Читать книгу: «Путь к счастью. Верить, чтобы жить», страница 3
Глава 5. Удивительное чувство
Любовь – загадка. Достаточно очевидны лишь проявления любви. Чтобы убедиться в этом, снова обратимся к пьесе «Чайка»:
«Треплев (прислушивается). Я слышу шаги… (Обнимает дядю.) Я без неё жить не могу… Даже звук её шагов прекрасен… Я счастлив безумно. (Быстро идёт навстречу Нине Заречной, которая входит.) Волшебница, мечта моя…»
«Волшебница, мечта» – эти слова ничего не объясняют. На вопрос «за что?» или «почему?» ни один влюблённый не сможет дать внятного ответа – только разведёт руками или скажет: потому что жизнь не мыслю без неё. Это удивительное чувство приходит неожиданно и остаётся надолго – либо исчезает и в этом никто не виноват. А впрочем, нет – исчезает страсть или влюблённость. Вот и Тригорин испытывает такую страсть к Нине Заречной, и не находит ничего лучшего, как исповедоваться в том Аркадиной:
«Любовь юная, прелестная, поэтическая, уносящая в мир грёз, – на земле только она одна может дать счастье! Такой любви я не испытал ещё… В молодости было некогда, я обивал пороги редакций, боролся с нуждой… Теперь вот она, эта любовь, пришла наконец, манит… Какой же смысл бежать от неё?»
Причём тут смысл? Если возникло то самое удивительное чувство, нельзя так говорить. Придётся сделать вывод, что здесь присутствует лишь страсть, неутолимая, неутолённая. Но вот встретятся в Москве, и Нина попадёт в объятья опытного сердцееда. Нет сомнения, что Чехов писал портрет Тригорина, глядя в зеркало на самого себя. Эту догадку подтверждает Бунин в письме Чехову:
«Важно узнать от такого сердцеведца, как Вы <…> как устроить своё счастье так, чтобы никто от этого не был несчастлив».
Не знаю, что ответил ему Чехов – то ли письмо не сохранилось, то ли Чехову была неприятна эта тема, то ли попросту не знал ответа на заданный ему вопрос. А вот Тригорина эта проблема, похоже, вовсе не заботит – он жаждет получить желаемое и не более того. Всё потому, что безответная любовь невыносима…
В драме «Борис Годунов» Пушкин, словно бы развивая эту мысль, вкладывает в уста Бориса Годунова следующие слова:
Мы смолоду влюбляемся и алчем
Утех любви, но только утолим
Сердечный глад мгновенным обладаньем,
Уж, охладев, скучаем и томимся?..
Казалось бы, Годунов задает вопрос, однако он ждёт лишь подтверждения своей догадки. В сущности, речь идёт о том, возможно ли совместить ту жизнь, которую ведёт царь или властитель дум, с семейным счастьем, основанном на подлинной любви.
Однако находятся и такие чудаки, как Назанский из повести Куприна «Поединок». Вот что говорит он Ромашову:
«Понимаете ли вы, сколько разнообразного счастия и очаровательных мучений заключается в нераздельной, безнадёжной любви?.. о, какое безумное блаженство! – раз в жизни прикоснуться к её платью».
Ох уж эти нежные дворянские натуры начала прошлого века – мне их не понять. Особенно, если они имеют склонность к мазохизму. Поэтому буду настаивать на том, что только взаимное влечение приносит счастье. Это если очень повезёт.
Глава 6. Маленькие радости
В «Театральном романе» Михаила Булгакова есть такие слова:
«Завидовали ему чрезвычайно. Каждому лестно в Париж съездить… "Вот счастливец!" – все говорили».
Ну что ж, если человек был счастлив, посетив Париж, ему и впрямь можно позавидовать. Пройтись по Монмартру, побывать на площади Звезды, посидеть за столиком в кафе «Клозери-де-Лила» на бульваре Монпарнас и ощутить себя частицей того Парижа, где Эрнест Хемингуэй писал свои рассказы… А если довелось побродить по улицам Парижа в декабре? Монмартр, бульвар Клиши… Или, к примеру, пройтись по рю Деламбр, пересечь бульвар Монпарнас и по узкой улочке Бреа выйти к Люксембургскому саду, где мушкетёры обратили в бегство гвардейцев кардинала. А затем по рю Феру дойти до площади Сен-Сюльпис, туда, где живописный даже зимнею порою тихий сквер.
