Читать книгу: «А впереди была вся жизнь…», страница 4

– Это ваше тюзе, театр. Понимаешь? Ми ждём.

А-а, вон в чём дело. Какой-то концерт в ТЮЗе – театре юного зрителя. Почему бы не насладиться германским кунстом-искусством? Это должно было произойти через три часа.

За дипломатичной беседой проводил юных иностранок до «Волгограда». Зашли в холл, я мило попрощался. Поднимались по мраморной лестнице, они чудились воздушными феями, с которыми надо хорошенько замутить. Я был вдохновлён. А что? Вдруг даже пошпилимся во имя дружбы народов?

Разворачиваюсь было, и передо мной материализуется, как в сказке, парочка неприметных рыл.

* * *

Тот, что с бульдожьим челюстью и стрижкой «бобриком», суёт под нос «корочку». Не разглядел, что в ней написано, однако врубился, что они – из тех самых, грёбанных «компетентных органов», чтоб им провалиться.

Мудак-будьдог скрежечет челюстями:

– Пройдём-ка с нами.

Настроение испортилось в момент. Точно друзья «Галины Борисовны²⁵, как подсказывал «внутренний голос» (вычитал, что есть таковой у одной слепой бабки в Болгарии, и она с его помощью всем лапшу на уши вешает; только в газетах просто не знают, что у меня такой же «голос» есть, и тогда сразу бы стал знаменитостью). Слышал, их называют особистами. А вот нежелательное знакомство пришлось испытать впервые.

Я ничего ещё не совершил предосудительного, но уже ощущал себя злоумышленником. Что за страна у нас, где всякая сволочь может предъявить тебе непонятную официальную бумажку, и ты уже чувствуешь себя преступником? Прямо беспредел невыносимый.

Они завели меня через узкие коридоры в комнатушку, где стояли лишь стол с телефоном и стулья.

– Что у тебя общего с немками? – с наскоку напрягает меня второй субъект с чуть вытянутой вперёд и горбоносой физиономией – ну точно крыса из мультика.

Я несколько теряюсь:

– Да ничего особенного. Хотел познакомиться, расспросить, как там, за рубежом, не тяжко ли. Мы-то всегда им готовы помочь.

– Ты нам в уши не заливай, за тобой давно наблюдали.

Они подозревают, что ушлые медхен вербовали меня? Или – того хуже! – я, как шпион, уже передаю им сведения государственной важности? Вот микроцефалы.

– Откуда хорошо немецкий язык знаешь?

Дык, у самих этих ребятишек ещё неважно и с иноземной речью! Объяснять бессмысленно, что два языка – две головы, три – ты уже трижды умный Змей-Горыныч. И вот такие личности пасли меня ещё с площади. Везёт же им, за нефиг делать ещё нехилую копейку получают!

– Не хитри, – наседает «крыса». – Они тебе передали что-то. Вытаскивай.

Достаю из карманов зажигалку с пачкой «Родопи».

– Нет, это не всё.

Я на грани провала, как заправский шпиён! Нехотя вытаскиваю приглашение.

Они рассматривают его и не верят:

– Больше ничего? Валютой не занимаешься?

Ага, признаюсь им, что получил устный приказ замочить нашего всенародно любимого Леонида Ильича за доляры. Нет, будут пытать, не сдамся! Однако надо как-то отвязаться от них, и честно отбрёхиваюсь:

– Я не занимаюсь ТАКИМИ ДЕЛАМИ.

Поглядели пристально, как гестапо на бедного пионера. Кажись, поверили в мою кристальную честность. Как истинный член ВЛКСМ, я твёрдо и заявил:

– Нет, вправду! Ради поддержки интернационала почему нельзя познакомиться? Они же для этого тоже приехали? В комсомольском Уставе прописано: «Налаживание братских связей советской молодежи с молодежью стран социалистического содружества». Ради дела мира и свободы народов стараюсь.

