Читать книгу: «За зеркалом истин», страница 2

Лидия внимательно выслушала речь папы, в которой он кратко обрисовал причину интереса к ее старому знакомому и попросил сохранить все в секрете. Она тактично кивнула, не пожелав расстраивать соседа тем, что эта якобы семейная тайна давно гуляет по просторам нашего и не только дома. Устроившись на кухне за накрытым для чаепития столом, женщина предупредила, что, возможно, мало чем поможет.

– Расскажу все, что знаю, а выводы, Андрей, ты сам сделаешь. Начало девяностых для всех – непростое время. Я тогда совсем молоденькой девчушкой была и появление в больнице молодого симпатичного врача приняла, как полагается, с трепетом в груди. Да и не только я: все женщины его просто боготворили. Обходительный, вежливый. Но спустя несколько месяцев мнения о нем резко поменялись в противоположную сторону. Причиной стало не совсем обычное поведение доктора. Ходил он так, знаете, неторопливо и бесшумно, словно хищник, высматривающий добычу. До сих пор не понимаю, как ему это удавалось, – пол у нас в отделении был старый и скрипучий. В общем, когда Кравчук внезапно оказывался рядом, все пугались. Не знаю, как другие, но лично я не могла переносить его странный взгляд. Он вызывал чувство, похожее на стыд. Будто я натворила что-то ужасное и врач про это знает. Даже спустя столько лет помню этот взгляд, – Лидия поежилась. – В стране началась перестройка, предприятия закрывались, и народ, в прямом смысле оказавшийся на улице, начал злоупотреблять алкоголем и появившимися в свободном доступе наркотиками. Анатолий Сергеевич из больницы уволился. Организовал свой бизнес – «Лечение алкогольной и наркотической зависимости с помощью кодирования». Даже в газетах о нем писали. Моя подруга, наша коллега, которую он пригласил в дело, рассказывала, что деньги у них текли рекой. Людей тоже можно понять, многие готовы отдать последнее, только бы спасти близкого. А вот помог ли кому-то в действительности Анатолий Сергеевич – тайна под семью замками, – Лидия грустно улыбнулась. – Да ты, Андрей, и сам помнишь то время, – она посмотрела на папу. – Бизнес Кравчука продержался долго – людская наивность безмерна. Тогда же появились новые русские – отдельная раса, голубая кровь, – женщина задумчиво покачала головой. – Страшно подумать: значительная часть человечества действительно больна, и совсем не временно… Что ж, новая раса, новые смыслы. Новым мужчинам – новые жены. Молодые, длинноногие. Эпоха демонстрации миру материального и физического превосходства. Наши ценности и морали оказались чудовищным заблуждением, а не свободой. Чего можно ожидать от такого общества? Семьи начали распадаться. И тут населению понадобились психологи. Анатолий Сергеевич не был бы Анатолием Сергеевичем, если бы не почувствовал золотую жилу. Алкоголиков и наркоманов лечить бросил, перешел на граждан, нуждающихся в психологической помощи, – женщина откусила краешек помадного кекса, стряхнула с пальцев невидимые крошки и вновь задумалась.

– Лидия, извини, – отец воспользовался ее минутным молчанием. – А что собой представляет Кравчук как врач?

– Не знаю, Андрей. Все, что знала, рассказала. Неизвестно, как у него сейчас дела. Клиника закрылась, но «особых» клиентов он вроде бы еще принимает, – она уныло посмотрела на папу. – Не уверена, сможет ли он помочь. Решать в любом случае вам. Подруге позвоню, если нужно, она поговорит с ним.

* * *

В кране шумела вода, я мыла посуду и периодически посматривала на папу. После того, как Лидия допила чай и попрощалась, он уже минут пять, облокотившись на стол, дырявил взглядом сахарницу.

– Может, не стоило ей звонить? Ведь у каждого свое мнение, – не выдержала я.

– Может, и не стоило. Просто хотел убедиться, что этот доктор не чертов прохиндей. Но, видимо, не судьба. Завтра посмотри других. Мы все равно найдем!

Мне стало жаль потерянного времени, да и отец совсем приуныл. И я решила: будь что будет.

– Врачам не чуждо все земное, не будем никого осуждать. Раз принимает клиентов, значит, они к нему идут.

– Думаешь, стоит попробовать?

– Лучше попробовать и жалеть, чем не пробовать и жалеть, – повторила я чьи-то запоминающиеся слова.

