Читать книгу: «Шапками закидаем! От Красного блицкрига до Танкового погрома 1941 года», страница 6
19 сентября британское правительство заявило, что выражает свое «глубокое несогласие с утверждением, что «польское государство и его правительство фактически перестали существовать», а также приведенными советским правительством доводами в пользу подобного толкования вопроса. Со своей стороны правительство Великобритании признает правительство Польши законной властью и поэтому не может одобрить точку зрения, согласно которой нынешние обстоятельства могли оправдать разрыв советским правительством его договоров с Польшей и вытекающее из этого вторжение советских вооруженных сил на территорию Польши».
Французы также приняли советскую ноту к сведению и 20 сентября дали свой ответ, в котором, в частности, говорилось: «Вводя свои вооруженные силы на территорию государства, в данное время находящееся в состоянии войны на стороне Франции и без согласии этого государства, советское правительство совершает действия, которые сами по себе трудно согласуются с понятием нейтралитета, который, как декларируется, он хочет сохранить в отношениях с Францией. Учитывая эти два разных факта и желая достоверно убедиться, какие отношения советское правительство хочет сохранить, французское правительство любезно просит объяснить причины, приведшие к решению предпринять действия против Польши, а также характер, размах и продолжительность операции, масштабы которой мы пока не в состоянии оценить».
Англо-французские дипломаты и эти заявления считали излишне резкими, сделанными в угоду общественному мнению, требовавшему чуть не объявления войны СССР.
В Москве Вацлав Гжибовский обратился к британскому послу с просьбой взять под свою опеку польских граждан на территории СССР. Проконсультировавшись с Лондоном, сэр Сидс согласился. Сначала польские дипломаты хотели направиться в Румынию, но под влиянием слухов, что и туда может вскоре вторгнуться армия-освободительница, решили направиться через Финляндию в Швецию. Но тут товарищ Молотов заявил, что никуда они вовсе не уедут до тех пор, пока не будут «освобождены» поляками советские сотрудники, оставшиеся в осажденной немцами Варшаве. В сложившейся ситуации неоценимую помощь коллегам оказал Шуленбург, потребовавший соблюдения международных правил. Он же связался с командованием Вермахта и организовал эвакуацию из Варшавы советского персонала. Одновременно власти прибирали к рукам «бесхозную» собственность – здания и имущество польских представительств в Москве, Ленинграде и Киеве. Ночью 30 сентября был вызван в представительство наркомата иностранных дел и бесследно исчез Генеральный консул в Киеве Ежи Матушинский вместе с двумя своими сотрудниками. На все запросы поляков об их судьбе Молотов разводил руками – наверное, куда-то сбежали (через два года у Сталина поинтересуются: куда пропали тысячи пленных офицеров? – «убежали в Китай»). Наконец, 10 октября польские дипломаты и их семьи смогли покинуть СССР: вместе с Гжибовским в запломбированном поезде выехало 115 человек.
Пока дипломаты обменивались нотами, советские войска стремительно развивали наступление.
Начиная с вечера 17 сентября агентство ТАСС ежедневно озвучивало «оперативные сводки Генштаба» ни с кем не воюющей Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
Преследуя собственные цели, в сговоре с Берлином, Москва объективно помогала Гитлеру добить противника, ускорить окончание войны в Польше (кстати, фюрер, планируя «убедительный» разгром Польши, тем не менее предполагал, что боевые действия могут занять от шести до восьми недель), чтобы с 20 сентября начать переброску войск на Запад.
Белоруссия родная…
На правом фланге Белорусского фронта от латвийской границы до Бегомля развернулась 3-я армия, нацеленная на Вильно. Главный удар наносили 4-й стрелковый корпус (50-я и 27-я стрелковые дивизии) и подвижная группа в составе 24-й кавалерийской дивизии и 22-й танковой бригады (219 танков Т-26) под общим командованием командира дивизии комбрига П. Ахлюстина. Советские подразделения быстро разгромили польскую пограничную стражу, убив 21 и пленив 102 человека, и уже к 8 часам утра 17 сентября подвижная группа заняла Докшицы, к 18 часам – Дуниловичи. Здесь танки остановились по причине отсутствия горючего: бравый комдив-кавалерист отказался пропустить впереди славных конников тыловую колонну танковой бригады. Значительно отстала пехота: 27-я Омская имени Итальянского пролетариата стрелковая дивизия заняла в 12 часов Парафианово и подходила к реке Сервечь, 50-я стрелковая дивизия заняла Крулевщизну.