На деле, умолчал, что был комсомольцем гм… наполовину. В школе отбрыкивался от бесполезных взносов, шедших на кормёжку комсомольской верхушки. Да кто ж всю правду о себе выложит! А что? Составлять массовку? Мне было достаточно пионерии, когда поначалу носил красный галстук с гордостью. Верил в «близкую эру светлых годов». К ней нужно обязательно быть готовым, хоть тресни! Шёл по Главке (главной улице посёлка) с расстёгнутым пальто, чтобы все видели, как рдеет на груди ленинский костерок. Тогда, на школьной линейке революционно-холодным октябрём, нам только что торжественно повязали алый лоскуток. Всё было, действительно, здо̀рово…

Внезапно в комнату ворвался представительный и довольно крупный мужик в костюме и белой рубашке, следом проскользнул худощавый хлыщ с чёрными усиками а-ля Гитлер, в шляпе. Первый – седовласый и с залысинами – был точняк большим начальником. Он быстро подошёл к столу и развернулся ко второму. Нас, без сомнения, он даже не брал в расчёт. Заорал на хлыща:

– Ты сдурел, хренов переводчик?! Что там нёс этой немецкой девке? Какое сочувствие к фашистам?!

Мои «захватчики» ошарашенно смотрели на эту сцену.

Начальничек (а он, без сомнения, был старшим офицером), наконец, соблаговолил обратить внимания на нас. Кивнул своим коллегам:

– Его приставили к группе немцев переводчиком. А он на сиськи немки засмотрелся! Она ему говорит, мол, мой дедушка здесь погиб, но он был добрый. А ЭТОТ долб… – он запнулся и продолжил без матюгов, – что̀ в ответ? Бормочет: «Да ничего страшного, понимаю, сочувствую вам». Представляете? Хер тебе, а не пятнадцать рублей за переводы! Думал, кроме тебя никто по-немецки не понимает? Иди, пиши объяснительную.

Он кивнул на меня:

– А этого за что задержали?

Оба переглянулись, и «Бульдог» пояснил:

– Да тоже с немчурой пытался якшаться, но мы вовремя пресекли.

– Что-нибудь серьёзное?

– Вроде нет. Тоже к их девкам клинья бил.

– Понятно, русских баб им мало, – мотнул им головой начальник и вышел.

Треугольная морда посмотрел на своего коллегу, потом на меня, как на вошь, и обронил:

– Особо инициативой не занимайся. Без тебя есть, кому решать. Свободен! Дуй отсюда.

Значит, в мою искренность особисты поверили. «Свободен!». Сами-то небось противоположного хотели. Однако мои кружева с мэдхен не тянули на госизмену. Но перед тем меня тщательно обыскали, записали паспортные данные. Я понимал их разочарование: за столь дохлое дельце звёздочки вряд ли светят. У них были хари, будто похоронили всё свою родню. Картонку покрутили и с сожалением вернули. На доказательство сотрудничества с зарубежной разведкой она не тянула. Жвачку «Ригли» оставили себе. Мелочь, а неприятно. Эти товарищи, как и менты на толкучке, были не прочь приобщиться к закардонному образу жизни, только осторожничали.

– Чтобы мы тебя больше не видели здесь.

Я молчком кивнул (меньше говоришь, целее будешь!) и поспешил на выход. Прикрыл дверь и оглянулся на коридор – в какую сторону рвануть. Однако успел услышать то, что не предназначалось для третьих ушей: «„Ты первую зарплату ещё не получил?“, „Да нет ещё. А сколько мне причитается?“, „Как лейтенанту, пока четыреста, мне уже положено за выслугу девятьсот пятьдесят“».

Что?! Мои ухи завернулись в трубочку! Я уже торопился по коридору к выходу, а всё потрясённо повторял: «Девятьсот пятьдесят, девятьсот пятьдесят рябчиков… А этому – ВСЕГО ЧЕТЫРЕСТА. Нихрена себе». Моя мамочка получала дежурным по станции всего-то восемьдесят. Интересно, кого ж берут на такую работу? Стукачей? А те откуда берутся? Прямо государственная загадка. Но сдавать других даже за шальные деньги – точняк западло.

