Читать книгу: «Власть и мы», страница 6
Егор Гайдар: Я был категорическим противником ваучерной приватизации… Но когда уже этого джинна из бутылки выпустили, было только два варианта: либо остановить процесс, но тогда бы всё растащила директура, или принять этот закон, воспользоваться народной мечтой о справедливом разделе.
Как известно, мечтой кое-кто воспользовался сполна. А большинство жителей страны может лишь завидовать счастливчикам – тем самым «хорошим людям», которыми так восторгался Дмитрий Анатольевич Медведев. Надо ли после этого объяснять, откуда в России взялась эта жуткая коррупция?
Глава 12. От Булгакова до Быкова
Если состояние экономики и социальной сферы в немалой степени стало результатом «административных упражнений» прежнего российского правительства, то культура практически полностью пущена на самотёк, если не считать организуемых Минкультом грандиозных выставок по случаю знаменательных событий и выделения денег на съёмки патриотических фильмов. Главный вопрос, который возникает при анализе состояния нашей культуры – способствует ли она совершенствованию человека или ведёт к подавлению сознания, делая человека послушным исполнителем чужой воли?
Опасность использования современной культуры в политических целях путём распространения её суррогатных заменителей стала вызывать беспокойство ещё в 60-х годах прошлого века. Немецкий философ Карл Ясперс был возмущён тем, что творится в мире, и рисовал довольно неприглядную картину:
«Объединение людей земного шара привело к процессу нивелирования… К этому нивелированию стремятся, будто оно создаст единение людей… Одежда повсюду одинакова. Одни и те же манеры, танцы, одинаковый спорт, одинаковые модные выражения… Расы смешиваются. Исторически сложившиеся культуры отрываются от своих корней и устремляются в мир технически оснащенной экономики, в пустую интеллектуальность».
Если говорить об одежде, спорте и манерах, то в мире идёт естественный процесс, делающий жизнь комфортнее, ведущий к простоте общения – против такого нивелирования трудно возразить. Другое дело, если это управляемый процесс навязывания людям неких единых правил поведения, общения, критериев оценки художественных ценностей. Здесь важно разобраться, что и с какой целью вдалбливают в головы людей.
Проблема притягательности культуры занимала и политолога Самюэля Хантингтона, но вот что он написал в книге «Столкновение цивилизаций», опубликованной в 1993 году:
«Что же делает культуру и идеологию привлекательными? Они становятся привлекательными, когда в них видят корень материального успеха и влияния».
Нет сомнений, что житель глубинки после переезда в большой город получает возможность пополнить свои знания, реализовать свои способности и начать прилично зарабатывать. Город, как правило, является средоточием культурных достижений, которые привлекают людей, поэтому политолог отчасти прав. Однако как может увлечение человека живописью французских импрессионистов или чтение книг Фёдора Достоевского и Уильяма Фолкнера повлиять на уровень его доходов?
Ещё один тезис Хантингтона выглядит как упрёк тому же выходцу из захудалой деревеньки, который после обретения желанного материального успеха вдруг стал критиковать приютивший его город. Ну что поделаешь, если ему не нравится, что каждый житель этого города увлечён одной единственной мыслью: увеличить свой доход, и ради этого он готов на всё – обидеть слабого, предать близкого друга и даже совершить уголовно наказуемое преступление. Хантингтона подобное прозрение раздражает:
«Западные ценности и институты привлекали людей из других культур, потому что они рассматриваются как источник западной мощи и благополучия… Однако… жители Восточной Азии приписывают своё стремительное экономическое развитие не импорту западной культуры, а, скорее, приверженности своей традиционной культуре… Теперь, когда они из слабых превратились в исключительно мощные страны, они не исключают случая напасть на те же ценности, которые до этого использовали для преследования своих интересов».
Обвинения в адрес стран Восточной Азии не обоснованы, словно бы взяты с потолка. Эти страны заимствовали всё, что их устраивало в западной культуре, но это не обязывает их раствориться в западном мире, полностью утратив свою национальную идентичность. По аналогичному пути шло и развитие России при Петре Великом. Однако далеко не всем это по душе. Вот что написал Александр Солженицын в своём эссе «Россия в обвале», опубликованном в 1998 году:
«У русских – своя выстраданная культура. Не будем отмерять ей всю тысячу лет – но уж верных шестьсот, от расцвета православной культуры в Московской Руси. Затем она испытала жестокую ломку с Петра I, её насильственно втискивали в чужие формы и заставляли развиваться в них».
