Читать книгу: «Осколки», страница 3

Интересно, а что лучше: сойти с ума, бутылка или суицид? Понимаю, что снова противоречу сам себе, но думаю, что последний вариант самый подходящий. Хотя стоп! Кажется, я опять увлекаюсь. Необходимо чем-нибудь серьёзным заняться. Спортом, например, или коллекционировать что-нибудь. Надо быть чаще среди молодёжи, общаться больше с девушками. Смотришь, и это принесёт свои плоды: притупится память. Может тогда стоит сжечь свои стихи, чтобы лишний раз не вызывали приступы боли и отчаянья? Да, значит, надо. Приеду и спалю их на пламени свечи, а пепел прошлого пущу на ветер. Пусть развеет его по всему белому свету!

Утром у меня вышел разговор с братом. Он сам того, не подозревая, подтвердил мои мысли о дальнейшей жизни.

– Ты бесишься от лени.

Я лишь глазами задал вопрос: о чём ты? Он понял меня и развил свою мысль:

– Ты не знаешь чем себя занять, потому и ударился в философию. Хорошо, что не вступил ещё в какую-нибудь религиозную секту.

– Я не глупый.

– Надеюсь. Может, лучше будет, если ты переедешь в деревню. Здесь некогда скучать и заниматься дурью. Работы хватает на каждый день, и так весь год.

Я улыбнулся. Ну, уж нет, теперь меня в деревню не заманишь, ни кнутом, ни пряником. Здесь я решил похоронить своё прошлое.

– Я решил в институт поступать, на заочное отделение.

– Решил пополнить ряды глупых начальников?

Всё-таки он не забыл мои слова. Я пожал плечами и удалился в сад. Конечно, я кривил душой. Ни в какой институт я поступать не собирался. Сказал просто для того, чтобы отмахнуться от брата, который своими разговорами посыпает соль на свежие раны. Нельзя взять и просто так перечеркнуть всё прошлое, и начать писать с чистого листа. Может некоторые сильные личности и способны на такое, но куда там мне. Знаю, что никуда мне не деться от этого, не скрыться. Я не смогу жить только настоящим и будущем. Судьбой мне приписано жить прошлыми воспоминаниями, и всё. Баста!

Догадываюсь, в каком русле потёк бы наш разговор. На мой отказ о переезде, братик бы обязательно съязвил:

– Ты боишься потерять свободу.

На что бы я ему ответил словами Фридриха Ницше:

– Свобода – это когда перестаёшь стыдиться самого себя.

Он бы, конечно, опять пошутил над моими знаниями философии. А ведь я, если судить по Ницше, совсем не свободен. Я стыжусь самого себя. Мне стыдно, что не могу перебороть себя. Что не могу жить, не оглядываясь, не могу освободиться от прошлого. И се мои вчерашние лозунги о новой жизни – полная туфта, Не смогу я этого. Я слабая гнилая личность. Да какая к чёрту личность! Я – полное ничтожество! Раб своих страстей. Кто-то сказал, что любовь прекрасна, даже когда по щекам бегут слёзы. Так что же в ней прекрасное? Что? кто ответит мне на этот вопрос? Никто!

Помнится, у девчонок в одно время в моде были анкеты, где их друзья и подруги отвечали на серьёзные и глупые вопросы. Среди которых был и такой: «Что лучше, страдая любить, или не любить вообще?». И я тогда (в четырнадцать лет) ответил, что лучше любить, можно и страдать при этом. Глупец. Прошло десять лет и что же? Я изменился. Кардинально, получается. Лучше бы я не влюблялся, а вместо мягкого и порой сентиментального сердца, в груди бился бы кусок льда. И я бы тогда прошел мимо Люды, не обращая внимания на чёрные волосы, алые губки и прочие прелести. И жил бы сейчас без бед и забот, наслаждаясь каждой минутой единственной жизни. И воздух был бы другим, и солнце светило бы ярче. А так? Вся жизнь наперекосяк. Так значит что, мне слепо следует судьбе подчиниться и мучиться дальше? Да. Лишь бы от этого не страдали окружающие. Иногда я замечаю за собой плохую черту: когда мне очень хреново, то не могу видеть вокруг себя улыбающиеся и счастливые лица. И я стараюсь погасить эту радость и подчинить их своему настроению. А это плохо. Очень плохо. Правда, в такие минуты стараюсь не выходить из своей комнаты, но не всегда это удаётся. Мне всё равно долго не протянуть. Я обречен. Стоит только сделать выбор, что лучше: смерть, сумасшествие или алкоголизм? Снова вернулся к этим размышлениям, которые вчера мимолётно посетили лишь меня. И я стал говорить сам с собой, да ещё и вслух.

