Читать книгу: «Не верь, не бойся, не проси…», страница 3

– Ладно-ладно, не ерепенься, – примирительным тоном сказал Виталий, – один, так один… Сейчас к тебе следователь придет…с дежурным адвокатом, ты думай, что говорить-то. Пока посидишь в камере.

Он открыл дверь следственного кабинета и крикнул в коридор:

– Дежурный, верни задержанного в камеру.

Появился тот же милиционер, что привел Павлова. Он взял за локоть Артема и молча повел по коридору. Подросток вернулся в клетку, а там… Юрий, с улыбкой и сочувствием. «Видно его совсем не заботит свое дело, за которое задержали», – подумал юноша, но вслух ничего не сказал.

– Ну как? Послушал моего совета? Признался? – начал любопытный сокамерник.

– Наговорил на себя,– с заметным сожалением произнес Артем, – а вы же сами мне советовали.

– Молодец, молодец. Все на себя взял, не сдал никого? – лез с расспросами Юрий.

– Некого мне сдавать. Сказал, что был один,– нехотя выдавил из себя неопытный сиделец.

Но его сокамерник не унимался – подробно расспросил о показаниях, еще раз похвалил за то, что никого не сдал. В заключение посоветовал держаться этих признаний до конца, и не менять их ни при каких обстоятельствах. Затем он постучал в дверь, сказал дежурному, что хочет дать показания по своему делу. Юрия очень быстро увели и больше Артем его не видел…

А тот уже сидел в кабинете с оперативниками Николаем и Виталием и с гордостью рассказывал, как расколол упрямого разбойника на преступление. Убедил его во всем сознаться и не менять показания на суде. Он был уверен, что делает полезное дело и надеялся на заслуженное вознаграждение. При этом никакого сожаления по поводу того, что помог недобросовестным милиционерам на длительный срок лишить свободы невиновного, не испытывал. Его интересовал совсем другой вопрос, который и поспешил задать своим кураторам:

–Ну, вы это…за хорошую-то работу надеюсь, дадите мне денежек-то поболе?

– Дадим, дадим, – начал Николай с ехидцей, – потом догоним и добавим.

Однако, свои «тридцать сребреников» Юрий получил под расписку, как положено. Только провидение сыграло с ним дурную шутку… Через полгода после этих событий его единственного сына, наследника Ваньку, арестовали за сбыт наркотиков возле школы №17. Возмущение «ментовским беспределом» у стукача оказалось предельно искренним. Он прекратил свое сотрудничество с оперативниками, так и не поняв неизбежности «бумеранга судьбы»…

А Павлов примерно через час томился в следственной камере перед следователем – молодой женщиной, лет двадцати пяти, невысокой, худой и симпатичной. Даже милицейская форма старшего лейтенанта не придавала ей строгости. Присутствовал и адвокат – тоже женщина, лет сорока пяти, сидящая с безразличным взглядом и явно куда-то спешащая. Следователь допрашивал и быстро-быстро записывал показания. Адвокат тоже что-то писал в блокнот, но молча, не задавая никаких вопросов. На все про все ушло не больше часа. В заключение следователь спросил:

–Зачем вы надели на голову маску?

Удивление подозреваемого казалось искренним. Он даже не нашелся сразу что ответить

и на минуту задумался. В этот момент Артем понял, что теперь Нина Павловна не может уверенно сказать, что он ни при чем. В маске мог быть кто угодно…

– Так, чтобы кладовщица меня не узнала, – обреченно произнес подросток.

После допроса Павлова вернули в камеру. Теперь он оказался один и никто не мешал размышлять… «На хорошего адвоката у отца денег нет…, у брата тоже. Этот бизнес с пирожками дает возможность купить еду и одежду. Музыка отца никогда прибыльной не была, она больше для души. Сам я толком законы не знаю… Да и признался уже в том, чего не делал. Наверное, не правильно поступил, надо было говорить только правду. И стоять на своем. Но бьют ведь, сволочи, больно… И на теле, ни одного синяка, а внутри все болит. Долго бы я выдержал? Жаловаться на них бесполезно. Везде «свои, да наши». Что делать? Оставить все, как есть? Может, на суде сироту пожалеют? Несовершеннолетний, несудимый… Вдруг условно дадут?», – думал Артем, лежа на жестких досках.

