Читать книгу: «Маленькое сердце», страница 2

Мы вышли, и Филипп, взяв меня за руку, куда-то повёл. Он хороший, и я ему доверяю.

***

– Я бы хотел знать, мсье Бёзе, почему вы применяете колдовство, когда согласие нужно получать добровольно? – голос герра Рихтера был холоднее льда.

– У меня нет времени болтать с каждым! – ответил инспектор по записи в школу, так напугавший девочку накануне.

– В таком случае, – ректор школы посмотрел на собеседника с брезгливостью, – у вас появится много времени. Вы уволены.

– Да как вы смеете?! – воскликнул не самый умный, как догадался герр Рихтер, мужчина. – Из-за какой-то калеки?!

– Вы уволены, – повторил герр Рихтер, потом подумал и добавил: – Я вложу чёрную карту в ваше портфолио, потому потрудитесь покинуть школу немедленно.

Вызвав хайнцеля, ректор приказал «убрать это», кратко охарактеризовав уже бывшего сотрудника школы.

Глава 3

Нас сегодня освободили от уроков, поэтому Филипп позвал меня на улицу, где оказалось действительно тепло – ну, мы же на севере Швейцарии, понятно же, что в середине сентября погода тёплая. У меня появилась возможность рассмотреть нашу школу. Это приземистое такое трёхэтажное здание, то есть невысокое, но длинное – не находишься. Перед ним пруд с фонтаном, весело бьющим радужной струёй в небо, а за школой, кажется, лес. Или парк, не разбираюсь я в них. Так и не скажешь, что дворец, но Филипп сказал, что это дворец, его построили для кого-то из королей, а тот возьми да и умри, потому отдали детям, то есть школе.

В парк мы решили пойти потом, потому что на меня опять навалилась слабость, и Филипп усадил меня на скамеечку, которых много вокруг пруда с фонтаном. Когда сижу, слабость вроде бы отпускает, а это значит… Я знаю, что это значит, поэтому хочется плакать, но этот абсолютно волшебный мальчик не даёт мне хныкать. Он меня обнимает, почти как папа, и мне хочется спрятаться за ним от всего мира. Странные у меня желания…

– Ты как, сможешь идти? – с тревогой спросил меня Филипп.

– Я смогу, – уверенно ответила я, на что он улыбнулся, медленно и как-то очень бережно поднимая меня со скамейки. После чего мы пошли в школу.

Как-то я вчера не заметила того, что увидела сейчас – на наш этаж, где гостиная, вели ступеньки. Два десятка ступенек, они оказались страшным испытанием, просто жутким. Казалось, весь мой мир сузился до этих ступенек, по которым я поднималась, стараясь не показать, как мне тяжело.

Когда добралась до верха, я уже почти стонала, потому что даже плакать уже не могла, а войдя в гостиную, просто упала, где стояла. Сердце колотилось где-то под самым горлом, не было сил встать, но Филипп меня поднял и доволок до дивана. Я для него тяжёлая на самом деле. Так грустно ощущать свою немощность. Наверное, это то, о чём говорил папа – сердечная недостаточность. Значит, скоро я не смогу ходить. Так в книжке было написано, потому что сердце моё слишком маленькое, и у него не хватает сил, чтобы разгонять кровь, а когда я стою, то сил нужно больше. Захотелось плакать, но я держала себя из последних сил. Филипп сел рядом и гладил меня по голове и спине, отчего слёзы как-то сами по себе унялись.

Наверное, надо было бы уйти в спальню, но… Вот до спальни мне не добраться… Сейчас передвигаться я могла бы только волоком. Придётся жить тут, наверное. И покушать ещё надо, а до столовой я сейчас не доберусь. От своей беспомощности я чуть не заплакала, но… Он не дал мне этого сделать.

Филипп долго спрашивал меня, смогу ли я без него обойтись несколько минут, так что мне даже стыдно стало, и потом куда-то убежал, а я лежала и думала. Почему-то тут я стала очень слабой – едва могу себя в руках удержать. Дома всегда рядом был папа, который меня даже у смерти отнял однажды, а здесь… Здесь есть только Филипп и я. А одна я, похоже, ни на что не гожусь… Ну почему? Почему так? Я не знаю ответа на этот вопрос.

