Читать книгу: «Ява», страница 14
43
– Чего зря о батальоне чесать… если… может быть. Это теория вероятности. Только что обсуждаем? Судьбу не просчитаешь…
– Не веришь? Посмотришь, – спокойно заключил Николаенко.
– Товарищ прапорщик, а, правда, вы в Афгане были?
– Да…
– Расскажите, что-нибудь.
– Что?
– Например, как вы туда попали?
– Молча.
– Коротко и ясно. С меня в три жилы тянули, а про себя говорить неинтересно, – засмеялся Валерий.
– Не то что неинтересно. Вспоминать не хочется. Но на разговор ты меня выманил. Если коротко, то я сам рапорт подал. Нет, не по глупости. Просто стоял перед выбором. Или в тюрьму, или на войну. Второе вселяло надежду.
– А что случилось?
– Любовь. Во всём виновата только она. Сблизился с женой одного лейтенанта. Ну, дело дошло до суда чести. Этот сморчок один на один разговаривать забздел, а перед офицерским составом, столько в мой адрес наговорил. Я не выдержал и прямо при всех приложился к нему пару раз. Да как-то неаккуратно… челюсть сломал. Свидетелей много. Комбат хотел замять… по-тихому, но этот ни в какую. Накатал заявление в военную прокуратуру. Перед самой отправкой материалов в суд, командир с прокурором как-то договорился, и передо мной встала альтернатива. Всегда хорошо, когда есть выбор. Вот я и сделал свой. Знаешь, Валерка, я не жалею. Только вот за солдат обидно, которые погибли из моего взвода. Таких было два за два с половиной года моего пребывания в ДРА. Для меня это много. Особенно, когда сопровождаешь груз «200» домой. Слёзы. Крики. Обвинения. Ух, аж мурашки по коже, – лицо прапорщика посерело. На глазах застыли капельки слёз. Он смахнул их и посмотрел Яве в глаза. – Я, когда первого отвёз, сам себе сказал: «Всё, из моего подразделения больше ни один боец не сложит голову». Второй по глупости… обкурившись анаши… на фугасе подорвался. Чуть-чуть до госпиталя не дотянули. Скончался.
– А что ваш взвод делал? – осторожно спросил рядовой.
– Блокпост на высотке. Дорогу охраняли, по которой наши колонны шли с грузами. Да духов фиксировали и контролировали направление их передвижения и передавали координаты. На нас снизу соваться боялись, а сверху нечем было. Да и вертушки им не давали.
Практически всю ночь они провели в беседах. Николаенко рассказывал про оружие. Взялся научить Валерку нескольким премудростям рукопашного боя. К концу суточного дежурства они были настоящими друзьями.
Много раз после этого они пересекались в нарядах. Друг к другу без посторонних обращались только на «ты», но держали субординацию в присутствии офицеров.
Как-то, в очередном наряде на КТП, старший прапорщик пристально посмотрел на Валерия и спросил:
– Тайны хранить умеешь?
– Вопрос лишний. Столько знакомы, «на вшивость» решил проверить?
– У меня к тебе серьёзный разговор. Нужна помощь.
– Так бы и сказал. Слушаю.
– Тут у меня новая любовь наметилась. И, представляешь, опять жена офицера. Что-то меня на других баб не тянет.
– Опять судом дело завершится? – неудачно пошутил Валерий.
– Сплюнь. Я уже умудрён опытом.
– Зная твой характер…
– Не уверен, не обгоняй. Я себе цену знаю. Вот только без твоей помощи у меня вряд ли что получится. Точно налипну. В смысле, он застукает. Тогда точно драка и… Возможно, как участника боевых и там за всякие заслуги перед Родиной не посадят, но из армии турнут. Как пить дать.
– А если ближе, что от меня требуется?
– Вот. Твоя задача сделать так, чтобы он нас не обнаружил. Чтобы в квартиру неожиданно не заявился.
– Не говори загадками. У нас в части офицеров больше, чем солдат. Я не телепат, и мысли читать не умею.
– Ты издеваешься? Или действительно не понял, о ком я?
