Читать книгу: «Всё возвращается», страница 2

– Ты чего, обиделась? Давай выпьем и поговорим как взрослые люди. Я тебе всё сейчас объясню. Ну, давай, – и Василий быстро осушил полный стакан. – Газировка! Лучше я выпью коньячку. – Он налил себе из красивой бутылки полстакана коньяка, затем взял лимон и, разрезав его на дольки, подцепил одну вилкой. – Ну, что, ты ещё не выпила?

– А я ни разу в жизни ещё не пила, – задумчиво глядя на Василия, сказала Тоня.

– Давай, – он протянул к ней стакан и, чокнувшись, быстро выпил. Затем кинул дольку лимона в рот, сморщил смешную мину.

А она про себя подумала: «Вот для чего, оказывается, эти самые лимоны нужны». Вздохнув, она выпила своё шампанское и, выдохнув, засмеялась.

– Вот же зараза, и в нос шибануло, и в голову! Уже пьяная я. Сейчас песни петь начну.

– Ты сначала покушай, – заботливо разрезая курицу, сказал ей Василий. – Вот ещё балык, – и он стал ей подкладывать в тарелку заготовленные закуски. Подливая ей понемногу искрящегося напитка, Василий добился своего. Девушка с непривычки опьянела, и серьёзный разговор свёлся к банальным фразам «Ты меня любишь?» или «Я тебе не верю». Видя, что результат достигнут и можно расслабиться, Василий снял рубашку и остался в майке. Тоня заплетающимся языком пыталась спросить что-то. Но выходило смешно, и она сама даже, немного понимая это, начинала хохотать. Посмотрев на часы, он покачал головой. Стрелки показывали три часа ночи. Встав из-за стола Василий подошёл к сидящей и о чём-то бессвязно болтающей Тоне, подхватил её на руки и, поднеся к кровати, уложил. Она неловко подхватилась и, опершись руками, посмотрела удивлённо на него.

– Т-ты ччего? – она смотрела, как он снял майку, затем расстегнул ремень на брюках. Сняв трусы, Василий встал и, опершись руками в кровать потянулся к ней, полулежащей с растрёпанными волосами, осоловевшими глазами, глядящими на происходящее. Дотянувшись до её лица, он припал своими губами к её шевелящимся алым и притягательным устам.

Затем, запрыгнув на кровать, он с нетерпением стал стаскивать с девушки платье. Страсть, будто где-то до этого таившаяся, вдруг вырвалась и захватила всё его существо. Он опять, как и в первый раз, обезумел. Но теперь уже весь процесс пошёл по накатанной дорожке. Тропа была проторена им самим. Вожделение сменилось экстазом. Он словно занырнул в какой-то пьянящий волшебный водоём. Одурманивающее нечто заволокло разум, и он как безумный стонал, рычал, мял юную податливую плоть. С яростью он совершал какой-то неведомый ему самому ритуал, пытаясь вогнать, вбить как можно глубже всё своё существо в лоно горячей женской, разверзшейся вселенной.

Упав без сил, Василий мгновенно отключился. Напряжение, копившееся все эти дни, спало. Оно как горячий поток лавы, шипя и брызжа, низверглось в бездну холодного океана, унося страсть. Он плыл в пустоте, ему было так хорошо, что, казалось, это и есть верх блаженства, нирвана. Ничего вокруг не было. Только золотистый окружающий его свет. Куда и зачем он плыл в этой среде, ему было не важно. Главное, его окружал покой.

Внезапно состояние покоя нарушилось, золотистая среда завибрировала и сморщилась. Вокруг пошла рябь, будто на зеркальную поверхность спокойного водоёма налетел ветерок.

– Ну, вставай же, вставай! – стоя возле кровати, тормошила его Тоня. – Вася! Проснись!

Он еле разлепил пустые глаза.

– Что-то случилось? – пересохшим ртом спросил он, не двигаясь.

– Я на поезд опоздаю. Вставай же, давай собираться будем.

– Сколько времени сейчас? – опять прохрипел Василий.

– Время сейчас полчетвёртого. А поезд в пять часов. Нам ведь надо ещё билет купить, всё это время займёт. Ну, вставай же!