Прибежал Филипп с какой-то корзинкой – раскрасневшийся, запыхавшийся, вспотевший. А в корзинке… Ой! Он бегал за едой для меня. Для меня! Достал пирожок с чем-то, приподнял меня на диванной подушке и начал кормить, абсолютно не слушая мои возражения. Ну я же сама могу! Ну, наверное…

Я уже хотела рассердиться, но он неловко поцеловал меня прямо в нос, и все возражения почему-то пропали. Не понимаю я себя совершенно. С одной стороны, какие-то слишком близкие у нас отношения, как для друзей, а с другой – хочется побыть слабой. Может, это психика от паники так защищается? Жалко, что в книге по психиатрии этого написано не было. Так хочется хоть на минутку не быть сильной, забыть о том, что со мной плохо и в любой момент может стать хуже, потому что кардиореанимации тут нет! А Филипп, он такой… Такой… Просто слов нет, чтобы описать, какой он!

А потом я лежала и читала учебник, а Филипп – какую-то книжку, которую ему принесла наш куратор. В какой-то момент я пригляделась и чуть не заплакала. На книжке было написано: «Правила и алгоритмы ухода за пациентами с сердечной недостаточностью в педиатрии». Получается, Филипп это… Это из-за меня? Он подумал о том, как заботиться обо мне? Но я же ему никто! Как же так? Разве так бывает?

Столько вопросов, а я даже не знаю, как правильно спросить. Ну, чтобы его не обидеть, я же ни за что на свете не хочу его обидеть! Он увидел мои широко раскрытые глаза и, кажется, что-то понял. Сполз с дивана и присел так, чтобы наши глаза были на одном уровне примерно.

– Ты – мой друг, и я хочу, чтобы ты не плакала. Вот я читаю про то, как сделать, чтобы ты не плакала, понимаешь? – тихо сказал он мне, погладив по голове так ласково, что мне даже захотелось потянуться за его рукой. Что это со мной?!

– Ты такой… Такой… – я не находила слов, а он просто улыбался. И гладил ещё. А я просто растеклась от его ласки.

Потом пришли девочки и Бригитта. Она сначала расспросила нас о том, что и как было, а потом задумалась, оценивающе посмотрев на меня. Улыбнулась и куда-то ушла. Другие девочки сели поближе ко мне и смотрели на то, как Филипп меня кормит, потому что у него в книжке написано, что кормить надо пять раз в день понемногу. А у меня из-за слабости руки не шевелятся, и вообще ничего не шевелится. Что будет, если я захочу в туалет, думать не хочется. Если бы не Филипп, я бы, наверное, плакала, не переставая.

***

– Фрау Крюгер? Чем могу помочь? – черноволосый сероглазый мужчина в сером однотонном костюме поднял усталые глаза на вошедшую к нему ученицу четвертого года обучения.

– Здравствуйте, герр Келер, – произнесла явно чем-то озабоченная девушка. – У нас в первом «А» классе – девочка с больным сердцем. За ней ухаживает герр Кроне, но…

– Ну же, смелее, – преподаватель превращений улыбнулся.

– Вот сейчас, например, до спальни она дойти не может из-за самочувствия. А если девочка, например, в туалет захочет? – сказала Бригитта.

– Отнести вы её не можете? – спросил герр Келер.

– Так она весит-то сколько? – ответила ему куратор первоклашек. – Хорошо, если в половину меня… Я её не подниму просто.

– Незачёт вам по левитации, – вздохнул учитель. – Впрочем, есть и другой вариант, я поговорю с мальчиком. А вы вспоминайте второй класс, а то будете мне экзамен сдавать.

– Ой… – густо покраснела девушка, не подумавшая о самом простом выходе.