* * *

Закончив уборку в зале, я отключила пылесос и посмотрела на Карину. Она лежала на диване, подняв скрещенные в коленях ноги, и листала ленту социальной сети. Рядом с ней, в опасной близости к краю, громоздилась оранжевая горка мандариновой кожуры. Почувствовав мой взгляд, мачеха досадливо сморщила лоб:

– Чего тебе?

– Ничего, – пожала я плечами. – Не забудь убрать мусор. И вообще, у нас есть кухня с обеденным столом.

– Да-а-аша-а, – протянула Карина своим писклявым голоском. – Ну почему ты такая зану-у-уда-а-а?

Не успела я открыть рот, чтобы ответить, как в дверном проеме возник папа. Он обладал уникальной способностью оказываться рядом именно в тот момент, когда наш разговор с названной родственницей перерастал в ссору.

– Девочки, девочки, не ругайтесь! Давайте к столу, пора завтракать. Даша, не забудь: через час выезжаем.

Впервые за долгое время его глаза наконец оживились, а на чисто выбритой коже заиграл здоровый румянец. Мы переместились на кухню. Разложив по тарелкам пышный омлет с ветчиной и помидорами, отец строгим тоном предупредил:

– Доедаем до последней крошки, ничего не хочу слышать про ваши диеты!

Я непроизвольно напряглась и, подцепив вилкой самый большой кусок, быстро отправила его в рот. Так, по крайней мере, у меня не будет возможности ничего комментировать. Его манера обращаться к обеим, когда наставления адресовались конкретно супруге, скажу честно, слегка подбешивала.

– Ну как, вкусно? – подмигнул папа, приняв скорость поедания мной пищи за проснувшийся аппетит. – Ты сегодня хорошо кушаешь, молодец!

Оставленная без внимания Карина, не в силах побороть змеиную природу, тут же брызнула ядом:

– У Даши широкая кость, ей нужно внимательнее относиться к количеству потребляемых калорий.

– Прежде чем считать калории, их надо наесть. Посмотри, на кого она стала похожа: кости да кожа!

– Андрей, ты ничего не понимаешь в женской красоте! Правда, Даша?

Заботливая мамочка решила продемонстрировать перед мужем хорошее отношение к доченьке. Но боже!!! Как же надоели эти игры! Поблагодарив папу, я молча встала из-за стола и ушла в ванную. Закрывая кран, услышала за стеной шепот.

– Андрей, я стараюсь как могу, ты ведь и сам видишь. Но она порой бывает просто невыносима. Мне страшно находиться с ней наедине: мало ли что взбредет в голову больному человеку!

– Прекрати, Карина, прошу тебя, – отец негромко кашлянул.

Подождав несколько секунд, я вышла.

– Пап, я переоденусь и подожду тебя на улице.

– Хорошо, милая, я уже заканчиваю.

Проходя мимо зала, я увидела разбросанную на полу кожуру. Несложно догадаться, как она там оказалась.

* * *

Просторный кабинет тонул в мягкости турецкого ковра. Свисающая с потолка огромная хрустальная люстра лениво разбрасывала лоскутки света по мебели из массива дерева, в классическом английском стиле.

Еще у порога квартиры я обратила внимание на идеальную чистоту и строгие ряды мужских туфель на полках обувницы. Однозначно, женщина здесь не жила, а уборку делала горничная. По всей видимости, дела у доктора шли по-прежнему хорошо. Объективность Лидии не вызывала сомнений, однако теплилась надежда, что не все так однозначно. Доверять душевные тайны человеку, зацикленному на материальных благах, даже если он – врач, было весьма опрометчиво.

Я сидела и расстроенно смотрела в затянутое каплями винтажное окно, придающее кабинету еще больший шарм. На несколько мгновений дождь затихал, а затем с новой силой принимался отбивать глухую дробь по стеклу.

– Дарья, голубушка… Можете смотреть на меня? – с искусно прикрытым раздражением спросил сидящий напротив мужчина. – Прошло уже десять минут, а вы все так же демонстративно не желаете идти на контакт. Позвольте напомнить: встретиться со мной было вашим желанием, не так ли?

Я перевела безразличный взгляд на расплывшееся в кресле тело и поправила:

– Отчасти, Анатолий Сергеевич. Правильнее сказать: это желание папы.

Мужчина нервно поправил сползшие на нос очки, а я приготовилась смиренно выслушать его нравоучения. Только ничего подобного не случилось, а лицо доктора осветилось милейшей улыбкой.

– Думаете, я не понимаю, как вам тяжело? Я все прекрасно понимаю и знаю: сейчас вы ничего не хотите, ни на что не надеетесь. Знаете, Дашенька, от вас ничего и не требуется, кроме доверия.