С неба «сталинские соколы» пачками разбрасывали «Обращение командующего Белорусским фронтом». Листовки носили ярко выраженный антипольский и антигерманский характер, Риббентропу они бы определенно не понравились:
«Братья Белорусы!
Почти двадцать лет вы находитесь под гнетом польских панов, помещиков и капиталистов. Они забрали у вас землю и обрекли на нищету и голод. Земли белорусских и украинских крестьян заселяются польскими помещиками, осадниками, военными колонистами. Вас душили большими налогами, сборами и повинностями. Помещики делали все, чтобы вас, честных тружеников белорусов, сделать нищими. Паны и помещики высасывают из вас последнюю кровь...
Польское правительство втянулось в ненужную народу войну с Германией, позорно провалилось, оказалось неспособным защитить страну и населяющие ее народы. Польская армия потерпела в войне суровое поражение, от которого она не в силах оправиться. Вам, белорусам, вашим женам, отцам, матерям, братьям и сестрам грозит разорение, побои и новые издевательства со стороны врагов. Министры и генералы прихватили золото, позорно убежали, бросили землю и народ на произвол судьбы, поставили вас перед угрозой полного разорения и уничтожения.
В эти смертельные дни для вас, братья белорусы, великий Советский народ протягивает вам руку помощи. К вам идет непобедимая Рабоче-Крестьянская Красная Армия, чтобы навсегда избавить вас от кабалы панов, помещиков и капиталистов, чтобы навсегда освободить вас и ваши семьи от угрозы уничтожения со стороны врагов белорусского народа.
Братья белорусы! Помогайте частям Красной Армии, которая несет вам освобождение от тяжелого ярма панов, помещиков и капиталистов. Уничтожайте наших врагов, выступающих с оружием против частей Красной Армии.
Братский привет вам от счастливого народа цветущей Советской Белоруссии».
Тем временем наступавшие от Витрино 5-я Краснознаменная имени Чехословацкого пролетариата стрелковая дивизия и 25-я танковая бригада (251 танк Т-26 и 27 бронеавтомобилей) к вечеру через Плису вышли к северной окраине Глубокого, где разоружили 3 офицеров и 175 солдат. Это направление охранял польский полк пограничной стражи «Глубокое», однако еще до советского нападения он был переименован в 3-й пехотный и практически в полном составе убыл на запад.
Советские потери в первый день похода составили 3 человека убитыми, 24 ранеными, и 12 красноармейцев утонули.
Отметим, что в армии комкора Кузнецова насчитывалось почти 122 тысячи человек, 752 орудия и 743 танка. Переход границы подтвердил данные советской разведки об отсутствии значительных группировок войск противника.
Все польские силы в Западной Белоруссии были представлены 45 тысячами солдат и офицеров, половина из них не была вооружена и организована. Границу Польши от Латвии до Украины охраняли полк КОР «Глубокое» (батальоны «Лужки» и «Подсвиле») под общим командованием подполковника Яна Свентковского, полк «Вилейка» (батальоны «Будслав» и «Красное», кавалерийские эскадроны «Красное» и «Ивенец») подполковника Юзефа Крамчиньского, полк «Барановичи» (батальоны «Столбцы» и «Клецк») подполковника Яцека Юры, бригада «Полесье» (батальоны «Людвиково», «Сенкевичи», «Давид-Городок», саперная команда «Столин») подполковника Тадеуша Ружицкого-Колодейчика.