– Не суетись, я всё сделаю, и ты уедешь. Не опоздаешь, дай-ка лучше попить. Во рту всё пересохло. – Он поднялся и, спустив ноги с кровати, сел, опустив голову.

Антонина, загремев в сенях вёдрами, принесла ему деревянный ковшик с водой.

– Фу, – выдохнул он. – Тёплая. На, возьми, спасибо. – Не стесняясь своей наготы, он встал и пошёл на двор. – Пойдём, – сказал он Тоне.

– Ты куда в таком виде? – опешила она.

– Куда, к колодцу. У нас знаешь какая вода холодная. Пошли, польёшь мне.

Они вышли из дома, и Василий быстро, раздвигая кусты вишни, стал пробираться вдоль стены. Они свернули за угол и перед взором Тони предстал довольно большой участок, засаженный картошкой и ещё чем-то. Посреди всего этого стоял колодец с журавлём. Схватив деревянную бадью, привязанную к длинному шесту, Василий стал опускать её в колодец.

– Вот же, – вспомнил он, – совсем забыл, принеси, пожалуйста, ведро и полотенце, что на верёвке висит возле печки.

Тоня пошла обратно в дом, а он тем временем стоял обнажённый посреди огорода, собираясь с мыслями. Копавшаяся на своём участке соседка, разогнувшись и увидев сквозь кусты вишни белое, ладно скроенное тело молодого мужчины, перекрестилась.

– Вот же красавец, прости меня господи.

Собравшись, заперев дом, они вышли за калитку.

– Подожди, я сейчас, – Василий пошёл к соседскому дому. Попрощавшись с вышедшей Полиной Тимофеевной и дав кое-какие указания, он вернулся к стоявшей с корзинкой и чемоданом Тоне.

– Наказал, чтобы траву покосили вокруг дома да приглядывали. Хотя соседи хорошие, всегда помогают сами, без всяких напоминаний. Ну что, пошли? Нам надо торопиться. Ещё нужно добраться до шоссе, а там как повезёт, сколько времени будем ловить попутку. – И Василий, взяв у неё из рук корзинку, двинулся вперёд широким шагом.

На вокзале, как всегда, царила толчея. Василий огляделся, возле касс змеились длинные очереди и тогда он подвёл Тоню к свободному месту на скамейке, сказав:

– Ты здесь меня подожди, я всё сейчас устрою.

Подойдя к дежурному по вокзалу, он спросил, здесь ли начальник вокзала и как к нему попасть. Дежурный утвердительно кивнул.

– Скажите, что его спрашивает Василий Дмитриевич Меркулов. – Дежурный скрылся в административном помещении. Через небольшое время он, появившись, радушно пригласил войти.

– Он вас с нетерпением ждёт.

Василий вошёл в коридор и отправился следом за дежурным, оглядывая с интересом обстановку вокзальных служащих. Подведя к кабинету, дежурный указал рукой и вежливо сказал:

– Вот, пожалуйте, Василий Дмитриевич.

Василий энергично открыл дверь и вошёл в просторный кабинет. Из-за массивного стола, заставленного всевозможными приспособлениями, встал в чёрной форме с золотыми нашивками его приятель. Даже больше, чем приятель, они вместе были членами районного комитета партии.

– О! Василий! Друг любезный! Как там фестиваль, понравилось?

– Ой, не говори, замотался я с этим фестивалем, представляешь, дома уже недели две не был.

– А я ведь тоже хотел, помнишь, на том райкоме как я изъявил желание, но наше начальство ни в какую. У вас, говорят, не менее важная миссия, так мне НОД и сказал «миссия», вы на своём рабочем месте принесёте пользы гораздо больше, чем там, где вы будете дилетантом. Поскольку на дорогу ляжет большая нагрузка с приёмом и размещением, а потом и отправкой гостей. Ой, что это я, прости, Василий. Ты, наверно, по делу, а я тут со своими измышлениями.

– Помощь твоя нужна. Билет срочно один нужен до Горького, поезд через пятнадцать минут отправляется, и у нас нет времени.

– Я тебя понял, – сказал Пётр Иванович и, отодвинув кресло, подошел к своему пульту. Нажав какую-то кнопку, он сказал: – Михаил Борисович, срочно зайдите ко мне. – Не успел он разогнуться и выйти из-за стола, как дверь распахнулась и на пороге появился дежурный вокзала. Показав на Василия Дмитриевича, Пётр Иванович сказал голосом, не предполагающим возражения. – Проводите Василия Дмитриевича, – он посмотрел на него, – ты сам едешь?

