Читать книгу: «Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты», страница 13

ЧАСТЬ 3. ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.

(Книга Бытия 3:22-24)

ГЛАВА 1. НИЧЕЙНАЯ ЗЕМЛЯ

Я дышал запахом ушедшего дождя и смешанного леса. Глаза жмурились от яркого солнца, которое выглядывало из-за ветвей березы. Теплые лучи скользили по лицу. Было тепло, но не жарко. Стояло раннее лето северных широт. На пришедшее тепло лес отозвался своим голосом: в жужжании пчел, шелесте листьев, журчанье ручья. А еще лес был наполнен голосам птиц. Городской житель не распознает их по пению: соловей? скворец? или, может, трясогузка? Разве что кукушку я смог узнать по ее голосу.

– Кукушка-кукушка, сколько лет мне жить? – спросил я.

Птица услышала мой вопрос и замолчала. Тут же из глубины леса пробилась ритмичная деревянная дробь дятла, и я начал слушать его концерт. Такт птица держала лучше метронома. Ей подыгрывал кузнечик с другой стороны, за моей спиной. Где-то там, где играл миниатюрный скрипач, должна стоять деревня. В этой деревне был детский лагерь, в котором я когда-то провел школьное лето. После третьего, четвертого класса? Я не мог вспомнить.

Но я помнил тот день. Тогда светило такое же яркое солнце. И так же пели птицы. И так же журчала вода. Только я был не один – мы пришли к ручью всем отрядом. Вода вгрызлась в землю, оставив в ней неглубокие шрамы. Ручей стекал вдоль тропинки, которая круто уходила в холм. Ближе к его вершине из земли било три источника, сливаясь в один поток. Расстояние между ключами составляло буквально метра два, но вкус у воды был совершенно разный. Один источник – сладкий, второй – кислый, третий – соленый. В детстве это поразило меня: воды била из одного холма, в одном месте, так как же у нее мог быть разный вкус? Эта ребячья загадка вынырнула из глубины памяти и вновь стала раззадоривать меня. Я даже стал сомневаться в своих воспоминаниях: не обманывают ли они меня? Может, источников никогда не было, и они всего лишь образ детских фантазий? Я должен был убедиться, что они действительно существуют.

Поднявшись с травы на ноги, я пошел по тропинке наверх. Даже не пошел, по-детски побежал. С азартом, огоньком в глазах! Разве что не вприпрыжку. Во взрослой жизни так не бегают, потому что взрослых не удивить простыми вещами. Так бегать могут только дети. Но как бы быстро ты в детстве ни двигался, дорога все равно кажется долгой. Минуты кажутся часами, часы – днями, а дни – неделями. Взрослые так не живут, потому что взрослые не успевают жить. Так чувствовать время могут только дети.

Я завернул за высокий куст и увидел их: три святых источника. Они по-прежнему были на месте. Самый дальний обнесли деревянным забором, а вода в нем стала мутной. Настолько мутной, что ее даже пить не хотелось. Но два других ключа, бивших из земли, оставались чистыми. В одном из них сидела оса, и я посчитал, что это был сладкий источник. Я наклонился к нему, и насекомое, потревоженное непрошенным гостем, недовольно зажужжало, сделало круг над моей головой, а затем тактично удалилось в лес.

Я наклонился на колени, не боясь замарать штаны, и зачерпнул сложенными в лодочку ладошками воду. Я сделал глоток – кончик языка почувствовал сладость.

Не задерживаясь ни на секунду, я вскочил на ноги и, сделав три шага, опустился на колени у второго источника. Я наклонился к воде и начал пить воду губами. Кисло. Не так, чтобы сводило челюсть, но достаточно, чтобы сощурились глаза. Я вспомнил детское стихотворение про лимоны. И хотя лимоны были совсем ни при чем, губы растянулись в беззаботной детской улыбке. Так улыбается ребенок, когда делает важные открытия в незнакомом мире.

Я хотел испробовать воду в третьем источнике. С азартом я подскочил к нему. Но когда глаза вновь увидели мутную молочно-белую воду, весь мой задор улетучился.