– Догадываюсь. О Птичкине. Видел я его супругу. Красивая женщина.
– Не то слово. Обворожительная! Обаятельная! Милая! Нежная…
– Э-э! Куда понёсся. Тормозни, – остановил друга солдат.
– Чего?
– Мне что, клаксон при въезде на КПП включать и до самого КТП не отпускать? Или вцепляться в него и держать, пока тебя не увижу?
– Зачем?
– А как я тебе сообщу о его прибытии? И как я его удержу от возвращения домой?
– Да всё очень просто. Я буду тебе перед выездом, когда надо, говорить, а ты будешь задерживаться в городе. Понял?
– Ну, слава богу, всё встало на место.
Напакостить начпроду было делом чести за все его многочисленные подставы. Валерку забавляла эта игра. Он придумывал всякие небылицы, хотя это было не столь часто, как бы ему хотелось. Львиную долю вранья брал на себя, как ни странно, Птичкин. Каждую поездку он заезжал к своим подружкам, оставаясь у них на неопределенное время. Это переходило все границы. Долго ждать зимой никакого бензина не напасёшься. Смешно, но об этом же побеспокоился и старлей. Он раздобыл у начальника ГСМ левые талоны на топливо.
Как гласит народная мудрость: «сколь верёвочке не виться, а конец всегда придёт». Однажды произошла накладка, и Птичкин зашёл в свою квартиру не совсем вовремя. Нет, не так чтобы очень. Внутри всё было культурно, мирно и чисто. Даже старший прапорщик, который навёл хозяина на подозрения в нечистоплотности супруги, заявил, что прибыл для уточнения каких-то списков и готов продолжить разговор в штабе.
Любовные утехи двух ловеласов были приостановлены, но ненадолго. Ровно на такое время, на которое старшему лейтенанту Птичкину хватило терпения не изменять жене. Однако его подозрения в неверности супруги не прошли. Время от времени, наверное, от скуки или от неудачных встреч с подругами, они лезли в его белобрысую башку.
Прапорщику, напротив, жилось вольготно. Он был всегда желанным гостем в квартире Птичкиных. Хозяйка его приваживала и, как оказалось, была весьма развратной женщиной. Сложившаяся ситуация забавляла и веселила Яванского.
Так подошло время Нового года. К празднику готовились всей ротой. На общий стол покупали необходимые продукты. За время посещений армейских продовольственных складов, Валерка научился незаметно и ловко «приметать» банки с тушенкой, сгущенным молоком и разными кашами-малашами. Всё это многообразное великолепие спускалось в топливный бак. Тщательно проведённые проверки не имели ни малейшего успеха. По прибытии в автопарк вместе с земляками, при помощи брючных ремней извлекали «добычу» из бака и раскладывали по слесарным шкафчикам.
К новогодним праздникам повара готовили размороженное мясо птицы и свинины. Курятина, насаженная на полулитровые стеклянные бутылки, на треть наполненные растительным маслом, запекалась в духовках. Свинина резалась большими кусками, отбивалась специальными молоточками и прожаривалась на противнях.
Ротные офицеры и прапорщики несли в казарму домашние заготовки. Стол ломился от еды, но привыкшие к употреблению малого количества высококалорийной пищи желудки, просто отказывались от поглощения всего этого великолепия.
Праздник прошёл очень скучно. Веселье заключалось в несметных гастрономических богатствах и просмотре «Голубого огонька» по черно-белому телевизору, а утром:
– Рота! Подъём! Тревога! Построение перед входом в казарму на улице с противогазами!
– Равняйсь! Смирно! Равнение направо! Товарищ старший лейтенант…
– Отставить! – командир роты, ещё не отошедший от ночного гуляния, злой, весь какой-то перекошенный, стоял перед строем. – Кто употреблял спиртное? Почему меня беспокоят в Новый Год? Кто посмел ослушаться моего приказа? Значит так, мы уважаем «отца родного». Газы!
Все, как один, вытащили из подсумков противогазы и надели их на головы.
– Напра-во! Бего-о-ом! Марш!
