Читать книгу: «Спасти красноармейца Райнова. Книга пятая. Интуит», страница 4

Глава 3

***

– Товарищ старший лейтенант, погодите, – окликнули кого-то, у меня за спиной.

Тут я вспомнил, что сам уже сутки как старлей, поэтому с интересом обернулся, глянув на мужчину в гражданском костюме, полы светлого утеплённого пальто, так и разлетались, пока тот ко мне спешил. Похоже, ещё один журналист, по характерной сумочке-планшету опознал, у многих видел, как и у военных корреспондентов. Видимо символ или деталь их снаряжения. И да, я в Москве нахожусь, четыре дня как прибыл, сегодня восьмое ноября, уже холода сильные. Хотя снега пока нет. Выпадал, но таял. Про освобождение девчат даже вспоминать не хочу. Меня столько допрашивали и расспрашивали, общение с прессой, что уже до зубного скрежета эта история у меня доходила. Надоело. Не хочу вспоминать, но если коротко, то вот какая история была. Мы добрались до Слуцка, добыв ещё девять грузовиков. А больше не было тех, кто умел водить. К одной прицепили и полевую кухню. Нашёлся умелец, начал готовить. Мы налёт на склад устроили, набрали припасов на четыре грузовика. Да я картошкой поделился, не всей, пятнадцать мешков выдал. И оружие, что добыл, свой личный запас не трогал. Разве что «МГ-34» на треноге, благо боезапаса к нему хватало, те ленты, что сняли с вышек, сохранили. Пулемёт вошёл во взвод сержанта Сильвестрова. Я два стрелковых взвода сформировал и хозвзвод.

Кухню специально передал в отряд по пути, место освобождал, потому как был аэродром, тыловой, и мне повезло с него «Шторьх» угнать, вполне свежая машина, и шесть бочки бензина, по очереди выносил за территорию. Кражи тихо прошли, без шума. Бочки в кузов одного из грузовиков. Когда до Слуцка добрались, я провёл разведку в городе, выяснил, где девчат держат, мне там всё неизвестно, изучал. Гражданскую одежду своего размера добыл по пути к Слуцку. Дальше облётывал окрестности, выяснял, где можно добыть технику, на ней мы до наших доберёмся, к чёрту обоз и пешком идти, и где шофёров добыть. Пять дней подготовки, к этому моменту мы освободили сотню наших парней. Добыли три десятка грузовиков, даже два советских пушечных броневика, уже с немецкими крестами на них. С боем освободили девчат, сразу на погрузку и на выход, пока броневики обстреливали казарму, танкистов я тоже нашёл, и на прорыв. Кстати, ещё две полевых кухни добыл, но уже немецкие, подняли в кузов, в них везли, в кузовах и готовили, а то у тех деревянные колёса, буксировать не получиться. Всё что надо имелось, за пять дней вполне добрались до наших. Да ещё по пустым лесным дорогам двинув, оказались в тылу нашей передовой, где сообщили о себе, телефонная связь была, ну и дальше начали работать сначала особисты, потом прибыли москвичи, из разных служб, даже от Политуправления были. Ну и шум поднялся в прессе, в армейских газетах писали, благо у того городка куда мы вышли, как раз два корреспондента и фотограф были, они первыми у меня с подробностями и взяли интервью. Две недели в тылу у армии пробыли, сдав технику и кухни, а потом до железнодорожной станции пешей колонной, и всех почему-то в Москву. Девчат в казармы московского гарнизона, те себя в порядок приводили, восстанавливались в армии, некоторых в госпитали, состояние плохое, парней на сортировку и пополнение одной из дивизий.