– Когда-то эту воду можно было пить, но человек испортил ее, – услышал я голос над собой.

Я поднял голову и увидел молодого парня. Одет он был крайне своеобразно. По его внешнему виду можно было предположить, что он был ролевиком или реконструктором: ну кому еще придет в голову надеть доспех римского легионера периода поздней империи? Черно-кучерявые волосы и смуглая кожа удачно дополняли образ незнакомца.

Сделав вид, что так и должно быть, я перевел взгляд на деревянный короб, возведенный вокруг соленого источника, и спросил;

– Думаешь, если сломать эту конструкцию, вода вновь станет чистой?

– Не все можно исправить. Дело не в грязи – от грязи можно очиститься. Соль стала пресной. Как вернуть ей силу?

Я развел руками. Если соленый источник перестал быть соленым, то это, конечно, жаль. И ко всему прочему, я не мог это проверить! Пить грязную воду я не собирался.

– Идем! Здесь нам больше нечего делать, – сказал легионер.

Я повернул голову и понял, что он смотрит на меня. Если парень обращался ко мне, то это было очень странно. Я начал вращать туловищем и головой, чтобы убедиться, что, кроме нас, никого здесь нет. Никого и не было. Осознав, что легионер обращался ко мне, я настороженно спросил:

– Куда идем? Мы разве знакомы?

– Ты умер. Ты помнишь?

Разряд прошел сквозь все тело: он кончиков конечностей до самого сердца. Забыл. Мое тело лежит в снегу, залитое кровью. Железные выстрелы остановили мое дыхание. Скорая уже должна была выехать за мной. Значит, место, в котором я нахожусь, – это сон? Значит, это сон? Нет, легионер ведь сказал, что я умер. Тогда где я? В Лабиринте? Не похоже. Или я все еще на земле? Я читал, что душа после смерти первые три дня бродит по знакомым местам, пока не встретит своего ангела-хранителя, который проведет ее до ворот рая. Или демона, который заберет душу с собой в Ад. Но кем был тот, кто меня встретил? Я спросил прямо:

– Я вспомнил. Но кто ты? Ангел? Демон?

– Ни тот, ни другой. Ты просил моей помощи, и я пришел к тебе.

Этот ответ мог показаться странным, но я почти сразу понял, о чем идет речь. Этот легионер – святой Меркурий, которому я молился утром в церкви. Если бы не римские доспехи, я бы и не догадался. Только вот эта встреча вызвала во мне двойственные чувства. Я был рад, что на том, уже этом, свете меня кто-то встретил. Кто-то хороший. Но я совсем не планировал умирать. Я только собрался начать жить: уехать из своего душного города, окунуться в теплое море свободы. А тут смерть. Она была сейчас совсем некстати.

– И что же ты мне не помог? – возмутился я.

– Ты открыл врата Ада. Пожертвовал другом. Заключил договор с нечестивцами. А потом забежал на мгновение в храм со словами: «Отче! Я согрешил против неба и пред тобою. Каюсь! Теперь исправь мои ошибки. Сам. Вместо меня». Думал тем сбежать от будущего гнева? Что же: бесследно пройдет покаяние того, кто малыми слезами хочет омыть великие скверны и беззакония. Сотвори достойный плод покаяния, и Господь помилует тебя.

Меркурий говорил спокойно, без лишней эмоциональности. Он не отчитывал и не возмущался, а скорее наставлял. Но я видел в его словах жуткую несправедливость:

– Что же вы не остановили меня, когда я все это делал?

– А зачем ты это все делал? – Меркурий свел брови и наклонил голову набок, ожидая моего ответа.

Он у меня был:

– Потому что я человек. Обычный человек. Не святой. И мне была нужна помощь. Но я не получил ее от вас! Где вы были, когда была мне нужна помощь?!

– Я здесь, – ответил Меркурий.

– И зачем ты здесь? Пришел проводить меня в Ад? Я уже мертв. Чем ты теперь можешь мне помочь?!