Пробежав километр, остановились. Ротный подходил к каждому, срывал противогаз и подносил его внутренность к своему носу. Простым, проверенным способом он провёл сортировку личного состава на употреблявших и нет. Первая категория продолжила «праздник» под руководством командира хозяйственного взвода Уньева, человека спортивного и непьющего. Он тренировал часть роты в беге, прыжках, отжиманиях и подтягиваниях на турнике. До тех самых пор, пока от выпивших перестало разить остатками алкоголя.
Так весело закончился первый новогодний праздник в режимной части… А обещанного ефрейтора Яванскому так и не присвоили.
44
– На-та-ша! На-та-ше-нь-ка-а! – семья Яванских и надежда Анатольевна переминались с ноги на ногу, подпрыгивали под окнами родильного дома и громко, хором, кричали. Когда в одном из них увидели молодую мамочку, радостно стали скандировать:
– Ура! Ура! У-ра-а-а!
Шёл легкий, пушистый снег. На улице лежали огромные сугробы. Родственники, смешные, радовались перед зданием. Они махали руками, подбрасывали вверх шапки. Из всего, что они скандировали сквозь закрытое и законопаченное окно, девушка слышала отдельные обрывки фраз. Но радость членов семьи была и так ей понятна. Мама с Ниной Николаевной смешно пытались выяснить, на кого похожа новорожденная, смешно тыкая пальцами себе в лица.
Потом показывали друг на друга и Владимира Леонтьевича. Чем сильно раздражали последнего. Он начал от них отскакивать, потом повернулся к невестке и четкими движениями объяснил, что передал через приёмную много цветов и гостинцы. Почему-то его невестка понимала сразу.
– Яванская. Вам передали всякого добра. В палату нельзя. Розы я поставила на подоконник в столовой, а продукты отнесла на раздачу. Что можно, девочки выдадут за ужином, – сказала вошедшая медсестра.
Женщина только кивнула в знак согласия и повернулась к окну. Мамы начали интересоваться, когда было первое кормление и каковы успехи. Как кушает их маленькая внучка? Маришка тоже что-то пробовала спросить, но её оттесняли. Наташе стало очень тепло и весело, наблюдая за родными людьми. Сегодня она самая счастливая на всём белом свете.
Когда пришло время прощаться, невестка быстро начала имитировать написание чего-то и, слегка расставив руки, показывать что-то напоминающее самолёт. Потом она тыкала пальцем куда-то вдаль. Пыталась что-то сказать, медленно и смешно двигая губами. Родные переглянулись.
– А-а-а! – первым понял Владимир Леонтьевич. – Она просит отправить телеграмму Валерке.
– Уже сделали! Когда к тебе ехали! – как можно громче закричала Нина Николаевна. И она также, мимикой, попыталась объяснить это жене сына, которая, несмотря на усталость, засмеялась. Родня, разместившись в салоне «Жигулёнка», уехала домой.
Немного погодя в палату вошла медсестра с двумя вякающими младенцами. Две мамочки получили своих малышей и приступили к кормлению. Наташа вопросительно посмотрела на девушку в белом халате.
– Не волнуйся, сейчас твою принесу, – улыбнувшись глазами, сказала она. Её лицо закрывала медицинская маска.
Яванская взяла с тумбочки марлевую повязку. Принесли ещё двух новорожденных. Мама бережно взяла свою крошку. Смешное личико то сжималось, то разжималось, как будто его что-то беспокоило. Наташа не торопилась кормить дочь, лицо которой было точной копией Валеркиного в миниатюре. Шевеление и мимика прекратились. После секундной паузы из широко раскрывшегося ротика раздался пронзительный крик.
– Ух, моя певица, – Наталья достала налившуюся грудь и прижала к ней малышку, которая жадно и смешно искала губками сосок.
Улыбаясь, женщина вспоминала, как незадолго до родов они всей семьёй искали имя будущему ребёнку. Кто будет у них с Валерой, никто не знал. По этой причине имена перебирались и мужские, и женские. По принципу «а если».
– Нет, нет и ещё раз нет, – командным голосом и очень твёрдо отвергала все предложенные варианты Марина. – Имя надо подбирать правильно. От него зависит судьба человека.