В результате я получил звание старшего лейтенанта, Золотую Звезду Героя, орден «Ленина», и «Красной Звезды». А «звёздочку» за бои на «УРах» до конца и освобождение лагеря военнопленных в селе. Бойцы рассказали, хотя рапорты об этом тоже писал. Многие командиры за спасение девчат и вывоз их получали ордена и медали. И их тоже так отблагодарили. Ну и получил назначение командиром стрелкового батальона, в пополняющуюся стрелковую дивизию в Подмосковье, уже на руках направление, как раз только на руки выдали, покинул здание Главного Управления РККА, а тут этот окрик. Да меня только сегодня по сути выпустили, после этих допросов голова кругом шла, благо все круги ада я всё же прошёл, хотел на рынок сходить, время ещё есть, и почти две сотни килограмм свободного в хранилище. Вся эта эпопея с девчатами запомнилась постоянным холодом, бессонницей и голодом. Хотя трёх кухонь хватало на всех, готовили в две смены, девчат из бараков помимо одеял прихватили тарелки и ложки, было из чего кормить, но я постоянно в запарке, иногда забывал поесть. Пока себе денщика не назначил, что следил за моим питанием, мог сутки без еды быть. Нервотрёпка ещё та. Да я только у наших, в тылу, нормально выспался. Надо сказать, повторения подобного я бы не хотел, тяжело было. Впрочем, если попросят, ещё один лагерь с пленными девчатами освободить, пойду, благое дело. Что по хранилищу, то сейчас уже две тонны и триста сорок два килограмма. Из них свободного двести десять килограмм. Часть накачалось пока тут в тылу допросы шли. А вообще в хранилище самолёт и бочка с бензином. Баки у машины тоже полные. Три бочки закопал по пути, в районе Рославля, схрон с запасами, остальное потратил, пока разведку вёл, включая по пути колонны. Налетал немало. Имея самолёт, а управлять действительно не сложно было, я становлюсь вполне мобильным. А так всё-таки устал, больше морально, передышка нужна. Кстати, не все раны я убрал, и свежие шрамы с молодой кожей были описаны врачами, что нас обследовали. А шрамов у меня хватало.

В хранилище кроме самолета и топлива к нему, лёгкий мотоцикл-одиночка, новенький, увёл у немцев. Две канистры с топливом для него. А также всё, что ранее имел и сверху продовольствие. После голодного времени, иметь хоть что-то в запасе, очень хотелось. Полтонны припасов. Патроны имею ко всему оружию, включая советскому. Нашли на заброшенных позициях, включая два ящика с патронами к «ТТ». Даже ручные гранаты и пяток противотанковых. Да что это, я сотню патронов к своему противотанковому ружью нашёл. Два ящика, по полсотни в каждом. Правда, всё добытое перебрать надо, сготовить из них готовые горячие блюда, но на это просто нет времени, вот получил его, но даже тут не дают покоя. Быстро задавив злость, может что хорошее тот принёс, так что встретил его всё же приветливой улыбкой.

– Да? Вы что-то хотели?

– Это ведь вы Вячеслав Струев, что командовал освобождением девушек-военнослужащих и вывез их на грузовиках к нам?

– Это я, – вздохнул, всё же из этих прилипал, но тут неизвестный, что так и не представился, меня удивил.

– Рад познакомиться. Я Михаил Голубев, из профкома редакции Всесоюзного радиовещания, мы проголосовали коллективом, и решили что вашу историю обязательно нужно и по радио рассказать, не только в газетах. Сегодня в два часа дня. Как вы на это смотрите?

– Думаете, стоит? – не совсем уверенно уточнил я. Хотя время было, прибыть в часть мне можно завтра, до обеда.

Тут начал накрапывать ледяной дождь, ещё этого не хватало, всё вокруг скоро покроется ледяным панцирем, поэтому мы заторопились.

– Вы после награждения, отличную речь сказали, видно, что не запинаетесь, хорошо отвечаете на вопросы. Почему бы и нет?

– Действительно, почему бы и нет?