Быстренько вышел из гостиницы. Вольно вздохнул: «Фу-у, бл…дь, вырвался из недр «конторы глубокого бурения». Внутренний голос подъе…нул: «На таких, как ты, кое-кто зарабатывает «трошки для сэбя», как говорит твоя бабуля. Только насупливают для серьёзности брови». Уже постепенно доходило, что такова игра на государственном уровне. И ведь шарили по моим карманам в поисках «гринов». Не-е, я на это не подписывался. Помню древнюю шумиху в прессе, когда сообщалось о судьбе московских валютчиков. Поначалу им дали ох…енный срок за спекуляцию долларами. Вроде бы, дело с концом. После – вжиг! Дёрнули опять на суд и огорошили несчастных: «Высшая мера наказания без оправданий». Зае…ись, приехали. Задним числом новый приговор. Таков на деле наш самый гуманный суд на свете (не зря в одном фильме один комик вставил эту реплику).

Собственно, я не совсем улавливал: зачем копить американские доляры или эти самые, английские почём-фунт-стерлингов? Ведь заграница – пока неосуществимые грёзы. Там очутишься, коли против власти попрёшь и надо будет смываться. А если сейчас их покупать, то себе же в облом: за доллар – всего шестьдесят с чем-то копеек! Так что, будем скромнее, бесценными рублями обойдёмся. Ведь надёжнее рубля в мире нет валюты.

Я успел потом ещё потолкаться с немцами. Только почаще оглядывался вокруг.

В самом деле, было здорово. Народ общался, веселился, что-то обменивал. Мне тоже подарили кучу значков, жвачек, авторучек. И я был в некотором недоумении: «Куда их? Погоди-ка… А что если толкнуть?». Натурально, кто-то не сумеет приехать в центр, но пожелает приобщиться хотя бы каким-то боком к фестивалю. Вот и посодействую дружбе народов.

Рассовал по карманам и отправился на троллейбусе к ТЮЗу.

К шестнадцати часам я был уже у театра. Контролёр удивлённо подняла брови, увидев приглашение: откуда у советского обормота аусвайс? Всё же пропустила. Народу в актовом зале набилось под завязку, и стоял тот ещё гвалт! Было немного душно. Я тщетно искал парочку «своих» немочек. Увы, они растворились в задорно-разноцветном бедламе. Организаторы носились кругами, что-то выкрикивая и рассаживая всех по группам.

Кое-как рассадили. Погас свет, и зал затих. Оставалась освещённой лишь сцена, где к трибуне потянулись очередные товарищи. Снова полились речи о солидарности и взаимной любви навеки. Мой внутренний голос ехидно заныл: «Между прочим, с конкретной любовью у тебя ничего не получилось, жалко, наверное?». Отмахнулся от него, как от овода: «Пошёл нафиг!» Я не терял надежды увидеть Габби.

На выступления певцов, танцоров и целых хоров глядел вполглаза. Уж было заскучал, как в заключение нежданно объявили:

– Рок-ансамбль «Крайс»!

Ничего себе! Я прибалдел. У меня имелась на плёнке запись концерта этой группы, и я с изумлением таращился на артистов, в том числе на их симпотную и весьма элегантную, в обтягивающем платье-мини, солистку.

Музыканты не подкачали, и мы хлопали, как малахольные. По окончанию концерта зрители вывались на свежий воздух. На площади перед ТЮЗом стояла будка на колёсах, из динамиков рвалась зажигательная музыка дискотеки. Молодёжь уже трудно было сдержать! Русские и немцы перемешались, болтали и опять обменивались всякой мелочёвкой. Правда, веселились, в основном, гости. Волгоградцы больше жались по стеночкам. Я бы тоже потанцевал, но где же Габби с Магдой? Увы, их нигде не было.

Внезапно подскочил плешивый очкарик с микрофоном и магнитофончиком через плечо:

– Радио ГДР. Как вам понравилось выступление группы «Крайс»? Вы слышали о ней раньше?

Я смешался. Давать интервью? Такой поворот не укладывался в моей кубышке. Однако постарался быть раскованным:

– Да, конечно, знаю этих музыкантов. Э-э… У меня на магнитофоне они записаны.