«И немаленьких денежек», – пронеслось в моей голове.

– Не стоит сопротивляться, это не приведет к улучшению состояния. Папа действительно желает вам добра.

По мере разговора изменилось не только лицо Кравчука – поменялся и тембр голоса: сейчас он напомнил мурлыкание довольного кота под гладящей его рукой хозяйки. Казалось, даже дождь звучал теперь по-иному, как-то мелодичнее, что ли.

– Расслабьтесь. Сядьте удобно в кресле, если желаете, закройте глаза и просто расскажите о себе. Так сказать, небольшую биографию.

Врач прервал свое урчание и, подобно любопытной птахе, заглядывающей в окно, смешно наклонил голову на бок. Такое сравнение вызвало у меня невольную улыбку, которую он тут же заметил.

– Какая приятная у вас улыбка, Дашенька. Совершенно другой человек. А как она вам идет, даже представить не можете, просто сущий ангел!

Я ненавидела лесть, чувствовала ее всей кожей, вплоть до желания почесаться. Но лесть психолога была другой: слишком открытой, наивной, почти детской. Да и в моей биографии великих тайн не скрывалось, так что почему бы и нет.

– Родилась в 1988 году, – начала я.

– Сейчас вам тридцать?

– Да. Мама работала фельдшером на угольном предприятии, – продолжила я. – Папа на тот момент был пилотом гражданской авиации. Когда мне исполнилось шесть лет, мама погибла при взрыве. Через три месяца к нам переехала бабушка. Она купила домик в двадцати километрах от города, и я стала жить у нее. Отец вернулся на работу, но каждые выходные проводил со мной. Через одиннадцать лет он женился на девушке младше себя на пятнадцать лет. Отношения с мачехой у нас, к сожалению, не сложились. В тот же год я поступила в Кемеровский государственный университет – филиал в городе Новокузнецк, на отделение юриспруденции, который благополучно окончила. В двадцать лет вышла замуж, в браке была счастлива. В настоящее время являюсь безработной. Два месяца назад у меня случилось психотическое расстройство. Папа хотел сохранить все в тайне, и муж пригласил родственника, психотерапевта по специальности. Олег, так его зовут, диагностировал диссоциативное расстройство идентичности. Вот и вся биография.

После моих слов собеседник нахмурил брови, но тут же кивнул:

– Спасибо, Дашенька. Скажите, а до того, как произошло психотическое расстройство, в вашей жизни были проблемы, не считая отношений с мачехой? Возможно, вы испытали стресс, страх или кто-то сильно обидел?

– За пять месяцев до этого умерла моя бабушка.

– Сочувствую, – Кравчук взял небольшую паузу и вновь продолжил: – А в настоящее время вас что-то беспокоит?

Я с непониманием посмотрела на него.

– Что может беспокоить человека с психическими проблемами? Наверное, в первую очередь как с этим жить?

– Нет, нет. Оставим пока диагнозы. Хочу уточнить: смерть бабушки сильно на вас повлияла? Может, появилось раскаянье, чувство вины и это не отпускает? Так бывает, когда уходят близкие.

– Когда я вышла замуж и переехала к супругу, бабушка осталась одна. И да, мне кажется, в ее смерти есть и моя вина.

– Но вы ведь образованная девушка и понимаете, что наша жизнь рано или поздно заканчивается. Так устроен мир. Мы либо принимаем его, либо страдаем, лишая себя всех радостей.

Мне не хотелось обсуждать больную тему, к тому же я не была согласна с доктором. Бабушка – единственная, кто принимал меня такой, какая есть, со всеми недостатками, капризами, ничего не требовала взамен и любила. К сожалению, осознание того, кем для тебя являлся человек, приходит слишком поздно. Настолько поздно, что ничего исправить уже нельзя, и каждый раз, вглядываясь в себя, видишь только огромную пустоту, заткнуть которую ничем не можешь.

Бабушка начала готовить меня к своей смерти примерно за полгода. Показывала собранный чемоданчик с одеждой для покойника, просила не устраивать пышных похорон и, главное, не плакать. На вопрос «почему?» ответила, что не сможет спокойно смотреть, как плачет ее девочка, и будет от этого страдать. Вместо того, чтобы отнестись к ее словам серьезно, по возможности найти время и быть рядом, я только отшучивалась, трусливо отгоняя от себя страшные мысли.

Посмотрев на врача глазами, наполненными влагой, я сказала:

– Не хочу касаться этой темы. Вы спросили, что меня беспокоит? Меня беспокоит страх. Страх неопределенности. Под моими ногами находится зыбкое, бескрайнее болото, и я не знаю, как из него выбраться. Когда просыпаюсь среди ночи, чувство обостряется.