***

Бригитта вернулась красная, как помидор, но повеселевшая. Сказала, что если в туалет захочу, сказать ей. Хм… Как-то меня уже смущает её предвкушающее выражение лица. Может, она не на мой счёт предвкушает? Немного страшно. Слабость, кстати, немного отпускает, и я даже, наверное, смогу сесть. Я же смогу? Нет, не выходит.

Филипп, увидев мои попытки, подскочил и быстро помог, опять поцеловав в нос. Кажется, я немножко смутилась, но вокруг никто не прокомментировал, спасибо им за это. Филипп меня погладил и предложил поспать. Спать действительно немного хочется, он прав. Очень хочется переложить на него всю ответственность за себя, а самой побыть маленькой девочкой, но нельзя. Просто нельзя. Не приведи Господь мне расслабиться – кардиореанимации здесь нет. Но, Боже, как же хочется…

Надо мыслить логически. Я умею, честное слово! Мне плохо, слабость нарастает, несмотря на таблетки. Ходить тяжело, значит… Знаний не хватает, вот что это значит. Надо взять себя в руки, а не растекаться, я сильная, я смогу! Двенадцать лет прожила и ещё смогу… Я ведь смогу, да? Ну, пожалуйста… На этой мысли глаза закрываются, и я засыпаю.

Как мне не хочется сейчас умирать! Я готова к этому, наверное, но, Господи, как не хочется! У меня появился Филипп, который уже, кажется, больше, чем просто друг, я в колдовской школе… Ну почему, почему мне так плохо, а? Я стала больше ходить, потому что раньше-то – больше на папиной машине да на руках… Только сейчас я поняла, что делал папа – он не хотел пугать меня коляской и носил на руках. А я, дура малолетняя, ничего не понимала. Дура я, да? Ну, пожалуйста, если есть кто-то там наверху, разрешите мне ещё пожить! Я на что угодно согласна, лишь бы жить! Пусть даже в коляске! Я согласна! Ну, пожалуйста…

Проснулась я от того, что меня обнимали и прижимали к себе, уговаривая не плакать. Филипп, конечно. Он сразу увидел, что я плачу, и принялся обнимать… Кажется, это действительно больше, чем дружба, я читала в книжках. Может быть, отпустить себя? Так хочется и так нельзя. Страшно себя отпускать, а вдруг это всё мне только кажется, и Филипп ни о чём таком не думает, а я себе всё нафантазировала? Наверное, надо встать. Я сильная, я же сильная, я могу встать, могу, вот… Ой. Я слабая…

Филипп принёс учебник, у нас завтра Миксты, так предмет называется. Говорят, преподаватель очень строгий и не любит детей. Значит, может быть страшно. Надо приготовиться, всё повторить и не бояться. Нельзя бояться, страх – это смерть. Как там было? «Я не боюсь, страх убивает разум, страх – это малая смерть, несущая забвение»¹… Не помогает. Зато есть Филипп, вот он помогает. Его рука почему-то сразу избавляет от страха. Я слабая…

– Ты сильная, – слышу я шёпот почти на ухо. Кажется, я пожаловалась вслух. – Ты всё сможешь, всё получится, вот увидишь.

Откуда в нём эта уверенность, это желание помочь, спасти даже от самой себя? Может быть, потому что он – сын героев? Нет, вряд ли, он такой же ребёнок, как и я. Но вот смотрит на меня и дарит уверенность. Уверенность в том, что я проснусь завтра. Это так необычно… Столько лет я засыпала, не зная, проснусь ли утром, и вот появился мальчик, который одним своим взглядом убеждает, что проснусь. Какая-то я сегодня слезливая, это не к добру, наверное. А если не к добру, то может быть приступ. Только бы не…

Спустя некоторое время, я даже не заметила какое, Бригитта спросила, дойду ли я до столовой, и я уверенно кивнула. Зря я так, наверное, это же Филипп сын героев, а не я. Откуда у меня эта глупая «героичность», когда не надо? Ну, вот мы и пошли, кажется, на ужин. Через некоторое время я в шутку предложила тащить меня за ногу, но Филипп сказал, что мы дойдём. И мы идём медленно, спокойно – здесь совсем недалеко, а кажется, что за спиной – мили пути. Вспоминается Киплинг. Тяжело-то как… Почему я вдруг стала такой слабой? Совсем недавно же здесь, а как-то молниеносно всё происходит, даже не успеваю адаптироваться. Но мы всё же идём на ужин. Я сцепила зубы, мобилизовала все свои силы и иду. Кажется, будто я прошла пол-Европы, и впереди – ещё половина. Я дойду, я смогу! Ведь смогу же, да?