С утра 18 сентября наши войска продолжили победоносное наступление. Для ускорения процесса 25-я танковая бригада была включена в состав подвижной группы, получившей приказ продвигаться к Свенцянам.
В 7 часов разведывательный отряд 22-й танковой бригады занял Поставы, а в 14 часов достиг Свенцян, куда в 15.30 подошли разведывательные группы 25-й танковой бригады и 24-й кавдивизии. При приближении советских танков к аэродрому в Кобыльниках оттуда улетело 38 польских самолетов, две машины поляки сожгли. Основные силы подвижной группы еще были на подходе, причем Ахлюстин вновь отказался пропустить вперед тыловые части танкистов, и 22-я бригада, дотянув до Свенцян, снова оказалась без топлива. В 22 часа Ахлюстин получил из штаба армии приказ на взятие Вильно.
Для выполнения поставленной задачи была сформирована подвижная группа из 10-го танкового полка 25-й бригады и разведывательного батальона 27-й стрелковой дивизии (в советском «пехотном» разведбате имелось 28–35 танков типа Т-26 и Т-38, в кавалерийском – 35–50) под общим командованием полковника Ломако, которая, собрав все наличное горючее, выступила в поход 19 сентября, сразу после полуночи. Вслед за ней несколько позднее двинулась моторизованная группа в составе 700 посаженных на автомобили кавалеристов. Тем временем отряд Ломако в 02.30 достиг Подбродзе, где разоружил 40 польских солдат, спавших на вокзале, а в 03.30 у Неменчина захватил мост через реку Вилию, арестовав 15 полицейских. В 04.30 группа достигла северной окраины Вильно.
Остальные части 3-й армии к вечеру 18 сентября достигли следующих рубежей: 25-я танковая бригада находилась в районе Годуцишек, Омская стрелковая дивизия вышла в район озер Мядель и Нарочь, 50-я стрелковая дивизия находилась между Поставами и Мядель, а 24-я кавдивизия сосредоточилась у Свенцян.
Южнее на фронте от Бегомля до Ивенец развернулись войска 11-й армии (16-й стрелковый и 3-й кавалерийский корпуса – 90 000 человек, 520 орудий и минометов, 265 танков). Ось наступления армии пролегала по маршруту: Ошмяны – Ивье – Лида – Гродно.
Перейдя границу, 6-я танковая бригада (248 танков БТ) к полудню заняла Воложин, соединения 16-го стрелкового корпуса (2-я и 100-я стрелковые дивизии) вошли в Красное, а к 19 часам достигли Молодечно, Бензовец. Части 3-го кавалерийского корпуса (7-я и 36-я кавалерийские дивизии) под командованием Я.Т. Черевиченко к 15 часам вышли в район Рачинеты, Порыче, Маршалки, а с утра 18 сентября двинулись в сторону Лиды. В это время кавалерийскому корпусу и 6-й танковой бригаде поступила задача повернуть на северо-запад и наступать на Вильно, 19 сентября занять город.
В 14 часов 36-я кавдивизия имени Сталина вошла в Ошмяны. К исходу дня конники Черевиченко заняли район Ошмяны – Курмеляны – Гальшаны. Командир корпуса вынужден был дать отдых лошадям, а из 7-го и 8-го танковых полков своих дивизий создал сводную танковую бригаду под командованием полковника Мирошникова, которая продолжила движение к Вильно.
Польские силы в Вильно насчитывали около 16 батальонов пехоты – примерно 7 тысяч солдат и 14 тысяч частично вооруженных ополченцев. Из артиллерийского вооружения имелись 14 легких орудий, в том числе 8 противотанковых, с боезапасом по 20 снарядов на ствол. Кроме того, от Волковыска на Вильно, с твердым намерением принять участие в защите города, следовала группа под командованием генерала бригады Вацлава Пшезьджецкого в составе четырех полков Резервной кавалерийской бригады, нескольких зенитных расчетов и остатков танкового дивизиона Подляской кавалерийской бригады. Однако планы обороны Вильно просуществовали недолго.