Впрочем, те же ощущения можно получить, съездив в Рим, на Бали или на Мальдивы. Я бы с удовольствием отправился в Новый Свет, есть такое местечко на юго-восточном побережье Крыма, но вот беда – стал тяжёлым на подъём, да и Новый свет уже не тот, что прежде.
А некоторые люди получают удовольствие, даже если приходиться часами не отрывать руки от руля автомобиля или трястись в вагоне поезда. Столь необычное признание находим в романе «Жизнь Арсеньева», вышедшего из-под пера Ивана Бунина:
«Какое это счастье – этот весь убелённый снежной пылью поезд, это жаркое вагонное тепло, уют, постукиванье каких-то молоточков в раскалённой топке, а снаружи мороз и непроглядная вьюга…»
Однако совсем не обязательно сидеть в купе спального вагона – в век авиации можно воспользоваться услугами Аэрофлота. Помнится, летели как-то вместе с сатириком Аркадием Аркановым из Симферополя в Москву. Сначала, уж так принято, посетили ресторан, и после второй рюмки коньяка Аркан принялся рассказывать, какое это наслаждение – любоваться видом облаков из окна летящего самолёта. Тут же припомнил Сент-Экзюпери, восхищался его талантом, способностью словами описать неповторимое ощущение полёта над землёй… Но вот вошли в салон самолёта, Аркан сел у окна и через несколько минут после взлёта его сморило. А я, приподнявшись в кресле и выгнув шею, наслаждался тем, что увидел за стеклом иллюминатора. Ощущение и впрямь неповторимое! В тот раз я летел впервые, а потом… А потом приелось.
Как бы то ни было, не стоит огорчаться, если не удалось посетить Мальдивы или Рим. В конце концов, свет не сошёлся клином на Париже или черноморских курортах – приятные ощущения можно испытать, не покидая пределов своего города. Например, пойти на стадион или самому заняться спортом, а вот фельетонист Лоре из романа Булгакова «Жизнь господина де Мольера» предпочитает получать удовольствие, посещая время от времени театр:
Но что ни говорите,
А лучше счастья нет -
Увидеть итальянский
Блистательный балет!
В нынешние времена театров развелось видимо-невидимо, буквально на любой вкус – во всяком случае, в столице нашей Родины, в Москве. Ещё больше здесь супер/гипермаркетов, фирменных магазинов и бутиков, что позволяет, не выезжая из столицы, проложить увлекательный маршрут и получить удовольствие от «шопинга». Ну а если обратить внимание на рестораны, тогда вероятность обретения счастья многократно возрастает, причём для этого не обязательно напиваться, подтверждая мнение Лидии из романа Горького «Жизнь Клима Самгина»:
«Мне вот кажется, что счастливые люди – это не молодые, а – пьяные».
Нет, можно ограничиться семейным торжеством или просто с удовольствием позавтракать. Тут самое время привести слова из «Театрального романа»:
«Какая ветчина была, какое масло! Минуты счастья».
Увы, с учётом медицинских показаний не каждый способен стать гурманом или, не дай бог, обжорой. Поэтому приходится искать менее рискованные способы получения удовольствия. Возможно, некоторым дамам уготована судьба Марины из романа «Жизнь Клима Самгина»:
«Она будет очень счастлива в известном, женском смысле понятия о счастье. Будет много любить; потом, когда устанет, полюбит собак, котов…»
Не вижу в этих словах ничего обидного ни для Марины, ни для других представительниц прекрасного пола – любовь к животным вполне естественна для человека, но дело это хлопотное, так что всякое увлечение имеет свой предел. Вот что Толстой однажды написал в дневнике:
«Есть в Москве некто барон Шенинг, у которого есть удивительные японские свиньи. Я видел таких у Шатилова и чувствую, что для меня не может быть счастья в жизни до тех пор, пока не буду иметь таких же свиней…»
Да уж, если всё так просто, тогда путешествия и посещения театра теряют всякий смысл – сиди в свинарнике и любуйся на японских свинок!