Я легко согласился, тем более к нам по жесту профкома, или кто он там, подкатила «эмка». Лучше в тёплом салоне, чем на холоде и под дождём. Я такие знаки вижу, мне Судьба ясно намекает, нужно ехать. Интуиция тоже на это давила. Впрочем, про тёплый салон я загнул, в машине даже печки отопления не было. Я на таких машинах пару раз ездил, штабные нашей дивизии, но лето было, про печки не спрашивал, а их оказывается, даже и не ставят. У шофёра узнал, пока к редакции ехали. Время к слову пол-одиннадцатого было, показали стрелки трофейных часов у меня на руке. На мне новенькая командирская форма, та в которой вышел к нашим, постирана, поглажена, и в хранилище, запасная. Только знаки различия поменять, я не успел. Оказалось, мы ещё вовремя прибыли к зданию студии радиовещания, это на Тверской. Меня довольно долго инструктировали, даже список вопросов и ответов?!.. Они обалдели? Если уж буду отвечать, то точно от себя, а не то что другие люди придумали. Ладно, увидим что будет. Покормили тут же в буфете, и неплохо, хотя первого блюда не было, но и гречка с котлетой и подливой, неплоха. И вот наше время. Я уже тут на радио узнал, что тот кто должен был занять это время, вдруг срочно отбыл на передовую, вот меня и всунули на его место, не меняя программу. Это была встреча с фронтовиком. Я как раз тоже фронтовик. Цепь случайностей и вот я сижу в студии. В принципе, начало неплохое было, диктор, ведущий программы представил меня, я поздоровался со слушателями, дальше коротко описал мой боевой путь. О, даже про потерю памяти сообщил, что не помешало мне. Дальше я отвечал на вопросы, в принципе правду, хотя пару вопросов ответил уже от себя, а не то, что написано было в сценарии, по-другому эти писульки не назовёшь. Знаете, лучше уж я прямо в лоб, хотя знаю, что последствия будут серьёзными, но скажу праву, всё что видел своими глазами. Тут ведущий и спросил:

– Вот скажите, Вячеслав, как быстро мы погоним врага обратно? Ваше мнение фронтовика.

Бросив листы со сценарием на стол, я спокойно ответил:

– Думаю года через два, это нам будет стоить ещё потерянных территорий, бойцов и командиров потеряем миллиона два, может три, и только потом погоним. К середине или к концу сорок третьего, я думаю. Думаю, объяснить на пальцах будет проще, и сделаю это. Как вы знаете я потерял память, до сих пор не знаю, есть у меня родня или нет. Вячеслав Строев, призывался Горьковским военкоматом. Я просил особистов узнать, но не везло, или ранят или убьют, да и постоянные бои, не до этого было, до сих пор не знаю, есть родные или нет? В вещмешке писем не нашёл. Так вот, я по сути как неврождённым стал, и познавал этот мир. Всё внове для меня. То что немцы враги, сразу понял, нашлось кому объяснить, обучить, и дальше воевал, как позволяла честь и совесть. Быстро дорос до лейтенанта, не выпрашивал, сами награждали. Две медали и хотели дать орден «Красной Звезды», но не дали, генерал ещё ухо крутил, чуть не оторвал. Ну там за дело, признаю. Чтобы объяснить все слабости Красной армии, почему мы не остановили немцев на старой границе, я и опишу одну историю. Если я не скажу, то эта порочная практика будет длиться долго, хотя понимаю, что мне это будет стоить. Но за карьеру я не держусь, армия мне не нравиться и легко, даже с удовольствием покину её ряды. Так что меня за то, что я сообщу или на зону направят или лоб зелёнкой помажут. Это факт.

– А почему зелёнкой? – не выдержал ведущий, что пристально на меня смотрел, таким нехорошим взглядом. Похоже, мои ответы и по нему могут ударить.

– Чтобы пуля, заходя в лоб, не занесла в мозг инфекции. Старая хохма, но ещё в ходу. Так вот, я вам опишу историю, которую сам видел. И она сразу снимет часть вопросов, почему наша армия отступает, а иногда и бежит. Вот сама история. К нам в дивизию приехал генерал, командир нашего корпуса, и сказал, нужен ценный пленник, если кто добудет, орден даст, поклявшись. Я вызывался. Два часа на подготовку и как стемнело, двинулиползком. Ушли, успели за ночь и к немцам уйти, со мной два бойца, и вернутся, да ещё взял в плен немецкого полковника, командира пехотного полка. Нас в машину, комкор оказывается ждал, и в штаб корпуса. Дальше пока нас готовили, банька, форму стирали, к награждению, бойцам медали и мне орден готовились вручить, быстро допросили немца. А там неприятные новости, резервы к противнику подошли, ну и командиры начали составлять план обороны и контратаки. Меня как раз пригласили, вот и присутствовал. Интересно было, да и люблю что-то новое узнать, полезное для меня. Даже для моих невысоких знаний в тактике, я понял, что довольно интересная и качественная проработка операций, неплохо сделано, видно, что штабные и генералы дело своё знают. Тут и вылезло это, даже не знаю как назвать. Мурло натуральнее, в форме дивизионного комиссара…

