья). Многие из них вообще никуда не ездят, не заботятся о количестве стран и не печалятся о черепахах на Галапагосских островах. (Вот черепахи по-настоящему далеко! От любой страны Латинской Америки до Галапагосов лететь несколько часов над океаном. А Галя не добралась еще ни до одной из латиноамериканских стран. Даже в Америке не была. Вот жалость! Вот позор!) Но интересно, что черепахи совершенно не расстроятся, если Галя к ним не приедет. А что же делать ей? Ответ очевиден: ехать в Рим. Она ведь и в Риме еще не была.

Галя начинает планировать путешествие за полгода, в мае она берет отпуск на работе – в библиотеке. Прощается с мамой, маленькой старушкой, которая то охает и ругает дочь, что не сидится ей на месте, то восхищается и хвалит за смелость. Старушка маленькая, но предпринимательница большая: сдает квартиру в центре. Только благодаря маме сорокалетняя Галя может путешествовать. Мама сама не ездит, боится самолетов, но за дочь на самом деле рада.

Работа. Мама. Наверное, все? Ну, есть еще человек, про которого Галя никому не рассказывает.

Все, начиная с Гете, утверждают, что Рим разочаровать не может. И вот наша путешественница с небольшим чемоданом приземлилась в итальянской столице, доехала на автобусе в город и уже бродит среди каменных домов в районе вокзала Термини. Ищет гостиницу. Обычно она быстро находит адрес, а тут попала в бермудский треугольник. Улица есть, дома нет. Карта в телефоне сообщает, что Галя пришла. Местные показывают: где-то здесь! Но где дом? Она останавливается около крана с водой, которая мощной струей шпарит на мостовую. «Рим первый город, в котором провели водопровод», – прилетает откуда-то энциклопедическая мысль. Она выпивает пару глотков. Похоже, кран открыт круглые сутки, и днем и ночью вода хлещет на мостовую! Отличная вкусная вода. Тут она замечает двух людей с рюкзаками, которые подходят к подъезду в глубине переулка. Может быть, там? В тот момент, когда Галя бросается к двум туристам, с другой стороны к ним устремляется толстенький смуглый человек.

– Вы в отель? – спрашивает он тех двоих весело, – тогда со мной!

– И я с вами! – кричит Галя.

– И вы со мной!

Парень забирает Галин чемодан, вся группа вталкивается в лифт:

– Мы на нелегальном положении: если повесим вывеску, тут же придет инспектор. Ах, ты из Украины! У меня были оттуда подружки. Все такие милые! – тараторит толстячок с приятным акцентом. – Тамара! Татьяна! Сковородка!

– Сковородка-то почему?! – ахает Галя. – А ты откуда?

– Бангладеш.

На входе в гостиницу их встречают еще несколько веселых смуглых парней. Один придвигает Гале блюдечко с леденцами:

– У нас самая плохая гостиница в Риме, поэтому мы угощаем гостей конфетками.

– Не бывает самых плохих гостиниц, – отвечает она, – мне очень нравится ваш дом. И лифт отличный. Старомодный. Я в детстве на таких ездила. Я не собираюсь проводить много времени в гостинице. Положу вещи и пойду смотреть Рим.

В крошечном номере нет шкафа для одежды. Галя вешает куртку на крючок, чемодан запихивает под кровать. Комната темная, окно узкое. Из окна она видит стену противоположного дома, огромную простыню, колышущююся в воздухе, и другой дом с облупившейся стеной. Только где-то высоко сияет кусочек голубого неба.

Еще у нее есть микроскопическая кухня, а там чайник и холодильник. Пол во всей большой – настоящей итальянской – квартире из белого мрамора.

В руке у Гали целая связка ключей: сегодня она жительница древней столицы. Ключ от комнаты. Ключ от двери квартиры. Ключ от двери внизу. Галя выходит из большой квартиры, запирает дверь. Пол в подъезде тоже мраморный, наверху тяжелая люстра. Перила из темного дерева, а ручка на двери в соседнюю квартиру – это ангел с крылышками.