Со скрипом открылась дверь…

Глава 4. Арест, следствие, тюрьма… или предсказание сбылось

– Павлов, с вещами на выход, – скомандовал конвойный милиционер.

«Опять с вещами? Звучит как прикол», – подумал про себя Артем. Он не успел потерять чувство юмора и считал смешным то, что впоследствии даже не вызовет легкой улыбки, а станет обыденностью в его жизни. Два милиционера, которые сопровождали задержанного, надели наручники, вывели во двор милиции и усадили в Уазик. Дорога оказалась недолгой, через семь минут машина остановилась у здания городского суда. Оно располагалось на улице Островского недалеко от «Главпочтампа» и отделения милиции, куда привезли Артема в первый день по задержанию. Раньше в этом двухэтажном каменном строении располагалась детская больница. Ирония судьбы – там, где когда-то лечили детей, теперь калечат детские неокрепшие души… Впрочем, не только детские.

Долго сидел в «боксике» – это такая же камера, как и в милиции, только маленькая и без спальных мест. Зато сняли «браслеты», а это уже какая-то степень свободы, которую Артем еще не научился ценить. Кроме деревянной лавки вдоль стены, никакой мебели. Сидел и ждал, когда за ним придут и вызовут к строгому и справедливому судье, который, конечно же, во всем разберется и его отпустит. Примерно так и думал наивный юноша. Наконец дверь открылась. Двое конвойных опять сковали руки наручниками и привели Артема в какой-то кабинет. Там за столом сидела уставшая полная женщина средних лет, облаченная в мантию судьи. Она смотрела каким-то обреченно безразличным взглядом в свои бумаги, а следователь зачитывал ходатайство об аресте подозреваемого. Прорезали слух какие-то неуместные слова – «тяжкое и особо тяжкое преступление» и «может воздействовать на свидетелей и скрыться от уголовного преследования». Смысла их он до конца не понимал, но осознал, что его всерьез считают опасным преступником…

Десять минут, и судья произнесла: «выбрать меру пресечения заключение под стражу на два месяца». А он надеялся… На что? Думал, что эта опытная женщина, облеченная властью, не поверит следователю? На чудо? Детство кончилось – впереди взрослая жизнь, полная лишений. И никаких чудес… Сразу же после суда на специальной машине, сидельцы называют такие автозаками, повезли на Шуйскую улицу, в местный следственный изолятор. При этом Артема, заперли в металлическом «стакане», находящемся внутри фургона. Это совсем маленький «боксик» с такой же маленькой лавочкой, рассчитанный на одного человека. Помимо Павлова в фургоне оказался попутчик лет тридцати, среднего роста и телосложения. Тот сидел на лавочке, в гордом одиночестве, угрюмо уставившись в металлический пол. Артем разглядел страдальца через маленький глазок в «стакане», который оказался почему-то открытым. На ямах машину трясло, и Павлов ударялся телом то об одну, то другую стенку своей маленькой клетки. Наконец приехали. Какое-то время стояли перед большими железными воротами, которые вскоре словно челюсти монстра разошлись в разные стороны, а потом захлопнулись за арестантами, поглотив их в своем ненасытном чреве…

Опять ожидание в тесном, очень тесном «боксике», размерами чуть больше того, что в автозаке… Павлов даже не представлял, что такие «гробики» существуют в современной тюрьме. Размеры метр на метр, стены изнутри обиты железом. Причем его словно пробивали гвоздями по всей площади, и острые края металла поцарапают руки любому, кто вздумает стучаться изнутри. Имеется и лавочка, словно в издевку, потому что на ней невозможно сидеть, даже широко раздвинув конечности, так как колени упрутся в стены с шипами. Артему пришлось стоять на полусогнутых ногах. Сразу вспомнилась стойка из каратэ – киба-дачи, которой уделял достаточно много времени тренер Галкин. Эти навыки как раз и пригодились. Пыточная, по-другому не назвать, чуть не заставила арестанта запаниковать, но он поборол в себе противное чувство страха. Просто стоял с закрытыми глазами и ни о чем не думал. В восточных единоборствах подобные упражнения называются медитацией, при которой спортсмен старается полностью отключить сознание. Получилось… Крики: – «Выходи. Выходи, чего застыл?» не сразу дошли до мозга бывшего каратиста. Он открыл глаза и, полусогнувшись, вышел наружу.