Утром 18 сентября командующий гарнизоном полковник Ярослав Окулич-Козарин отдал приказ: «Мы не находимся в состоянии войны с большевиками, польские части по дополнительному распоряжению оставят Вильно и перейдут литовскую границу; небоевые подразделения могут начать оставление города, боевые – остаются на позициях, но не должны открывать огонь без приказа». Это вызвало возмущение у населения, особенно польской молодежи, и части офицерства, воспринявших приказ как измену. Они обратились к командиру оборонительного района подполковнику Подвысоцкому, выразив готовность принять участие в защите Вильно. Однако получили ответ, что, согласно директиве Верховного командования, войска и желающие присоединиться к ним добровольцы, не принимая боя, должны эвакуироваться в Литву, где будут разоружены и интернированы. Население пришло в отчаяние, несколько офицеров застрелились, сотни охотников требовали выдать им оружие. Еще больше обстановку накалила передача местного радио о начавшейся революции в Германии, объявлении ей войны Румынией и Венгрией и отступлении советских войск к восточной границе. Командующий решил отложить ретираду до 20 часов.
За час до установленного срока командир 2-го батальона, развернутого на южной и юго-западной окраинах города, подполковник С. Шилейко доложил о появлении советских танков и запросил, может ли он открыть огонь. Пока Окулич-Казарин отдал приказ об открытии огня, пока он был передан войскам, 8 танков уже миновали первую линию обороны, и для борьбы с ними были направлены резервные части. Около 20 часов польский командующий отдал приказ на отход своих войск, выслал подполковника Подвысоцкого к советскому командованию с целью уведомить его, что польская сторона не будет сражаться, а сам убыл из Вильно.
В это время в городе уже шли бои.
«Пропаганда Рыдз-Смиглы в Войске Польском «трубила» о том, что советские танки Т-26 фанерные, – рассказывал бывший красноармеец Самарской дивизии И.С. Гриб. – Вот почему под Вильно польские уланы налетели на танк Т-26 с саблями и стали его рубить, однако после этого у них в руках остались только ручки от клинков – танк оказался бронированным». Впрочем, история эта больше похожа солдатскую байку. Основную роль в обороне играли не уланы и вообще не армия, а отдельные импровизированные группы офицеров вроде «Офицерской лиги» под командованием майора Оссовского и виленская польская молодежь. Так, преподаватель физической и начальной военной подготовки гимназии имени Мицкевича Обиньский организовал из учащихся добровольческие команды, занявшие позиции на возвышенностях. Мальчишки постарше стреляли в советских солдат, младшие «кибальчиши» подносили боеприпасы и медикаменты, вели наблюдение, передавали донесения. Один из очевидцев прямо писал: «Не капитулировала только польская молодежь». Со своим подразделением покидал Вильно офицер саперного батальона 6-го пехотного полка Завадский: «В центре гремели взрывы. Местами клубился тяжелый, черный, плотный дым. Советские танки входили в город. Наши малочисленные подразделения и молодежь оказывали такое безнадежное и трагическое сопротивление! Сражение шло в районе железнодорожного виадука на шоссе на Нововилейку и на Зеленом мосту. Мы, армия, более или менее организованная сила, оставили город без боя».
К 20.30 8-й танковый полк ворвался в южную часть города. 7-й полк, натолкнувшись на упорную оборону, безуспешно пытался пробиться в юго-западную часть Вильно. Тем временем, форсировав Березину, южной окраины достигла 6-я танковая бригада, установившая связь с подразделениями 8-го танкового полка. Польская молодежь, используя орудия, расположенные на горе Трех Крестов, встретила наступавшие танки артиллерийским огнем. Для поражения боевых машин на улицах города широко использовались бутылки со смесью бензина и нефти.
Около 22.30, выяснив, что значительная часть регулярных войск и штабов уже покинула город, подполковник Подвысоцкий вынужден был принять решение об оставлении Вильно и отходе к литовской границе. Ночью поляки стали отходить за реку Вилия.