И затянул, почти как немецкие рокеры (мне так показалось):

– Sie ist i-i-immer noch allein…²⁶

Журналист был изумлён моими солидными познаниями. Не иначе, полагал, мы здесь только с медведями в берлоге ревём. Чувствую, я был для него, акулы пера и микрофона, удачной находкой. Он живо затарахтел:

– Какие ещё рок-группы из ГДР вы знаете?

Вот пристал, как банный лист! Однако внутренний голос уже суфлировал, и я выдал:

– Как не знать! Ещё мне нравится «Пудис», «Вир» и «Омега»²⁷.

При последнем упоминании корреспондент хмыкнул. И оборвал:

– Данке шён. Большое спасибо.

И свалил. Да хер с ним! Пусть знает наших. В смысле, музыкантов – «Цветы» те же, или «Песняров».

…Меланхоличные волны памяти по-прежнему накатывались на берег сегодняшней армейщины, пока мы направлялись к месту своего боевого задания. Нам никто, разумеется, не объяснил, в чём оно заключается. Но по выданному оружию в виде ломов, совковых и штыковых лопат уже догадывались, из чего сегодня будет стрельба. Впереди показалось место дислокации в виде полуразрушенной здания, которое не использовалась.

И пока я маршировал, тешил себя мыслью: «Авось, почти неизвестная мне Габби услышит интервью да всплакнёт по несбывшейся страсти к простому русскому хиппаку».

* * *

Замполит роты лейтенант Виктор – неплохой, в целом, парнишка. В роте его кличут Марксёнышем. Иногда я прикалываюсь с ним, если выдаётся чуток свободных минут. Скорее всего, во мне он чувствовал родную душу, с которым можно размесить словесный понос. Как-никак, я почти интеллектуал по армейским меркам! Правда, отныне сильно засомневался в собственных умственных способностях: не придурок ли – одеть кирзуху, бросив институт из-за вертихвостки?

Раньше я не был любителем глупых размышлизмов. И для меня стало настоящим откровением, когда преподаватель философии объяснил первокурсникам, что мозгое…ательская дисциплина – всего лишь заурядное мировоззрение человека. Считаешь, например, того типа дерьмом – это твоя точка зрения на его жизнь, считаешь его хорошим – то же самое, но с другого боку-припёку. И тот же прѐпод однажды привёл с иронией пример из истории: в царское время некий чинуша изрёк, дескать, польза от философии не доказана, зато вред от неё возможен. Доцент обвёл аудиторию взглядом и спросил: «Возможно, в самом деле, большинству хватает довольно тусклой философии, чтобы не засорять мозги?». Мы молчали, и даже вполне соглашались со столь здравым выводом. Но теперь я начал подозревать, что не всё так просто.

Сейчас сидим с Виктором после обеда на скамейке у плаца, травимся куревом в полное удовольствие (он угостил меня «Ту-144»). Меня как раз потянуло на воспоминания о «довоенном» бытие. Исповедуюсь замполиту, словно на требе попу̀: был грех – с удовольствием занимался в институте фарцой, раскручивал дружков по «соцлагерю» на всякое шмотьё, потом отправлялся по выходным «толкал» товар всем, кто жаждал выглядеть модно и престижно.

Мы обычно кучковались вместе (хотя никто не интересовался друг у друга, откуда вещички). Сидели себе прямо на базарных стойках, товар рядом в пакетике; иногда чуть вытащишь уголок джинсы или расписного батничка, дабы намётанный глаз сразу всё улавливал.

Обсуждаем:

– Видал чувака на углу, что «Вранглёр»²⁸ сбыл рыжухе? Вот дура! Сказал, что симпотная, потому скидывает цену, она и расплылась. Не врубилась даже, что швы вкось идут.

– Подходил к нему, как бы приценивался. Голимый самопал! Бирмак даже не кожаный. На Малой Арнаутской такую дешёвку шьют.

Иногда пластиночку рок-н-ролльскую рядом поставишь к столбику навеса – мол, приобрёл её и отдыхаю себе, никого не трогаю. Блок жевачки невзначай положишь. Ушлый народ всё понимает, бочком придвигается, спрашивает: «Почём джинсики? А за пласт сколько просишь?».

