Читать книгу: «Арина Великая», страница 10
21
Был нетипично тёплый апрельский день. Они шли по широкой асфальтированной дороге, проложенной в прореженном южнокарельском лесу. Лес был смешанным – в основном ели и сосны, реже берёзы и ольхи. Олег с восторгом смотрел на высокие деревья с мощными стволами и невольно сравнивал их с чахлой растительностью Таймыра. Скрытые в прозрачной весенней зелени придорожного кустарника пели птицы, а дорогу то и дело перелетали крупные бабочки с яркими зеленовато-жёлтыми крыльями.
– Странный город! – нарушил молчание Олег. – А где же дома? Где люди?
– Да вон дома! Правда, должна признать, далеко не все они обитаемы, – Рита махнула рукой в сторону леса. Он пригляделся: действительно, местами за стволами деревьев угадывались одинокие тёмные строения – это были дачи.
Потом они свернули на узкую, но всё-таки асфальтированную дорогу, и, пройдя по ней метров триста, остановились перед калиткой в ветхом покосившемся заборе. Рита по-хозяйски распахнула калитку, и Олег понял, что это их дача. Каменистая тропинка вела к старому деревянному дому с террасой и мезонином. Дом был плотно окружён высокими елями. «Там же царит вечная тень. Мрачноватое жилище», – отметил про себя Олег. «А вот и наша халупа, предлагаю зайти и выпить чаю», – громко и весело объявила Рита.
Дверь им открыл невысокий кругленький лысый человек. Увидев рядом с Ритой Олега, он выпучил свои большие бледно-зелёные глаза: «Слава тебе, Всевышний, за чудо, сотворённое тобою! Впервые в жизни вижу свою дочь рядом с молодым человеком! Заходите, заходите, гости дорогие, не тушуйтесь!»
– Папа, это совсем не то, о чём ты подумал. Мы с Олегом всего лишь сокурсники. Он учится в группе биофизиков, надеюсь, ты помнишь, что я учусь в той же группе.
– Так ты изучаешь биофизику? – удивился Ритин отец. – Первый раз слышу о такой специальности, дочь, – Розанов перевёл взгляд на Олега: – Итак, вы биофизик.
– Увы, пока нет. Я только хочу стать биофизиком и очень рад с вами познакомиться. Меня зовут Олег Кузнецов.
– А я, как вы, должно быть, догадались, отец Риты, а зовут меня Михаил Борисович Розанов. Занимаюсь информатикой в самом широком смысле этого слова.
– А я пока лишь мечтаю об интересной работе, – печально вздохнул Олег, – и мечты мои лежат, скорее, в области нейрофизиологии.
– А конкретнее? – выпуклые бледно-зелёные глаза Розанова вонзились в лицо молодого человека.
Я хотел бы разобраться, – голос Олега предательски задрожал, – как, каким образом человеческий мозг перерабатывает информацию, – Олег почувствовал, что говорит не то. «Вот сейчас, – подумал он с ужасом, – меня спросят, что я понимаю под переработкой информации, и я поплыву. Нельзя подставляться под удар». Махнув рукой, он поправился: – Знаете, я просто хотел бы сделать человека чуть-чуть умнее.
– И всё-таки, не могли бы вы изложить свою мысль чуть-чуть более конкретно? – Розанов явно терял терпение.
– Папа! – перебила отца Рита. – Давай на несколько минут отложим допрос Олега. Нам неплохо бы с дороги привести себя в порядок, а ты приготовь чай и свои любимые сладости.
– О, моя мудрая дочь! Ты абсолютно права! Конечно, давайте отложим выяснение отношений до чая.
За чаем отец Риты попытался прозондировать молодого человека, благо тот затравил тему, над которой Михаил Борисович и сам иногда подумывал.
– Итак, вы сказали, что хотели бы сделать людей умнее, – не сдерживая весёлую улыбку, обратился Розанов к Олегу. – А нельзя ли поконкретнее?