– Что лучше?

– Сумасшествие.

– Да неужели? Представь мать свою, которая будет смотреть на тебя, и видеть глупую физиономию. Задавать тебе детские вопросы и получать в ответ абракадабру.

– Бутылка?

– И это не хуже. Сначала пить начнешь на зарплату и медленно втянешься. Потом дозы увеличатся, денег не станет хватать. Начнешь продавать личное имущество, потом и воровать. А в итоге либо нары, либо помойка. Грязный, обросший, вшивый. В отупевшей голове бьётся единственная мыслишка – похмелиться.

– Смерть?

– Уход от проблем? А кто их станет решать? Нет, из жизни надо уходить чистым, без долгов.

Я тряхнул головой. Что это со мной? Заговариваться что ли начал? Кажется, по-научному это называется раздвоением личности. Шизофрения? Паранойя? Я что, психически ненормальный? Во! К чему я пришел, до чего докатился. Всё-таки вредно напрягать серое мозговое вещество целыми днями. Ницше, между прочим, тоже сошел с ума. Неужели такая же участь ждет и меня?

Вечером все ушли в клуб, на индийское кино. Я остался за няньку, хотя Андрюха уже уснул, а ночами он никого не беспокоит. Я не люблю индийское кино. Сюжеты так аналогичны. Предугадать финал – легко и просто. Красивые сказки. В жизни так не бывает. А может и бывает. Жизнь сама порой выписывает такие кренделя, что диву даёшься. Иногда, даже полезно посмотреть на такую сказку, чтобы вдохнуть ветерок надежд, смягчая тяжесть бытия. Честно говоря, мы разучились делать легкие и наивные глупости. Живём серо, скучно и обыденно. И нет той весны, которая кружит головы, подогревает кровь. Нет романтики и искренней радости. Мы не радуемся молодой листве, не слушаем трели соловьиные, не замечаем стрекотни сверчков. Куда-то ушла способность. А может просто это я такой, один, в своем роде?

Я встретил вновь Марию, мы вместе возвращались из магазина.

– Маша, ответь мне на один вопрос.

– Давай.

– Ты счастлива?

Она метнула в мою сторону удивительный взгляд.

– Какой ответ тебя устроит?

– Честный.

– А почему ты об этом спрашиваешь?

– Ты не ответила.

– Да, я счастлива. Теперь ты.

– Просто подумал, что я тоже мог бы быть счастливым. С тобой.

Она не вздрогнула, обманув мои ожидания, не побледнела, не прикусила губы. Даже тональность голоса не изменился ни на йоту:

– Мог бы.

– А давай сбежим куда-нибудь? Бросим всё и уедем вдвоём.

– Чудак.

– Почему?

– Я не люблю тебя.

Мне это показалось обидным.

– Быстро же любовь твоя прошла.

Вот теперь она слегка покраснела:

– Да и ты меня не любишь. В твоей голове по-прежнему только она.

– Кто? – я как-то произвольно спросил, и в ту же секунду пожалел об этом.

– Женщина с большой буквы. Людмила!