Тут я взял стакан с водой, горло пересохло, причём особо не волновался, я вполне сознавал что делаю, быстро сделал два глотка и продолжил:

– Встал и говорит, что не может допустить старорежимные правила войны, воевать как царские офицеры, наши армии должны воевать, как завещал нам товарищ Ленин, вперёд в атаку и штыками их. Ну и дальше начал словоблудием заниматься. Я смотрю, а лица командиров поскучнели, это я потом узнал что такое у них обычное дело. Дослужился до звания младшего лейтенанта и до сих пор не знал, что политработники имеют полную власть над командирами. Они могут их снимать, а командиры политработников нет. Вне зоны моих интересов было, вот и не знал. То есть, у политработников абсолютная власть, и они, закатав рукава, лезут в то, что не понимают, и управляют теми догмами, что в них вложили. В мирное время это ещё работает, а в военное точно нет… И они никакого наказания не несут, за то что было, отвечают как раз командиры тех частей, где служат политработники. Я сам в шоке был, когда узнал, для меня это дико. Я и понял что будет, сам не раз видел, атаки стрелков на пулемёт противника. Ни разу не видел, чтобы кто-то добежал, пулемётов у немцев много, всех кладут. Мы такие атаки «мясными штурмами» прозвали. Я ещё удивлялся, как командиры такое допускают, а тут указывается не они правят балом. Так это мурло, добавило. Бойцов не жалеть, бабы ещё нарожают. Знаете, меня тут переклинило, как его поганый язык, вообще повернулся такое сказать?! Ну я и вдарил. Меня один боец, спортсмен-боксёр, обучал уже две недели, ставил удар. Тот неудобно стоял, пришлось левой бить, но сделал это от души. Нокаут. Вот генерал, и начал мне ухо крутить, приговаривая, нельзя старших командиров бить, особенно из политуправления. Кукиш тебе, а не орден. Когда комиссар очухался, удар он не помнил, глаза разбегались, похоже контузия, ему сказали что инфаркт ударил и побыстрее сплавили в медсанбат, а дальше готовили операцию как штабные придумали. Парней медалями наградили, мне ничего не дали, и обратно в дивизию. Вот и получается, пока Политуправление командует нашими армиями, вплоть до полков, так и будем отступать. Решение вопроса одно, забрать эту их власть. Только они никогда её не отдадут, власть развращает, и они в этом варятся уже не один год. Да те командиры, что настрадались от них, как те власть потеряют, пинками погонят прочь, обещая пристрелить. Вторая причина. Наш устав. Не знаю кто его писал, он ещё годиться к Империалистической войны, а тут устарел ещё к тридцатым годам. Эти мясные штурмы, прописаны именно в уставе. Да за одно это, кто такое внёс в устав, немцы благодарны, обещали наградить. Да, я ведь и с нашими общался, и с пленными офицерами. Интересно их мнение о войне. Я немецкий хорошо знаю. Так они в восхищении от наших комиссаров, таких помощников в уничтожении кадрового состава Красной Армии, у них просто не было. Там всё просто, немцев подходят, к оборонительным рубежам какой советской части, тут наверх выскакивает комиссар, рядом знаменосец и они бегут в атаку, поднимая бойцов. Немцы, что готовились понести потери при штурме обороны советских войск, от такого счастья просто млеют, из пулемётов всех кладут, обязательно последним комиссара, иначе бойцы раньше залягут, добивают выживавших и идут дальше. Даже циркуляр выпустили, в такие атаки комиссаров стрелять последним. Сейчас конечно отменили подобные атаки, успокою людей, нашлась умная голова для этого, хотя не во всех частях этот приказ выполняют, но в начале войны они были, и из-за этого погибли десятки тысяч наших парней. Над нашей армией, армии других стран смеются, мы в обороне теряем больше людей, чем немцы наступлении, на одного немца пять-шесть наших. Это просто невозможно, но наши военные доказали, что ничего невозможного для них нет. Я кстати устав читал, посмеялся и выкинул, особо нечего не использую из него. Опять же скажу, проблемы с ним тоже известны, я это точно знаю, новый устав пишется, но когда его выпустят, не в курсе. Так что у Красной Армии две беды, Политуправление и устав, изменить это можно, но как же тяжело, а пока, несмотря на ошибки командования, спасает положение геройство простых бойцов. Именно благодаря им, немцы ещё не вязли Москву, иначе бы раньше тут были.