Если Россия намеревалась войти в число крупнейших мировых держав, использование «чужих форм» в той или иной степени неизбежно, иначе нас просто не поймут, иначе возникнут трудности в общении и русская культура в лучшем случае будет восприниматься как некая диковинка. Когда же мода на неё пройдёт, Россия в культурном плане окажется где-то на задворках мировой цивилизации.
А между тем, Россия может гордиться своими успехами во многих областях культуры – и на ниве воспитания профессиональных кадров, и в искусстве. Солидная основа была заложена ещё в то время, когда кумирами российской публики были литераторы Достоевский и Чехов, композиторы Глинка и Чайковский, балетмейстеры и артисты балета Мариинки и Большого театра. Пожалуй, лишь в живописи Россия уступала Западной Европе, но тому есть объективные причины – искусство эпохи Возрождения обошло нас стороной, да и новации французских импрессионистов добрались до России с опозданием, несмотря на старания меценатов Морозова и Щукина. А вот литература, кинематограф, театральное искусство и особенно балет развивались в прежние времена весьма успешно. Произведения Алексея Толстого, Михаила Шолохова, Андрея Платонова, Юрия Олеши, Михаила Булгакова и Юрия Трифонова – это то, чем мы можем гордиться, хотя далеко не всем по душе идеологическая направленность некоторых романов Толстого, Шолохова и Платонова. Многие российские кинокартины получили мировую известность – достаточно упомянуть фильмы «Летят журавли» Михаила Калатозова, «Девять дней одного года» Михаила Ромма, «Гамлет» Григория Козинцева и «Андрей Рублёв» Андрея Тарковского.
Однако вот какая странность – в основном всё это было достигнуто в советское время, несмотря на жёсткий идеологический прессинг и ограничение прав и свобод. Что же произошло после падения коммунистического режима, когда ничто уже не мешало творчеству художников, композиторов, литераторов и кинематографистов?
Увы, новации во многих сферах свелись к копированию западных образцов, чем особенно грешат до сих пор телевидение и эстрадная музыка. Живопись по-прежнему плетётся в хвосте отечественной культуры, как ни стараются профессиональные художники чем-то непременно удивить, привлекая публику неожиданными формами. В мире до сих пор восторгаются Кандинским, но нет и видимо уже не будет ни российского Модильяни, ни российского Пикассо, если иметь в виду его «розовый» и «голубой» периоды. Причина в том, что в живописи возобладал механистический подход, а личность автора с его духовными переживаниями отходит на второй план. Поэтому люди готовы выстаивать в очередях на выставку картин популярных живописцев прошлого, но равнодушны к творческим исканиям современных авторов.
В кинематографе положение гораздо хуже – недаром кинопрокатчики имеют приличные доходы только благодаря продукции неистощимого Голливуда. Корифеи прошлых лет словно бы в одночасье ушли в небытие, а на замену им явились в основном халтурщики, набившие руку на рекламных клипах. Что же касается работ Сокурова, Звягинцева и Учителя, то их творения рассчитаны на некую «элиту», причём большинство ценителей их творчества входит в состав жюри международных кинофестивалей. По мнению автора, лишь фильмы Романа Прыгунова «Духless» и «Духless-2», а также «Притяжение» Фёдора Бондарчука достойны внимания зрителей, да и то благодаря удачному подбору исполнителей.
Всё, что нам остаётся, это надеяться на возрождение великой русской литературы. Действительно, за четверть века появилось много новых авторов, увенчанных литературными наградами – среди них Виктор Пелевин, Дмитрий Быков, Захар Прилепин, ну и конечно Акунин и Улицкая. Российская публика их знает и читает, но можно ли их поставить в один ряд с теми писателями, которыми до сих пор гордится вся Россия, да и за рубежом о них не забывают, отдавая дань таланту и подвижничеству? Вот мнение эксперта – Елена Костюкович представляла интересы наших авторов за рубежом:
«Пелевина почти не переводят, итальянцы его не читают. Две книжки были, прошли незамеченными. Русская литература не вызывает никакого интереса вне эпохи русского романа (Достоевский, Толстой). После них ну "Доктор Живаго" – и то через фильм. Русскую литературу не читают, это моя постоянная мука. Не знаю, в моих ли силах пробить этот лёд, я делаю что могу».