– Нет, девушка.

– Проводите Василия Дмитриевича с девушкой на Горьковский и посадите её по моей брони. Выполняйте! А ты, – он обратился к Василию Дмитриевичу, – после зайдёшь?

– Ой, что ты, Петр Иваныч, я ж тебе говорил, дома не был две недели. Не знаю, как буду оправдываться перед супругой. Да и дочь соскучилась. Я потом тебе позвоню, дорогой, хорошо? А за помощь спасибо! – И Василий, пожав руку своему приятелю, пошел быстрым шагом за дежурным.

Выйдя в зал ожидания, Василий сказал дежурному, чтобы подождал и побежал к ожидавшей Тоне.

– Пошли давай, на поезд! – крикнул он.

– Ты купил билет? – поднимаясь, спросила она.

– Да, да. Всё купил, побежали быстрей, пять минут осталось.

Возле штабного вагона дежурный их попросил подождать, а сам поднялся в вагон. Через минуту он спустился по ступенькам в сопровождении мужчины.

– Вот, – представил он, – это начальник поезда, – заходите, девушка он вам всё расскажет.

Тоня обернулась и, обвив свободной рукой шею Василия, поцеловала его в губы. – Прощай, – сказала она, вздохнув, и стала подниматься по ступенькам в вагон. Где-то впереди состава свистнул локомотив, и поезд тронулся.

Вторая глава

Василий взял такси и поехал домой. Внутри у него было пусто. Дома никого не было, что оказалось кстати. «Жена с дочкой, по-видимому, ушли гулять, – решил он. Скинув одежду, Василий пошёл в ванную. Забыв совсем про время, он неожиданно осознал, что супруги с дочкой нет уже довольно давно. Поглядев внимательно на часы, затем на порядок в квартире, Василий сел в кресло и задумался. Время показывало девять вечера. – Да, совсем я замотался, да эта ещё… прямо какая-то одержимость. Надо было вчера перед этим… да… Вот же… Позвонить надо было домой, хоть пару слов сказать. Где же она, черт возьми? Так, спокойно. Надо позвонить отцу, ему тоже уже две недели не звонил. Прояснить обстановку». – И Василий набрал номер родителей. Трубку взяла мама.

– Что у вас произошло? – сразу в лоб спросила она.

– В каком смысле?

– Ты давай мне не юли, – просто и, казалось, видя его воочию, допытывалась мать.

– Ты где вчера был?..

– Я… ну, мы… это… – стал тянуть резину Василий, пытаясь что-то придумать, чтобы не проколоться, потому что ещё не было конкретных сведений: что случилось и из-за чего.

– Когда фестиваль закончился? – требовательно спросила мать.

– Позавчера, – сказал он, усиленно работая мозгами.

– Где ты был со вчерашнего дня?

– Я, мам, сейчас всё объясню, – быстро нашёл вдруг хороший повод Василий. – Вчера после того, как всё закончилось, ты не представляешь, как мы все устали! Просто все сидели и не могли двигаться. И тут замминистра неожиданно всех пригласил на турбазу, сказав, что это «поощрение за наш доблестный труд». Мама, я тебе честно говорю, я был в таком состоянии, у меня просто голова не работала, поэтому я и не позвонил домой. Наташа у вас?

– Нет, она уехала к родителям. – Вздохнув, ответила мать.

– Ладно, мам, всё будет хорошо, ты не переживай, папе привет! Я всё решу. Мы на днях в отпуск на море поедем, так что, я думаю, всё утрясётся. Пока, я тебя целую, родная! – и он положил трубку.

– Ладно, – подумал вслух Василий. – Сегодня отдохнём в тишине и одиночестве, а завтра будем действовать. С утра поеду на работу, там, по-видимому, уже приказ готов на отпуск. Оформлю документы, и тогда поеду мириться. – Он решил разыграть обиженного человека, а там… он был уверен, что его Ната быстро отойдёт. Василий не знал, что, когда он был поглощён бурными страстями на даче, Наталья видела сон.