– Устав писал маршал Шапошников, наш лучший военачальник.

– Ох вы меня поймали, прямо подловили. Да, прошу прощения, ошибался во всём. Наши войска немцев остановили на старой границе, и сейчас перемалывают его личный состав в обороне, благодаря гениальности маршала, и держат его там. Да, прошу прощения, это для меня уроком будет, нечего языком трепать попусту.

Сарказм мой тот принял, поморщившись, и задал следующий вопрос. Я же задумался о том, что наговорил. Да уверен, что нас уже отключили от эфира и сейчас из другой студии, их тут четыре, что-то другое выдают. Хотя редактор в окошко, странные рожи корчит, общаясь с кем-то по телефону. Ну не дураки, же они меня в эфире держать? А всё сказанное мной правда, что видел то и выдал, ну кроме «бабы ещё нарожают», это отсебятина, слышал про это ещё там, у себя в будущем, на уроках истории, и запомнил. А пока выслушал вопрос, задумавшись как ответить:

– Вот вы говорите, что война два года будет идти. Почему такой срок?

– Обновиться командный состав, кто погибнет, кто в плен попадёт, вперёд выйдут не карьеристы, пустые людишки, а молодые и борзые. Поменяется устав, многое изменится в армии, тогда и двинут. Сорок второй будет иметь много поражений с нашей стороны, не умеют наши наступать, обороняться-то пока учатся, но наступать не умеют. Московская битва сейчас идёт, я думаю, она закончится нашей победой, откинем немцев от столицы. Надеялся поучаствовать, но сейчас даже не знаю. Время нужно, два года вполне та цифра, что хватит для подготовки. Мы учимся воевать, кроваво, с потерями, но учимся.

Диктору новый лист принесли, до этого тоже приносили, вопрос про два года ожидания оттуда. И он задал следующий. Мы в эфире? Да ладно?