– Я понимаю ваше недоумение, – преодолевая стеснительность, залепетал Олег. – Боюсь вас рассмешить, но я хотел бы вживлять в человеческий мозг микрочипы, способные усилить наши умственные способности.
– Как это? Каким это образом усилить? – глаза Михаила Борисовича зловеще вспыхнули.
– Хорошо известно, – попытался отстоять свои фантазии Олег, – что, инвалиды, лишённые ноги или руки, могут с помощью волевых усилий двигать протезом утраченной конечности, если в определённый участок их мозга вживить электроды. Я почти уверен, что с помощью воли можно получить доступ к информации микрочипов, вживлённых в какие-то, пока неизвестные области мозга. И тогда, мы могли бы превращать свои волевые импульсы в чтение текстов, слушание музыки или в любование шедеврами изобразительных искусств.
– Ишь ты, даже музыку охватил, – скептично скривил губы Розанов.
– А почему нет? – Олег уже перестал стесняться, и наконец смог отвлечься, от того, что перед ним талантливый учёный. – Разве Бетховен не доказал, что глухой человек может слышать и даже записывать музыку, рождаемую в недрах его мозга?
– И вы надеетесь заставить подопытного человека воспринимать информационное содержание имплантов, вживлённых в его мозг, читать хранящиеся в них записи, ощущать зрительные и слуховые образы? – подленько захихикал Михаил Борисович и, вдруг посерьёзнев, добавил: – Чёрт, а ведь в этом что-то есть!
– А если мы запишем в те чипы содержание умнейших книг, – вдохновенно заговорил Олег, – то тем многократно увеличим нашу память и будем с лёгкостью извлекать из неё нужные сведения. Но это лишь первая стадия повышения нашего интеллекта. А далее можно перейти к внедрению в мозг специальных программ, которые …
– Хватит, Олег, пожалуйста, не продолжайте! – бесцеремонно оборвал Михаил Борисович лёгкий полёт мыслей молодого человека. – Для начала нам хватит и простого усиления памяти. Впрочем, пока что и эта задача выглядит безумной фантазией. А, вообще-то, Олег, вы занятный паренёк, таких нескромных и таких занятных мыслей я давненько не слыхивал.
– Спасибо, Михаил Борисович. Каюсь, меня слегка занесло. Но это из-за того, что я варюсь в собственном соку.
– Папочка! – включилась в разговор Рита. – Что я слышу? Или мне это показалось? Похоже, ты склонен – подумать только! – заняться разработкой нескромных идей Олега?
– Это ещё не идеи, дочь. Пока это чистой воды фантазии, но в них что-то есть. Кстати сказать, если господин студент не возражает, я бы попробовал помочь ему превратить его дикие фантазии в добротные программы, которые, не исключаю, могли бы нам когда-нибудь что-нибудь дать.
– Михаил Борисович, я был бы счастлив работать под вашим руководством.
– Дорогой Олег, – лицо Розанова засветилось от удовольствия, – к сожалению, сейчас я по горло, под самую завязку занят подготовкой к печати моей великой книги по высшей информатике.
– Как бы я хотел заглянуть в эту книгу, – подчёркнуто скромно проговорил Олег, – правда, пока моё образование в области информатики оставляет желать лучшего.
– Папочка, – глаза Риты вспыхнули нежностью, – а ты дай Олегу почитать продукт твоей мысли в электронном формате. Во-первых, узнаешь, сможет ли он её осилить, а, во-вторых, если вдруг это ему удастся, то он как непредвзятый читатель мог бы указать тебе на какие-нибудь недочёты. Ведь твои рецензенты едва ли возьмутся её прочесть. Ты же знаешь, как работают казённые рецензенты. Ведь они, по сути, чё уж там, форменные халтурщики, потому что читают в лучшем случае по диагонали, а то и вовсе не читают. А потом в своих рецензиях эти с понтом специалисты или всё хвалят, или всё с порога громят. Ну а господин студент наверняка попробует проштудировать твою очередную нетленку, а если сможет её просечь, так и оценить сможет.