– Здравствуй, Италия! – говорит Галя, сбегая по ступенькам. – Раз. Два. Три. Рим!

Рим не разочаровывает. Можно не составлять маршрут прогулки – красота вокруг. Пройдя пару кварталов, Галя наталкивается на неожиданное: грузовик с грохочущей рок-командой, манифестанты с лозунгами: «Рим не продается!», «Рим уже продан». И тут Галя попадает в желтое облако дыма.

– Ого! – удивляется она, – сейчас я отравлюсь газом, попаду в больницу, и так закончится мой первый день в Риме. Не может быть!

Опытная путешественница Галя рванула вверх по лестнице, оставив демонстрацию позади. «Рим – город на семи холмах» – вылетела откуда-то вики-фраза. «А с Римом – Москва, Киев и Лиссабон». На одном из пролетов лестницы Галя замечает пару соотечественников. Они смотрят на демонстрацию, шумящую внизу.

– Чего они хотят? Чем недовольны? Такая красота вокруг, – говорит девушка.

– Сумасшедшие, да и только, – отвечает парень.

Галя улыбается им, уносясь дальше вверх. В первый римский денек ей тоже кажется безумием протестовать, когда в ярко-голубом небе сияет солнце, когда вот там на углу, как удивительный торт, виднеется круглый кусочек знаменитой церкви. Около церкви к ней подходит индус. На его руке висят яркие платки:

– Только потому, что мне нечего есть, я продаю эти платки. Купите!

Галя выбирает самый яркий и обматывает вокруг шеи.

В церкви народ толпится около скульптуры.

– Вот это да! – восхищается Галя, – Моисей Микеланджело, он есть во всех учебниках по скульптуре. Спокойно сидит и ждет меня. Моисей с рожками. Вот так дела!

Галя везде ходит пешком и, когда добирается до Колизея, ей хочется упасть среди руин и полчаса полежать на газоне. Но она берет себя в руки и фотографируется на фоне Колизея в новом разноцветом шарфе.

Галя возвращается в гостиницу, прихрамывая: в ноге покалывает. Еще бы. Шесть часов проходить пешком. Зато какой красотой она наполнилась сегодня. Одни пинии чего стоят!

Как писал детский поэт Тимофеевский:

«Вот хвойное растение пиния.

Не ель и не сосна.

Забей…»

Галя засыпает без сил, а ночью просыпается, наполненная восторгом. Восторг вызывает простая мысль: «Я в Риме». Она вспоминает про баночку варенья из фиников, которую купила вечером. «Финиковое варенье – такого я еще не пробовала». В три часа ночи на микроскопической кухне с белым мраморным полом Галя пьет чай с вареньем, ее никто и ничто не тревожит.

День второй

Вокзал Термини находится на одной площади с несколькими музеями. Во второй день своего Рима Галя идет в ближайший – Термы Диоклетиана. В Одессе, рассказывая про древние бани, Галя хохочет: из-за руин. В Риме, как ни в одном другом городе, много руин. Руины под открытым небом содержатся в образцовом порядке. Их усердно реставрируют, чтобы они не раскрошились и не превратились в труху. А в этом музее обломки решили оставить как есть. Во дворце с арками полно древних экспонатов. Галя натыкается на некую емкость, напоминающую ванну для купания младенцев. Ванна на высоком постаменте – на уровне глаз зрителя восемь ангелочков-путти. Галя замечает, что у путти отбиты не только все крылышки, но большая часть ручек и ножек, только их животы и крепкие кудрявые головы приделаны крепко. Композиция из резвящихся – наверное, играющих в салочки – безногих, безруких и бескрылых ангелов. Рядом скульптурная группа: человек и собака. У человека отбита одна рука и одна нога, а у собаки все четыре ноги и хвост. Осталось только мускулистое тело, прилипшее к боку хозяина, и полная решимости морда на мускулистой длинной шее. Компания инвалидов.