Ушли мы совсем недалеко, только спустились по ступенькам, а я уже дышала, как загнанная лошадь. Воздуха не хватало, у меня перед глазами расплывались радужные разводы, и тогда Филипп взял меня за руки, повернулся спиной, присел и… дальше я ехала у него на спине, прося отпустить, ведь я же тяжёлая, но он меня не слушал. Совсем не слушал, даже когда я пообещала рассердиться.

У самых дверей школьной столовой нас увидел Йенс, он охнул и сделал обеими руками какой-то замысловатый жест. Я воспарила и влетела в столовую, явно направляясь к столу нашего класса. Вижу, как одна незнакомая тётя делает злое выражение лица, возмущённо поднимается из-за стола и тут же опускается на место. Что случилось? А, это наш ректор ей что-то сказал, и тётка сделала вид, что её тут нет. Интересно…

Йенс опустил меня за стол, точно приземлив меня на стул. Рядом сразу же сел Филипп, взял мою тарелку и наложил мне еду. Даже не спросил, что я хочу, как будто и так знал. Он положил, конечно, именно то, что я хотела, но… Странно как-то. Ладно, об этом можно подумать после, а сейчас мне надо было поесть. «Господи, как дрожит рука, я вилку вообще мимо рта не пронесу?» – оценила я состояние конечностей.

– Давай я тебя покормлю, – предлагает Филипп.

– Смеяться же будут, – прошептала я ему в ответ. Я насмешек боюсь, конечно, как и каждая девочка…

– Да пусть, тебе не всё равно? – улыбается мальчик. – Нужно покушать, а смеются те, у кого мозгов нет.

– Правильно, – одобрила подошедшая откуда-то сзади Бригитта.

Я вздохнула и покорилась. Филипп начал меня кормить, почему-то придерживая спину. Когда я чуть оперлась на его руку, мне стало действительно легче. Так написано в той книжке, что он читал? Почему-то начала появляться какая-то уверенность в себе. Странно, но в столовой никто не прокомментировал этой сцены, не пытался посмеяться, не показывал пальцем.

– Ты на себя в зеркало давно смотрела? – сказала мне наш куратор, увидев, что я сильно удивилась. Она как-то поняла, чему я удивлялась. – Сидит смертельно бледная девочка, которую кормит мальчик. Всем же понятно, что сама ты не можешь. Старшие заткнули тех идиотов, кто нашёл это забавным, вот и не смеётся никто.

Оказывается, колдуны – тоже люди, тоже умеют понимать и не издеваться над другими… Почему тогда тот злой дядька со мной так?

Глава 4

В комнату меня доставили так же, как в столовую, я даже не поняла, как именно, но Бригитта сказала, что нам на уроках расскажут про левитацию. Доставили, конечно, после того, как я попрощалась с Филиппом. Почему-то девочки странно смотрели на наше прощание, а некоторые, кажется, опять плакали. А я ведь просто сказала ему, что он очень хороший, и я очень рада, что мы подружились, даже если я завтра не проснусь, то он всё равно будет самым лучшим, что случилось в моей жизни. А Филипп обнял меня и сказал, что я обязательно проснусь. У меня почему-то от этого появилась надежда. Ну, на то, что проснусь… И страх куда-то делся. Филипп совсем не рассердился, что я так прощалась, хотя я видела, что он занервничал. Просто если вдруг… а я даже не попрощаюсь, ведь некрасиво же будет?

Когда пришла Рената, она как-то странно посмотрела на меня и сказала, что если мне будет плохо, то нужно сразу её разбудить. Я удивилась – в прошлый раз она не говорила так, а теперь вдруг. Это, наверное, потому что Филипп меня кормил в столовой?