– И что ты предлагаешь? – спросила Нина Николаевна.
– Взять книгу «Что значат ваши имена?» и выбрать то, которое больше подойдёт.
Читали, листали, обсуждали. Узнали множество ранее не слышанных имён, но всё что-то не подбиралось нужного и единственного для будущей ляльки. К тому же вычитали, что имена зависят от месяца и дня рождения. Если с месяцем было как-то ясно, то число…
– Давайте, если девочка, назовём Наташенькой или Александрой, а…, – предложила свекровь.
– Да-а-а-а, – недослушав, возмутилась Маринка, – две Наташи. Позвала одну, пришла другая или обе. Бардак получается. И с Александрой что-то не очень. Конечно, красиво, но в сокращении, словно собачка: «Сашка!»… а ещё «Шурка!»… Не знаю.
– Если тебе не нравится, это не означает, что всем, – возмутилась мама, – лучше у Натальи спросим. Тебе нравятся имена, которые я предложила?
– Да, но я не понимаю, какое лучше и правильнее.
– Назовём, как мою бабушку… Фёклой, – внёс свой вклад в обсуждение Владимир Леонтьевич.
– Ну, папка, предложи-и-ил, – засмеялась дочка, – давай ещё Жучкой. Мы имя человеку выбираем, а не собаке кличку.
– Так, по-твоему, твоя прабабушка была пёськой? – обиделся отец.
– Владимир, не рычи на неё. Объясни ей спокойно. Не нервничай, – заступилась супруга.
– Да ну вас всех, – муж махнул рукой и пересел ближе к телевизору.
– Мам, а если мальчик родится, то, как назовём? – не успокаивалась Марина.
– Мне нравятся имена Вася, Виктор, Дмитрий…, – она искоса посмотрела на сердитого отца, – и Владимир.
– А мне нравится имя Михаил, – вставила дочь. Невестка слегка улыбнулась.
– Жена сына, чего отмалчиваешься? – спросила Нина Николаевна. – Скажи своё мнение.
– А что говорить? Я думала, Валера называть будет, а оно вон, как всё идёт.
– Как? – не поняла золовка.
– Не как у людей, – руки перестали перебирать вязальные нитки, и клубок упал с её колен.
– Ну вот, доспорились. Довели человека до слёз, – посетовал свёкор. – Не слушай ты их. «Ко-ко-ко», да «ко-ко-ко». Раскудахтались. Курицы облезлые. Как да как? Всех в доме обидели. Иди, дочка, садись со мной передачу смотреть, а вы прекращайте этот спор. Вот родит, сама назовёт. Точка.
Нина Николаевна и Маришка смотрели на него, широко открыв глаза и приоткрыв рты.
– Что-то с ним в последнее время неладное, – проговорила мама. – Отец, какая тебя муха укусила? Ты что это рычать начинаешь и голос
повышаешь?
– Сказал, раз. Значит… достали…
– Ишь, командир выискался. Не ходи к нему, Наташенька, а то, что сама назовёшь, он, паразит, прав. Давайте мириться. Нехорошо это.
Вот так смешно и весело искали имя. Всё решилось само собой, как и говорил Владимир Леонтьевич. В первую минуту после родов, когда врач сказала: «Девочка!», роженице пришло – Настенька. Так она её и назвала. Правда, не очень радостно это имя встретил свёкор. Просто его тёщу так звали, а это вечный конфликт.
За те пять дней, которые Яванские провели в родильном доме, их навестило много людей. Приходили женщины с заготовительной конторы. Заходили бывшие школьные и техникумовские однокашники. Цветы, подарки. В эти же дни их посещала работница ЗАГСа. Зарегистрировали малышку. Доченька получила свой первый документ, в котором она значилась как Яванская Анастасия Валерьевна.
От мужа пришла поздравительная телеграмма на красивом бланке. Потом он прислал письмо, в котором наговорил много приятных и нежных слов. А главное, в этом послании не было ни одного слова о службе. Так… как будто он уехал ненадолго. Или… он где-то рядом и вот-вот придёт к ним. От этого на душе было тепло.