– Ходить в музеи я больше не буду, – решает Галя, – тут каждая улица как музей с церквями и фонтанами.

Фонтан! Галя очень хочет увидеть Треви, знаменитый фонтан из фильма «Сладкая жизнь». Он оказывается первым разочарованием ее Рима: вокруг барочного фонтана миллион туристов. Вся площадь забита людьми. Все фотографируются на фоне Треви! Почему-то Галя была уверена, что про фонтан Треви знает только она. В крайнем случае, ее там встретит парочка красавцев – Мастроянни и Анита Экберг.

Намного больше ей понравился фонтан Пчел на площади Барберини. Построенный, чтобы поить лошадей, он казался на сто лет старше фонтана Треви. Галя любила пчел. Правда, любовь ее имела практический интерес: она любила мед и пчел как существ, способных – очень способных – его производить.

Днем она оказывается в Ватикане. Теперь знаменитая путешественница Галя может похвастать списком стран из 25 пунктов. Около часа она проводит в очереди, чтобы войти в храм Петра. А в конце своей прогулки покупает на почте открытку с Папой Римским, марку Ватикана и бело-желтую ручку «Почта Ватикана». Галя отправляет бодрый привет своей маме, благодарит за поездку в Рим. Ручку, универсальный и полезный презент, Галя купила в подарок. Из самого Ватикана! Ручку она подарит одному приятелю. Тому, про которого она никому не рассказывает.

У Гали довольно странные отношения с мужчинами. Она считает, что романтический этап общения с мужчинами пройден. Страница закрыта, и она не влюбится больше. Она уже была замужем. Одиннадцать лет. Галя помнит те время, когда они с бывшим супругом вместе жарили блины на двух маленьких сковородках. Она поджаривала блин с одной стороны. Он – с другой. Они приглашали друзей на блины и показывали семейное шоу. Они даже ходили в гости со своими сковородками. Кормили тетушек, бабушек, друзей и подруг. «Где ты нашла такого мужчину?» – спрашивали подруги с придыханием.

Потом все развалилось: обиды и ревность разъели чувство. Несколько последних лет Галя наблюдала, как корчится, погибая, ее такая крепкая, как казалось, любовь.

Они развелись, как развелось большинство друзей. Все, что начиналось радостно, закончилось бесславно. Теперь она не ищет поддержки в мужчинах и гонит от себя даже самые маленькие, зачаточные иллюзии. Любовь – из главных иллюзий. Без нее пусто, но спокойно.

И все же про одного человека Галя разрешает себе думать с нежностью. Это Макс, тот самый засекреченный от мамы и друзей мистер Х. «Нежность! Этого достаточно», – говорит себе Галя. Ручка из Ватикана – подарок для него.

Гале сорок лет. Максу тридцать два. История в стиле романов Франсуазы Саган. Взрослая дама и ее красивый бойфренд. С первой их встречи прошло почти два года. Тем вечером после предновогоднего междусобойчика в библиотеке с домашним вином и печенюшками Галя зарулила в клуб. Скоро она обнаружила себя в компании приятеля, с которым они принялись обсуждать не только литературные новинки, но и окружающих мужчин.

Они сидели с приятелем на высоких стульях в клубе. Перед каждым был большой, как аквариум, фужер красного вина. В глаза светили лампы, лица отражались в зеркалах. Сидели и крутили головами во все стороны… Макс возник у входа в ярко-желтой куртке. Длинные светлые волосы. Высокий, широкоплечий, большой нос, яркие губы, симметричное лицо. Галя заметила его, задохнулась и закричала:

– Боже! Кто! Кто это? Что за иностранец?

Приятель поглядел на Макса.

– Я его знаю.

– Оживший Дюрер! – воскликнула Галя.

– Сейчас я тебя познакомлю с этим Дюрером, – сказал приятель.