Потом тщательный обыск – раздели догола, заставили присесть, потом нагнуться, раздвинуть ягодицы. Новобранцу все это казалось невероятным унижением, но он понимал, что за невыполнение требований сотрудников его накажут дубинками по спине. А это нехитрое резиновое орудие оказалось в руках у каждого присутствующего охранника на приеме арестованных. Наконец, куда-то повели непривычно длиннющими коридорами. В специальной комнате выдали матрац, подушку, одеяло, тарелку, ложку, кружку… И вскоре Артем уже стоял перед одной из камер. Их виднелось много по обе стороны широкого прохода, стены которого покрашены зеленым цветом. Двери с глазками, обиты железом, и на каждой выведен номер белой краской.

– Руки за спину. Лицом к стене, – прозвучала команда от конвойного.

Открылась тяжелая дверь. Приказ:– «Заходи», и дверь сзади закрылась… Теперь Артем оказался один перед сжившимся коллективом преступников, следящих за каждым его движением или словом в эти первые минуты знакомства…

– Здравствуйте,– негромко произнес новенький.

– Привет, привет. – Послышалось с первого яруса.

– Ты откуда такой красивый нарисовался? – Прозвучал вопрос со второго.

– Кто такой и по какой статье? – Задал вопрос паренек, сидящий за небольшим столиком справа от входа. – Может ты подсадной?

Вопросы буквально сыпались со всех сторон. Артем молча осмотрелся. Камера рассчитана человек на восемь. Прямо – двух ярусный сплошной лежак, слева туалет типа городского, кран для воды. Справа небольшой дюралевый столик для принятия пищи – две лавочки по обе стороны. Вся «мебель» тщательно вмурована в пол. Стены покрашены зеленой краской, но она местами облетела и видна штукатурка. Почерневший от времени когда-то беленый потолок. И какой-то специфический запах, характерный только для камер СИЗО. «Общая жилая площадь…» – эта фраза Павлову запомнилась из какого-то документа по обмену квартиры. Он любил иногда полистать старые фотографии и документы, «…не более двенадцати квадратных метров». С потолка ярко светила лампа дневного света. С нар, так здесь называют места для сна, на новенького смотрели пять пар озорных глаз, таких – же подростков, как и он сам.

– Я, Артем Павлов из Кинешмы…арестовали за разбой.

– Ни фига себе, – при этом еще и присвистнул, один из подростков, – к нам сам Соловей-разбойник пожаловал.

– По утрам будешь нас будить …свистом, – послышалось с верхней полки, – или кукарекать?

– Ни кукарекать, ни свистеть я не буду, – насупился Павлов, – и стучать – тоже.

Видя, что места на нижних нарах все заняты, он бросил все, что ему выдали на свободное место на втором ярусе. Внутренне приготовился к возможной атаке со стороны своих новых соседей… Воцарилась временная тишина. Затем с нижних нар поднялся крепкий и довольно высокий подросток, лет семнадцати, одетый в простенький спортивный костюм черного цвета. Голова обрита наголо, впрочем, как и у других арестованных. На это Артем обратил внимание только сейчас. Сиделец погладил ее правой рукой и произнес:

– Если вправду так, то молодца, меня Максом все зовут. И протянул руку.

Напряжение сразу спало, а когда, отвечая на вопрос нового знакомого, Артем назвал своих знакомых… То к нему после этого со словами: – «Я этого знаю», стали подходить и другие пацаны и протягивать руку для знакомства – Денис, Виталий, Олег, Михаил. Знали они, кстати, из числа друзей Артема только Дениса Нещадимова. Видимо слава о его бесстрашии бежала впереди его.

– А меня тоже обреют наголо? – спросил Павлов.

Мальчишки засмеялись, а Макс сказал:

– Это по желанию, насильно бреют только в кино. Просто так удобнее, не надо заморачиваться о прическе, да и вши не заведутся. Мы сами друг друга бреем, хочешь, и тебя обработаем.

– Да не сегодня, впечатлений и без этого с избытком, – ответил новенький.