Из роддома уезжали шумно, двумя машинами. С брызгами шампанского. Одаривая медперсонал цветами, коробками шоколадных конфет и шоколадками.
Привезённую, ещё спящую малютку, уложили в кроватку. Слегка распеленали и долго любовались «куколкой». Все поздравляли молодую мамочку.
Начались суровые будни. Бессонные дни и ночи. Хотя для кого как. Наташа с Настенькой спали в комнате Валеры. Марина в своей. Родители у себя. Туго приходилось бабушке, которая хотела всё успеть и понянчиться с внучкой, и дать отдохнуть невестке. Ещё и работа, и домашние заботы, всё это лежало на её хрупких плечах. Иногда, правда ненадолго, приезжала бабушка Надя. Но это было так редко, что каждый её визит был праздником.
Своим чередом шло время. Малышка подрастала. Маринка училась. Родители работали и вели домашнее хозяйство. Пришёл Новый Год. К празднику особенно не готовились, так как в доме был грудной ребёночек. Незадолго до тридцать первого декабря проехались по магазинам. Купили продуктов. Подобрали подарки друг другу. В канун праздника накрыли большой стол. Приоделись понаряднее. И… Неожиданно начали сходиться гости: бабушка Надя и дедушка Серёжа с младшим сыном. Затем, как бы извиняясь, скромно вошёл в дом кучерявый Мишка.
Так собралось много людей, объединенных, одним словом – семья. Большая и добрая. Весёлая и пёстрая. Гуляли всю ночь. Выходили на улицу смотреть салют. С каждым залпом которого, кричали: «Ура!», провожая Старый и встречая Новый год.
Валерка? Нет, его не забыли. Сыну, мужу, папе и зятю, отдающему священный долг Родине, собрали посылку. Правда, немного не рассчитали, и она пришла не к концу декабря, а лишь спустя первую неделю января.
45
После Новогодних праздников в часть часто приезжали сотрудники особого отдела штаба округа. Волна проверок докатилась до казарм. Если кто-то наивно полагает, что в армии никто не борется с проявлениями неуставных взаимоотношений, он крупно ошибается. Эта борьба идёт повсеместно. Так же, как и всё у нас в любой сфере большой страны, эта борьба заставляет бросаться во все крайности. Практически всегда выявляются «злодеи» и, по большей части, страдают невиновные.
Валерка с земляками прослужили всего восемь месяцев, из них в боевой роте чуть больше трёх. Да, жизнь не по уставу была бесспорным атрибутом воинского уклада. «Дедушки» и «фазаны» всячески провоцировали случаи для истязаний и унижений «молодых». Примеры? Да сколько угодно.
Среди ночи к уху или носу отдыхающего солдата подносили оголенные провода полевого телефона, предварительно накрутив ручку магнето. На радость «шутникам», боец не просто просыпался, а подскакивал как ошпаренный. Ещё бы, получить разряд тока в тридцать шесть вольт.
Можно спящего для потехи облить ведром воды, прямо в кровати. И лишь только зато, что он слегка похрапывает, чем очень сильно мешает нежнейшему сну «товарищей». Нет, солдат потом не получит ни сухого нательного и постельного белья. Его оставят в мокром не давая переодеться или хотя бы отжать промокшие вещи.
Или, например, идёт строй… чеканит шаг и горланит песню. «Молодые» получают локтями в бок и кулаками в спину, в знак неудовлетворительного исполнения. «Дедушки» не поют вообще. Как бы первогодки не пыжились, а всё одно, никому их задорное исполнение не нравится, и в первую очередь… старослужащим. Их неудовлетворенность сразу выражается в недовольстве «фазанов», которые тут же, в строю, на глазах у офицеров и прапорщиков, исподволь ставят подножки или попросту бьют ногами по голени.