– Твой Филипп мне полчаса рассказывал, как для тебя может быть опасно, поэтому я лучше не высплюсь, чем буду бояться, – сказала мне девочка, вздохнув при этом. А мне стало тепло на душе от этого «твой». Мой Филипп…

– Не надо бояться, – всё-таки ответила я. – Я знаю с детства, что каждый день может стать последним, поэтому не бойся, это не страшно, только холодно очень.

– Вот только не умирай мне тут, – сказала она и обняла меня. – Ты нужна нам живой.

– Я постараюсь, – пообещала я, стараясь не заплакать от такой заботы. Почему-то я стала плаксивой, дома так не было. И это при том, что у меня, кажется, появились настоящие друзья.

А потом я лежала и не могла прийти в себя. Филипп подумал и об этом – он опасался, что ночью мне может быть плохо, а ведь мальчикам нельзя в комнаты девочек… Ну, тут какое-то колдовство, так Бригитта сказала, чтобы девочки и мальчики спали отдельно и не размножались раньше времени, интернат же. Филипп такой хороший, я бы, наверное… Впрочем, об этом думать не ко времени, надо было готовиться ко сну.

Написала папе ежедневный отчёт, сообщила даже про то, что меня пришлось тащить. Это же папа, я от него ничего не скрываю… Да, и про Филиппа написала. И даже про ту книжку, которую читал Филипп, чтобы меня… мне… Ой, я сейчас, кажется, заплачу. Так необычно – эта забота, эта его ласка, кажется, мы действительно больше, чем друзья. Неужели со мной случилось то, о чём написаны книжки, которые мне нельзя было читать, потому что я плакала?

Засыпала я с мыслями о Филиппе, от чего мне хорошо засыпалось, как-то спокойно… Необыкновенно. Сон накатывал, сон, в котором мы бегали по какому-то парку, взявшись за руки…

Вот просыпалось тяжело. Как будто камень лежал на груди – не вдохнуть. Я пыталась вдохнуть, пыталась, в ушах шумело, глаза не раскрывались, и было так страшно, просто не передать, как. По рукам и ногам бежало много мурашек, очень много, как будто они толпами по мне бегали, но я не могла даже позвать никого, потому что не дышалось. Казалось, становилось даже темнее, и вот, когда я поняла, что умираю – вдруг стало светло. Рядом оказался Филипп, он помогал мне вдохнуть, давил на грудь и делал искусственное дыхание, я такое видела в одном учебном фильме. Немножко неловко, но он действительно помогал мне вдохнуть, а я тянулась к нему и к воздуху, казалось, всем своим существом.

Пока Филипп мне помогал, я дышала, тянулась к нему, хотя понимала, что, наверное, умираю. Потому, что было очень холодно и шумело в ушах… Но мальчик не останавливался, и холод начал медленно отступать, когтистая лапа, которая сдавливала что-то в груди, тоже меня отпустила. Значит, получается, он меня спас, отнял у смерти, как папа…

Вокруг стало больше людей, пришёл герр Нойманн. Он улыбнулся мне и помахал рукой, отчего мне стало легче дышать.

– Филипп, не уходи, – взмолилась я, когда мне показалось, что он сейчас исчезнет.

Я почему-то очень боялась остаться без Филиппа, поэтому нас с ним переместили куда-то в другую комнату, где никого не было, и положили на стоящие рядом кровати. Он гладил меня, хотя был сонным, я видела. Но он гладил меня и уговаривал не бояться. А потом я, кажется, уснула.

Герр Нойманн каким-то образом понял, что я боюсь без Филиппа, и сделал так, чтобы мне не было страшно. Почему мне с этим мальчиком не страшно, почему? Я не понимаю этого, просто совсем…

***

– Герхард, так дело не пойдет, мы получим труп, – сказал Уве Келер, заходя ранним утром в кабинет к мирно попивающему кофе ректору.

– Что случилось? – всполошился герр Рихтер.