Не искренне, с большой долей не то обиды, не то сарказма. Да, Мария, ты права. Я люблю её. Люблю, как и прежде, а может ещё больше. И не стоит мне стыдиться своего чувства. Любить совсем не стыдно. И я буду жить! Я не сопьюсь, не сойду с ума. Буду жить, добро творить. Во имя Люды, во имя моей любви к ней. И никто не убедит меня, что я напрасно прожигаю жизнь свою. И стихи свои сжигать не стану. Что за глупость, что за блажь на меня накатила? Наоборот, я постараюсь довести их до ума, до совершенства. Буду посылать их во все редакции и издательства, пока их не опубликуют. И пусть на это уйдет оставшееся жизнь. Я не оступлюсь. Вот и смысл, вот и цель. Придётся мне псевдоним придумать. Какой же? Конечно: Невский. Это мой любимый исторический герой, вызывающий уважение и гордость. А во-вторых, Нева – северная река. У моих любимых литературных героев фамилии тоже происходят от названия северных рек. И Онегин, и Печорин. Интеллигентные, образованные, яркие личности, которые оказались лишними в обществе. Я тоже чувствую себе никому не нужным странником, ищущий место под солнцем. А блок стихотворений я назову «Женщина с большой буквы», и посещение «Л». Может, она когда-нибудь, случайно, наткнётся на них и, конечно же, узнает себя. Вспомнит меня, и поймёт тогда:

Что в сердце мальчишки

Бьётся всё та же любовь.

Было бы замечательно, если стихи нам помогут встретиться и обрести друг друга. Да, всё-таки с надеждой легче жить. И если сейчас кто-нибудь спросит меня «Счастлив ли я?», то я с большой уверенностью ответил бы:

– ДА! Я ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВ!

Мне нравится моя работа. И главное в ней не оплата, а призвание. Работаю я с удовольствием, получая необъяснимое удовлетворение. Да, мне нравится жить в общежитии, где много народа, и большое движение в узких коридорах. Здесь скука не прописана! Хотя я и живу один, но это взгляд со стороны. В моём сердце живёт любовь. И я рад, что она не угасает. Ни дела, ни прожитые годы, ни катаклизмы не уменьшили её, не притупили. Она только растёт и крепнет. А теперь и высокая цель есть у меня. Я не отступлю от мечты ни на шаг. И пройду по этому пути до самого конца, как бы мне не было трудно. Я смогу заставить себя исправить ошибки прошлого, если существует возможность исправления, а если нет – то забуду. Не позволю прошлому врываться в настоящее, и отравлять будущее.

Я хочу быть счастливым! И я буду им!

Мать заметила, что со мной произошла очередная метаморфоза. Теперь мои глаза (я даже чувствую это сам) излучают веселый блеск. Она потрепала меня по голове и улыбнулась. Без натяжки, от души.

– Всё хорошо, мама.

– А что было с тобой?

– Не знаю. Просто потерял ритм жизни. Но теперь всё будет хорошо.

– Я очень рада.

Если бы она только знала, как я рад этому. Перемены не прошли мимо и Анатолиного внимания.

– Ты справился с собой?

У меня не было возможности уйти от разговора, пришлось ввязаться.

– Да.

– Выкинул её из головы?

– Она не в голове, она в сердце, – возразил я. Иногда я придираюсь к словам, уделяя каждому особое значение. Так что некоторые мои знакомые смеются, говорят, что при разговоре со мной следует взвешивать каждое слово, проверять каждое ударение. А ведь от этого зависит слишком много. Переставь ударение на иное слово в предложении, и оно кардинальным образом меняется. Поистине, русский язык – самый богатый и самый сложный для обучения язык в мире. Я в этом убедился еще в школе. Он мне давался с огромным трудом, я до сих пор пишу с ошибками. Десятки правил, и в каждом – исключения.

– Пусть будет так, Спиноза. А из сердца ты её выкинул?

– Это же не вещица какая-нибудь, которую вот так легко можно взять и выкинуть.

– Хм, – он пожал плечами и закурил. Мне было приятно, что я загнал его в тупик. Даже смешно видеть его в таком положении. Ведь он всегда считал себя правым, а теперь растерялся от слов младшего, хоть и любимого, но непутевого.

– И это не мешает тебе?

Я посмотрел прямо в его глаза и с горячей уверенностью ответил:

– Нет! Наоборот.

За вечерним чаем, который в семье было принято пить долго и по много, велись обычные разговоры: про дела минувшие и предстоящие.

– Как рука? – поинтересовался отец.

– Порядок.

– Чем собираешься заняться?