Похожий на иностранца и на автопортрет Дюрера Макс Петров возвращался тем вечером из бассейна и заглянул в клуб рядом с домом. Там его поджидала судьба в образе Галины. Макс остановился рядом с ней у барной стойки, и тут же ее рука скользнула под его одежду. Галина рука поползла вверх по его спине:

– У тебя очень, очень красивый свитер, – проговорила она.

Втроем они пересели за длинный стол. Вдвоем сыграли партию в шахматы. Потом Макс улегся на лавочку так, что его голова оказалась на Галиных коленях, она легко склонилась к Максу и поцеловала его в губы. Поцелуй был нежный, смелый, теплый, долгий, объемный, поцелуй того сорта, который требует немедленного продолжения. Тест и химический анализ. Результат анализа показал, что их телам есть что сказать друг другу.

Видя, как развиваются события, старый товарищ заказал себе коньяк, потом еще коньяк. Похоже, той ночью у него были виды на Галину. Когда они с Максом решили станцевать, старый приятель с покрасневшими глазами разбил их пару и стал требовать ехать куда-то вместе с ним. Но им уже не хотелось быть втроем. Тем вечером они ушли из клуба вместе. К нему домой через два квартала.

После той вечеринки в клубе они успели разойтись и снова собраться вместе. Они разбежались, когда Макс «нашел свою любовь», но любовь испарилась, и следующей зимой они снова стали встречаться с Галей. Она не скрывала ни своего возраста, ни разочарования в браке.

Прощаясь перед путешествием в Рим, Макс сообщил ей, что планирует найти «настоящую девушку».

– Желательно до 25, – добавил Макс.

– Такую молодую! Почему? – удивилась Галя.

– После двадцати пяти девушки начинают стремительно портиться, – ухмыльнулся Макс.

– А как же я? – спросила Галя, – почему тогда я?

– Ты путешествуешь! – сказал Макс, – тебе это как-то удается.

Это был очень странный ответ. Галя крутила его в голове так и эдак. В итоге от фразы отделилась последняя часть и превратилась в нечто похожее на мантру:

«Мне это удается».

«Мне удается».

Собрав чемодан, Галя получила новую великолепную формулу:

«Мне все удается!»

Вот и отлично. Спасибо, Макс.

Он хочет найти настоящую любовь, пусть ищет. Она не против. Он хочет пройти через это испытание, пусть испытает себя.

В тот день она долго шла по течению реки и обратно. Зашла в крепость и попала в сильный дождь. Мокрые здания, дороги, люди с зонтами – все это сделало вечный город еще удивительней и ярче. Она вернулась к себе на четвертый этаж в мокром платье, залезла под душ, согрелась и быстро уснула на ровном удобном матрасе в своей микро комнате.

День третий

Галя оптимистка, она считает, что, если какое-то из мест Земли понравится ей по-настоящему, она обязательно вернется. Это раз. Нелепо расстраиваться из-за Рима, ведь известно, что «все дороги ведут в Рим». Это два.

У Гали есть и третий повод не грустить из-за Рима: вечером она сядет в поезд, который отвезет ее в Венецию. Она уже была там и вот возвращается через несколько лет.

Поезд уходит вечером, но прямо в полдень в гостинице чек-аут, пора выселяться. Ох уж этот чек-аут! Галина тащит чемодан к выходу. Для багажа таких вот путешественников – кто уже выселился, но еще не уехал, – существует специальная чемоданная комната. По дороге Галя подсчитывает свои впечатления, и оказывается, что программа по осмотру Рима выполнена. Колизей – да. Фонтан – да. Ватикан без музеев – да. Но и два музея – по соседству и в крепости – осмотрены. Крепость Сан Анжелико – есть! Река – тоже! И даже ливень с грозой и теплыми потоками удалось пережить. Галя – энергичная и талантливая путешественница. Безусловно! Но. Куда сегодня?