В 5 часов 19 сентября от Свенцян вышла к Зеленому мосту разведывательная группа старшего лейтенанта Акулова из группы Ломако. Вскоре туда же подоспели машины 8-го танкового полка. В течение двух часов кипел бой возле Зеленого моста, завершившийся его захватом. В ходе боя было уничтожено 3 противотанковых орудия и 5 станковых пулеметов. Стремясь уничтожить мост, поляки поставили на нем машину с бочкой бензина и подожгли ее. Но советский танк столкнул машину в реку, пожар удалось предотвратить, и советские войска переправились в северную часть города. Полковник Ломако тем временем решил основными силами обойти город с севера и отрезать его от литовской границы. К 8 часам 19 сентября подошли части 3-го кавалерийского корпуса. 102-й кавполк повел наступление на юго-восточную окраину, а 42-й кавполк двинулся в обход города с востока и сосредоточился на северо-восточной окраине. 7-я Самарская кавалерийская дивизия Ф.С. Комкова обходила город с запада. В 10 часов удалось взять товарную станцию, где находились три эшелона с боеприпасами и военным снаряжением. К полудню прибыла моторизованная группа Ахлюстина. В 13 часов были захвачены здание жандармского управления и железнодорожный вокзал. В 16 часов вновь возникла перестрелка у Зеленого моста, в ходе которой были подбиты одна бронемашина и танк. К 18 часам сопротивление было сломлено, хотя отдельные перестрелки продолжались и в ночь на 20 сентября. Комендантом «освобожденного» Красной Армией города стал полковник Ломако.
В боях за Вильно части 11-й армии потеряли 13 человек убитыми и 24 человека ранеными, было подбито 5 танков и 4 бронемашины. 20–23 сентября советские войска подтягивались к Вильно, занимаясь очисткой города и прилегающих районов от польских частей. Всего было взято в плен около 10 тысяч человек, трофеями стали 97 паровозов, 473 пассажирских и 960 товарных вагонов.
Генерал Пшезьджецкий, узнав, что польский гарнизон оборонять Вильно не собирается, повернул свой отряд на Гродно.
19 сентября 3-я армия получила приказ организовать охрану латвийской и литовской границ. Однако до подхода стрелковых частей для этой цели могли быть использованы лишь разъезды и подвижные группы из состава 36-й и 24-й кавалерийских дивизий и танковых бригад. Вечером 21 сентября 144-й кавполк 36-й кавдивизии, вышедший к литовской границе в районе Мейшагола, рассеял мелкие группы поляков. При приближении советских разъездов литовские пограничники выбросили белый флаг и заявили: «Мы с вами воевать не хотим, мы держим нейтралитет». Лишь 23–25 сентября подошедшие стрелковые части смогли реально организовать охрану границ.
Пока шли бои в районе Вильно, войска 16-го стрелкового корпуса 11-й армии были повернуты на северо-запад и двинулись к Лиде. В 18 часов 18 сентября передовые части 100-й стрелковой дивизии заняли Крево. С утра следующего дня из танковых батальонов 100-й и 2-й стрелковых дивизий и бронероты разведбатальона 2-й дивизии была сформирована моторизованная группа под командованием комбрига Розанова. В районе фольварка Бердовка группа взяла в плен около 300 польских солдат, а поздно вечером вступила в Лиду. В 7 часов 20 сентября ей была поставлена задача наступать на Гродно. Тем временем главные силы корпуса продвигались на запад и к исходу 22 сентября достигли линии Радунь – Лида.