Михаил Борисович немного подумал, потом выскочил в другую комнату и вернулся с флэшкой.
– Вручаю вам, молодой человек, мой новоиспечённый мыслительный продукт. Хотя почти уверен, что данная книга окажется для вас абсолютно нечитабельной. Кстати, надеюсь, вы понимаете, что она не опубликована, и её нельзя показывать кому-то ещё.
– Не беспокойтесь, Михаил Борисович, это совершенно исключено, – сделав торжественное лицо, ответил Олег и вдруг с лукавой улыбкой добавил: – И к тому же, как говаривали в старину, «я чту уголовный кодекс. Это моя слабость».
Розанов громко рассмеялся.
– Вижу, читали Ильфа и Петрова.
– А как же? – весело отозвался Олег, чувствуя, что нравится Розанову.
Вечером Рита проводила Олега до вокзала.
– Я очень рада, что вы познакомились – сказала она на прощанье. – Я уже давно не видела папочку таким весёлым. Спасибо тебе.
– Господи, Рита! Это я должен благодарить тебя за знакомство с таким человеком, – Олег посерьёзнел: – Ты счастливая, Рита. У тебя такой замечательный предок… И ты добрая, спасибо тебе за прекрасный день.
Весь понедельник Олег посвятил чтению книги Розанова. Она была написана чётким и строгим языком. Мысли автора теснились на строках, как выставленные на продажу щеглы, угрюмо и безмолвно сидящие на жёрдочках своей загаженной клетушки. Чтобы услышать их милое пение, нужно отнестись к ним с любовью: рассадить в просторные чистые клетки, напоить и накормить. Так и каждая фраза текста книги Розанова открывала свой смысл лишь тому, кто был готов воздать должное каждому слову, каждой запятой авторского текста. Олег читал книгу, и в ушах его звучала стремительная скороговорка Ритиного отца. Довольно часто мысли автора обгоняли его повествование, и тогда в изложении возникали досадные сбои. Собственно, с точки зрения Розанова, никаких сбоев там не было. Просто, разжёвывая текст, автор, видимо, боялся выказать неуважение к читателю. Поначалу, встречаясь с очередным логическим как бы сбоем, Олег останавливался и напрягался, но потом, эта особенность изложения, эта игра изощрённого ума начала Олегу даже нравиться.
Пожалуй, лучше всего отражали своеобразие личности Розанова его задачи. Дело в том, что их решение всегда носило парадоксальный характер. Все обычные и, казалось бы, надёжные подходы вели читателя в тупик. Олегу пришлось попотеть, чтобы разобраться в извивах мысли автора. Но разобравшись, он понял, с каким удивительным человеком его столкнула судьба. И это ещё более расположило его к Рите, получившей половину генов от гения.
Всю неделю Олег вёл себя с Ритой, будто ничего не произошло, то есть не пытался заговаривать с нею и даже не бросал на неё долгих взглядов. Она уже решила, что парень не справился с «папашиной нетленкой» и пошёл на попятную, но в пятницу, в конце занятий, он подошёл к ней.
– Рита, можно я снова составлю тебе компанию в твоей воскресной поездке в Зеленогорск?
Рита вздрогнула и сильно покраснела. Овладев собой, спросила:
– Ну как? Пробовал читать папин продукт?
– Я прочёл его от корки до корки и даже решил все задачи.
– Все?!
– Да все.
– Невероятно! Ума не приложу, как ты сумел и как ты успел?! – Рита не могла скрыть изумление.
– Ничего удивительного. Всю неделю я читал фактически только книгу твоего отца, всё остальное отошло на третий план.
– Во как! А ты уверен, что правильно решил его задачи?
– Уверен.
– Олег, я почему-то верю тебе, – сорвалось с языка Риты. И она радостно рассмеялась, поняв, что невольно проговорилась. Ей хотелось верить ему и в него, потому что на неё обрушилась влюблённость – вероятно, самое прекрасное чувство, дарованное нам природой.