– Вот вы ненавидите комиссаров…

– Минуточку, я такого не говорил. Я описал, каких их вижу, но я не ненавижу. Они мне безразличны. А то что один дивизионный комиссар мне неприятен, так он за это уже получил. Причём тут ненависть? Я их даже уважаю. Не за то, что они натворили, что-что, но политработники, они готовы умереть за свою идею, и это вызывает уважение. Видел старшего политрука. Он боялся, его трясло, но он взял себя в руки, выбрался из окопа и повёл бойцов в атаку. Погиб, конечно, сам бежал в рядом, видел, но то что он преодолел свой страх, вызывает уважение. Или был бой, прорыв в тыл дивизии, и немецкие танки двинули к пушкарям, а на пути медсанбат. Мой взвод как раз последний резерв, бросили на перехват. Я подбил два танка, чешские, лёгкие, у меня трофейное бронебойное ружьё было, как раз патрон заклинило, и пока я с матом пытался выбить гильзу и сдвинуть заклинивший затвор, а бойцы вели огонь по пехоте, один бригадный комиссар совершил подвиг. Он приехал к нам в дивизию из штаба фронта, а тут волоча перебитые ноги, комиссар под удар авиации попал, с ранеными лежал, отобрав у моего бойца связку гранат, пополз наперерез танку. И с этой связкой лёг под гусеницы, подорвал и его и себя. Это вызывает немалое уважение, я сам хочу равняться на подобных людей. Поступок настоящего советского человека. Он спас раненых, последний танк был, четыре бронемашины мой взвод уничтожил, пехоты не было. Кстати, до сих пор не знаю кто это. Может, кто опознает? Политуправление штаба фронта, звание бригадный комиссар, невысокий, коренастый и плотный такой, с родинкой на шее в форме трёхкопеечной монеты. Все приметы, что запомнил. Так что то, что Политуправление вытворяет, это не их вина, они всего лишь исполнители, выполняют приказы. Вина на том кто их отдаёт, но ему ничего не будет, слишком высоко сидит. Скрытый враг, как я подозреваю, помогающий уничтожать руками Политуправления кадровый состав Красной Армии. Помог блестяще, должен сказать. Ещё немного расскажу. Получилось так, что наша дивизия, это ещё в июле было, попала в локальное окружение, шесть суток дрались, пока не вырвались. Причём, пока до наших шли, рыскали дозоры в разные стороны, одним я и командовал, и обнаружил, как рота немецких солдат уничтожила население целой деревни. Загнали всех в большой амбар, дровами и соломой обложили, и подожгли. Мы не успели, уже угли догорали, потом по костям поняли, да и воняло горелым мясо, что произошло. Пленных допросили. А те не ушли, забавлялись с девчатами. У меня взвод, двадцать два бойца, их рота, больше сотни, никто не ушёл, всех уничтожили, а они же пьяные были, пятерых взяли для допроса, а потом пристрелили. Троих девчат спасли, ещё две умерли от насилия. Потом девчат в медсанбат передали. Тогда я отдал приказ ещё бойцам взвода, а когда принял роту и им, немцев в плен не брать, даже если руки поднимут. А после той встречи с дивизионным комиссаром, я вернулся и отменил этот приказ. А цепочка мыслей к этому привела. Немцы издали приказ своим солдатам, комиссаров, сотрудников НКВД и евреев расстреливать на месте. И я начал понимать этот приказ, хотя раньше он меня злил. Впрочем, солдат войск СС не брать в плен, приказ я не отменил. Те ещё звери. Да, уточню, та зондер-команда, которую мы уничтожили у деревни, там только один немец был, командир роты. Немецкая форма, оружие, техника, но это были поляки. Немцы сами заниматься подобным брезгуют, отбросов набирают. Поляки особенно охотно в такие команды идут. Это у них была тринадцатая деревня на счету, к сёлам пока не приступали. Что по команде, то эти земли отойдут Германии, и они очищают их от ненужных жителей, чтобы приехали бюргеры со своими семьями, и заселили эти земли. Вот такие дела. Так что война, это не то, что рисуют в кино, ничего общего. Нам когда крутили фильм про войну, все бойцы смеялись, для них это были юмористические ролики, с настоящим совпадений мало.

– Нашим слушателям интересно…

– А мы что, в эфире? – перебил я того.

– Да, конечно.

– Ну и дураки. Вырубили бы меня, музыку, какую дали, я бы выговорился, сбросил груз с души, и всё… Хм, знаете, что дальше будет? При выходе из вашего здания меня уже ждать сотрудники с Лубянки будут, они на подобное быстро реагируют. Сопротивляться не буду, посадят в машину и к себе. А по-другому никак, иначе власти, как говорят японцы, «потеряют лицо», им нужно меня заткнуть, и скорее всего меня решат «исчезнуть», что вообще рот посмел открыть. Там захотят поработать кулаками. Они по-другому работать не умеют, стараются силой выбить, спецсредства применяют. А кто на меня нападает, сразу становится врагом. Я таких уничтожаю. Я драться особо не умею, меня учили убивать голыми руками. Быстро и эффективно. Иногда эффектно. Я уничтожу тех, кто об меня решил кулаки почесать. Дальше вооружившись за их счёт, пойду на прорыв. Тут скажу для тех, кто попадётся мне на пути. Без обид, все кто встанет на моём пути, я уничтожу. А с учётом, что всегда добиваю в голову, чтобы подранки не выстрели в спину, шансы у тех, кто попытаются меня остановить, выжить, около нулевые. Вы встанете на пути к моей свободе и возможно к жизни, я сомнений ведать не буду, только уничтожать тех, кто меня попытается остановить. Мне несколько раз удавалось поучаствовать в городских боях, даже написал методички по штурмам поселений, захвату и зачисткам зданий, обороне. Бойцы взвода сначала применяли, потом роты, вполне удачно. У меня боевой опыт есть, как штурмовать помещения знаю. Что эти тыловые крысы мне могут сдать? С тел тех, кто попадётся на пути, буду собирать боезапас. Я вырвусь, в себе уверен. Покину Москву, оставаться мне опасно, шлёпнут при задержании, будут мстить за своих коллег. Я бы отомстил. Уйду к немцам в тыл, там освобожу пленных из лагерей, сформирую партизанский отряд, назову, «Имени товарища Мехлиса», ха-ха… Ну мне смешно было. Дальше воевать буду. Потом уйду за границу, как война закончиться, довоюю до конца. А из принципа, за тех жителей деревни что сожгли, за девчат. Жить в той стране, где у власти те, кто говорит, «бабы ещё нарожают», честно скажу, я не желаю. Ну а так для уважаемых слушателям скажу, всё что я сообщил, всё так и есть, под каждым словом подпишусь и не откажусь от них. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