– Ну, тогда давай познакомимся поближе, – начал Макс,– сам я из Вичуги, арестован за причинение тяжких телесных повреждений. В этой камере меня выбрали старшим. Остальные пацаны местные – Денис, Витек и Мишка сидят за кражи, а Олег – за наркоту. Все мы первоходы неопытные, правда, я крутился с авторитетными людьми. Меня удивило, что тебя самого земляки в лицо не знают. Ведь не Москва…

Артем спокойно ответил:

– Ну, вот сейчас пригляделся, Дениса и Мишку где-то видел. А с Витьком даже вроде дрались…

– О, было дело компания на компанию после танцев, – смущенно начал Виталий, Артема-то он признал сразу, да не признался. – Нам тогда наваляли по-полной, с Темой были такие головорезы, что мама не горюй.

Мальчишки все засмеялись, а Максим сказал:

– Здесь выяснять отношения не будем в любом случае.

– Да я и не собирался, – ответил Витек. Он помнил, как Артем руками и ногами крушил его друзей. Да и самому ему неслабо прилетело.

– Я тоже не собирался, – сказал Павлов, – подрались и подрались. Бывает.

– Так и со мной ты дрался, – вдруг прорезало память у Мишки. – Ты был с какими-то мелкими задирами, похожими с лица, а я с другом Пашкой. Он боксер и вырубил этих задир, а ты его выхлестнул. И мне за компанию досталось.

Пацаны опять засмеялись.

– Да ты реально драчун,– начал Максим, когда смех поутих, – будем переделывать тебя в дрочуна. Точнее сам переделаешься, посидишь тут…

В коридоре послышался скрип давно не мазаных колес тележки. Открылся «кормяк» так называют специальное окошко в двери. «Баландер», такой же заключенный, который развозит еду, на всякий случай произнес: – «Ужин». Мальчишки без спешки со своими тарелками подошли за пшенной кашей и еле сладким чаем. Новые друзья при этом стали доставать из сумок различные продукты, полученные в передачах от родственников. Они выставили на стол конфеты, печенье, колбасы копченые, масло, при этом угощая и Артема. Маслом приправили кашу, посыпав ее сверху сахарным песком, и она стала гораздо съедобнее. После вкусного ужина Павлов попросил конверт, ручку и бумагу. Он решил черкануть письмо отцу, самому родному человеку на свете, не считая конечно брата. При этом в первом послании не стал жаловаться на судьбу, доказывать, что он не виноват… Просто попросил по возможности прислать сигарет, чая, зубную щетку, белье…ну, и еды какой-нибудь, не очень дорогой. О себе написал кратко, мол, все нормально, приняли хорошо. Макс объяснил, что письмо надо на другой день взять с собой на прогулку. По пути будет большой почтовый ящик, бросить в него. Затем его прочитают в специальной части и отправят по адресу. Цензура довольно жесткая, все лишнее, зачеркнут до полной не читаемости.

В двадцать два часа с коридора послышалась команда: – «Отбой». Основной свет в камере погас, загорелся ночничок над дверью. Такой же тусклый, как в ИВС. Пацаны разместились по своим местам. Артема удивило то, что разговоры сразу прекратились. Видно молодые сидельцы уже втянулись в режим, а может просто недосыпают. Лежать на деревянном настиле с непривычки жестковато, но после такого же в ИВС и вообще без матраца, вроде как терпимо. Когда стал засыпать, почувствовал укус – ударил по этому месту ладошкой. Потом еще и еще. «Не иначе, клопы», – подумал новенький. С этой напастью он впервые «познакомился» еще в детстве, когда жили в старом доме на улице Комсомольской. Вывести ее совсем непросто, легче привыкнуть и не обращать внимания. Началась размеренная тюремная жизнь…