– Девочка ночью чуть не умерла, – ответил наблюдающий за первыми классами учитель. – Её мальчик этот, Кроне, спас. Соседка её панику подняла, когда услышала, как девочка хрипит, и кураторы парня левитацией перенесли.

– Вдвоём? – улыбнулся Герхард Рихтер. – Да, помню… Что ты предлагаешь?

– Ну, домой отпустить мы её не можем, договор, да и убьёт её это… Значит… – Уве сделал паузу, – надо их поселить вместе.

– Мальчик и девочка, Уве, – напомнил ректор.

– Ну, есть один вариант… – задумчиво проговорил герр Келер.

– Хочешь предложить Кроне помолвку? – спросил всё понявший Герхард.

– Не вижу другого варианта, Герхард, – вздохнул учитель превращений. – Дома её убьёт договор, если колдовать не будет больше двух месяцев, сам же знаешь.

– Знаю, друг мой, знаю, – вздохнул ректор. – Ты прав, другого выхода нет. Каждое дитя – на вес золота. Хорошо, я не возражаю и благословляю, но только, если мальчик сам согласится. Родители у него золотые просто были, да и сам он… Но он должен понимать, что это для него значит! – неожиданно серьёзно завершил герр Рихтер.

***

Просыпаться было на удивление легко, дышалось спокойно, а рядом был Филипп. Я это сразу же почувствовала, потому что мне было тепло. Оказывается, он положил свою руку на мою и, стоило мне проснуться, тут же открыл глаза. Я, кажется, сразу в них утонула, просто не могла оторвать своего взгляда, а он смотрел на меня так… Как папа на маму смотрит. Филипп, который меня спас, который не дал умереть… Он стал за эту ночь каким-то очень близким, почти родным. Я ему, кажется, полностью доверилась.

Сильная слабость наполняла тело, поэтому я продолжала лежать, а Филипп быстро поднялся и задумался. Заметно было, что он именно задумался. Потом посмотрел на меня, ещё подумал, вздохнул и с трудом взял меня на руки. Ему было тяжело, я это чувствовала – его руки чуть дрожали, но он отнёс меня в туалет и посадил на унитаз.

– Справишься? – спросил меня Филипп, заставив покраснеть и закивать. – Позовёшь, хорошо?

Ну вот как он так может? Я же сейчас от стыда под землю провалюсь. А он спокойный такой, как будто ничего особенного не происходит. Стыдно-то как… С трудом спустив пижамные штаны, я решила утренние проблемы. Натянуть их обратно было другой проблемой, не так просто решаемой. Ноги просто не хотели напрягаться, как будто отнялись. Я справилась и некоторое время думала – звать или не звать? Попробовала встать сама и упала. Вбежал Филипп, посмотрел на меня укоризненно, опять взял на руки и отнёс в кровать. Ему очень тяжело, я же вижу, а он улыбается. Необыкновенный он на самом деле. Какой-то очень волшебный…

– Не будешь слушаться – по попе получишь, – сказал он мне, всё ещё улыбаясь. Он старался сказать строго, но у него не получилось.

– Меня нельзя по попе, я девочка, – проинформировала я его, потому что по попе никому нельзя, но девочек вообще бить нехорошо, а я – девочка.

– Тебе опасно напрягаться сейчас. Знаешь, как я ночью испугался? – объяснил он мне, как-то очень нежно погладив, отчего мне захотелось даже зажмуриться.

– Кстати, а как ты попал в нашу спальню, мальчикам же нельзя? – спросила я его, а он засмеялся.

– Я засыпал плохо, волновался за одну непослушную девочку, – мягко сказал он. – И тут посреди ночи в спальню влетают кураторы, представляешь? Причём оба, я даже хрюкнуть не успел, как уже болтался в метре над полом. Вот так и оказался.

Я улыбнулась – действительно смешно, хотя ему тогда вряд ли смешно было. Ой… Он же испугался за меня и спасал же, а я непослушная. Мне опять стало очень стыдно. Так стыдно, что я чуть не заплакала от этого.