Однако и подозрительные типы сразу выявлялись. «Это что за пластинка с зарубежной музыкой?» «Вот это? Да прикупил у какого-то лоха. Где он? Не знаю – только что слинял». Пойди, найди в толпе, где еле протиснешься. И тебе ещё дружки по сбыту подают знаки: с этим уё…ком не связывайся – точняк особист.

Впрочем, иногда случался облом. Подваливает хмырь, спрашивает, что почём. Вроде, нормальный чел, торгуется с тобой. После – раз! И вытаскивает красную корочку:

– Пройдёмте, гражданин. «Добро» ваше? С собой заберите тоже.

И никак не улизнёшь – с боков другие менты подпирают. Ужаснейший, по их мнению, проступок совершил. Твои коллеги по бизнесам сразу рассасываются в спасительной толпе. Сегодня твой черёд отвечать по закону.

Приводят в синий вагончик c края толкучки. Спрашивают, что в твоей модной жёлтой сумке. И сразу же предлагают сдачу в плен «по-хорошему». Ты непонимающе пожимаешь плечами. Тогда добрые рыцари без страха и упрёка (заодно – без зазрения совести) выворачивают сумку. Ещё попутно грузят моральными принципами «Истории КПСС», которые обрыдли уже на первом курсе: пошто подрываешь советскую экономику и попутно помогаешь экономике буржуинов? Хех, тот учебный «кирпич» серого цвета нагонял тоску не только на меня, но на всех первокурсников медвуза! Едва мы, «позвонки» переступили порог институт, как нам тотчас стали втюхивать унылую ахинею на занятиях о «руководящей и передовой партии рабочего класса…». Да чтоб вы провалились со своей «ролью» в преисподнюю! На лекции по архиважному предмету шли как на каторгу. Изумлялись: «Без кэпээсэсной истории хороших врачей не бывает? Заболело горло? Вот рецепт: прочти сто раз главу 5, и в глотке никакого першения! Не спится? Прочти на ночь главу 10-ю тысячу раз, уснёшь обязательно! А если занедужит задница? Хватит пяти листков в туалете».

Мне, как мальчишу-плохишу, старшие товарищи, втолковали дальше:

– Не пристало советскому гражданину заниматься подобными недостойными вещами. Не стыдно ли тебе, купи-продай, порочить наш прекрасный образ жизни, показывать, будто мы так плохо живём, что приходится приобретать винил с непотребными песнями всяких битлов, жувачку, косметику и прочее. Ты погляди, джинсы – это крашенная синькой брезентуха сварщика.

С последним я почти соглашался:

– Да немного похоже. Костюмчик сварщика – оно, конечно, прекрасно, но лучше уж сами носите.

Старшие товарищи смотрели осуждающе:

– Совесть не мучит? Сам рассуди, ведь позоришь социалистический строй перед иностранщиной.

Я как бы честно стыдился. Но не оставался в долгу, неуверенно гоношась:

– А вы оденете брезентуху для моды? Нет? А-а.… Зато, когда я влезу в фирму̀ с клёвым лейблом, все девчонки на улице мои! Сами знаете: «Ты пришла ко мне нах хаус²⁹ в джинсах с клёшем «Леви Страус».

Менты были как бы непреклонны. В их мутных фарах отражалось одно: «Что с ним поделаешь? Расстрелять отщепенца мало». И расстреляли бы, как при Сталине. Да здесь крылся маленький секрет.

Я старался отмалчиваться. Себе дороже болтать лишку! Запросто притянут по статье за спекуляцию. А так был знаком с уже привычным сценарием: постращают для порядка, потом ставят вопрос ребром: «Писать протокол об изъятии будем?» Ну, как же! Разумеется, нет. Я побаивался, что «доведут до сведения» в вуз, и прощай учёба! С другой стороны, коли не выпишут протокол, то… В том-то вся хитрость! Делаешь жалостливые очи, мямлишь, мол, простите бедного студента, пожалуйста, а то есть нечего (варианты: денег нет, живу на квартире и платить нечем, мать больная, сделал это впервые и так далее, и тому подобное); поэтому больше – ни-ни!..