– Думаете всё так и будет?

– Одна из версий, причём, самая реальная. Добавлю, что я ОЧЕНЬ надеюсь, что так и будет, это и в моих планах тоже. Я уже сейчас планирую, как работать в тылу врага, с чего начать, не хотелось бы отказываться от своих планов. Кстати, я начал писать песни, может и раньше это делал, не знаю, принесите гитару, исполню, как раз одна, будет по теме. Бойцам пел, им нравилось, просили ещё. Я пою то что вижу. Эта песня объяснит, что нужно всё делать по совести, и будь что будет. О человеке можно судить по делам его, а мне за эти четыре месяца моей новорождённой жизни, за всё что было, стыдится нечего. Я так и живу, и так воюю.

Гитару на удивление сразу принесли, как будто та рядом была, за дверью, раз так быстро вышло. Я так понял, редактор просто махнул рукой, что было уже не вернёшь, а отвечать придутся не только мне, а и тем, кто допустил меня в эфир. Плохо так говорить, но ради спасения, десятков, даже сотен тысяч наших парней, цена смехотворно мала, хотя те, кто будет наказан, вряд ли со мной согласятся. И думаю гитару принесли ради того чтобы ещё меня заткнуть, мало ли действительно что толковое выдам. Поэтому ну секунд десять от силы как я гитару попросил, и девица, серая мышка, она тут всё разносит, листы ведущему часто проносила, уже протягивает мне жёлтую лакированную гитару. Семиструнная. Быстрые какие. А играть я умел, не Степан Райнов, который, без слуха получил дар благодаря обучающему амулету. С детства три года на ненавистном пианино занимался. У нас вообще музыкальная семья, такие концерты устраивали, на зависть соседям. Я после долгих уговорив на гитару перешёл, включая электрогитару, в школе даже состоял в рок-группе, но на такой семиструнной умею, и слух есть в новом теле. Уже проверял. Жаль моя гитара, бойцы подарили, сгинула при артобстреле. Я как раз устроил для раненых в палатке медсанбата концерт, часто им играл, уже возвращался, когда снаряды начали рваться вокруг. По площадям били, ну меня ударной волной и отшвырнуло в сторону. Почти под ногами рвануло. Амулет личной защиты прикрыл, но не гитару, встал с её обломков. До сих пор расстроен был. Тут в Москве и гитару хотел купить. Вот так сделал перебор, отлично настроена гитара и сказал:

– Песня называется «Мне не страшно».

Вот и запел песню. Причём я всегда пел в основном песни двадцатого века и двухтысячных, но ничего современного для меня. А там такие песни, что местные просто не поймут, я их понимаю, потому что вырос в том времени. И даже нравятся. Но для этого времени такое настолько чуждо, что я даже попыток не делал, чтобы что-то подобное спеть. Да и откровенно музыка не та. Тем, что есть из инструментов, не выдать то, что будут исполнять в будущем. Да там и живой музыки нет, всё электронное, созданное через компьютеры или полу-искины. Я и в школе-то состоял в рок-группе, что имела приставку «ретро».