Слезы стали наворачиваться на глазах. Я запрокинул голову и сжал веки, пытаясь удержать капли, но их было не остановить. Обида. Все, что я чувствовал, – это непрощающая обида. Некоторое время мы молча стояли, слушая мой постыдный плач, который я никак не мог унять. Неожиданно раздался торжественный голос Меркурия, который говорил так, будто читает проповедь:

– С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка.

Я смотрел на легионера удивленным взглядом, пытаясь сообразить, что он этим хотел сказать. Слезы перестали наворачиваться на глазах, и, судя по тому, что Меркурий молчал, этого он и добивался. Я поднял руки ладонями вверх, стараясь сформулировать вопрос: «Что дальше?» Но почему-то такая простая фраза все никак не могла родиться на моем языке. Меркурий сначала ждал моего вопроса, но затем вздохнул и произнес:

– Идем со мной.

Не дожидаясь ответа, легионер зашагал широким выверенным шагом вверх по тропе. Я побоялся остаться после смерти один. Не то чтобы смерть была такой уж ужасной, как ее обычно представляют. Но растерянность и беспокойство о том, что делать дальше, убеждали меня быть рядом с тем, кто уже испробовал смерть. Меня раздражали бесполезные нравоучения ханжи, который до этого отказал в помощи, но, может, сейчас он реабилитируется за свое бездействие? С этими мыслями я поспешил за Меркурием.

Мы поднимались по тропе к вершине холма, который становился все круче и круче. В какой-то момент пришлось цепляться руками за корни деревьев, пронизывающих склон, чтобы продолжать идти вверх. На этом затяжном подъеме я почувствовал, как ноги стало жечь усталостью. Они наполнились чем-то тяжелым, как будто вся кровь моего тела скопилась в икрах. Каждый шаг был болезненным. Я смотрел на Меркурия, ожидая, что он предложит привал, но куда там! Легионер, не замечая тяжести своих доспехов, бегом полз наверх.

– Еще долго? – крикнул я в спину проводнику.

– Как дойдем, ты поймешь! – услышал я ответ.

Если бы я знал, сколько нам еще идти, было бы легче. Я удивлялся, как небольшой холм успел превратиться в настоящую гору, и совсем не понимал, сколько наше восхождение может еще продолжаться. Несколько минут, часов, дней?

– Может, немного отдохнем? – крикнул я.

– Дойдем до вершины, отдохнем.

Я выругался про себя. Может, для профессионального вояки такой марш-бросок был привычным делом, но для программиста, который всю жизнь провел, сидя в мягком кресле, этот горный кросс был издевательством над телом. Если бы я был уверен, что Меркурий не уйдет без меня, я бы прилег на одном из выступов, заставив его остановить свой подъем. Но я не был в этом уверен.

Сжав зубы, я продолжил восхождение. Какое же я испытал облегчение, что всего через сотню шагов мы оказались на вершине холма. Это место поразило меня настолько, что я забыл про усталость. Огромное ровное поле, усеянное множеством клинков, воткнутых в землю. Ни одного дерева, ни единого камня. Только зеленая, насыщенная цветом невысокая трава, по которой волнами гулял ветер. И стальные мечи, будто кресты на погосте, простирались до горизонта. Мне было не жарко и не холодно, скорее прохладно, чем тепло. Ветер не сносил с ног и не поднимал пыль с земли, хотя я чувствовал всю его мощь; он был подобен потоку морских волн, уволакивающих за собой. Он подхватывал облака и гнал их с огромной скоростью, такой, какой на земле я никогда и не видел. Тучи затмевали и открывали небесный свет по несколько раз в мгновение, играя лучами с бескрайним полем, то погружая клинки в тени, то ослепляя блеском отраженного света. В небе не горело солнце, но было светло как днем.

Я присмотрелся к мечам: все они были очень разными. Одни будто сошли со страниц рыцарских романов – длинные, тяжелые, с огромными гардами. Другие были подобны королевским рапирам, отделанные золотом и драгоценными камнями. Третьи больше похожи на длинные ножи разбойников, чем на оружие благородного воинства. Четвертые покрылись слоем ржавчины и были уже ни на что не годны.