Пожалуй, это тот самый случай, когда пробивать лёд отчуждения нет никакого смысла, поскольку по большому счёту нам нечего предложить зарубежному читателю.
Британский писатель и историк Оуэн Мэтьюз подтверждает мнение российского эксперта:
«Последним российским романом, вызвавшим в Америке сенсацию, был "Доктор Живаго", который был опубликован за год до того, как Пастернак получил в 1958 году Нобелевскую премию по литературе. Последней небеллетристической книгой сравнимой известности, стал "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына, опубликованный на Западе в 1973 году. С тех пор ни один российский писатель не сумел всерьёз прославиться в Америке».
Действительно, даже плодовитый Быков не может рассчитывать на успех после его не вполне корректных заявлений о роли евреев в современном мире. Вот что написала ему читательница из Сан-Франциско:
«Люди с профессией "русский язык" ни в Израиле, ни в Америке нормально заработать на жизнь не могут… Быков – талантливый, образованный, начитанный, но трусливый раб. Так и останется на заборе. Ничего нет смешнее и омерзительнее еврея с крестом на шее, сменившего еврейскую фамилию на русскую со страху, чтоб по морде не били».
Захар Прилепин при анализе литературных достижений оперирует тиражами книг, в частности, того же Быкова:
«Быков считается плодовитым – у него около 30 книг… Я за 10 лет написал 10 книг, а какая-нибудь сочинительница женских романов – 100. В итоге они продают до миллиона книг в год, потому что штампуют новые с огромной скоростью».
Здесь явный намёк на Донцову и Маринину, которые своими «эпохальными достижениями» буквально втоптали в грязь мужскую часть литературного сообщества. И на то есть серьёзные причины – вот и литературный критик Константин Мильчин, похоже, уже не надеется на возрождение:
«В мире искусства мы провинция. В истории были моменты, когда Россия оказывалась в авангарде литературного процесса. Был конец XIX века, были Толстой, Достоевский, Чехов – но сейчас, увы, эти времена в прошлом…»
Итог краткому обзору мнений подвела журналиста Маша Гессен:
«Общий культурный упадок России сказался на литературе ещё сильнее, чем на других областях культуры».
Так в чём же дело? Неужели во всём повинны реформаторы начала 90-х, стараниями которых культура стала нежеланной дамой в обществе торговцев, финансистов и администраторов?
Министр культуры Мединский во всём винил читателя, и, как ни странно, кое в чём был прав. Примерно о том же говорил в одном из интервью и Станислав Говорухин:
«Меня уже ничто не способно удивить. Сегодня публика кинотеатров, да и читающая публика, резко изменилась. Шестьдесят процентов кинозрителей – это тинейджеры. Двадцать пять – офисная дурь, тридцатилетние яппи, чей уровень развития ещё ниже, чем у подростков. Читают теперь только то, что входит в джентльменский набор: Мураками, Коэльо, Акунин, Донцова и прочее».
Всё дело в том, что распорядители культуры за последние двадцать лет способствовали возникновению такого узколобого читателя. Частные издательства заинтересованы лишь в прибыли от продажи товара – чем проще для восприятия тиражируемое чтиво, тем больше доходы их владельцев. Деградирующее телевидение существует лишь за счёт рекламы, поэтому рекламодатели имеют полное право диктовать свои условия. Не мудрено, что фильмы, просмотр которых требует хотя бы незначительных умственных усилий, появляются на телеэкране, когда люди уже спят.
В такой ситуации российская культура обречена на изоляцию – нам больше нечего предложить другим странам, а копирование образцов американской массовой культуры предназначено лишь для внутреннего потребления, поскольку этого добра везде навалом.