Зная, что фестиваль закрылся, Наташа прибралась в квартире, приготовила любимые Василием голубцы и стала с радостью ожидать. Но ни до полуночи, ни после муж не появился. Уложив дочку, донимавшую её вопросами «Когда придёт папа?», она бестолково металась по квартире, ждала хотя бы звонка. Но…

Уже перед рассветом, сидя в кресле и беззвучно плача, чтобы не разбудить дочь, она уснула. Отключилась внезапно. Реальность происходящего не вызывала сомнений. Она шла по цветущему полю. До самого горизонта простиралось золотое поле. Цветущая сурепка волнами колыхалась от невидимого ветерка. Вокруг было так хорошо и красиво, но на душе у неё таилась какая-то непонятная тревога. Вот она почувствовала некий дискомфорт и, оглянувшись, увидела, что за ней следом идёт лошадь непонятной масти, но тёмная и задирающая верхнюю губу, обнажая жёлтые зубы.

Ей стало страшно, и она пошла быстрее, ища, где бы спрятаться. Лошадь не отставала. Тогда Наташа побежала, но густая трава как путы сковывала ноги, и, быстро устав, она опять перешла на быстрый шаг. Боясь оглянуться, она чувствовала, что лошадь уже буквально тычет своей мордой ей в спину. Вот она уже стала покусывать ей плечи, а из пасти дохнуло неимоверной вонью. Наташа вздрогнула, и, задохнувшись от смрада, проснулась. Сердце её колотилось, а сама она всхлипывала и дрожала.

В тревоге она встала, прошла на кухню, сполоснув лицо под краном, заварила кофе. Немного успокоившись, Наталья посмотрела на часы, они показывали семь утра. Умывшись и приведя себя в порядок, она стала будить дочь. Покормив её и наскоро собравшись, она, взяв дочь за руку, поехала к своим родителям.

Антонина, устроившись в пустом купе, села возле окна и, подперев рукой подбородок, стала смотреть в окно. За стеклом мелькали столбы, перелески, ритмично стучали колёса на стыках, и время от времени паровоз издавал свисток. Мысли, до этого беспорядочно путавшиеся, стали роиться и как законченные предложения, складываться в готовый ответ. Они, как строчки у профессиональной швеи, выходили ровными и правильными, и плотными рядами появлялись из-под стрекочущей иглы.

«Пусть, что хотят, то и думают, вон девчонки все обзавидовались». Конечно, такой мужчина, и не им стал знаки внимания оказывать, а ей. Она даже и не думала об этом, и уж тем более ни на что не надеялась. Куда ей, простой девушке из бедной семьи, где одна мать на ферме в колхозе горбатится, а кроме неё, дома ещё трое ртов. Как мать надеялась, что после школы Тоня пойдёт работать и хоть немного станет легче. Но она упёрлась и, уехав в город, неожиданно легко поступила в институт, мечтая стать врачом. Она, за весь год, что провела в городе, ни разу не съездила в деревню, чтобы не создавать неудобства. Ведь мать есть мать, начнёт собирать гостинцы, а Тоня не хотела отрывать и без того крохотные припасы у семьи. Вместо этого она на каникулах пошла в больницу поработать санитаркой. А тут её, как самую прилежную и достойную, включили в состав группы и направили в столицу в качестве помощников при проведении Всемирного фестиваля. Это было просто чудо какое-то для простой девушки из деревни: на целых две недели оказаться в Москве. И в первый же день встретить такого мужчину. И пусть он не напишет, и уж тем более никогда не приедет, как обещал, пока они добирались с дачи на вокзал. Он останется у неё в сердце как самый первый её мужчина, и пусть он не любит её, но с ним она познала настоящее взрослое чувство. Она выучится, и станет известной, и тогда он узнает о ней. – Мечты унесли её куда-то в неведомую даль будущего. Вот она известный врач, учёный, и неожиданно к ней в больницу привозят Его. Он без сознания. У него аппендицит… нет, какой аппендицит? Он же без сознания. Лучше пусть будет сердечный приступ. Когда он приходит в себя, то узнаёт, кто его спаситель. Она приходит в его палату, он падает на колени и…». Что-то щёлкнуло. Тоня очнулась от мечтаний и, повернув голову, увидела в открытых дверях купе девушку с подносом.