Паразиты внутренних органов входили в моё трудное материальное положение, их упитанные рожи смягчались. Уже милостиво цедили:

– Топай отсюда. Только вещи оставляем… Для уничтожения согласно протоколу. А то продаёшь, понимаешь ли, вещи врагов.

На твоём лике возникал деланный ужас:

– Может, что-то отдадите? Я ж последние деньги потратил, жить не на что!

«Мусора» чётко учитывали правила игры – я мог появиться на толкучке с барахлом не единожды. Как бы безразлично вздыхали:

– Ладно, бери это и это. А вот это придётся оставить по закону.

«Вот падлы, – думаешь ты, – недурно стоят на страже не только социалистической, но и капиталистической собственности! Ага, вещи врагов. Даже трусы̀ заграничные заберут».

Я вздыхал уже с натуральным облегчением:

– Что ж, коли так получается…

Ты знаешь, что едва закроешь за собой двери, как стервятники в мундирах растащат всё нажитое тобой в «непосильном труде». От того оставалось надеяться, что в следующий заход не попадёшься и успеешь ВЗЯТЬ СВОЁ. Только цену за джинари, музыкальные «пласты», батники придётся увеличить. Таковы были жёсткие уроки бизнеса «загнивающего Запада», которые приходилось познавать на отечественной барахолке. Фарца̀ кислых не любит. И ты стискиваешь зубы.

* * *

О беспокойных буднях фарцовщика я поведал с долей ностальгии Виктору.

Увы, серпасто-молоткастый Марксёныш никак не врубался, почему я не врубаюсь в преимущества социализма:

– Как ты мог так поступать?! Ты же был пионером, затем – комсомольцем, которые всегда были впереди! Уверен, сбился с правильного пути, слушая вражеские «радиоголоса». Но сейчас надо достойно служить. Помнишь 63-ю статью?

С умным выражением лица киваю: как помнить! Хотя разве полностью упомнишь, что отпечатано в армейских талмудах.

А лейтюха уже чеканил:

– Воинская служба в рядах Вооруженных Сил СССР – почётная обязанность советских граждан. Если будешь отлично нести службу, получишь почётную грамоту, вышлешь родным фото, где стоишь у развёрнутого знамени полка.

«Ну да, ну да, – ухмыльнулся я в душе. – Простой, как сатиновые трусы. Мёртвого заеб…т занудной мозгомойкой. По мне так предпочтительней получить за службу деньгами. Впрочем, бумажка со штампиком может пригодиться дома – глядишь, с такой грамотой сумею восстановиться в родном вузе. Выучусь на лекаря и заживу по-человечески». Внутренний голос впервые безоговорочно согласился со мной.

Виктор начал заворачивать насчёт западных радиостанций, которые поливали непобедимый Союз грязью: все эти «Свобода», «Голос Америки», БиБиСи и прочее еб…ло̀. А я их, признаюсь откровено, слушал с неподдельным интересом: много чего вещали о нашей стране чудес, о чём ни я, никто иной даже не догадывался! Сквозь шум, писк и треск глушилок прорывались потоки информации оттуда, куда попасть большинство гомо советикос даже не мечтало. Только откуда эти сволочи «за бугром» вытаскивали запретные фактики о нашей стране, коли мы за «железным занавесом»? Таинственные глушилки (что за зверь, никто не знал, но представляли типа высоких радиоантенн) будто ватой, гасили музыку и голоса ведущих. Мы вновь ловили запретную волну, затаив дыхание внимали подробностям, чем там дышат эти рок-музыканты, что нового отчебучили. Волну опять настигала глушилка, и она опять, жалобно запищав, исчезала. Мы опять искали как бы правду. Такая вот игра в прятки. Сами понимаете: «Родина слышит, родина знает…». И всё-таки, гуляя компашкой по Сарепте с транзистором наперевес, мы ловили и ловили ОТЗВУКИ чужой, красочной жизни, от которой нас так пытались уберечь. «Говорит радио Монте-Карло…». Мы жаждали понять, о чём они так зазывно верещат на своей иностранщине, разбавляя речь призывной музыкой.

