Читать книгу: «Нина», страница 2

Нина старалась сдерживать себя и громко не плакать. У мамы часто болела голова и из-за плача она могла рассердиться еще больше. Тогда в ход могла пойти не только рейка, и не только по пальцам.

Плача и сдерживая плач одновременно, Нина уснула. Ей снилось, как мама и дядя Рома, и дядя Жора, и дядя Гена смотрят на ее изуродованные пальцы и смеются. Тычут в нее своими опухшими, коричневыми от сигарет, кривыми, но целыми пальцами, и смеются. От смеха их лица краснеют, а из пастей пахнет мутной жидкостью. И слюни летят во все стороны.

Следующие три дня Нина питалась купленными и спрятанными в злосчастный день сосисками, и кукурузными палочками. Она доставала каждую палочку очень осторожно, чтобы не зашуршать упаковкой. Иначе мама могла услышать и отобрать. После Нининых оплошностей и наказаний от мамы, всегда были тяжелые, голодные дни. Дни, в которые Нина, по словам мамы, должна была осознавать свои ошибки.

Галина в эти дни жила как обычно: выпивала, много спала и ждала Георгия. Тот заявлялся перед выходными уже подшофе.

Так произошло и в этот раз. В пятницу, когда солнце нависло над горизонтом, отсвечивая багряным от снега, раздался стук в дверь. Калитку замыкать у Галины не было привычки, да и заходить к ней во двор желания ни у кого не было, если нет нужды.

– Нина, тебе пора пойти погулять! – бросила Галина, изображая улыбку и поспешила впустить гостя. В дверях возник Георгий. Крупный, с выпирающим из поношенной куртки животом и круглым, небритым лицом.

– Привет, Нинк, – Георгий подмигнул поросячьим глазом и кивнул. – Как дела?

– Хорошо, – выдавила Нина, громко сглотнув.

– Давай-давай, доченька, одевайся, – торопила Галина.

Нина накинула колготки и маечку, и выскочила в коридор за курточкой, где оставила ее накануне. Закрыла дверь из комнаты в коридор и обернулась. Мама обычно выпроваживала ее во двор и замыкала входную дверь. Но сейчас мама не торопилась и о чем-то говорила с гостем. Нина бросила быстрый взгляд на крышку подвала и снова на дверь. Маминых шагов не было слышно. Девочка быстренько подбежала и открыла крышку подвала, затем рванула к выходу, хлопнула входной дверью и назад к подвалу.

Аккуратно, кряхтя, она закрыла над собой крышку, чтобы та не грохнула. Спустилась по лестнице и пробралась под пустую, широкую полку на тот случай, чтобы остаться незамеченной, если мать решит спуститься за добавкой. Иначе будет худо.

Нина уже несколько раз пряталась в подвале и однажды мать решила спуститься за выпивкой. Но девочка прикрылась старым потрепанным мешком из-под картошки, и буря миновала.

И в этот раз девочка пробралась к стене, нащупала мешок и забралась в него. Все теплее, чем так сидеть. Тем более, что курточка так и осталась висеть на спинке стула в коридоре.

Нина даже проваливалась в сон, не столько от желания, сколько от холода. И где-то между сном и бодрствованием ей виделся ароматный, горячий хлеб, который только-только достали из печи. Корочка еще потрескивала, а тепло от буханки ощущалось на расстоянии в несколько шагов. Маленьких, детских шагов.

Из благоухающих видений девочку выдернули громкие голоса. В комнате кричали, ругались. Звякнула посуда, коей было в доме не так много: пару кастрюль да несколько тарелок. Нина, и без того сидевшая тише мыши, вжалась в холодную стенку и натянула пахнущий гнилой картошкой мешок на голову. Зажала уши ладонями, но и это не помогло, отзвуки голосов были слышны.

Спустя немного времени ругань прекратилась, а вверху, над дверцей в подвал, послышалась возня. Скрипнула дверь в коридор. По укрывавшему Нину мешку легонько стукнула осыпавшаяся крошка штукатурки. Девочка приспустила мешок и крошечные камушки с шорохом осыпались на пол. Она посмотрела наверх уже немного привыкшими к темноте глазами. Потрескавшийся потолок дышал. Трещины становились то шире, то уже. Кое-где с оголенных деревянных брусов осыпалась труха. Послышались медленные, тяжелые шаги. Они приближались к дверце. Губы девочки задрожали, а пальчики с силой сжали край мешковины. Сердце в груди затрепыхалось, стучало громко и часто. Так часто, что темнота вибрировала. Кто-то сверху остановился прямо над головой Нины. Скрипнула ржавая откидная петелька лаза в подвал. Нина замерла. Она не была уверена, но ей казалось, что это не мама. Слишком тяжелые шаги для нее.

В следующее мгновение темноту прорезал столб тусклого света. Дверца с грохотом упала на пол, звякнув петелькой. В свету закружилась пыль, осыпавшаяся с потолка подвала. Нина резко подняла край мешковины и укрылась. Затаилась не дыша. Зажмурила глаза, как будто это могло чем-то помочь. Она подумала – «Почему не мама пришла в подвал? Наверное, она слишком много выпила и не смогла пойти сама, поэтому пришел дядя Жора».

Бутылки с мутной жидкостью стояли на полке в противоположной от Нины стороне. Девочка сидела в углу, укрывшись мешком, и надеялась, что останется незамеченной.

Послышался скрип деревянных ступеней лестницы. Старые доски стонали и кряхтели под весом взрослого человека.

– Фух, – послышался вздох, грубый, мужской. – Та-ак, что тут у нас есть?

Нина, когда спускалась, в отсвете падающего в подвал света видела на полке бутылки и теперь она надеялась, что Георгий так же быстро увидит их, возьмет сколько нужно и уйдет. Но так, же она знала, что выпившие взрослые часто шатаются и не видят перед глазами то, что ищут. А находят не то, что им нужно, в другой стороне.

Георгий был выпивший, но не настолько, чтобы блуждать в довольно тесном пространстве и спотыкаться.

– Во-от оно, – он громко хлопнул в ладоши и потер ими. Звук трущихся ладоней больше напоминал шкрябанье веником по пыльному полу. Затем он облегченно выдохнул и добавил – Не мало ты, Галюсик, тут приберегла.

Зазвенели бутылки вкупе с шелестом целлофанового пакета, а после к этим звукам прибавилось и дряхлое дыхание ступенек.

Нина медленно и облегченно выдохнула, но стянуть мешок с головы не решилась, пока не услышит закрывшейся дверцы. Георгий не спешил. Наверху звякнули бутылки и снова послышалась какая-то возня. Снова скрипнули ступени. Деревянный хруст эхом взбудоражил холодные стены.

Что-то ухнуло на пол подвала и раздался еще один хруст. Но этот отличался от первого. Теперь хруст был похож на арбузный, или яблочный, когда в него впиваются зубы. Нина от неожиданности ахнула. Как ей показалось – слишком громко. И теперь, кроме мечущегося сердца и спертого дыхания, на лбу появилась испарина.

«Точно заметит» – подумала она.

Воцарилась тишина. Нина дрожала от страха, боясь даже мыслить и дышать. Ей казалось, что сейчас перед ней стоит Георгий и улыбается своей зубастой улыбкой – ждет, когда она опустит мешок, чтобы сказать – БУ! А потом расхохотаться волчьим голосом.

Но в подвале повисла тяжелая тишина, такая же, как и запах – сырой и неживой.