Это место не было похоже ни на Рай, ни на Ад. Оно не было и Лабиринтом. Напротив, это Поле было полной его противоположностью. Огромное, не зажатое стенами пространство не имело ничего общего с тесными извилистыми коридорами. Здесь легкие наполнял свежий ветер свободы, а не чахлый воздух подземелья. Поле было наполнено мной, как будто мы стали частью друг друга. Это чувство ни на что не похоже, но оно прекрасно.

– Где мы? – спросил я.

– Здесь люди меняют свои мечи на орала. С этого момента больше не нужно бороться. Можно пожинать плоды, которые посеял. Хочешь увидеть свой урожай? – прозвучал встречный вопрос.

Он мне не понравился. У меня не было урожая. У меня в жизни не было ничего. Не считать же за жизнь колесо между пустой комнатой в квартире и такой же пустой комнатой на работе? Один и тот же день, который длился вечно. День, из которого я так и не смог вырваться. Когда свобода была так близка, стальные выстрелы лишили меня последнего, что у меня было, – самой жизни. Помощь, о которой я молил, так и не пришла. К чему теперь было задавать этот вопрос?

– Возьми меч, – ворвался в мысли Меркурий.

Я обвел глазами вокруг, а затем извлек из земли клинок рядом с собой. Это был простой рыцарский меч без каких-либо излишеств. Я сделал пару ленивых махов оружием и обнаружил, что меч оказался гораздо легче, чем я всегда думал о таком оружии. Им, пожалуй, можно было сражаться несколько часов без усталости. Когда я перестал рассматривать клинок и перевел взгляд на Меркурия, он выхватил из ножен спату, римский кавалерийский меч, и принял боевую стойку. Я продолжал стоять, как стоял, не понимая, что этими телодвижениями хотел сказать проводник.

– Чего же ты стоишь? Бейся! – воскликнул Легионер.

Мои губы скривились в некоем подобии улыбки. Это было несерьезно – я не мог соперничать в рукопашном бою с обученным войной ветераном. А главное – зачем? Зачем мне было с ним драться? Это было абсолютно лишено смысла.

Меркурий, поняв, что я не собираюсь ничего делать, сделал шаг вперед и со всей силы ударил по моим ногам широкой стороной меча. Падение. Рычащая боль в ногах. Я схватился за икры. Сжатыми губами я спросил:

– Зачем все это?

Легионер ходил передо мной из стороны в сторону. Услышав мой вопрос, он, не сбавляя хода, наставил меч на меня, после чего ответил:

– Сейчас не нужно ничего говорить. Просто дерись.

Фразу он закончил движением левой руки, показывающей, чтобы я поднимался с земли. Я посчитал, что этот бой был каким-то испытанием, которое нужно пройти, прежде чем двигаться дальше. Я эту идею воспринял с энтузиазмом и поспешил встать на ноги. Теперь мы оба стояли в боевых стойках, друг напротив друга. Я приготовился к рывку. Выпад. Удар наискось. Кисть почувствовала, как клинок столкнулся с чем-то мощным: Меркурий парировал атаку. Я повторил удар. Со злостью. Без какой-либо идеи. Там, где я ожидал почувствовать сопротивление, оказалась пустота. Легионер увернулся. Сократил дистанцию. Я не успевал. Я сделал замах, но моя грудь почувствовал руку соперника. Она толкала меня вперед, на выставленную подножку. Еще одно падение.