– Вот ваш чай, – сказала та вежливо и улыбнулась.

– Но-о… я не просила. – Засуетилась, соскочив с полки, Тоня. – Сколько я вам должна?

– Это вам от начальника поезда, – поставив поднос на столик и уходя, сказала проводница.

На подносе стоял фарфоровый чайничек, стакан в серебряном подстаканнике и два блюдца. На одном лежало печенье и карамель, а на другом – яблоки. Взяв с блюдца конфетку, Тоня развернула обёртку и бросила карамельку в рот. Потом налила в стакан чаю, села и, отхлебнув, снова задумалась.

«Василий, в общем-то, неплохой мужчина… жаль только, что женат. Но он обещал написать. Вон сколько всего купил, одно платье крепдешиновое сколько стоит, а туфли – это вообще какое-то сновидение. Чёрный лакированный носок, кожаный ремешок, а на ноге сидят, будто она родилась в них. Если бы я была ему безразлична, разве потратил бы он столько денег на меня, – наивно думала простушка, не сталкивавшаяся ещё в своей жизни с подобным. – Вон как беспокоился, на поезд посадил и потом денег же дал. Она, правда отказывалась, но Василий свернул купюры и затолкал на дно чемодана в газету, купленную в попавшемся на пути киоске. „Вот, почитаешь, – сказал он, – тут репортаж о фестивале. Только деньги не вырони“».

Попив чаю, Тоня легла на нижнюю полку, и через некоторое время мерный перестук колёс и плавное колыхание вагона сделали своё дело – она уснула.

Утром Василий проснулся бодрым и отдохнувшим. У него было хорошее настроение. Напевая понравившуюся многим новую песню «Подмосковные вечера», которую впервые исполнили на церемонии закрытия фестиваля, он побрился, позавтракал и, надев модную рубашку, отправился в институт. Он и раньше не всегда ходил на работу в строгих костюмах, но сегодня можно себе позволить немного больше, так как он уже фактически отпускник. И правда, не успел он появиться в институте, как его вызвали в отдел кадров, затем велели зайти в профком, и – покатилось время беззаботное и расслабляющее… До обеда Василий даже не заметил, как пролетело время. Весь в хлопотах, он оформил все нужные бумаги, взял билеты на поезд и, купив цветы, и дочке конфет, поехал к родителям жены.

Дверь открыла мать Натальи, Вера Павловна. Приветливо поздоровавшись, она радушно пригласила его в дом. Снимая туфли в прихожей, он нагнулся и в этот момент из комнаты с радостным криком выбежала дочка и повисла у него на шее. Василий выпрямился и, обхватив руками любимицу, стал её целовать, а затем сказал:

– Отгадай-ка, что я принёс моей принцессе?

– Конфеты! – радостно закричала девочка.

Василий поставил ребёнка на пол и вручил ей кулёк шоколадных конфет.

– Ура! Я люблю тебя, папка! – стала подпрыгивать она.

Из комнаты молча вышла жена. Протянув руку, забрала кулёк у дочери и строго сказала:

– Ты что, забыла, что тебе нельзя сладкое, опять хочешь в болячках ходить и коростой покрыться? Давай вон иди, играй в свои игрушки. Не видишь, папе некогда, он всё где-то пропадает, наверно, завёл себе новую пассию.

Девочка, только что светящаяся от счастья, сморщила личико, подбородок у неё задрожал, а нижняя губка, выдвинувшись вперёд, изогнулась. Из глаз у неё потекли слёзы. Василий положил свободную руку ребёнку на голову и спокойным голосом сказал:

– Ната, возьми, – и протянул букет жёлтых хризантем. – Давай сядем и всё спокойно обсудим. Я ведь не по своей воле всем этим занимался все эти дни. Вера Павловна?! – позвал он тёщу. Та выглянула из кухни. – Будьте добры, возьмите, пожалуйста, Ксюшу и погуляйте, а мы поговорим.

– Хорошо, – согласилась та.

Василий присел, обнял дочку и стал ей что-то шептать на ушко. Лицо в слезах стало разглаживаться и девочка, сверкнув глазками, заговорщически кивнула отцу и пошла к бабушке.