Глава 7. Самое дорогое
Принято считать, что главное для человека – это жизнь, какой бы она на была, счастливая или не очень. Однако заботиться о сохранении собственной жизни мы вынуждены даже помимо своего желания, поскольку инстинкт самосохранения намертво забит в голову любого представителя животного мира, и тут уж ничего нельзя поделать. Но в старости многие понятия приобретают новый смысл, инстинкты как бы угасают, и вот тогда понимаешь, что счастье – это крепкое здоровье. И тут же возникает вопрос: а жить-то для чего?..
В молодости вроде бы всё проще – каждый человек хочет быть счастливым. До старости ещё очень далеко, и, если совершил какие-то ошибки, всё можно будет как-нибудь исправить. Но вот проходят годы, наступила зрелость, ты уже сделал успешную карьеру, разбогател, женился на красивой женщине, она родила тебе детей, и вдруг… И вдруг ты обнаруживаешь, что можешь в одночасье всего этого лишиться. А потому, что организм дал сбой – видимо, не выдержал нагрузки. И начинаешь вспоминать, перебирая в памяти события прошедших лет, и приходишь к выводу: каким же я был дураком, коль скоро не уделял должного внимания своему здоровью! Впрочем, медицина всегда к твоим услугам, но можно ли быть счастливым, если прикован к постели, а тебя пичкают лекарствами и кормят кашей с ложечки?
Не хотелось бы долго рассусоливать, поскольку тема грустная, но, увы, её никак не избежать. Конечно, люди, выздоровевшие после ковида, пережившие операцию на сердце или удаление злокачественной опухоли, могут ощущать себя счастливыми или хотя бы считать, что им несказанно повезло. Однако вывод очевиден: никакое счастье невозможно, если нет здоровья. Впрочем, бывают исключения – надо же понимать, что абсолютно здоровых людей нет – наверняка какая-нибудь маленькая бомбочка заложена в любом организме, и неизвестно, взорвётся ли она и когда. В конце концов, человек может жить и работать даже сидя в инвалидной коляске, но лучше не доводить свой организм до крайности.
Глава 8. Если ты нужен…
Итак, что же остаётся в сухом остатке, если не преуспел в карьере, если не сумел разбогатеть, если не обнаружил в себе творческих способностей и пока не повезло в любви? Не надо паниковать и посыпать голову пеплом раньше времени – есть ещё один способ стать счастливым, причём доступный абсолютно всем, было бы желание.
В записной книжке Чехова находим такую запись:
«Желание служить общему благу должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья; если же оно проистекает не отсюда, а из теоретических или иных соображений, то оно не то».
То или не то, но даже если поначалу приходится делать насилие над собой, вскоре начинаешь ощущать ту самую потребность. Всё это только при одном условии – если убедишься, что твоё служение помогает хорошим людям, а не велеречивым болтунам, которые только на словах пекутся о всеобщем благе. Поэтому разумнее ограничиться заботой о своей семье, друзьях и других достойных людях – делая счастливыми их, можешь рассчитывать на то, что и они помогут тебе стать счастливым. А вот служение «всеобщему благу» даст желанный результат лишь в отдалённом будущем, да и тут никто не даст гарантии.
Астров из пьесы Чехова «Дядя Ваня» всё ещё надеется, что сможет осчастливить человечество:
«Если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я. Когда я сажаю берёзку и потом вижу, как она зеленеет и качается от ветра, душа моя наполняется гордостью».
Проблема в том, что берёзку может сломать какой-то хулиган или она погибнет от пожара, и потому образ, созданный воображением Астрова, не вполне надёжен. Другое дело – помощь больным людям, которую он оказывает ежедневно, этим и впрямь следует гордиться.
Лев Толстой, казалось бы, доводит принцип служения людям до абсурда, утверждая, что жить надо для других. В повести «Казаки» эту мысль озвучивает Дмитрий Оленин:
«Счастие – вот что, – сказал он себе, – счастие в том, чтобы жить для других. И это ясно. В человека вложена потребность счастия; стало быть, она законна. Удовлетворяя её эгоистически, то есть отыскивая для себя богатства, славы, удобств жизни, любви, может случиться, что обстоятельства так сложатся, что невозможно будет удовлетворить этим желаниям. Следовательно, эти желания незаконны, а не потребность счастия незаконна. Какие же желания всегда могут быть удовлетворены, несмотря на внешние условия? Какие? Любовь, самоотвержение!»