Я вскочил на ноги, чтобы продолжить бой, но легионер не шел на контакт. Он все время был на расстоянии шага от меня. И эта дистанция не сокращалась. Я хотел ее сократить, хотя это было жутко делать. Когда видишь перед собой остро наточенный клинок, приближаться к нему нет никакого желания. Но ведь как-то же нужно драться. Я атаковал – легионер парировал. Я атаковал – легионер уворачивался. Снова атаковал – легионер бил широкой стороной меча по мягким частям моего тела. Чтобы дотянуться до противника, я пошел вперед, невзирая ни на что. Это была безрассудная атака. Она натолкнулась на встречный шаг воина. Мы вошли в клинч. Нескольку секунд мы стояли, сцепившись оружием. Мы были так близко, что слышали дыхание друг друга. А затем я почувствовал резкую боль в носу. Это был удар локтем. Затем меня схватили за плечо и вновь швырнули на земли. Одним движением одной руки. Это было бессмысленным. Мы совсем не соперники друг другу.

– Передохнем? – спросил я, жадно глотая воздух.

– Вставай, – Меркурий повторил движение вверх левой рукой, продолжая ходить из стороны в сторону передо мной.

Я продолжил сидеть на земле, прожигая соперника желчным взглядом. Я поднялся только тогда, когда уверился в том, что Меркурий увидел этот взгляд. Клинок остался лежать на земле.

– Подними меч, – скомандовал легионер.

Я поднял его. А затем воткнул клинок в землю, откуда я его вытащил. Меркурий остановился. Наконец-то он перестал мельтешить перед глазами.

– Мы еще не закончили бой, – сказал легионер.

– И сколько он еще будет продолжаться?! – прикрикнул я. Мое дыхание было сбито изнурительным поединком, и фраза прозвучала между двумя вдохами.

Меркурий выдержал небольшую паузу, после чего спокойно и жестко ответил:

– Ты помнишь, как мальчишки дерутся во дворах?.. До первой крови. Или пока один не сдастся, – ответил Меркурий.

Я поднял голову. По небу продолжали нестись облака. И свет все так же играл потоками лучей. И ветер бил в лицо, давая облегчающую прохладу…

Биться до первой крови? Это было не так сложно: лезвия наших мечей были остро заточены. Одно неосторожное движение, и кровь брызнет из вен, оставив красные следы на зеленой траве. Я не мог выиграть в этой битве, но я мог проиграть. Можно было сдаться, но поражение в бою привлекало больше. Я вытащил меч из земли и встал в боевую стойку. Бой продолжился.

Я старался наносить любые удары по уязвимым частям соперника: пальцам, предплечью и ногам. Но он всегда уворачивался. А затем переходил в контратаку. Легионер слишком хорошо владел своим мечом. Он выматывал меня, ронял, бил, но не наносил ударов оружием. Нет, он никогда не ранит меня. Ни моя, ни его кровь не прольется на землю. Даже если я попробую кинуться грудью на лезвие, Меркурий успеет убрать меч. Поэтому этот бой не закончится никогда. Его можно было завершить только одним образом. Как только я понял это, мои руки опустились, а голос произнес:

– Я сдаюсь…

Легионер опустил оружие. Его прищуренный взгляд оценивающе бегал по мне. Я ждал, что он скажет. Меркурий видел, что я хочу услышать его, поэтому не стал тянуть:

– Это уже было в твоей жизни. Ты сдался, когда мог продолжать бой. Ты помнишь?

Да, я помню! Это было в первом классе. Я зашел после школы в чужой двор, и пятиклассник бросил мне вызов по законам двора. Мальчишки бьются, пока не прольется кровь или один из них не сдастся. У первоклашки не было никаких шансов против пятиклашки, но я почему-то принял вызов. Может, я считал, что справедливость в моем лице победит? А может, я еще не дрался с кем-то сильнее меня? Не помню. Но я хорошо помню, как я падал на щебенку. Как каждый раз меня заставляли подниматься. А затем снова падал и снова вставал. В какой-то момент я устал. Я мог продолжать драку, но больше не мог терпеть боль. И тогда я сказал, что сдаюсь. Первый раз в жизни я сдался тогда. Это был день, когда я научился сбегать от трудностей. Он оставил отпечаток на моем характере: я стал сторониться незнакомцев. Я стал тяжело сходиться с людьми. И я стал много мечтать. Я фантазировал, как бросаю вызов злодеям и побеждаю их. Сначала злодеем был этот пятиклассник. Потом ими стали злобные волшебники, тираны и короли. Но в глубине души я мечтал, что этот бой повторится и я не сбегу из него. Что ж: бой повторился. Но я поступил так же, как и тогда: я сдался, потому что не хотел терпеть боль.