22
Арина с интересом и долей ревности наблюдала за развитием отношений Олега и Риты. «Я сама придумала эту связь, и пока всё идёт по моему сценарию», – твердила она себе. И тем не менее, ей становилось не по себе, когда она видела, как, взявшись за руки, они летят по университетскому коридору, и каким огнём полыхают янтарные Ритины очи. Оказалось, Арине было мало олигарха, осыпавшего её золотым дождём и исполнявшего все её капризы, – нет, она горевала по бедному и неловкому студенту, которого потеряла. Ей нужно было, чтобы Олег ходил за нею как тень, бледный и грустный, чтобы бросал на неё взгляды, полные страсти, а она проходила бы мимо с высоко поднятой головой, даже не взглянув на беднягу.
А Никифорову не терпелось показать олигархическому свету свою жемчужину, но не в качестве временной подружки или девушки для эскорта, нет, он мечтал представить её в ранге законной супруги. Он заранее предвкушал сладкое чувство собственного превосходства, когда, подойдя к заместителю министра экономики Анатолию Семендяеву, он небрежно бросит ему: «Знакомься, Толик, это моя жена Арина». И тогда Никифоров увидит, как покраснеет лицо Семендяева, как поднимутся от изумления его седоватые брови, как невольно откроется его рот… и лишь через долгие пять секунд он сможет суетливо выговорить: «У-у-о-очень приятно э-э-э…», – и ещё долго взгляд Семендяева будет скользить по лицу Арины, не в силах оторваться от него. А потом жалкий замминистра услышит в ответ что-нибудь вроде: «Давно хотела с вами познакомиться, Анатолий Ильич. Всё хотела вас спросить, когда же, наконец, вы снизите процентную ставку по ипотеке?»… Но Арина не спешила выходить замуж. Когда Никифоров в очередной раз напомнил ей о своём обещании, она ответила: «Только после сессии, и никаких венчаний, свадеб и прочей показухи». Скрепя сердцем, он согласился.
Первого июля 2012-го они прошли через урезанную процедуру во дворце бракосочетаний на Английской набережной, а утром следующего дня отправились в свадебное путешествие. Арина выбрала Италию, и Никифоров порадовался, что его экстравагантная жена не потянула его в какую-нибудь Колумбию или (не приведи, Господи) на какой-нибудь Берег слоновой кости.
Арину с детства волновала Венеция. Она хотела взглянуть на этот, по любым меркам, небольшой город, владевший в течение нескольких столетий всем Восточным Средиземноморьем. Лишь гигантская Османская империя заставила венецианцев оставить свои бесчисленные колонии. А ведь сама Венеция стояла на болотистом островке с пустыми недрами. Чудесный взлёт города не укладывался в рамки стандартных экономических схем. Так пушкинский Евгений Онегин, начитавшись Адама Смита, полагал, что государство может разбогатеть, «когда простой продукт имеет», но у Венеции не было даже простого продукта. Увидеть этот невероятный город стало для Арины мечтой – прекрасной, навязчивой и мало осуществимой. И вот её детская мечта сбылась.
Они прибыли в Венецию скоростным поездом из Милана. Выйдя из вагона, тут же пересели в водное такси и направились к своей гостинице на Большом канале. У входа в канал их встретил великолепный собор Санта-Мария-делла-Салюте, возведённый в память ста тысяч граждан Венеции, погибших от чумы в начале семнадцатого столетия. Собор был прекрасен, но настраивал на печальные мысли о бренности жизни и о скоротечности славы. «О, как быстро проходит мирская слава! (O quam cito transit gloria mundi!)», – возглашают при инаугурации нового римского папы. Так прошла и военно-экономическая слава Венеции, остались лишь прекрасные камни.