Запомнилась первая прогулка во дворике размером четыре на четыре метра. По коридорам следственного изолятора мальчишки шли цугом, один за другим. Руки держали за спиной. По пути с левой стороны стоял большой почтовый ящик с прорезью для писем. Павлов бросил туда свое послание отцу. Сзади пацанов шел сотрудник СИЗО. Он открыл обитую железом дверь, запустил арестованных вовнутрь и за их спиной вновь лязгнул ключ в замке. Над головой оказалась металлическая решетка вместо потолка, и Артем, глянув на нее, понял смысл выражения «небо в клеточку»… Несовершеннолетним в следственных изоляторах положено два часа в сутки быть на свежем воздухе в любую погоду. А она в этот день предстала очень приятной. На улице почти лето – тепло и весело. Мальчишки взяли с собой сшитый из тряпок мяч. Весь такой кривобокий и тяжелый, но это не помешало им сначала поиграть в футбол, затем просто покидаться друг в друга. Конвойный сверху безразлично смотрел на их забавы. Дети, они и в тюрьме – дети… Когда надоело играть, Макс попросил показать пару ударов по воздуху ногами. Артем не отказал, показал связку ударов – майя, ура-маваши и маваши. Все пацаны выразили неподдельный восторг. Павлов ощутил, как растет его авторитет среди сокамерников. И это ему определенно нравилось.

Через день, сразу после завтрака открылась дверь, и конвойный спокойным голосом озвучил Артему ставшую привычной команду:

– Павлов, без вещей на выход.

Недолго посидел в «боксике» более-менее человеческих размеров на автозаке арестованного доставили в центральный отдел милиции к следователю. Той же молодой женщине, что уже допрашивала Артема. Присутствовал и адвокат, но другой – мужчина, невысокий, склонный к полноте, лет сорока пяти – пятидесяти, одет в старомодный серый костюм и при галстуке. Он сразу попросил у следователя:

– Разрешите, пожалуйста, поговорить с Павловым с глазу на глаз.

Следователь без раздумий ответила:

–Да, да, конечно.

Адвокат, дождавшись, когда она выйдет из кабинета, обратился к подзащитному:

– Меня зовут Алексей Анатольевич. Со мной заключил договор на твою защиту брат Сергей. Он и оплатил мои услуги. Буду защищать тебя и на следствии и в суде. В деле много неувязок, для их устранения тебя и вызвали. Отвечай спокойно и обдуманно, сомневаешься – посоветуйся со мной.

– Хорошо, – кратко ответил Артем.

…Ему почему-то вспомнилось, как гулял летним вечером по улице Ленина с братьями Нещадимовыми Денисом и Максимом. Предварительно выпили бутылку «Кагора» прямо из горлышка и без закуски, она подняла настроение. Курили и громко гоготали, не обращая внимания на прохожих, которые старались обходить подростков стороной. А на двухэтажном здании рядом с перекрестком с улицей Фрунзе, напротив магазина №44, висела рекламная вывеска «Адвокат Козлов принимает в кабинете юриста». Смеялись все трое до боли в животах. Им по смыслу показалось, что адвокат принимает козлов в кабинете юриста, это и вызвало неудержимое веселье. «Не из этой ли конторы Алексей Анатольевич,– подумал с внутренней ухмылкой подозреваемый, – так я вроде и не козел вовсе».

Вернулся следователь. Заставил в который раз назвать фамилию, имя, отчество, когда родился и где, расписаться, что предупрежден об ответственности за заведомо ложные показания. Павлову недавно исполнилось шестнадцать лет, и эта процедура оказалась обязательной. После выполнения необходимых формальностей следователь негромко произнесла:

– Скажите, подозреваемый, как вы могли успеть совершить разбой, если после сборки пяти палаток, со слов вашей бабушки вы у нее брали пироги на продажу?

– А я быстро собрал палатки, взял нож, маску…и также быстро ограбил камеру хранения, – вопреки совету адвоката, не думая, ответил Артем.

– Зачем вы ударили ножом заведующую камерой хранения, – спросил следователь.

– Она стала орать, – ответил подросток.

– Вы хотели ее убить?

– Нет, просто, чтобы она не орала.

– В какую область тела вы нанесли удар?

– В область головы.

– Кровь была? – спросил следователь.

– Да, вроде…

– Почему на вашей одежде ее следов не обнаружено?

– Так я замыл потом рубашку и брюки водой.

– Куда вы дели окровавленный нож?

– Выбросил, где не помню.

– В белой шестерке находились ваши знакомые? Кто они? Как их зовут.

– Нет, я все сделал один.

– А потерпевшая говорит, что в ограблении участвовало двое, – продолжал допытываться следователь.

– Нет, она путает, я один.

– Куда вы дели товар со склада?

– Отдал своим знакомым под реализацию.

– Кому? Кто эти знакомые?

– Не скажу.