Мое лицо скривилось в горькой улыбке. Теперь я все понял: это был мой ад. Драка, в которой я не могу победить или проиграть. Но это был последний бой в моей «жизни», в котором я не мог сдаться. Поэтому он будет длиться вечно. Пока у меня будут силы падать, я буду падать. Пока у меня будут силы вставать, я буду вставать. Чтобы затем снова упасть и снова подняться. Я взял меч. Я ждал, как Меркурий отреагирует на это, но он даже не улыбнулся. Он молча принял боевую стойку, и наше сражение продолжилось. Бессмысленное, необдуманное, ленивое. Мои движения, тяжелые и скованные, заканчивались стремительными падениями о землю. Я потянул левое плечо, из-за чего рука практически перестала шевелиться. Мне отбили правое ухо. Я поймал тяжелый удар под дых, после которого минут пять катался по траве. Но кровь так и не хлынула из моих артерий. И я продолжал вставать, чтобы упасть. Я отрешенно принимал свою участь, не думая ни о чем, кроме того, что снова упаду. Очередное падение о землю. Очередной звон в ушах и боль в пояснице. И тут раздались слова Меркурия:

– Так ты никогда не победишь.

– Мне никак не победить, – ответил я, поднимаясь на ноги.

– Если ты не научишься сражаться, то нет. Но чтобы научиться, захоти победить. Смотри на меня и повторяй. У нас есть вечность, чтобы ты научился сражаться так же, как и я. Мы мертвы. Мы чувствуем боль и усталость, но это обман. Душа не может устать. Мы можем биться до тех пор, пока у нас есть воля для этого. Смотри и повторяй.

Легионер вынес одну ногу чуть вперед, а меч прижал к груди. Затем он с ревом сделал выпад, имитируя колющий удар. Вернулся в прежнее положение и скомандовал:

– Повтори…

Я сделал так, как сказал мне Меркурий. Одну ног вынес чуть вперед. Меч прижал у груди. А затем с волчьим рыком метнулся вперед, нанося колющий удар невидимому противнику. На месте этого противника я представил себе Алексея Георгиевича…

С этого момента наш бой превратился в обучение. Меня перестали швырять на землю и избивать по изнеженному телу. Напротив, легионер показывал мне удары и приемы, которые я старательно отрабатывал. Меркурий был прав: я чувствовал дичайшую усталость. С каждым ударом, с каждым выпадом она нарастала. К переутомлению добавилась боль в суставах и мышцах. Затем я ощутил жажду и голод. А потом – невыносимое желание уснуть. Но я так и не почувствовал изнеможение, которое лишает всех сил.

Я не мог даже примерно сказать, сколько длился наш поединок. Несколько часов или десятки лет? В этом месте не существовало времени. Свет не уступал место тьме, а ветер не менял своего направления. Но это был обман: наше сражение длилось вечность. Но сколько бы времени ни прошло, я так и не смог приблизиться к Меркурию. Он сражался на порядок лучше меня. И это было самым трудным – биться без надежды. У меня уже не было желания победить. У меня не было сил продолжать бой. Оставалось только смиряться. Я убеждал себя в том, что это сражение за право называться человеком. Можно сбежать, сдаться и потерять все. А можно продолжать стоять на своих двоих.

Хотя это уже было не так: обучение становилось все жестче и жестче. Меркурий снова ударил меня под дых. Выбил меч из рук. Швырнул на землю. Я вскочил на ноги как можно скорее, потому что если бы я захотел отдохнуть хоть мгновение, то не встал бы на ноги до конца света. Я устремил свой меч вперед в надежде хоть кончиком острия коснуться противника и пролить его кровь. Клинок был так близок к лицу Меркурия, но легионер снова парировал атаку. Это было невыносимо. Я почувствовал, что это конец. Все, на что хватило у меня сил, это прокричать в открытое небо:

– Господи! Сколько еще?

