Читать книгу: «Птичка-невеличка», страница 2
– Саша, ужин готов! – безысходно провыла мама.
Я указательным пальцем провела по плитке, вырисовывая слово "SOS".
На столе лежал стакан кефира и пачка овсяного печенья.
– Кушай, пожалуйста!
Замерев, я сидела на стуле, уткнувшись глазами в цветную скатерть, считала цветочки.
– Ешь.
С каждым разом голос становился твёрже и увереннее, чувствовалось, как Молох просыпался. «Двадцать четыре тюльпана». Я не поднимала голову, но взгляд, который сверлил мой мозг, мысленно скидывал кожу, затем ярыми движениями пилил черепную коробку и наконец доходил до извилин, где сновали черви. Комками, уперевшись друг в друга, они кусали каждый нерв, их чавканье отголосками долетало до среднего уха. Тысячи безногих поедали мой рассудок.
– Быстро ешь.
«Тридцать один тюльпан». Посмотрела на пальцы – все ноготки обгрызены, кожа кое-где искусана, а на пластины ногтей прилепилась засохшая кровь. Кисти рук все в порезах.
«Немедленно жри!» – мама пихнула стакан прямо под нос, как последней свинье корыто.
«Тридцать пять тюльпанов».
Весь кефир оказался на моей голове. С волос стекала вязкая молочная жидкость, саму чашку женщина швырнула на пол.
«Сорок один тюльпан», – я досчитала до конца и впервые посмотрела на маму. Капилляр на ее левом глазу лопнул, и склера наполнилась кровью. Синяки под глазами выдывали не первую бессонную ночь, морщинки стали четче, родинки наоборот сгладились. По виду, ей дашь не меньше пятидесяти, хотя паспорт не даст соврать. Она смотрела на дочь отчужденно, устало и безысходно, по щеке пробежала слеза, взгляд говорил: «Ты убиваешь меня».
Продолжение следует…
Янелузер
Каждый день я ем арбузную жвачку и приклеиваю ее к дверям школьного туалета, а на полуразбитой плитке выписываю ручкой: «Географичка – дура».
Я – не лузер!
В моем шкафу одежда пост-гранжа вперемешку с софтом, нечто вроде дачного стиля и неглянцевые 90-е, весь плейлист набит песнями «нулевых», и вместо МР-3 плеера – кассета с проигрывателем.
Я – не лузер!
Состою в музыкальной группе «Ashes our days», отращиваю длинные волосы, а на переменах я играю на виртуальной гитаре.
Я – не лузер!
На День рождения я никого не жду. Крыша десятиэтажного здания открывает вид на заброшенный хлебозавод. Поднявшись по прогнившей лестнице, сяду на парапет и задую свечку с мыслью: «Хочу не быть лузером!..»
Бал
– Мадемуазель Дювонт, не откажите мне в удовольствии танцевать с Вами вальс? – кавалер изящно поклонился даме и подал правую руку.
– Хорошо, – девушка положила свою ладонь, облаченную в белоснежную, как первый декабрьский снег, перчатку на ладонь спутника. После непродолжительного ангажемента пара поспешно переместилась в противоположную часть зала. В панорамных окнах, выходящих в окружающий дворец парк, мелькают высаженные в ряд померанцевые деревья, искусственные пруды и мраморные фонтаны. В глазах молодой баронессы, словно в капельках родниковой воды, отражается всё великолепие ассамблеи. Сотни гостей задорно выплясывают гавот. Девицы в лиловых, бирюзовых, серебристых и малиновых платьях, украшенных драгоценными камнями и редкостными цветами, с шелковыми веерами, ритмично пляшут. Их партнёры во фраках либо в строгих костюмах, на которые прикреплены яркие бутоньерки. Беспечная улыбка красуется на лицах танцоров, сердце ушло в пятки, а глаза сияют от мимолетной влюблённости.
Музыка стала утихать. Перерыв закончился. Оркестр приготовился исполнять новую мелодию. Маркиз учтиво поклонился партнёрше. Мгновение – и десятки пар принялись грациозно вальсировать в самом романтическом танце. Он держит свою руку на талии её декольтированного персикового наряда, она – на его плече. В головах обоих звучит: "Раз-два-три. Раз-два-три". Госпожа Дювонт парящими движениями кружит по залу, не отводя взгляда от ухажёра. Отражения в настенных зеркалах непрерывно меняются: на смену одним силуэтам приходят другие. Сейчас наша пара "порхает" под золотой люстрой, выполненной в древнегреческом стиле, через секунду – у хрустального камина и у портретов обитателей дворца.