– Поеду в Волгоград, – неожиданно для самого себя, ответил я. Видимо, где-то в подсознании я уже принял это решение, и теперь оно вырвалось наружу. Впрочем, мой ответ стал неожиданным для всех.

– Почему Волгоград?

– Надо.

– У тебя там друзья? – мать спрашивала мягко и осторожно, словно у тяжелобольного.

– Нет. – На этот раз я не обманывал, но и всей правды не сказал. – Просто, я там ни разу не был. Интересно посмотреть.

– Почему не Нью-Йорк? – съехидничал Толя.

Я не остался в долгу:

– Он следующий в моём списке.

Брат крякнул и замолчал.

– Хорошая идея, – отец вдруг легко, без предварительных дискуссий, одобрил моё решение. Ничего криминального он не учуял.

– А когда? – и Надя внесла лепту в разговор.

– Завтра.

– Я приготовлю тебе сумку, – после некоторого молчания, сказала мать и тут же начала суетиться.

– Не надо, мама, я сам. Да и ненадолго же я еду. Просто поброжу по городу, осмотрю достопримечательности, отдохну.

– Да, да, – мать была в некой растерянности.

Я обнял её за плечи, и чмокнул в щёчку, пожелав всем спокойной ночи.

Я лежал на верхней полке купе и смотрел в окно. Ветер врывался в полуоткрытое окно, и приятная прохлада окутывала меня. На душе было легко и весело. Слушал своих попутчиков, не принимая участия в их беседе. Их было трое – молодожены и мужчина средних лет, настоящий сибиряк. Молодая чета светилась счастьем, одаривая им всех присутствующих. Сибиряк был прирожденным весельчаком и шутником. Он обладал даром замечать в любой вещи что-то смешное и неординарное. А главное, он умело пользовался своим талантом, и имел большой успех. Смеялись от души, до слёз, до коликов в животе. А когда он принял энное количество спиртного, то стал декларировать на память сказку Ершова «Конёк-горбунок». Это было что-то, прямо чудо. Читал он просто великолепно. И я не выдержал, отвернулся от окна и стал внимательно слушать сказку и смеяться. Вспомнилось детские впечатления, которые будоражили меня, когда мама читала мне эту сказку.

Уверен, что надолго в моей памяти останется этот конёк-горбунок и молодожены, как эталон жизнелюбия и искренности.

Гостиничный номер превзошел все мои худшие ожидания. Хотя и был он самым дешевым, был достаточно просторным и светлым. Не пахло плесенью, клопов не было, вентилятор работал исправно. Даже постельное бельё было новым и свежим, и совпадало с размерами одеяло и подушки. Я спустился в бар, где лицезрел изобилие лёгких закусок: от салатов до гамбургеров, от коктейлей до марочного коньяка. Не говоря уже про ассортимент сигарет и жевательной резинки. Я взял коктейль с красивым, непонятным названием и мороженое с орехом. В висках стучал вопрос: «Зачем я тут?»

Но я тут же отбросил его. У меня не было определенной цели, но где-то в глубине души я чувствовал, что приехал я в незнакомый для себя город только с одной надеждой: случайная встреча с Людмилой. Я верил почему-то (и очень сильно) в этот шанс из миллиона. Свято верил, что на этот раз судьба снизойдёт до меня и подарит мне эту встречу.

Несколько дней пролетело очень быстро. Я вставал ранним утром и шел бродить по городу. В гостиницу возвращался лишь поздним вечером. Ноги от усталости просто гудели, и я засыпал мгновенно, без единой мысли в голове, без единого кадра сновидения.

Утром мне сегодня неожиданно пришла великолепная идея, которая так сильно понравилась мне самому. И я ухватился за неё, словно утопающий за соломинку. Мне стоит пройтись по всем больницам. У меня, конечно, не было уверенности, что она устроилась работать по своей специальности, но и вероятность такую нельзя было упускать. По крайней мере, это лучше, чем бродить по миллионному городу и заглядывать в лица прохожим. Идея дохнула меня новые силы, словно допинг.

Сегодня же начну поиски.

Итак, я покидаю номер.

Эпилог

После выхода книги, Володя порвал договор с издательством, заплатив при этом не малую неустойку. И после этого он почувствовал себя неожиданно свободным и счастливым. Словно свалил с плеч тяжесть, которая в последнее время так тяготила и угнетала его.