Новобрачные поселились в гостинице, занимавшей верхний этаж пышного дворца, построенного в конце пятнадцатого столетия. Привели себя в порядок и бросились смотреть Венецию. Естественно, первым делом отправились на площадь Сан Марко, вышли на неё и ахнули. «Что это?» – спрашивал Никифоров, указывая на изумительные по красоте здания. И Арина их называла, сопровождая краткой характеристикой: кто строил? когда? и для чего?.
– Откуда ты всё это знаешь? – удивился Никифоров.
Арина рассмеялась:
– Чудак-человек! Да никаких проблем! Во-первых, перед поездкой я заглянула в интернет, а во-вторых, я всегда увлекалась историей Средиземноморья. Более всего меня поражали военные, политические и экономические достижения Венеции. Поначалу я не понимала, откуда взялся этот мощный порыв людей, населявших маленький болотистый островок. К счастью, история Венеции хорошо документирована, и сейчас мы знаем причину возникновения этого чуда, – Арина обвела широким жестом площадь Святого Марка. – Тебе, наверное, кажется, что вся эта красота возникла оттого, что венецианцы из высших побуждений хотели воплотить в камне свои представления о прекрасном? Отнюдь, дорогой Гриша, здесь всё построено для восхваления военного и финансового могущества Венецианской республики, выжимавшей с крайней жестокостью все соки из своих колоний.
– И этот невероятный храм тоже связан с насилием? – Никифоров указал на собор Святого Марка.
– Как раз он-то ярче всего подтверждает мою правоту. Взгляни-ка на четвёрку бронзовых коней на главном фасаде и представь, что до 1204-го года эта квадрига украшала ипподром Константинополя. И бОльшая часть колонн этого собора, и мозаика, и великолепный золотой алтарь, и вообще, вся эта изощрённая красота появилась тут после гнуснейшего злодеяния, инспирированного Венецией, – массовой резни и грабежа Константинополя да и всей Византийской империи. Бесспорно, – негромко, будто обращаясь к себе, проговорила Арина, – этот город прекрасен, но его красота рождалась не из холодной пены морской, не из открытий и изобретений человеческого гения, а из горячей крови людской. Уж таков человек. Такова дикая, но обычная логика успеха людского сообщества: сначала вооружённый разбой, коварство и деньги… и только после, только потом научно-технический прогресс и красота.
– Козочка, не смотри так мрачно на мир, – Никифоров никогда не видел Арину такой возмущённой. – Мне кажется, ты сгущаешь краски. Просто есть политики, которые планируют злодеяния, и есть подневольные солдаты, которые исполняют приказы политиков, но кроме них, есть и другие люди – поэты, художники, скульпторы, архитекторы и просто рабочие, – которые творят красоту и которые не несут ответственность за действия нехороших политиков и военных.
– Гришенка! Ты ещё забыл найти место банкирам и купцам, которые одной рукой толкают политиков и военных на грабёж, а другой – отстёгивают малую толику из награбленного творцам красоты.
– Бедная Ариночка, как же тебя угораздило выйти замуж за одного из таких ужасных… э-э-э… типа субъектов? Может, подсластим горечь твоей ошибки чем-нибудь изысканным? Как тебе это кафе? – Никифоров указал на столики, стоящие прямо на площади.
Арина рассмеялась:
– Неплохой выбор, Гришуля. Это же знаменитое гран кафе «Квадри», ему уже за 250. Вся кровь давно отмыта.
Наутро она проснулась очень рано. Стараясь не разбудить мужа, бесшумно оделась и выскользнула в город. Рассвело, но Венеция ещё спала. Старинная архитектура со всех сторон обступила Арину. Её охватило странное чувство, будто попала в восемнадцатый век – в век Екатерины и Потёмкина. Она бродила по мостикам и улочкам города, непостижимым образом застрявшего во времени, и странные мысли лезли ей в голову.