На фронте Фаниполь до Несвижа 17 сентября перешли в наступление части конно-механизированной группы Болдина (5-й стрелковый, 6-й кавалерийский, 15-й танковый корпуса – 65 595 человек, 1234 орудий и минометов, 864 танка). На левом фланге рвался на запад 15-й танковый корпус (461 танк БТ, 122 бронеавтомобиля). К вечеру его 27-я танковая бригада форсировала реку Сервечь, 2-я танковая бригада – реку Уша. Около 16 часов следующих суток 2-я бригада уже заняла Слоним. Отступивший польский гарнизон сжег один из двух мостов через реку Щара. Утром 19 сентября командир корпуса М.Л. Петров получил приказ совместно с моторизованными отрядами 13-й и 4-й стрелковых дивизий к исходу дня занять Гродно и Сокулку, однако скорость советского продвижения замедлилась из-за отставания тылов. Лишь около 16 часов передовой отряд 2-й танковой бригады вступил в уже занятый казаками Волковыск. 27-я танковая бригада вошла во Дворец. Туда же подтягивалась и 21-я тяжелая танковая бригада (105 танков Т-28 и 29 танков БТ). Высосав из баков последние капли топлива, бронированная армада в 600 боевых машин замерла. В течение всего дня основные силы 15-го танкового корпуса простояли, растянувшись по дороге от Слонима до Волковыска, представляя идеальную цель для авиации, если бы она у противника имелась. С востока к Слониму подходила 20-я мотобригада, что еще больше загромождало дороги и задерживало подход тыловых колонн.
Неудачные действия 15-го танкового корпуса в Белоруссии привели к тому, что уже в ноябре 1939 года, по настоянию Б.М. Шапошникова и начальника Автобронетанкового управления Д.Г. Павлова, было признано необходимым расформировать эти громоздкие соединения (в Красной Армии было четыре танковых корпуса) и иметь в составе бронетанковых войск только отдельные бригады со штатной численностью 258 танков. В 1940 году, после сенсационных побед германских танковых групп во Франции, «ошибку» решили исправить и приступили к созданию двадцати девяти механизированных 1000-танковых неуправляемых монстров, печальная судьба которых только подтвердила правильность прогнозов Шапошникова.
Во всех городах и местечках, занятых Красной Армией, на основании приказа командующего фронтом от 19 сентября вводилось Временное управление, в состав которого входили представители РККА и местного населения. Приказ требовал, чтобы все учреждения и предприятия продолжали «нормально работать», граждане соблюдали и охраняли революционный порядок, всемерно содействовали советским войскам и новым органам власти, а также пресекали «враждебные народу действия и выступления представителей и агентов помещичье-капиталистических кругов бывшего Польского государства». Лицам, нарушающим порядок, посягающим на народное добро, не сдавшим в 24 часа оружие, грозила «строжайшая ответственность». Устанавливалось хождение советских денежных знаков наравне со злотым по курсу: один рубль равен одному злотому (довольно быстро рынок подкорректирует обменный курс, он станет 1 к 12, а советские функционеры для приобретения «заграничного» ширпотреба начнут копить злотые).
Временные управления первым делом набирали и вооружали отряды Рабочей гвардии, по штату примерно 400 человек в каждом, выражаясь современным языком, райцентре (при этом хозяева предприятий обязаны были платить им зарплату), и приступали к революционным преобразованиям: арестам и нередко уничтожению польских офицеров, полицейских, лесников, прочего чуждого элемента, брали под охрану мосты, узлы связи, железнодорожные станции, банковские хранилища, помещичьи усадьбы, боролись со «спекулянтами» и организовывали «красные обозы» с продовольствием для городов (как бывало всегда и везде, с приходом большевиков исчезали продукты), производили конфискации недвижимости, а также любой собственности, необходимой для функционирования новой власти, например типографий. Вместе с войсками следовали призванные на службу, одетые в форму, редакторы и журналисты с уже задуманными газетами, которые начинали выходить и распространяться буквально на третий-четвертый день. Специалисты НКВД охотились на архивы спецслужб, «шпионов органов иностранной разведки» и лиц, «стоящих на оперативном учете». На заводах и фабриках создавались Рабочие, на селе – Крестьянские комитеты (если в комитетах «окапывались кулацкие и буржуазные элементы», их распускали и «избирали» заново): «Таким образом, Временные управления и Рабочая гвардия выполняли функции диктатуры пролетариата. Они подавляли сопротивление эксплуататоров, осуществляли социалистические преобразования в экономике, оказывали революционное воздействие на рабочих и крестьян».