Но зато с этих пор его не покидала мысль о дальнейшей судьбе своего невыдуманного героя. Почему-то хотелось верить, что Алексей обретёт себя в жизни, и станет счастливым. Конечно, не с Людмилой, сказки достаточно редко становятся былью. Хотя так хочется, чтобы жизнь у каждого была похожа на чудесную сказку.

Он долго раздумывал, прежде чем напечатать эту повесть. И всё-таки решился. А теперь постоянно чувствует горькое сожаление. Получается, что он выставил чужую душу на всеобщее обозрение, без согласия на то Алексея. «Имел ли я на это моральное право?» – часто задавал он себе вопрос. Совесть мучила его. Так, что пришлось порвать договор. Потому, как он охладел к творчеству. И уже полгода не садился за пишущую машинку.

Был зимний, холодный вечер. Володя сидел на маленькой уютной кухоньке и пил чай, попутно изучая свежую прессу. Звонок в дверь, и лай собаки заставили его прервать занятие.

– Иду, иду. Кто там? – он успокоил собаку и открыл дверь.

Перед ним стояла молодая женщина, на пальто лежали снежинки.

– Заходите, – Володя без лишних расспросов почувствовал, что визит незнакомки важен. Он помог ей снять пальто, провел на кухню. Налил чай, сделал пару бутербродов.

– Пожалуйста.

– Спасибо, – она согревала руки о чашку с горячим чаем.

– Я слушаю вас, – сказал Володя после некоторого молчания.

– Я Мария.

– ?

– Из вашей новой повести.

Рука с чашкой застыла в воздухе. Володя с удивлением смотрел на женщину. В душе он как-то готовился к встрече с Алексеем, а так полная неожиданность. Он же переименовал всех героев, и теперь силился вспомнить её настоящее имя. Она словно почувствовала это.

– Зовите меня Марией. А где вы нашли дневник?

– В гостинице Волгограда. – Писатель встал и принес тетрадь. Чувствовал он себя очень неловко.

– Я виноват перед Алексеем. Мне следовало разыскать его, и добиться согласие на публикацию. – Пытался хоть как-то оправдаться он.

Мария перелистывала тетрадь, и Володя видел по её глазам, как нестерпимая боль, словно тиски сжимает её сердце. «А она любит его» – мелькнула мимолётно догадка.

– Он не против, – успокоила она его.

– Правда?

– Да.

Володя шумно вздохнул, с явным облегчением.

Спасибо. Вы спасли меня от угрызения совести.

– Это вам спасибо, что изменили наши имена.

– Я понимаю вас, – они немного помолчали. – А как бы мне встретиться с ним?

– Зачем? – она медленно подняла глаза, в которых плескалась отрешенность и боль.

– Он интересный человек. Мне бы хотелось поближе познакомиться с ним. Почитать его стихи.

– Они потерялись.

– Да? Очень жаль. Я бы помог ему с их публикацией. Мне сейчас приходят письма с просьбой написать продолжение.

Мария грустно улыбнулась.

– Вы не могли бы дать мне его адрес? – Володя словно и не замечал, что Мария никак не хочет идти на контакт.

– Нет.

– Почему?

– Он погиб.

Писатель ощутил холодок в груди, хотя сердце заработало на повышенной скорости.

– Когда? – в горле вмиг пересохло, и голос сломался.

– Тогда, в Волгограде. Так что ваша повесть окончена.

– Как это случилось?

– Попал под машину.

Володя встал, прошелся по кухне, налил ей еще одну чашку чая, закурил, не спрашивая на то разрешения. Он не знал, что делать, что говорить. Словно потерял близкого для себя человека.

– Некоторые утверждают, что он покончил с собой.

– Нет, – категорически не согласился Володя, – он этого не делал. Он только что поверил в себя, в свои силы. Он начал с чистого листа, и не мог уйти просто так.

– А может, он встретил её?

– И что?

– Между ними произошел неприятный разговор, из которого стало понятно, что мечты его – химера. Несбыточность и нереальность.