Глава 13. Таланты и нахлебники
В 2013 году на прилавках американских магазинов появилась книга историка Лорена Грэхэма – Lonely Ideas: Can Russia Compete? (Одинокие идеи: может ли Россия конкурировать?). Вот что пишет автор:
«Русские… часто утверждают, что именно они изобрели многие из наиболее важных технологий современной цивилизации… На Западе к этим заявлениям относятся скептически. Мои исследования российских источников дали удивительные результаты. Русские действительно построили первый в континентальной Европе паровоз и первый в мире тепловоз. Они действительно первыми осветили улицы крупных городов посредством электричества. Они действительно начали передавать радиоволны до Гульельмо Маркони. Они действительно построили первый многомоторный пассажирский самолёт, и сделали это всего спустя несколько лет после первого полёта братьев Райт… Они действительно были пионерами в области разработки транзисторов и диодов. Они действительно первыми опубликовали работу о принципах действия лазера, на десятилетия опередив всех остальных. И они действительно создали первую в Европе электронную вычислительную машину».
Так ли это? Возможно, Грэхэм испытывает излишнюю симпатию к России и потому приукрашивает реальность, ставя Россию впереди планеты всей в деле научных и технических новаций. Но вот вам факты.
Александру Лодыгину было всего 25 лет, когда он изобрёл вакуумную лампу накаливания с тонким угольным стержнем – это было в 1872 году. Получив патенты в нескольких европейских странах, он основал в Петербурге компанию по производству ламп для уличного освещения, однако вороватые управляющие, воспользовавшись бесконтрольностью со стороны владельца, привели компанию к банкротству. Покинув Россию, Лодыгин несколько лет работал в США – сначала в компании Вестингауза, потом в нью-йоркском метро. А в 1908 году он продал свой патент на лампу накаливания с вольфрамовой нитью компании General Electric, основанной Томасом Эдисоном.
В начале 70-х годов XIX века Павел Яблочков изобрёл дуговую лампу. Однако в России почти никто не заинтересовался этим изобретением, и созданная Яблочковым фирма приказала долго жить. Одной из причин такого невнимания был крайне ограниченный срок службы лампы – всего полтора-два часа. Уехав во Францию, Яблочков усовершенствовал своё изобретение, и, получив патент, сумел заинтересовать представителей французской фирмы возможностью получения высокой прибыли от производства и продажи этих ламп. Вскоре его «свечи» освещали улицы Парижа, Лондона и других европейских городов. Весть об этих новинках дошла и до США. Эдисон, ознакомившись с изобретениями Яблочкова, внёс в конструкцию его «свечи» незначительные усовершенствования, что позволило ему получить патент на изобретение и право на производство таких ламп.
Игорь Сикорский известен в России как создатель четырёхмоторного бомбардировщика «Илья Муромец», который успешно использовался во время первой мировой войны. Но в феврале 1918 года Сикорский уехал в Европу, а затем перебрался в США. В 1923 году изобретатель основал авиационную фирму Sikorsky Aero Engineering Corporation. До 1939 года он создал около пятнадцати типов самолётов, а с 1939 года перешёл на конструирование вертолётов.
В 1923 году Олег Лосев изобрёл детекторный приёмник на основе кристалла цинкита. Особенностью этого устройства была возможность подачи электрического смещения на кристалл. Это был первый шаг на пути к созданию полупроводников, хотя в то время такого понятия ещё не существовало. Работая в ленинградском Физико-техническом институте, Лосев был близок к созданию транзистора, однако не сумел найти подходящего кристалла. Ещё одна причина – эти исследования не были поддержаны руководством ФТИ, возглавляемого Абрамом Иоффе. Изобретателями транзистора принято считать американских учёных Уильяма Шокли, Уолтера Браттейна и Джона Бардина – об этом было объявлено в 1948 году.
В 1951 году группой сотрудников МЭИ под руководством Валентина Фабриканта была предсказана возможность использования вынужденного излучения среды с инверсией населённостей энергетических уровней для усиления электромагнитного излучения. Реализовать эту идею, создав мазер на аммиаке, удалось в 1954 году независимо друг от друга американскому учёному Чарльзу Таунсу и советским физикам Александру Прохорову и Николаю Басову. А через несколько лет американец Теодор Мейман продемонстрировал работу лазера, первого оптического квантового генератора.