Меркурий услышал меня. Услышал то отчаяние, которое было в этом возгласе. Он сделал шаг навстречу ко мне, и как будто в замедленном фильме, я увидел, что меч легионера устремился сверху к моей руке. Когда он дотянулся до моих костей, клинок не задержался ни на секунду. Обжигающее касание. Падающий на землю обрубок правой кисти. Он упал чуть медленнее, чем удерживаемый меч. А затем из меня хлынула янтарная кровь.

Я рухнул на землю и закричал. Я сжимал руку. Вертелся. Крутился. Извивался по земле. Сапог легионера впился в мою грудь и вдавил меня в землю. Тяжелая хватка бойцовских рук сжала мой обрубок, к которому поднесли срезанную кисть. А затем я стал ощущать ее. Боль уходила, и на свое место возвращалась отрубленная рука. Кровь перестала хлестать, и я почувствовал, как кончики пальцев отозвались на мои движения. Меркурий ослабил хватку, и я протянул к лицу сросшуюся конечность. Я смотрел на то место, где еще минуту назад ничего не было, и не мог поверить, что рука осталась целой.

– Раны заживают здесь по-другому. Поэтому мы никогда не должны впадать в панику, – произнес Меркурий.

Легионер протянул мне руку и помог встать на ноги.

– Первая кровь пролилась. Теперь мы можем идти дальше, – сказал легионер.

Эта новость меня обрадовала. Да, идти дальше было страшно, но сейчас гораздо важнее двигаться вперед. Что бы ни ждало меня за горизонтом, оставаться в месте бесконечных поединков я больше не мог. Нужно только взять с собой меч, который я стал искать на земле.

– Оставь его. Там, куда мы идем, он нам не понадобится, – сказал Меркурий.

Я утвердительно кивнул, испытывая при этом сожаление – все же я успел сродниться со своим оружием, – и мы двинулись в путь. Каждый наш шаг без преувеличения был длиной в километр. Пространство проносилось вместе с лесами, морями, городами так стремительно, как будто это не мы шли, а кто-то крутил диораму перед нами. Планеты и звезды, галактики и туманности сменялись, а мы шли и шли. Мы перешагнули краеугольный камень, который лежал у основания Земли. Мы видели ликование утренних звезд и слышали голоса ангелов, восклицающих в радости. Мы снисходили в глубины моря и входил в хранилища снега. Мы шли путями, по которым разливался свет и разносился восточный ветер. Мы восходили дорогами молний на небо и отворяли ворота небесного пастуха, выгуливающего облака, как коз. Мы шли путем парабол безвозвратных, дорогою блуждающих комет. Нас слепил свет, рожденный раньше первых звезд, и мы утоляли свою жажду из источников, бегущих от древа жизни. Мы шли вне времени и скорости, пока не дошли до края Света и Вселенной.

Мы встали у отвесного обрыва. Далеко внизу, у его подножия, о скалы билось бескрайнее черное море Бездны. Это была Тьма, принявшая облик воды. Она с громом накатывала своими смолистыми волнами на краеугольные камни Вселенной. Каждая из них была десятки метров высотой, и если бы там был самый огромный корабль, который только может вообразить себе человечество, вода бы играючи поглотила его, даже не заметив. Серебристо-белые гребни волн не отражали свет, они отвергали его. Это была Тьмы в ее чистом проявлении.

Вдалеке, там, где должен был быть горизонт, черное море Бездны и огненный свет Неба сближались в безумном контрасте, но так и не касались друг друга. Я как будто видел ночь и день, отделенные друг от друга тонкой красной линией. Невозможно было понять: то ли сейчас взойдет солнце и разгонит Тьму, то ли уже наступил закат, и последние лучи небесного светила утонут навсегда в море. Это были два мира, каждый из которых мог поглотить человека и ничего не оставить от него. И каждый их них заставлял трепетать сердце своим величием, перед которым человек чувствовал себя настолько мелким и ничтожным, насколько только может ощущать себя таковым.