Володя молчал, обдумывал такой поворот сюжета. Понимал, что в словах Марии присутствовала логика. И такое было вполне возможным. Только верить в это душа не желала.

– А может, он увидел её на противоположной стороне улицы и окрылённый бросился к ней на встречу. Не замечая потока машин.

– Может и так, – согласилась женщина, – но точно знаю одно: она не побежала ему на встречу.

От слов её повеяло холодным злом. Явно осуждала Людмилу в том, что произошло с другом детства.

– Не стоит гадать, мы всё равно это никогда не узнаем. А для читателей пусть останется сказка.

Она долго молчала, и пила чай мелкими глоточками. И он тоже молчал, теребя в руке не прикуренную сигарету.

Мария встала:

– Можно я возьму, – она кивнула на тетрадь.

– Конечно. Позвольте, я провожу вас. Ночь уже.

– Не стоит. Спасибо. Мне тут не далеко.

Володя помог ей надеть пальто, и спросил, когда на уже переступила порог:

– А как у вас дела?

– У меня всё хорошо. Сына родила.

– Поздравляю.

– Спасибо.

– Жизнь продолжается. Желаю вашему сыну избежать такого потрясения чувств. Как назвали малыша?

Она посмотрела мне в глаза и назвала имя. Это было настоящее имя Алексея.

Она до сих пор любит его, раз решила увековечить память о нем в своем ребенке. Она ушла в ночь. Володя запоздало пожелал ей счастья.

1995

Рыжая ворона

Вся наша жизнь ажурно сплетена совпадениями. Порой фантастическими, не поддающимися здравому смыслу и объяснению, и потому заставляющими нас верить во что-то сверхъестественное и мистическое.

А порой – это простые, бытовые стечения обстоятельств, которые мы даже и не замечаем, не задумываемся о них. И несут они то толику трагедии, то йоту комедии, то просто без начинки, так – пустышки.

И это всё жизнь.

Алексей Воронин с раннего детства стал жертвой комично сложившихся факторов, которые и подарили ему второе имя. Изначально все просто дразнили его «рыжим», что неудивительно, если брать в расчёт цвет его огненных волос. Потом как-то переключились на фамилию, и стал Алёша «вороной». Годы шли. И сверстники стали замечать, что Лёшка выделялся и характером, и поведением из однородной массы деревенских пацанов. Рыбалкой он совсем не интересовался, на местном заросшем стадионе не гонял кожаную сферу, не бегал в ремонтные мастерские, чтобы покрутиться среди тракторов и автомашин. Воронин любил читать. Читать! Деревенские мальчишки, где каждый второй «сорвиголова» и книга – понятия почти не совместимые. Парадокс. Книги, по мнению друзей, ничему хорошему его не учили. Кошек он не мучил, собак не травил, девчонок за косички не дёргал, заступаясь за них перед друзьями. Учителей уважительно назвал по имени-отчеству, пренебрегая кличками. По чужим садам не лазил, а если случайно, за компанию участвовал в этих пиратских набегах, то потом честно признавался и искренне просил прощение.

Тема урока по русскому языку «фразеологизмы и идиомы» окончательно определила пожизненное прозвище Алексея. Правда «белая ворона» приняла свой природный окрас. И если у всех мальчишек были короткие клички, то Алексея называли всегда полным именем, с равной долей сарказма и уважения одновременно, – Рыжая Ворона.

 
                                     * * *
 

Влажный ветер с речки приносил долгожданную прохладу. По пути он наполнялся ароматами старого барского сада, богатого на плодоносные деревья, кустарники и ягоды. Воздух был насыщен букетом ароматов, отчего голова немного кружилась, глаза закрывались, и чувство блаженства накрывало пеленой.