С сожалением приходится признать, что прибыль от внедрения изобретений российских учёных получали зарубежные фирмы. С формальной точки зрения они имели на это право, однако заимствование чужих идей тут налицо. Всё бы ничего, но российским предприятием нередко приходилось закупать за границей изделия, разработанные благодаря таланту и подвижничеству отечественных изобретателей.
По мнению Лорена Грэхэма, причина такой несправедливости в том, что российские учёные ничего не понимают в бизнесе:
«Это вообще характерная черта многих российских изобретателей, она следствие их убеждённости, что бизнес – это "грязное" дело, хотя иногда им и приходиться заниматься… В этом и заключается основное отличие между Лодыгиным и Эдисоном – последний уделял очень большое внимание финансам, имел множество друзей на Уолл-стрит и был глубоко заинтересован в создании коммерчески успешного бизнеса. Фактически Эдисон запустил свою первую электростанцию… из офиса финансового магната Дж. П. Моргана на Уолл-стрит».
На самом деле, Эдисон был, прежде всего, предпринимателем. В детстве он помогал матери в торговле овощами, а позже зарабатывал на жизнь распространением газет в пассажирских поездах. Увлечение изобретательством стало для Эдисона лишь способом разбогатеть. Достаточно упомянуть его первое «изобретение» – прибор для подсчёта голосов на выборах. А первый его коммерческий успех связан с усовершенствованием системы телеграфирования биржевых бюллетеней о курсе золота и акций путём применения биржевого тикера. Понятно, что такие новшества не имели никакого отношения к науке, и более того – за всю свою жизнь Эдисон не совершил никаких открытий в технике, занимаясь доработкой и внедрением устройств, придуманных ранее другими людьми, либо использовал незавершённые идеи неудачливых изобретателей. И в самом деле, если бы Эдисон всерьёз занялся наукой, у него не было бы времени просиживать штаны в кабинете Дж. П. Моргана. Увы, совместить организацию производства с научными исследованиями ещё никому не удавалось – тут никак не обойтись без разделения обязанностей. Другое дело, если изобретатель пытается последовательно пройти путь «от идеи до прилавка», однако на заключительном этапе он неизбежно лишается статуса учёного и превращается либо в торговца, либо в менеджера. Даже пример Сергея Королёва не противоречит этому выводу, поскольку в пору расцвета российского ракетостроения Королёв проявил себя как талантливый организатор, а его научная деятельность в основном осталась позади.
Лорен Грэхэм настаивает на том, что отставание СССР в разработках новой техники на основе отечественных изобретений было вызвано запретом на создание частных предприятий. Однако что мы видим теперь? Частная инициатива не сдерживается никакими законодательными ограничениями, но если идея не гарантирует приличной прибыли в ближайшее время, то ни один банк не выделит денег на её внедрение.
На самом деле вот что мешало научно-техническому прогрессу в СССР. Во-первых, нехватка современного оборудования для научных исследований. Во-вторых, недостаточное материальное стимулирование научных работников. Но главным препятствием являлась порочная система подбора управляющих кадров. Классическим примером является деятельность Трофима Лысенко.
Агроном по образованию, в 1936 году он был назначен директором Всесоюзного селекционно-генетического института в Одессе. Позже вплоть до 1965 года Лысенко занимал пост директора Института генетики АН СССР. В основном его деятельность сводилась к пропаганде новых агротехнических приёмов – яровизации, чеканки хлопчатника, летних посадок картофеля. Однако в истории российской науки Лысенко остался как инициатор гонений на учёных-генетиков, следствием чего стало значительное отставание советской науки в этой области. Идеологический прессинг, неприятие партийным руководством новых веяний в мировой науке привели к тому, что в 50-х годах даже кибернетика оказалась не в почёте.
Ныне всё кардинально изменилось – руководители страны не жалеют средств на разработку и внедрение инновационных технологий. Но есть печальный пример принятия таких решений – КПД госкорпорации «Роснано» и инновационного центра «Сколково» близок к нулю. Здесь повторяется всё та же история с Лысенко, ставшая результатом некомпетентного вмешательства властей в науку. Вот и теперь кому-то очень хочется иметь и свой аналог Силиконовой долины, и собственные технопарки, хочется иметь своих бакалавров и магистров, не говоря уже о таких уникальных инновациях, как сдача выпускного экзамена компьютеру.