Оставшись наедине, супруги некоторое время молчали. Затем Василий, встрепенувшись, сказал:

– Так, давай поставим все точки над i, поскольку у нас мало времени.

– Вот как?! – удивлённо подняла брови жена. – Куда это ты так торопишься?

– Не я, а мы! Ты забыла, что я тебе говорил недавно?

– А что ты говорил? – стала играть Наталья.

– Как только всё это мероприятие закончится, мы едем в отпуск.

– Да-а-а?! – с издёвкой протянула супруга. – А сегодня какой день недели? – Спросила она.

– Сегодня? – не поняв, куда клонит она, переспросил Василий, чтобы выиграть время.

– Да, сегодня? – подтвердила она.

– Ну, сегодня 14 августа, а что?

– Как что? У тебя хватает совести спрашивать «а что»? Тебе не стыдно мне врать, стоя здесь? – Покраснев и задохнувшись от возмущения, выпалила Наталья.

– Погоди, я сейчас тебе всё объясню, – подняв правую руку, сказал как можно спокойнее Василий. – Естественно, ты в курсе, что церемония закрытия прошла в воскресенье, но ты ведь не знаешь, что последовало потом.

– Ну-ну, просвети нас, незнаек, – едко поддела жена и отвернулась к окну.

– Ну, так вот, слушай дальше, – обрадовался он, что Наталья не смотрит. – Мы все, уставшие как не знаю кто, просто сидели без сил, и ты не поверишь, даже не было желания двигаться. Так устали. А тут заходит замминистра и приглашает всех на турбазу, отдохнуть и восстановить моральные и духовные силы.

– И вы все сразу соскочили и с радостью помчались, да? И сразу силы появились? И о доме забыл? Забыл, что ребёнок полмесяца отца не видел, жена одна дома скучает и переживает. Всё сразу забыл?!

– Ната, если хочешь знать, то я всё это делаю не ради себя одного, не ради удовольствия! – пафосно воскликнул он. – Ты сидишь дома, дом полная чаша! Не работаешь, и у нас всё есть.

– Ты меня попрекаешь? Хорошо, я пойду работать.

– Я тебя не гоню, но ты должна понять: партия меня направила на важный участок работы. Доверила мне ответственное задание, мирового масштаба, а я, по-твоему, должен был отказаться и сидеть дома, только лишь, чтобы ты не скучала? Ты хоть понимаешь, что ты здесь говоришь? Я выкладываюсь на работе, в общественной жизни и всё ради вас, моей семьи. Задержался на один день, и уже грандиозный скандал, необоснованные претензии! Да, – Василий умел вести диалоги, – да, я в одном виноват, и эту вину с себя не снимаю: ты права в том, что я должен был позвонить! Нет, я должен был звонить ежедневно! Прости меня, любимая! Давай не будем усугублять ситуацию и раздувать мировой пожар из одной искры, пробежавшей внезапно? – Он подошёл сзади к супруге, обнял её за плечи.

– Хорошо, а где ты был вчера? – Наталья не отстранилась.

– Где? Дома, к вашему сведению, а вот вас – не было! А где же были вы? А? – Наталья промолчала. – Я сегодня уже с утра в бегах весь. Все документы оформил, билеты взял, приехал вот за вами, а тут такое.

Повернув к себе лицом жену, Василий откинул ей прядь волос со лба и, взяв ладонями её лицо, запрокинув вверх, стал целовать.

Вернувшаяся Вера Павловна с внучкой застали спокойно беседующих и пьющих чай на кухне родителей.

– Ну что, принцесса, – Василий поворошил рукой каштановые волосы на голове дочери. – Ты собралась?

– Я?.. только надо домой заехать и куклу мою взять, а то я без неё не поеду.

– Конечно, сейчас мы заедем домой, соберём вещи, и только после этого поедем. – Утвердительно сказал он. – Так что, Вера Павловна, мы сегодня уезжаем.

– Вот и хорошо! Я очень рада. И ребёнку надо поплескаться, и вам побыть вдвоём, да вам, Василий Дмитриевич, нервы подлечить.

Попрощавшись с Верой Павловной, они отправились к себе домой.