6-й казачий корпус (по составу – 4, 6, 11-я кавдивизии – это легендарная Первая Конная, и командир корпуса А.И. Еременко – из «буденновцев»), «несмотря на трудные условия местности и бесцельное сопротивление отдельных польских частей», к исходу 17 сентября форсировал реку Ушу. Отсутствие серьезного противодействия со стороны противника позволяло ускорить продвижение, чему, однако, не способствовало сразу ставшее хроническим отставание тылов. Однако Еременко, полный решимости с опережением графика «освободить» центр Новогрудского воеводства и «родину великого польского поэта Адама Мицкевича», приказал организовать подвижную группу в составе 31-го танкового полка 11-й кавалерийской дивизии, мотострелкового батальона и зенитно-пулеметного эскадрона. Под водительством командира корпуса группа, совершив от границы в общей сложности 100-километровый марш, к 20 часам заняла Новогрудок.
Население города, напуганное «россказнями польских националистов», попряталось по домам. Однако, увидев, какие замечательные ребята эти «красные», повалило на улицу. «Когда осторожные жители убедились, что наши танки и пулеметы не стреляют по домам, а наши солдаты приветливо улыбаются, – писал Андрей Иванович, – несмотря на поздний час, возникла импровизированная демонстрация. Появились и цветы, которые женщины и девушки преподносили нашим воинам. Сначала редко, а затем все чаще стали раздаваться приветственные возгласы. Мы проходили по городу, а со всех сторон на польском, белорусском и русском языках неслось: «Да здравствует Красная Армия!», «Да здравствует Советский Союз!» Здравицы в честь товарища Сталина если и звучали, то Еременко о них не вспомнил: к моменту выхода мемуаров «культ» почившего вождя уже «развенчали», а тело вынесли из Мавзолея.
Прибывавшие в Новогрудок в последующие дни секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко, командующий конно-механизированной группой И.В. Болдин, начальник артиллерии Красной Армии Н.Н. Воронов, маршал С.М. Буденный – все наблюдали сплошное ликование, слезы радости и благодарности «за освобождение от панского гнета и фашистской неволи»: «Девушки украшают цветами боевые машины и коней красноармейцев и командиров. Деревни пестрят красными флагами». Тем не менее по ночам, после митингов с цветами, в «освободителей» летели ручные гранаты и звучала стрельба, стоившая жизни нескольким красноармейцам и командирам, занимавшимся «вылавливанием бандитов».
Надо сказать, что большинство населения, особенно «единокровные братья», особенно в восточных районах Польши и сельской местности, действительно радовалось приходу Красной Армии. Сыграли свою роль и национальные противоречия, и классовые, и доверие к советской пропаганде, и желание «отобрать и поделить», и страх перед немецкой оккупацией. И были митинги, и цветы, и приветствия великому товарищу Сталину: «…в день освобождения нас от кровавого панского ярма шлем тебе, дорогой вождь трудящихся всего мира, пламенные слова благодарности за помощь нам в борьбе с польским фашизмом». Только, хоть убей, не верится, что эту цидулю в самом деле сочинили крестьяне «вёски Драздоу».
Активно сотрудничала с новой властью еврейская молодежь: «Ведь мы в то время уже знали, что евреи в Советском Союзе занимали высокие государственные посты, что русские женятся на еврейках – это было модным».
Замечательно, что, согласно многочисленным свидетельствам аборигенов, красноармейцы (как и их боевые скакуны) не производили впечатления людей хорошо питающихся и были несколько изумлены наличием здорового румянца на щеках угнетенных белорусов: «Солдаты Красной Армии хорошо относились к местному населению, говорили, что уже навсегда освободили наш край от поляков, обещали, что будем жить свободно и мирно. В то же время много спрашивали, интересовались «жизнью под польским гнетом». Были удивлены, так как ожидали увидеть худшего… Ведь им внушали, что в Западной Белоруссии голод, мы все нищенствуем, гнем спины на панов, а их взору предстало нечто иное: ухоженные дома, скот на подворьях, засеянные поля, люди одеты и обуты».