Однако странное дело – решения принимаются, а в результате что? Известный физик Борис Иоффе в своей книге «Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи» вспоминает о прежних временах:
«Уходит время, и всё меньше остаётся участников героического периода развития физики 1940-1960 годов – периода решения атомной проблемы и становления физики в нашей стране после вынужденного, связанного с войной, перерыва».
На самом деле, всё меньше остаётся физиков, способных на подобный героизм. Ещё в середине 70-х годов многие учёные разных специальностей были озабочены лишь написанием статей и защитой кандидатской диссертации, а там недалеко и до учёной степени доктора наук. Лишь после этого появлялась возможность занять солидную должность, а если повезёт, уехать за границу и там обрести, наконец, покой в каком-нибудь научном центре, имея зарплату, о которой в России бессмысленно мечтать. Страна уже потеряла множество талантливых учёных, и сохранение такой тенденции чревато снижением эффективности работы научного сообщества. Быть может, министерство образования и науки сумеет прервать этот губительный процесс, осуществив реформу системы образования, а заодно проведя реорганизацию Академии наук?
Всем известно, к чему привела реформа Гайдара и его команды – ради спасения экономики страны была использована шоковая терапия, итогом которой стала передача значительной части госсобственности в руки олигархов. Страну спасли от голода и от перспективы возврата коммунистов к власти, однако Россия ещё долго будет ощущать последствия «семибанкирщины». Ещё одну «шоковую» реформу затеял Анатолий Чубайс, предложив разделить РАО ЕЭС на части для повышения эффективности работы. В результате был потерян контроль над отраслью, что привело к серии аварий. Особенно ощутимым стал итог самостоятельной деятельности руководства Саяно-Шушенской ГЭС в 2009 году, когда погибли десятки людей, а оборудованию станции был нанесён серьёзный ущерб.
Но есть реформы, результат которых станет очевиден лишь через много лет. В первую очередь это относится к реформе образования. Всё начиналось со слов министра образования и науки Андрея Фурсенко:
«Мы неожиданно для себя и для всего мира вступили на арену жесткого геополитического соревнования. Россию уже все похоронили. А мы опять на этой арене, где нас никто не ждёт. У нас нет времени – 10-15-ти лет на то, чтобы изменить систему высшего образования плавно, эволюционным путем».
Итак, новая шоковая терапия! В чём же состоял смысл нововведений Фурсенко? Во-первых, это унификация системы образования с тем, что есть в Европе – речь идёт о бакалаврах и магистрах, которых в России прежде не было. Цель вроде бы благая – появится надежда, что дипломы выпускников российских вузов будут котироваться на Западе. Однако есть пример – выпускников Московского физико-технического института (МФТИ, или Физтех) в прежние, советские времена, с удовольствие принимали на работу и в Европе, и даже в США. То есть дело не в мантиях и шапочках, а в качестве образования.
Увы, ни Андрей Фурсенко, ни сменивший его на посту министра Дмитрий Ливанов не имели никакого отношения к Физтеху, а потому не смогли либо не захотели понять, что негоже резать курицу, несущие золотые яйца. Залогом их карьерного успеха, как и в случае с Чубайсом, было проведение реформ, причём любой ценой, даже вне зависимости от результата. В конце концов, всегда есть возможность подкорректировать статистику, записать достижения педагогов и учёных на свой счёт, ну а печальные последствия предложенных нововведений обнаружатся не скоро. Здесь речь идёт о пресловутом ЕГЭ и о реформе Российской академии наук. Инициаторы этой реформы правы только в том, что РАН понемногу превращалась в кормушку для избранных, в то время как остальные учёные вынуждены довольствоваться объедками с барского стола.
Наша наука сумела выжить в период гонений на генетиков, историков, философов и экономистов, когда идеологическому давлению подвергались даже физики и химики, сделавшие немалый вклад в укрепление обороноспособности страны. Но вот теперь всё больше крепнет убеждение – если наука выживет и на этот раз, то исключительно благодаря энтузиастам-одиночкам.