Но Алексею было не до отдыха. Раз наметил до вечера переколоть все берёзовые чурбаки, то, будь здоров, держи слово. Да и физический труд приносил только удовольствие. Лёгкая усталость разливалась по телу, обостряя чувства молодости, здоровья и гордости. Он словно видел себя со стороны. В одних шортах, сланцах и рукавицах, которые только подчёркивали загорелое, мускулистое тело со всеми бицепсами, трицепсами и «кубиками». В городе, где обучался в институте на экономическом факультете, он с ребятами единомышленниками вёл здоровый образ жизни. По вечерам они ходили в местный клуб «Атлант», где «таскали железо», по утрам совершали обязательные многокилометровые пробежки по парку «Дружба», а по выходным устраивали либо пешие, либо велосипедные походы за город. Но их связывало не только это увлечение, все ребята любили слушать рок-музыку. Магнитофон сопровождал их везде, наполняя антураж тяжёлой музыкой и словами, от которых так и веяло свободой, переменами, бунтарством.

И когда Воронин, полностью сменивший имидж, появился в деревне, то буквально шокировал всё местное население. Никто ещё из парней до этих пор не отращивал волосы ниже плеч, не прокалывал ухо, не одевался во всё кожаное с многочисленными металлическими заклёпками и цепочками. Одним махом он нарушил все консервативные устои деревни, давая нескончаемые поводы для разговоров, сплетен, обсуждений.

Мать ничего вразумительного сказать так и не смогла, а отец только слабо, чуточку обречённо, махнул рукой, чувствуя сердцем, что сын уже вырос, окреп и просто не позволит отцу всыпать ремня. «Перебесится, перемелется, жизнь смахнёт всю мишуру».

– Ну, здравствуй, – раздался за его спиной густой, сочный бас.

Алексей обернулся.

– Здравствуйте.

Перед ним стоял сам Шаронов. Парторг местной организации. Первый человек на деревне. И власть неограниченная, и царь самодержавный, и бог всемогущий.

– Ну-ка, ну-ка, покажись, – он сложил свои пухленькие короткие ручки на большом круглом животе и, прищурив масляные глазки, внимательно оглядел Алексея. – Молодец! – сарказм просто плавал на поверхности. Смачно чмокнул языком. – Значит, и до нашей глубинки докатилась зараза загнивающего капитализма. Плохо, что в твоём лице, Воронин. Серьга, патлы, металлические браслеты с шипами! Тьфу! Стыдно должно быть, товарищ Воронин. Комсомолец, как-никак.

– Одно другому не мешает, – попытался оправдаться Воронин. Он всегда чувствовал дискомфорт при общении с этим важным человеком. Да и не только он. Даже старики, прошедшие годы войны, годы лишения, голода и холода терялись в разговоре с ним. Шаронов словно имел какую-то телепатическую власть, невиданную силу, с помощью которой спокойно подавлял в собеседнике волю и спокойно манипулировал его действиями.

– Молод еще! – вот и сейчас в голосе стали появляться металлические нотки, от которых по спине пробежал неприятный холодок. – Не дальновиден. Многое не понимаешь, а спорить норовишь.

У Алексея как-то непроизвольно опустилась голова. Боялся даже взглянуть на парторга.

– Отец-то дома? – сбавил обороты Шаронов.

– Дома. Проходите.

Иван Петрович громко хмыкнул и направился к крыльцу.

«Сейчас отцу мозги промоет. Потом отец на мне зло сорвёт, – грустно вздохнул Алексей. – Серёжку и браслет снять не долго. Не в этом суть. Вот волосы жалко. – Он тряхнул золотой гривой и еще раз безутешно вздохнул. – И как только у такого бессердечного человека родилась такая прекрасная дочь».

И мысли его переключились на Лидочку Шаронову.

 
                                     * * *
 

Если и существуют эталоны женской красоты и привлекательности, то Лидочка Шаронова подходила по всем параметрам на все сто, а то и на двести процентов. Очаровательная, милая девушка, с правильными чертами лица, серыми, как ртуть, глазами, пушистыми ресничками, родинкой над пухлыми губами. Точёная фигура только приумножала эстетическое наслаждение. Старшее поколение не могло налюбоваться, ровесницы, кто тайно, кто открыто завидовали ей. А уж парни, все без исключения, хотя бы раз, хотя бы на мгновение, мысленно рисовали свидание с Лидой. Однако, дожив до девятнадцати неполных лет, Лида так и не осчастливила ни одного односельчанина. Довольствовалась повышенным вниманием, романтическими посланиями в почтовом ящике, букетами цветов ранним утром на крыльце. Воспитанная на пуританских жизненных принципах матери, на рыцарских романах, на поэзии серебряного века, Лида не видела в своём окружении достойного кандидата на спутника жизни. Молодые односельчане все, за очень редким исключением, ну никак не дотягивали до идеала. Выпускники районного ПТУ с незавидными рабочими и бесперспективными профессиями трудились в местном совхозе трактористами, водителями, электриками и слесарями. Свободное время убивали футболом на школьном стадионе или рыбалкой. В городе, где Лида училась в институте, постигая педагогику, она также не могла найти подходящего парня. Кто и подходил под её запросы, те, увы, были уже заняты и ревностно охранялись своими вторыми половинками.