Из воспоминаний жителя Бреста С.Н. Синкевича, представителя русского «угнетенного» меньшинства, окончившего, кстати, русскую гимназию: «На Шоссейной улице показались первые советские танки. С чувством величайшего любопытства и совершенно ошеломленный, я побежал посмотреть. Ведь это наши, русские! На небольших грузовых машинах типа ГАЗ сидели солдаты в странных остроконечных шлемах. Поперек грузовиков были положены сосновые доски, служащие сиденьем для бойцов, как тогда называли солдат. Лица у них были серые, небритые, шинели и короткие ватные куртки как будто с чужого плеча, голенища сапог были сделаны из материала вроде брезента. Я подошел к одной из машин и попробовал поговорить с солдатами. Однако все находящиеся там молчали и смотрели в сторону. Наконец один из них в форменной фуражке со звездой на рукаве заявил, что партия и правительство по просьбе местного населения прислали Красную Армию, чтобы освободить нас от гнета польских панов и капиталистов. Я был очень удивлен убогим видом и какой-то странной необщительностью моих соплеменников… Однажды к нам в дом постучал капитан по фамилии Буйневич, простой и довольно милый человек, который был очень поражен, увидев у нас швейную машину, электрический утюг и пр.».
18 сентября корпус Еременко получил задачу овладеть Волковыском, затем городами Гродно и Белосток, однако весь день простоял на месте ввиду нехватки горючего: тылы пропали неизвестно где, а на подступах к Новогрудку, забитых непрерывно прибывающими с востока советскими войсками, образовалась грандиозная пробка. Виной тому, по утверждению Воронова, явилась непрекращающаяся фиеста в городе: «Улицы… были забиты войсками. В этом и была причина столпотворения. Здесь шло настоящее народное празднество. Город ликовал, народ заполнил улицы. Регулировщики оказались бессильны». В итоге было принято решение для захвата Волковыска объединить танковые полки двух дивизий кавалерийского корпуса в одну подвижную группу, а треть машин, перелив с них топливо, оставить в Новогрудке дожидаться бензовозов.
В это время 6-я Чонгарская Кубано-Терская кавалерийская дивизия вторые сутки продиралась через Налибокскую пущу к Лиде, накапливая опыт «преодоления лесисто-болотистой местности» – маневр был предпринят по настоянию Еременко, как более «отвечающий замыслу операции». Будущий маршал вообще любил экспериментировать, например, в тридцатиградусные морозы поместить дивизию суток на трое-четверо в шалаши из ельника с целью вырабатывания у солдат привычки к «суровым условиям».
К утру 19 сентября мотоотряд под командованием командира корпуса, не встречая сопротивления, вошел в Волковыск. Местные жители пели песни и лезли целоваться к запыленным танкистам, пролетариат немедленно «приступил к установлению своей народной власти».
Примерно в это же время 152-й кавалерийский полк Чонгарской дивизии под командованием «товарища Селюкова» после короткого боя занял Лиду, где, если верить отечественным авторам, наши воины взяли в плен 2500 человек, захватили 300 винтовок, 100 тысяч патронов, 23 самолета. Польские исследователи называют эти сведения «вельким кламством», то есть попросту брехней, так как неувядаемым и самым достоверным источником информации для наших историков по-прежнему остается газета «Правда» (в данном случае от 5 октября 1939 года), вещавшая в унисон с «Фёлькишер Беобахтер». Участники событий утверждают, что на лидском аэродроме к 19 сентября 1939 года вообще не было ни одного самолета: 5-й авиаполк «карасей» убыл на запад еще в августе, оставшиеся учебные машины уничтожили германские бомбовозы, а тыловые подразделения полка ушли в Гродно. Гарнизон Лиды к моменту советского вторжения не превышал 350 солдат, которым еще вечером 17 сентября выдали жалованье за три месяца, гражданскую одежду и приказали расходиться по домам.