Боль нестерпимая. Шаг нарушен. Строй наполняется хромающими и спотыкающимися. Возрастает недовольство командиров и покатилось по цепочке: офицеры указывают прапорщикам, те тычут сержантам, среди которых все старослужащие. Они выражают презрение и недовольство «расстёгнутым», которые… Нет, они открыто не зуботычат. Они, как твари полуночные, выползают из своих нор на охоту после отбоя, по одному поднимают «молодых», и «вежливо» приглашают в туалет. Днём они друзья, армейские побратимы, а ночью…
– Ты что, урод, спотыкаешься в строю?
– Да мне кто-то…
Не договорив, первогодке приходится уворачиваться, но всё равно получать свою порцию «товарищеских приветов».
– Кто тебе виноват? Сам споткнулся, тварь. Из-за тебя нас командир наказал.
Снова порция увесистых зуботычин и пинков в тело, защищённое только нательным бельем и, если успел, блоками рук и ног.
– Почему не поёшь?
– Пою.
– Нет, тебя неслышно. Надо громко стараться. Что, за тебя мы должны горло драть?
Новая порция «подарков». И всё до тех пор, пока обмякший боец не сползает по стенке на пол или не вылетает в казарму, растянувшись на полу…
И так, по одному… всех. Кто пытается постоять за себя, бьют от души. Иногда в процесс включаются «дедушки».
Валерке доставалось нечасто, но перепадало. Почему так, он не знал. Однако нетрудно догадаться, он всегда начинал на свой страх и риск давать отпор, давно наплевав на себя и оставшись в одиночку, сопротивлялся отчаянно, порой не помня, как оказывался в постели.
В последних числах января после рейса Ява поздно вернулся в расположение.
– Не раздевайся. Отнеси в кочегарку гитару. Ребята попросили, – пробубнил дневальный.
– Кто просил, тот пускай несёт, – Валерка снял шинель.
– Чё, урод, не понял. Тебе говорено, схватил музыку и в котельную. Одна нога здесь, другая там, – оповестил грозный голос «дедушки» с кровати.
– Пускай твои холуи услуживают, – Яванский повесил шинель и прошёл к своей тумбочке.
К нему медленно прошамкал тапками грозный «дед»… «метр с пилоткой».
– Не понял меня или хочешь снова огрести?
– Разом больше… только крепче буду.
– Схватил брынчалку и понёсся на запах дыма.
Водитель знал, что уйти значит ещё добрых часа три-четыре впахивать у котлов, забрасывая уголь вместо отдыхающих «фазанов». Работы он не боялся, но стараться за кого-то и тем более после выполнения трудового дня. Нет, этого ему явно не хотелось. Для себя он сразу решил: «Лучше ещё раз бойня, чем очередное унижение».
– Ява, не ерепенься, тебя просили принести гитару ваши Панов и Тершин, – подал голос со своего места прибалт, с которым складывались нормальные отношения.
– Сразу бы так и сказали, – земляки по-прежнему значили многое.
Он оделся. Прихватил инструмент и не спеша пошагал по морозу. Минул «горячие цеха» и открыл дверь комнаты отдыха парней, служивших кочегарами:
– Кому гитару?
– О-о-о, пришёл. Заждались мы тебя, – в кругу «фазанов» сидели Олег с Сергеем. По их внешнему виду Ява сразу определил цель вечерних посиделок. Они были «расстёгнуты» и приняты в «братство».
– Давай…
– Иди за мной, – с ноткой презрения в голосе позвал, никто иной, а свой, Тершин, вставая из-за стола.
Они отошли от комнаты отдыха. Земляк остановился, резко развернулся и максимально приблизил своё лицо к носу товарищу. Пахнуло перегаром. Он небрежно скомкал в своей левой руке лацканы шинели, когда-то друга. На них, как в зрительном зале, ухмыляясь, смотрели новые «побратимы».
– Ну что, довыдёргивался, чмо? Теперь будешь делать всё, что мы скажем. Понял? – земляк попытался нанести удар.
Яванский пришёл в себя быстро. Он перехватил кулак Сергея и оттолкнул его в сторону. Развернулся и пошёл на выход. Вслед ему что-то кричали, но он этого не слышал.