Однако сейчас я не спорил, принимая вид кающегося грешника. Зачем накалять внутриполитическую обстановку? Ещё в карцер упекут.

Но замполит не отставал. Увещевал, как священник на исповеди:

– Ты мне не звезди. Вижу, что врёшь. Что за народ! Не учитываете наглядных преимуществ социализма! Сколько уже рассказывал на политзанятиях о подлых приёмчиках западных спецслужб. Тебя же могли завербовать за дешёвое тряпьё!

Я опять согласно кивал и думал: «Действительно, сколько можно было бы навариться на перепродаже импортных тряпок». Соглашался, что был из той самой категории, о которых в советской киношке припечатали: «Некоторую часть молодёжи (будь уверен: «совсем маленькую») Западу удалось разложить». Почему разлагалась, диктор не объяснял. И я ничего не мог с собой поделать – уж очень хотелось жить нормально, а не в дерьме, как большинство. Разве виноват, что большинство тоже упорно жаждало одеваться у «презренного меньшинства» в заграничное шмотьё? Или всё-таки большинство тоже благополучно разложилось, только не признавалось в подлом упадничестве? Сплошь вопросы! И не понятно, где истина, где ложь. По крайней мере, на лекциях по как бы НАУЧНОМУ коммунизму ответов не давали. Лишь твердили: «Учение Ленина верно уже потому, что верно». Все кто против – ренегаты и предатели. И не тявкай, коли в твою башку лезут крамольные идейки. Иначе…». Зашибись. Я как-то позволил себе подумать: «А что если социалистическую и капиталистическую системы объединить? Чего они бодаются? Зажили бы вместе, не тужили». Да кто ж позволит! Даже в мыслях трудно представить невероятное: чтобы Союз уступил дорогу Западу, или тот ему. А о развале такой махины, как СССР, грезить было совершенно смешно. Мы же непобедимы!

А Витёк тянул прежнюю шарманку:

– Вы своими действиями не только подрываете авторитет Советского Союза на международной арене, но также отдаляете тот прекрасный момент, когда мы окончательно придём к победе коммунизма. Сами потом будете плакаться: «Зачем так себя идеологически недостойно вели?» Эх, люди…

Где-то я подобные рассуждения уже слышал.

* * *

К сожалению, вселенской печали Марксёныша я никак не разделял (если бы он о том ведал!). Ведь какого хрена ждать прихода долбанной «эра светлых годов»? Я её точно не ждал. По-моему, мифический коммунизм застрял где-то в далеких буераках, и потому предстояло прожить никчёмную жизнь. И я продолжал смиренно слушать, искренне поражаясь фанатизму замполита. Не знаю, может, «светлое будущее» и придёт, но доживу ли мы до него, как и те, кто жил в сороковые или пятидесятые годы? Горизонт был затянуты мрачными тучами неопределённости. И бонусов в виде джинсов и сигарет «Пэлл-мэлл» не предполагалось.

Я бы почти согласился с фанатизмом Витька, но вот что любопытно. При общении с неграми, бенгальцами, теми же советскими немцами и поляками вечно возникал один и тот же упрямый вопрос. Он прямо-таки витал в выси чёрным облаком: ПОЧЕМУ? Я пил и курил со всякой иностранщиной, торговался и всё же до конца не понимал: почему они обитают в каком-то ином мире? Ведь как бы братья по разуму из родного соцлагеря! Однако многие из них не особо рады были НАШЕЙ совеЙской реальности. У них, значит, биг-бит, джинсы-батники, жвак, прочая хрень, удобная для жизни, а ЧТО в СССР кроме голи подзаборной? Зато на любое сомнения – сплошное: «„Заткнись!“, „Это тебя не касается“, „Мы движемся верным курсом“, „Соотечественники, одурманенные зарубежной пропагандой, не понимают высших истин“».

Ну, вправду, почему мы в таком дерьме? Я барахтался в болоте неведения, и потому часто напевал, что тот Мик Джаггер: «Ю кент олвэз гет вот ю вонт…»³⁰. Хотя роллинги в конце обнадёживающе похлопывали по плечу: «But if you try sometimes You’ll find» – «Но если постараешься однажды, то найдёшь это»!