Из глубины Бездны и до Неба поднималась серая бетонная лестница. У нее было четыре стороны, одной из которых она касалась обрывистого склона. Ступени не имели поручней. Борей – могучий ветер, дующий с моря, – мог с легкостью сорвать человека, рискнувшего взойти по ним на Небо. Я посмотрел наверх, намереваясь увидеть вершину лестницы, но она терялась в огненно-красных облаках.

– Что это за место? – еле слышно произнес я, не смея поднимать голос.

– Это Ничейная земля. Мир между двумя границами – Тьмой и Светом. А это Лестница Иакова, которая стоит на земле и чей верх касается неба. Люди и ангелы восходят и нисходят по ней, – ответил Меркурий.

– Значит, если я смогу подняться по ней, то я попаду в Рай?

Я поднял голову, пытаясь увидеть Эдем за облаками. Но его было невозможно разглядеть отсюда. Можно только догадываться о том, какой он, этот Рай. Это огромный сад, покрытый зелеными лугами и деревьями, в ветвях которых живут удивительные птицы, а грозные львы играют с человеком, подобно домашним котам? Или это белоснежный город, раскинувшийся на облаках, где люди не знают лишений, нужд и болезней? А может быть, там нет земных вещей и физических материалов, и это чистая музыка, в симфонию которой вливается душа?

Мы молча стояли у обрыва, слушая гул моря и ветра, а я все гадал – что ждет человека наверху? Меркурий будто бы прочитал мои мысли и сказал:

– Не для всех Рай является благословением. Там пылает небесный огонь, от которого человек горит, но не сгорает. Одним он будет наградой, другим – проклятием.

Эти слова меня удивили:

– Ты как будто про адское пламя говоришь, – сказал я.

– Кто-то может назвать его и так. Ведь когда-нибудь пламя сойдет с Неба, поглотив Землю, Бездну и всех людей: живых и мертвых. И тогда все, кто любят свет, согреются им. А те, кто его ненавидят, будут гореть, не сгорая… Но пока этого не случилось, нужно хранить замки границ закрытыми. Гости снизу и гости сверху не должны подниматься или спускаться на землю, и тем более они не должны нарушать покой друг друга.

– Гости снизу?.. Кого ты имеешь в виду? – спросил я дрожащим голосом.

Я испугался, что Меркурий под гостями имел в виду таких, как я. Что это я – нарушитель границ, которому нет места в Раю. Что весь путь мы прошли только лишь для того, чтобы узреть свет, которого я лишился. Что меня скинут вниз с обрыва, и море бездны поглотит мою душу, утянув ее на самое дно страданий.

– Гости снизу – это те, кто более возлюбил Тьму, нежели Свет. Те, кто стал сам частью Тьмы, чтобы во Тьме никто не увидел и не осудил их темных дел. Не бойся, твой суд еще не состоялся. Если ты хочешь, если считаешь, что готов, ты можешь попробовать взойти по Лестнице вверх. И тогда, если демоны не подхватят твою душу и не сбросят вниз, ты пройдешь через ворота Рая, – сказал Меркурий.

– А если я не готов? Если я считаю, что первые же демоны унесут меня вниз, то что тогда? Что я должен делать тогда? Ты обещал помочь мне, и где твоя помощь? Зачем ты вообще пришел сюда?.. – говорил я что-то вроде этого. Мои слова были сбиты, а фразы оборваны. Я пытался совладать с эмоциями, которые не давали говорить мне четко и правильно. Поэтому я говорил как мог.

Меркурий тактично слушал меня, давая высказать мне все, что я думал о своей смерти и его личности. И только когда у меня не осталось эмоциональных сил говорить, легионер ответил:

– Бог послал тебе ключ Давида, который отворяет – и никто не затворит, затворяет – и никто не отворит. Пока у тебя этот ключ, нельзя сказать, что ты мертв, потому что ты всегда можешь вернуться в мир живых и ожидать суда на Ничейной земле.