– Каждый из нас, – размышляла Арина, – начинает знакомство с удивительным внешним миром, будто подглядывая за ним через узенькую щёлочку своего зачаточного сознания. В первые годы жизни этот мир стремительно расширяется, наполняется обиходными вещами и людьми, живущими рядом. Потом, в основном благодаря книгам, мы постигаем мир всей планеты, глядя на него глазами множества людей, живущих с нами и задолго до нас. Но никакие книги и фильмы не могут перенести нас в мир будущего. Я много раз сталкивалась с людьми, жалеющими, что не увидят мир после своей смерти. И тогда я вспоминала героев прошедших эпох, и почему-то чаще других Александра Македонского, полюбившегося мне ещё в детстве. Ведь если мы несчастны оттого, что не увидим событий конца двадцать первого века, то как же должен был страдать Александр, который даже не догадывался, что практически сразу после его смерти вспыхнет жестокая война между его верными соратниками за раздел созданной им необъятной империи. Гениальный стратег не подозревал о блистательном взлёте Рима и о многих других великих событиях будущего. А ведь мы всё это знаем, но почему-то столь обширные знания не наполняют нас счастьем. И в то же время несть числа честолюбцам всех времён и народов, которые жили и умирали, мучительно завидуя судьбе Александра, прожившего всего 32 года. Значит, суть не в длительности нашего наблюдения за миром, суть в характере и масштабе наших деяний. Вот и я, безумно завидую этому вечно молодому македонянину, сумевшему за какие-то двенадцать лет фактически перевернуть весь тогдашний мир. Он бросил свой полководческий гений и невероятную волю на убийство сотен тысяч людей, защищавших свои очаги и свой устрой жизни. Казалось бы, он величайший преступник, и потомки должны проклинать его, но, на деле, Александр был героем при жизни и оставался таковым в течение более двух тысячелетий после своей смерти. И я почему-то тоже считаю его героем и уверена, что даже через десять тысяч лет люди (если не вымрут) будут восхищаться этим необыкновенным человеком, этим, между прочим, организатором массовых убийств.
Арина почувствовала, что зацепила за что-то очень важное.
– Почему мы совсем не скорбим, когда наш солдат, убивает на территории противника людей, защищающих свои дома и своих домочадцев? Я невольно ставлю себя на место тех «чужаков», и мне становится не по себе. Но тут включаются в дело облечённые властью авторитеты. Во-первых, говорят они, разоряя вражескую страну и уничтожая её население, наш солдат обеспечивает безопасность и процветание нашего (то есть моего) отечества. А во-вторых, мне подкидывают мыслишку о биологической или культурной недоразвитости противника. Негодность обоих аргументов очевидна, но приходится признать, что наша несокрушимая убеждённость в праве убивать так называемых ВРАГОВ является одним из столпов нашего общественного сознания. А как быть с ныне общепринятым представлением об огромной ценности любой человеческой жизни? И разве враг не человек?
И вдруг Арина вспомнила, как в детстве сам собой разрешился, казалось бы, неразрешимый вопрос: «Как можно с удовольствием есть котлеты, сделанные из мяса таких милых, добрых и беззащитных телят и поросят?» Ответ был прост: «Мы вынуждены губить братьев наших меньших, ибо того требует наш инстинкт, наша природа, созданная бесчувственной эволюцией».
Этот мимолётный экскурс в детство что-то изменил в сознании Арины. Ей вдруг показалось, что она близка к разрешению поразившего её парадокса.
– Да, конечно, – прошептала Арина, глядя на тёмную воду какого-то узенького канала, – сама категоричность нашей убеждённости в праве на убийство неких «врагов» указывает на то, что в основе этого странного представления лежит врождённый инстинкт… инстинкт войны. Что делать? Мы продукт бесконечной и не знающей сострадания борьбы наших звероподобных предков за элементарное выживание. Стало быть, мне нужно не возмущаться, а смириться с реальной природой живых существ, к которым меня угораздило принадлежать.
Вот так, любуясь красотами города, возведённого на зыбком болотистом грунте, Арина подводила идейный грунт под план своей собственной жизни. И этот план уже смутно витал в её мыслях.