– Вы понимаете, что укрывая своих соучастников, вы оказываете себе «медвежью услугу»?

И Артем замолчал. Ему надоело врать. Он сам не понимал, зачем сейчас наговаривает на себя. Ему никто не разъяснил, что те показания, которые он устно давал оперативникам в отсутствии адвоката никакого значения не имеют. И именно сейчас у следователя он теряет свой последний шанс на справедливость. Зато оговорив себя, он понял, что впереди тюрьма…и, возможно, немалый срок. Не стал он разговаривать и с адвокатом после допроса. В голове засело только то, что следователь предъявил ему обвинение, но хочет направить на психиатрическую экспертизу в Иваново. Зачем, Павлов не понимал, да и не хотел понимать, считая это обычной формальностью, которая на его судьбе никак не отразится.

В свою камеру он вернулся в плохом настроении, однако пацаны расспрашивать, ни о чем не стали. Тюрьма их приучила не задавать лишних вопросов. Могут заподозрить в нездоровом любопытстве. Все понятия взрослых сидельцев распространяются и на малолетних, и нарушать их никому нельзя. Артем залез на верхние нары, лег на спину. Задумался: «Как там отец? Получил ли он письмо? Что думает братан Серега по поводу моего ареста? Неужели они верят, что я совершил такое дерзкое преступление? Ножом женщину по горлу… Они же знают меня, я на такое не способен». Ему мнение близких людей казалось более важным, чем то, что думает женщина-следователь. А вся его дальнейшая жизнь зависела именно от нее, от этой невысокой и симпатичной девушки.

Между тем через три дня одновременно пришли письмо от отца и передача от него и брата. От передачи он большую часть выделил на «общак» – все сидельцы в камере хранили продукты сообща, за их распределением следил старший по камере – Максим. Кстати, его никто из сидельцев не называл «смотрящим» по камере. Видимо пацаны еще не до конца обустроились в условиях неволи. Себе Артем оставил сигареты, предметы гигиены, одежду, немного конфет и чая. Затем прилег на нары и стал читать письмо. Ни один из родственников не верил, что он совершил преступление. И отец, и Серега советовали терпеть и на себя ничего не наговаривать. «Поздно… Пути назад уже нет…», – с грустью подумал Артем. В это день он долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок на жестких досках, стараясь выбросить из головы назойливо грустные мысли. Но они словно змеи кусали со всех сторон, то порождая несбыточные надежды, то убивая их ядом безнадежности. Мимолетно вспомнилась Таня, и Артем с удивлением осознал, что почти ни разу в последние дни о ней не думал, не представлял ее образ, мысленно не разговаривал с ней. На воле ему казалось, что он ни на минуту не забывал ее…

А еще дня через два следователь с тем же адвокатом, что присутствовал при последнем допросе, приехали в следственный изолятор для ознакомления с постановлением о направлении на психиатрическую экспертизу. Конвоир открыл дверь, невыразительным голосом произнес дежурную фразу:

–Павлов, без вещей на выход.

Выйдя в тюремный коридор, у Артема появилось ощущение, что он выпрямил спину и вздохнул полной грудью. Пешая прогулка даже в присутствии конвоира казалась маленьким развлечением, свободой от тесноты и чувства зажатости быстро опостылевшего места пребывания. Камера проведения следственных действий оказалась небольшая. Один стол и две лавки по обе стороны, вот собственно и вся мебель, ножки которой вмурованы в пол.

– Здравствуйте,– произнес Артем негромко.

– Здравствуйте, здравствуйте, – произнесли почти одновременно приехавшие.

– Присядь, – сказала сотрудница следственного комитета, – послушай мое постановление и распишись в ознакомлении.

Она не торопясь зачитала привезенные с собой документы:

– Ты все понял?

– Когда ехать-то? – вопросом на вопрос ответил обвиняемый.

– Ближайшим этапом, – сказал следователь.

Затем она нажала на какую-то кнопочку. В следственную камеру вошел конвойный и увел Павлова в свою «хату». Причем тот по ходу движения, не дожидаясь команды, убрал руки за спину, сцепив пальцы в замок. Это становилось привычкой. Тюрьма навязывает узникам свой образ жизни, вбивает им в память, порой на всю оставшуюся жизнь свои понятия и повадки…