– Не имеют вес одни слова, если за ним дело не стоит

Не суди, кто прав, кто виноват, пока на душе ещё болит

Если жизнь кидает по волнам, кажется, что выход не найти

Я иду, куда не знаю сам

Ведь главное – идти

И мне не страшно, и вроде есть, что терять

Но так важно, порой, своё отстоять

Жизнь покажет, и я назад ни ногой,

Будь уверен, я до конца, брат, с тобой

И мне не страшно, и вроде есть, что терять

Но так важно, порой, своё отстоять

Жизнь покажет, и я назад ни ногой

Будь уверен, я до конца, брат, с тобой

О-о-о-о-у

Я до конца, брат, с тобой

О-о-о-о-у

Каждый миг помнить хочу

Верю в мечты, но о них промолчу

Если любил, значит не врал

Если простил, значит взрослым я стал

И вспоминать сядем с тобой,

Жизнь ведь одна, у нас нету другой

Как в детских снах, где я лечу

Мне всё по плечу

И мне не страшно, и вроде есть, что терять

Но так важно, порой, своё отстоять

Жизнь покажет, и я назад ни ногой

Будь уверен, я до конца, брат, с тобой

И мне не страшно, и вроде есть, что терять

Но так важно, порой, своё отстоять

Жизнь покажет, и я назад ни ногой

Будь уверен, я до конца, брат, с тобой

О-о-о-о-у

Я до конца, брат, с тобой

О-о-о-о-у

А знаешь, за чёрной белая идёт полоса

А после тёмной ночи снова рассвет

И перед радугой будет гроза

Но только выстоять смогут не все

А за крутой высотой перевал

И там не принято что-то делить

Я ошибался, ведь думал, что знал

Как надо жить

И мне не страшно, и вроде есть, что терять

Но так важно, порой, своё отстоять

Жизнь покажет, и я назад ни ногой

Будь уверен, я до конца, брат, с тобой

И мне не страшно, и вроде есть, что терять

Но так важно, порой, своё отстоять

Жизнь покажет, и я назад ни ногой

Будь уверен, я до конца, брат, с тобой

И мне не страшно, и вроде есть, что терять

Но так важно, порой, своё отстоять

Жизнь покажет, и я назад ни ногой

Будь уверен, я до конца, брат, с тобой

О-о-о-о-у

Я до конца, брат, с тобой

О-о-о-о-у

(Я до конца, брат, с тобой)

Я до конца, брат, с тобой

О-о-о-о-у. (Засидкевич М., Засидкевич И.)

Замолчав, надо сказать, душу вложил в эту песню, она мне нравилась, и посмотрел на диктора, тот кинул, мол, продолжай, вот и сказал:

– Я написал больше двадцати песен, что вижу то и пою. Или по рассказам моих благодарных слушателей. До окончания нашей передачи осталось двадцать минут, думаю можно их потратить на эти песни, если никто не возражает, ну вот по жестам работникам студии, возражений нет. Следующая песня, называется, «Эти глаза напротив», посвящаю их всем девушкам и женщинам нашей необъятной страны. Первые аккорды и слова пришли мне в голову после боя, когда очнулся израненный в разбитом «ДОТе». В живот острой кромкой упирается бревно, а другой конец поддерживает бетонный свод, что почти разрушен после попадания авиабомбы. Я тогда подумал, всё равно шансов на выживание нет, столкнул бревно, выбил, но свод не обрушился, только ещё больше просел. А снаружи холодный дождь, ноги не слушаются, но я упорно полз, выбрался через пролом наружу, не хотел умирать среди тел своих погибших бойцов, да и чуял, что не очнусь, если снова сознание потеряю, а там дорога. Рядом подбитый немецкий танк, думал, под ним пережду. А танка не оказалось на месте, немцы его успели эвакуировать, пока я двое суток без сознания лежал, после налёта. Пришлось дальше ползти. Немцы наш противотанковый ров не закопали, с настил сбили, я под него заполз, там сухо, закутался в шинель и там в забытьё уснул. А разбудили меня путники, семья, тоже от дождя укрылись, и было две девушки. И вот когда я очнулся, увидел её глаза. Лица не помню, как зовут не знаю, а сейчас закрою глаза и они стоят передо мной. Самые красивые глаза, что я видел. Вот там и начались складывать первые слова песни и музыки. А женщины меня омыли, перевязали, и накормили, потом ушли, когда дождь закончился. Если бы их застали со мной, растеряли бы. Такие правила в немецком тылу. Правильно сделали что ушли. А через два дня и я смог встать на ноги, пища и вода помогли. Вот эта песня.