В ряды девяти камчадалов был брошен второй камень раздора. «Теперь каждый сам за себя. И точка!», – подумал, расстроенный случившимся парень. Но это была далеко не кульминация, а только начало.
В роте Валера разделся, привёл себя в порядок, умывшись и побрившись, лёг в постель и сразу заснул.
Разбудила его резкая боль в левом боку.
– Вставай, дурик. Пошли разговоры толковать, – в темноте маячил один из кочегаров.
Долго упрашивать себя Ява не стал. Сжав кулаки, вскочил с постели, приготовившись к драке прямо здесь, сейчас…
– Пошли, – слегка опешив, выдавил «фазан».
Вошли в уже привычную «комнату пыток». Здесь были все, кто восседал на «праздничной поляне».
– Ты как посмел поднять руку на нашего «брата», урод? – банально началась разборка.
– О ком речь? – съязвил Яванский, не разжимая кулаков и осматриваясь в ожидании первого удара.
– Ты дурочку не включай. Что, слепой? Или при свете не видишь, что Тершин «расстёгнутый»?
– Ой, разглядел, – слегка улыбнувшись, воскликнул рядовой. – И что? Мне этой твари извинения принести?
– Для начала…
– А больше он ничего не хочет?
– Да что с ним базарить? Надо учить. Совсем зарвался.
Когда один на один, ну, или толпа на толпу, тогда это драка… а вот на одного человек семь и все пьяные – это чистой воды избиение. Сопротивляться против обутых в кирзовые сапоги, которые только и мелькали в воздухе, Валерке долго не удалось. Как позже рассказывали земляки, добивали уже лежачего. Утром сильно болело всё тело. Левый глаз заплыл от огромного синяка.
– Рота! На утреннюю поверку становись! – скомандовал дневальный.
Ява занял место во второй шеренге. Натянул на лицо шапку. Первая шеренга то и дело перемещалась волнообразными движениями по ходу шагов старшины, закрывая солдата от глаз прапорщика.
На завтрак Яванский не пошёл. Он сразу убежал в парк готовить машину на выезд. Дежурил Николаенко.
– Ого! Это ты где, что поймал? – он с восхищением и любопытством рассматривал физиономию рядового.
– Да так. Всё в норме. Дай путёвку. Мне в рейс. Постараюсь, чтобы Птичкин до складов ничего не заметил, а там наплету чего-нибудь. Выдам, что со складскими подрался. Поверят?
– Возможно. Если сейчас не узреют. Давай так, на путёвку и иди, готовь технику. Я сейчас приду.
Шофёр заполнил путевой лист, прогревая двигатель. Не выезжал из бокса до последнего, пока не пришёл старший прапорщик. Он залез в кабинку. У него в руках была средних размеров коробочка.
– Давай…
– Что?
– Глазом подбитым повернись. Сейчас грим накладывать будем.
Николаенко открыл крышечку. Под ней стройными рядами были круглые места с наполнителем разного цвета, тюбики, кисточки. Друг вначале подобрал необходимую краску и оттенки, а затем приступил к работе. Спустя пятнадцать минут он закрыл «кладовую» и вытер пальцы.
– Ну, смотрись.
– Здорово, только припухлость видно.
– Хватит надолго, если тереть не будешь. Старайся к Птичкину не поворачиваться левой стороной. Поезжай аккуратно. Встречи с ВАИ тебе не нужны. На складах тоже не шарахайся. Выскочил, открыл будку и в кабинку. Загрузили тем же путем.
– Да это всё понятно. Спасибо.
– Этим не отделаешься. Сегодня тебе придётся ездить долго. До глубокого вечера, чтобы всё выглядело взаправду. По приезде в часть делай что хочешь, но чтобы Птичкин увидел синяк. Расскажешь «сказку», а там по течению. Он сам шум подымет. Такой человек. К тому же проверка из особого отдела. Ему скрывать сей факт невыгодно. Ну, ни пуха, ни пера.
– К чёрту!
Друзья пожали руки. Николаенко, выйдя из бокса, направился в столовую на завтрак. Валерка распахнул ворота, выгнал машину, и, подъехав к КТП, ждал Птичкина.