– Если хочешь, то можешь отшлёпать, – тихо сказала я, потому что, получается, заслужила. Меня никогда не шлёпали, но если он думает, что так правильно, то пусть, да? – Только переворачивай сам, а то я не могу.

– Глупая ты моя, – погладил меня мальчик, затем прижав к себе. – Не буду я тебя шлёпать, ты же хорошая.

– А я твоя? – мне почему-то стало очень важно услышать его ответ, чему-то внутри меня это было очень важно. Важнее даже того, что он назвал меня хорошей.

– Конечно, моя, – обнял он меня посильнее, но как-то очень бережно, как будто я – хрустальная ваза. – Никому не отдам.

– А ты тогда мой, – сказала я ему. – Мой ангел…

Я себя не понимала. Вот совсем не понимала, почему мне так важно было услышать его ответ и почему я назвала его своим? Что-то странное со мной происходило. Может быть, это любовь? Ну, как в книжке про принцессу было. Не знаю, и посоветоваться не с кем, папы тут нет. Но Филипп, он такой… Я просто таю от его ласки, а ведь он же – сирота, его родители погибли, когда он совсем маленький был, откуда тогда он это умеет? Как у него получается одним жестом, одним словом сделать так, что я очень хочу его слушаться, потому что это же он…

Мы оба сидели, задумавшись, когда в комнату, постучавшись, вошёл герр Келер. Я его запомнила, хотя не очень хорошо лица запоминаю. Вот текст – хорошо, а лица – не очень. Учитель вошёл, помахал руками, и перед нами возник стол, а потом маленькое волшебное создание в сюртучке и шляпе принесло чай и пирожные, у меня прямо слюнки потекли. Надо будет потом разузнать про этих созданий, потому что я только знаю, что их называют хайнцель.

– Так, дети, – сказал нам профессор Келер. – Сегодня ночью тебе, Хелен, было плохо.

– Простите, – пролепетала я, потому что мне опять стало стыдно.

– Это не твоя вина, – ответил он мне. – Но проблема в том, что так может случиться любой ночью, а мальчиков в девичьи спальни не пускает колдовство. Каждый раз поднимать полшколы – это, конечно, интересно, но очень для тебя опасно. Поэтому вариант, который мне видится – тебе ночевать с Филиппом, если, конечно, вы с Филиппом согласитесь.

– Я согласна, – сказала я ему, а Филипп просто кивнул. Ну, понятно, что после такой ночи, что у меня была, мне будет страшно без него, а вот почему кивнул мой ангел – я не знаю. Может быть, я для него тоже что-то значу?

– Колдовство школы против такой ночёвки, – продолжил наш учитель, – поэтому существует только один вариант.

– Выгнать меня? – на моих глазах появились слёзы, а Филипп сразу кинулся меня обнимать и успокаивать. Вот странно, ещё два дня назад я бы, наверное, такому варианту обрадовалась, а сегодня для меня ничего страшнее его нет. Я не хочу расставаться с моим ангелом! Не хочу! Не хочу!

– Никто тебя не выгонит, – категорично заявил герр Келер. – Я предлагаю вам заключить помолвку. Это колдовской ритуал, который просто даёт вам некоторые права. Сразу скажу, что это не обязывает вас к женитьбе, но даёт право на совместное проживание. Филипп, что скажешь?

– Да я только за, – улыбнулся мой ангел, всё ещё держа меня в объятиях. – Если, конечно, Хелен не против. А других вариантов точно нет?

– Точно нет, – ответил герр Келер, испытующе глядя на нас.

– Я согласна, – прошептала я и почувствовала, что заливаюсь краской. Это было так смущательно, потому что – как в книжке про принцессу, там ведь тоже была помолвка. Неужели?..

Даже если профессор не был с нами до конца честен, мы этого не узнаем, а мне… наверное, только Филипп и нужен, ведь он отобрал меня у самой смерти и готов быть со мной, даже несмотря на то, что я… Ну… Я же одной ногой там, где холодно, а он готов, хотя знает это, в его книжке это точно написано. Не может быть, чтобы не было написано, потому что это же правда. И он… мой ангел…