Судьба на какой-то период разлучила героев. У Василия – весёлый и беззаботный отпуск, затем удачно складывающаяся карьера по партийной линии. Заботы и прочие события заслонили яркое эмоциональное приключение, произошедшее в конце лета. Краски померкли, и Василий даже стал сомневаться в реальности того случая, подумывая, что это даже мог быть сон.

А Тоня с головой окунулась в учёбу. И даже поначалу не обратила внимания на шушукания и язвительные уколы, раздающиеся из некоторых ртов. Она, как-то проснувшись утром, заметила, что у неё вдруг появился животик. Она его погладила и радостно подумала: «Ну вот, хоть немного поправилась, а то всю жизнь была скелетом. Руки, ноги даже стыдно было показывать. А тут, гляди, целый животик».

Райка Драчёва, поглядев на разглаживающую живот подружку, скептически сказала:

– Чёт ты, мать, только в одном месте поправилась?!

– Ну почему же, – Тоня стала вытягивать перед лежащей на койке подружкой руки. – Вот, гляди, помнишь какие они худые были, а? А вот и ноги. – Она приподняла подол платья и показала свои белые, худые ноги. – Вот! Погляди?

– Ой, умора! – засмеялась Райка. – Ты ещё мне рёбра свои покажи. Там их можно все пересчитать. Пошли уже, а то опоздаем на занятия.

К новому году уже весь институт бурно переваривал чрезвычайное происшествие. Тоня была в глубочайшем шоке. Она не могла поверить в свою беременность, но факт был налицо, или, скорее всего, как сказала подружка Райка, не вовремя выполненная лабораторная работа. Подружка, как могла, успокаивала Тоню, но тучи сгущались очень тёмные над головой так неосмотрительно поступившей студентки. И не где-нибудь там, в каком-нибудь сельхоз, или ещё где. Где люди не совсем понимают последствий близких отношений противоположных полов. А в самом медвузе!

На комсомольском собрании одним из пунктов значилось «Персональное дело Антонины Геннадьевны Прохоровой». В кабинет, где собрались комсомольцы, Тоня вошла в сопровождении своей подружки. Они сели с краю возле двери. Тоня сцепила пальцы на животе и опустила голову.

На обычное собрание, на котором обсуждаются разные несущественные вопросы, порой комсомольцев приходится загонять из-под палки. Многие находят причины, чтобы как-нибудь отпихнуться от скучного мероприятия, на которое нужно потратить уйму времени, не всегда имеющуюся у занятых студентов. А тут собрание факультета было назначено неделю назад, как обычно, заранее, чтобы все, спортсмены, артисты и другие шибко одарённые молодые люди скорректировали свои индивидуальные графики и все, как штык, присутствовали на важном заседании. Но и без напоминаний, было понятно, что народу на собрании будет много. Поскольку тема главного вопроса была известна всему институту, желающих посетить открытое комсомольское собрание было хоть отбавляй.

Аудитория была вместительной. Похоже, организаторы предвидели, что дело, вызвавшее такой резонанс, соберёт толпу зрителей. Поэтому был выбран просторный кабинет. Скорее всего, не кабинет, а зал для проведения театрального действия. Ряды сидений со столами располагались амфитеатром и, начиная от пола, устремлялись вверх, к самому потолку.

Постепенно аудитория наполнилась до отказа шумными студентами, сидящими буквально друг у друга на головах. Люди толпились возле подиума, где стоял стол с сидящими членами бюро. Даже через открытую дверь можно было видеть, как там, в коридоре, опоздавшие, вытягивая свои шеи, просовывали головы, пытались увидеть, что происходит внутри. Другие старались протиснуться и, напирая, весело ругались.

В середине президиума восседал секретарь института, заворг, а по бокам располагались руководители ячейки их факультета. Владислав Петрухин, секретарь их факультета, встал и, сложив ладони в рупор, громко крикнул:

– Товарищи! Успокойтесь! Минуточку внимания! – крики и разговоры стали тише, но всё равно возбуждённые студенты ещё никак не могли успокоиться. – Если вы не успокоитесь, то мы перенесём собрание и пригласим только членов факультета. Вы не даёте работать, галдите как на базаре!

– Ага! – раздался откуда-то сверху громкий девичий голос. – Так мы все и разбежались! Ты Владик, чё, с ума спятил?! Мы все дела отложили, пришли послушать, поглядеть на такое сурьёзное представление, а ты собрался переносить! Так мы все и поверили! Давай начинай, нечего кота за хвост тянуть!