На первом курсе я ехал к вечеру из центра в Красноармейск на электричке. Была поздняя весна. На остановке Волгоград-II вошёл крепкий негр в цветастой рубашке. Народ возвращался после учёбы и работы, мест было мало, и он подсел в моё в купе. Я удивился: «По возрасту не студент. Что он забыл в нашем Гарлеме?». Слово за слово, зацепились языками. Том был тоже не против покалякать, так как чувствовал себя, без сомнения, одиноким средь белой толпы. Выяснилось, он закончил «Политех» и остался работать на крупном комбинате в Красноармейске. Это было странно. Но он пояснил: втюрился в русскую, закрутился роман, теперь уже обзавёлся семьёй, намечается бэбик. Живёт у нас в Заканалье. Как не завязать нужное знакомство! Благо, выяснилось, Том из Канады, и, значит, есть перспективы на новую фарцу.

Мы задружили с советским «канадцем». Я приезжал к нему на квартиру, слушали музыку, он угощал вискарём, что уже было крайним шиком! Его Альбина всегда радушно встречала, и я чувствовал себя у них, как дома. Эта симпотная деваха томно называла муженька: «Томми». Хотя я патриотически ревновал её к негру. Всё взвешивал: «Не притворяется ли она?». Да вроде всё по-настоящему – любовь-морковь. Однако основания для подозрений были неспроста. Я похаживал в общагу мединститута, где сдружился с гэдээровскими немцами (они снабжали меня дисками для прослушивания). И вот как-то выхожу и вижу на углу общежития срамную картину: висит наша сучка на шее у негра, аж ножки поджала! Целуются, значит, взасос. Честно говоря, разозлило это очень. Да чего скажешь! Не будешь же вмешиваться в чужой интим. Однако ясно видел, многие из наших студенточек готовы были на любой иностранный хрен упасть, лишь бы свалить из Советов. И вот как к ним относиться? КАК с такими оппортунистками строить развитое общество? Они использовали свои чары в иных целях. Уверен, тут бы даже Витёк затруднился дать внятный ответ.

Одно было странно: почему-то Том не вербовал меня. Ведь точно должен был завербовать! Или Томми уже успел сделать шпионкой свою невесту? Прямо не знаю, что думать. Видимо, я для спецразведок не представлял никакого интереса – так, разпи…дяй какой-то, завалящегося секрета нет за душой.

Зато благодаря Тому я основательно познакомился с заводным «Бони М.», сладкопевучей Донной Саммер, американским фьюженом и прочим замечательным музоном. Между делом негр показывал фотки многочисленной родни из заокеанской страны. Они мартышками сидели на огромном кадиллаке, что несколько смущало:

– Это ваша машина?

– Да. Почему удивляешься?

Я терялся в объяснении. Как сказать иностранному товарищу, что в Советском Союзе в экстазе борются за права обиженных чернокожих? Как же негритёнок, жующий последнюю корочку в гетто? Мы рвём глотку за них, а они на супертачках раскатывают! Том мог меня не понять.

Затем Альбинка родила, и они чего-то засуетились. В последнюю встречу негр пояснил: «Уезжаем из вашей страны, в Канаде будет лучше». Продался гад капиталу! Это не смотря на то, что мы изо всех сил боремся за их права в джунглях империализма. Вот такой "хэппи энд" по-советски. Видите ли, в СССР его не климатило.

Слава богу, лейтюха не ведал, что таким образом я пособничал идеологическим врагам. И искренне удивлялся моему атеизму в отношении его истинной веры. Мы вяло препирались, обогащая друг друга духовно.

Впрочем, иногда я соглашался внутри себя: будь таких личностей, как Витёк, поболее, давно бы отгрохали здоровенный дворец коммунизма и спокойно курили заграничные сигареты в любимых джинсах под биг-бит не менее любимых мной «роллингов»; заодно пили бы виски за помин души усопших буржуев. И не надо было бы искать врагов.