Этот внутренний монолог столь путанный, что не вижу смысла его анализировать – юному офицеру простительны не вполне логически обоснованные выводы. Но эту же мысль Толстой через несколько лет вкладывает в уста Пьера Безухова из романа «Война и мир»:
«Я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни».
Безухову возражает князь Андрей Болконский:
«А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? Та же любовь к другим, желание сделать для них что-нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя».
Болконского можно понять – он разочарован тем, что жизнь для других не принесла счастья ни семье, ни Отечеству. Жена умерла во время родов, в чём князь Андрей винит себя, поскольку не уделял должного внимания семье, ну а его участие в войне против Наполеона Бонапарта закончилось поражением российской армии. Тут уж Болконский винит не самого себя, а тех, руководил русско-австрийскими войсками в сражении под Аустерлицем – там победу одержал Наполеон, князь Андрей получил ранение и оказался во французском плену.
Однако в последней части своего романа Толстой, по сути, признаёт, что не правы оба: и Безухов, и Болконский:
«И, должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что-нибудь для других, для добродетели, – всё, что он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. "Хозяин был… Наперёд мужицкое, а потом своё. Ну и потачки не давал. Одно слово – хозяин!"»
Иными словами, Николай Ростов, понимая, что он нужен и семье, и людям, которые от него зависят, делал то, что необходимо в сложившихся условиях, и не забивал себе голову «теоретическими соображениями». Возможно, Толстой на какое-то время усомнился в том принципе, который он проповедовал до самой смерти, потому так и написал, либо попросту не ведал, что творит.
А вот Тургенев словно бы в пику Толстому, с которым долго враждовал, в романе «Накануне» высказывает мысль столь же крамольную, сколь и вполне соответствующую реалиям нашей жизни:
«Елена не знала, что счастие каждого человека основано на несчастии другого, что даже его выгода и удобство требуют, как статуя – пьедестала, невыгоды и неудобства других».
Во многом Тургенев прав – примеры, подтверждающие его правоту, в огромном количестве мы видели в лихие 90-е, да и теперь невозможно отрицать торжество такого принципа в либеральной экономике. Даже торговец на рынке счастлив, если удалось продать залежалый товар невнимательному покупателю, да ещё и по завышенной цене. Но если отвлечься от волчьих законов экономики и карьерного роста, нам остаётся масса возможностей для обретения счастья – общение с семьёй, творчество, любовь… Если же и тут преследуют несчастья, придётся обратить более пристальное внимание на принцип «жизнь для других», но слегка его подправить.
Причина того, что этот принцип у большинства людей вызывает негативные эмоции, состоит в том, что акцент сделан на самоотречении, а это человеку непривычно хотя бы потому, что в основе его существования лежит принцип прямо противоположного свойства – инстинкт самосохранения. Так что же – мы зашли в тупик? На самом деле, достаточно изменить формулировку – не «жить для других», а «жить, сознавая свою нужность для других».
Понятно, что, если человек никому не нужен, ему остаётся лишь одно – злиться на весь мир, а повод для этого всегда найдётся. А если нужен и тому есть явные свидетельства, тогда настроение сразу улучшается. Если же у тебя есть возможность помочь, и ты это делаешь – вот тогда и приходит ощущение счастья. Неважно, кому ты оказываешь помощь – соседу, больному пациенту или просто поможешь старушке перейти улицу – есть масса вариантов совершать добрые дела.
Впрочем, бывает так, что ты нужен только потому, что человеку одиноко – не с кем поговорить, некого приласкать, проявить о ком-то заботу. Тут каждый принимает решение самостоятельно – если есть взаимная симпатия, почему бы остаток жизни не провести вдвоём. Однако не всё потеряно и в том случае, если желание найти «партнёра» не сбылось – можно помогать животным, подкармливать птиц зимой, когда нет естественного корма. Тогда человек словно бы вновь обретает смысл существования, который чуть было не утратил, а вместе с ним получает хотя бы малую толику счастья – нам ведь много и не надо.