– Сидящая рядом с Тоней Райка толкнула плечом подружку и, наклонившись, шепнула на ухо:

– Вот же скотина эта Пермякова! Ты знаешь, как только вы вернулись из Москвы, так эта Машка про тебя стала такие сплетни по институту распространять, что я ей как-то сказала, чтоб она попридержала свой поганый язык. И что там у вас с ней произошло, хоть бы ты рассказала мне? Я ведь самая твоя близкая подружка. Ну ладно, не переживай, всё будет хорошо, – и Райка пожала своей рукой её колено.

Петрухин взял со стола листок бумаги и, постояв молча, чтобы обозначить важность момента, стал читать. Монотонно прочитав все положенные пункты, сколько состоит на учёте, сколько присутствует, кого нет и так далее, он опять выдержал паузу.

– А теперь, товарищи присутствующие, собственно повестка. Первым и главным вопросом у нас стоит вот что, – это «Персональное дело Антонины Геннадьевны Прохоровой», вторым вопросом у нас значится «Отчёт ответственного за массовые мероприятия Толоконникова», ну и третьим вопросом – это «Приём в члены». Если есть какие вопросы, предложения, дополнения, я слушаю.

– Да какие там вопросы, давай уже по первому докладывай, ждать уж мочи нет, шибко интересно. – Раздался голос, то ли парня, то ли девушки, невнятный какой-то.

– Тогда голосуем за повестку нашего собрания. Кто «за», прошу поднять руку, – сказал Петрухин и поднял свою. – «Против», воздержавшиеся есть? – опуская руку, продолжал он. – Ну, если все «за», то по первому вопросу слово предоставляется секретарю комитета института товарищу Крюкову Ярославу Кимовичу. – Садясь на своё место, он постучал карандашом по графину с водой. Не столько для внимания присутствующих, которые в предвкушении предстоящего представления затихли, затаив дыхание, сколько для какого-то ритуального порядка вещей. Поскольку он уже не раз видел, как старшие товарищи пользуются этим методом для привлечения внимания не в меру разговорчивых в зале.

– Товарищи присутствующие, – начал Крюков, – к нам в бюро поступило заявление комсомолки Марии Пермяковой, которое мы обязаны с вами рассмотреть и принять решение. Суть изложенного такова, я не буду зачитывать всё заявление, а только прочту отдельные абзацы, так вот: «…Комсомолка Прохорова Антонина Геннадьевна, находясь в столице в составе организованной группы студентов, направленных горкомом для помощи в проведении Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, вела разгульный образ жизни, не ночевала в специально отведённом для них месте. Закрутила роман с руководителем, прикреплённым партией от Москвы и на виду (есть многочисленные свидетели) у всех ходила под ручку с этим руководителем, и… они неоднократно обнимались и целовались».

В зале раздался смех, началось оживление. Раздался крик:

– Пусть сама пояснит такое своё поведение!

– Подождите, я ещё не закончил, к тому же мы обязаны после заслушать саму заявительницу, чтобы она сама устно рассказала кратко своё заявление и не получилось так, что потом она может сказать, что не писала данного заявления.

– Вот ещё! – возмущённо крикнула сверху Пермякова. – Я что вам, балаболка какая?!

– Хорошо, Мария, – сказал секретарь, – всё по порядку. Затем мы должны обязательно заслушать руководителя группы товарища Антонова, у него, как я понимаю, уже готовый отчёт о поездке? – Крюков наклонил голову и посмотрел на Антонова, тот кивнул. Подождав, пока в аудитории снова наступит тишина, секретарь продолжил. – Хочу обратить внимание всех вот ещё на какое обстоятельство, – и он, снова поднеся листок к лицу, начал читать, – «…Прохорова Антонина Геннадьевна после окончания фестиваля не поехала с группой назад, а осталась в Москве, непонятно с какими намерениями и целями. А также прошу взыскать с комсомолки Прохоровой народные деньги, потраченные на билет и, возможно, другие её тайные расходы». – Вот, вкратце, смысл заявления, а теперь давайте заслушаем саму заявительницу. Прошу! – сказал Крюков и сел.