Но….

Как часто этот сочинительный противительный союз русского языка играет судьбоносную роль в жизни. Гораздо больше, чем стечение обстоятельств, чем его величество случай.

Год выдался урожайным. И жары не было аномальной, и дожди шли вовремя. Совхозу не хватало ни людей, ни техники, чтобы убрать богатый урожай. На помощь приехала командировочная бригада механизаторов и водителей. И был среди них Константин. Мужество и обаяние в одном флаконе. Позитивный парнишка с постоянным весёлым настроением, с тонким чувством юмора. Он красиво говорил и прекрасно пел под гитару. Он виртуозно сорил комплиментами, от которых девичьи сердца просто замирали от восторга. В его компании забывалось всё на свете: и детские мечты о рыцарях, и подростковые грёзы об идеале, и даже строгие наставления матери о чести, достоинстве, гордости.

Только время было безжалостно. Закончилась битва за урожай. Опустели поля, наступила тишина, и август шагнул навстречу осени. Уехали командировочные, уехал и Константин. Не оставил ни точного адреса, ни номера телефона, подтверждая слова своей любимой песни: «Мой адрес не дом, и не улица, мой адрес – Советский Союз». Даже не было прощального свидания с клятвами писать, не забывать, с планами на новые встречи. Просто одним прекрасным утром бригада как-то буднично, почти по-английски, покинула село.

Как будто и не было. Да вот только «интересное положение» Лиды говорило обратное.

 
                                     * * *
 

– Какой позор! Какой позор! – неустанно повторяла Ирина Анатольевна, хаотично шагая по комнате и без всякой театральщины заламывая руки.

Её муж, Иван Петрович, сидел в кресле, понурив голову. Известие о беременности единственной, горячо любимой доченьки-лапочки сломило его. Он и прежде в быту не имел ни единого шанса реализовать сильный характер и волю. Супруга подавляла любое проявление этих качеств своим напором, своим властным нравом. Это он на работе, на политической стезе, демонстрировал жёсткость, нередко переходящую в жестокость, выплёскивая энергию лидера, а дома – плотно сидел «под каблучком», преданно смотрел жене в глаза, выполняя любые прихоти и желания. Однако Ирина сейчас сама находилась в плачевном состоянии, вмиг утратив уверенность и стойкость.

Лидочка, причина внезапно грянувшей беды, казалась абсолютно спокойной и отрешенной. И только плотно сжатые пухлые губы выдавали признаки внутреннего дискомфорта, волнения и зарождающееся паники.

– Это же пятно на всю жизнь. И его уже ничем не смоешь. Даже если ты совершить нечто такое, подвиг, например. Даже если ты прославишься на всю страну. Пятно останется!

– Не я первая, – хватило смелости робко возразить матери.

– О! – широко всплеснула та руками. – Конечно, не ты первая принесёшь в подоле байстрюка. Но это пусть они, – Ирина указала на окно, – доярки и разнорабочие плодят незаконнорожденных. Но не мы!

– Но, – Лида хотела защитить свою точку зрения, но Ирина Анатольевна уже начала брать себя в руки:

– Нам это непростительно! Мы – представители приличного общества, интеллигенция. Нам не простят, от нас отвернутся. И вот когда мы станет отвергнутыми там, – она кивнула вверх, а потом и вниз, – то и тут нас не примут за прежние заслуги. Смеяться и презирать – вот на что способна челядь. Больше ничего. Это ты хотя бы понимаешь?