Анатолий Сергеевич вопросительно сдвинул брови.

– Почему именно ночью?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Возможно, потому что все случилось ночью, когда я спала.

– Сколько времени вы находились в этом состоянии?

– Десять дней.

И хотя мужчина ничего не ответил, я увидела на его лице сомнение.

– Анатолий Сергеевич, а можно тоже вопрос?

– Конечно, конечно, Дашенька. Слушаю очень внимательно, – он откинулся на спинку кресла и сложил скрещенные пальцы на живот.

– Вы действительно можете мне помочь? Некоторые ваши коллеги утверждают, что психические расстройства не лечатся, а лишь купируются транквилизаторами, приводя пациента к стойкой ремиссии.

– Очень рад, что вы подготовились к нашей встрече. Только позвольте спросить, милая Даша, какие конкретно коллеги так говорят?

– Разные, я особо не запоминала имена. Вся информация есть в интернете.

– Так я и подумал, – иронично усмехнулся Кравчук. – Что ж, не имею права препятствовать интересам клиента, но, если позволите, выскажу свое мнение.

– Конечно, Анатолий Сергеевич, слушаю очень внимательно, – скопировала я его иронию.

Доктор развернулся вполоборота и показал рукой на длинный, во всю стену, шкаф с книгами.

– Вот здесь собрана уникальная литература ведущих мировых специалистов. И знаете, что интересно? А интересно то! – не давая возможности вставить слово, продолжил он. – Среди них встречаются абсолютно разные мнения. Но! – врач поднял вверх пухлый палец, не отводя пристального взгляда от меня. – Эти авторы посвятили жизнь изучению психологии. Не месяц и не год, а всю жизнь! И, как понимаете, исследовали они не по интернету. Парадокс состоит именно в том, что их мнения разнятся. Вам это о чем-либо говорит?

– Нет, – пожала я плечами.

– Вот! – довольно улыбнулся доктор. – Это говорит о том, что психология не так проста, как кажется на первый взгляд. И хотя наука не стоит на месте, ясного и четкого понимания того, что происходит в наших головах, не очень-то прибавилось. Вот, к примеру, вы.

Он еще раз открыл папку с моими результатами МРТ головного мозга и анализами, которую при записи попросил захватить с собой.

– С вами все в порядке! У вас нет хронических заболеваний, вы не принимали никаких психотропных препаратов, на учете у психиатра не стоите. Насколько я владею информацией, вы также не жаловались на бессонницу, ни ваши родные, ни вы сами не замечали причин, которые могли бы спровоцировать данное поведение. Тем не менее это произошло! Конечно, есть и врожденная предрасположенность, но, полагаю, не в вашем случае. Прежде чем ставить диагнозы, мы должны во всем разобраться. Хочу сказать, диссоциативное расстройство – очень редкое заболевание и при всем уважении к коллеге, так сразу не определяется. Давайте на время забудем про то, что вам говорили до меня, и начнем сначала. Если вы действительно хотите, чтобы я помог, то должны быть предельно честны. Подумайте, может… вы все-таки что-то утаиваете и по каким-либо причинам не хотите рассказать?

В глазах Кравчука всего лишь застыл вопрос, но меня вдруг охватил стыд – именно об этом говорила Лидия. Замешкавшись, я даже вспомнила пару давно забытых проступков, за которые было неловко, и, кажется, покраснела. Между тем взгляд Анатолия Сергеевича смягчился, разбавился отеческой заботой. Прям этакий толстячок-добрячок.

– Знаете, Дашенька, ни для кого не секрет, что родные, близкие люди порой не совсем корректно ведут себя с нами: обижают, не ценят. Как же выяснить, что мы на самом деле для них значим? Можно что-нибудь придумать, например, заболеть. Но не по-настоящему, а как бы заболеть. Понимаете, о чем я?

Чего-чего, а такого поворота я точно не ожидала. Даже стало как-то обидно. Я так долго пыталась смириться со своей ненормальностью, мысленно примеряла смирительную рубаху, а он намекает на симуляцию. В отличие от доктора, искусно прятать эмоции под разными масками я не умела, и все тут же отразилось на лице.

– Нет-нет, конечно, это ни в коем случае вас не касается, – быстро ретировался врач. – Хотя ничего предосудительного я здесь не вижу.

– Напрасно, Анатолий Сергеевич, вы ищете черную кошку в темной комнате. Я ничего не утаиваю.

– Верю, Дашенька. Верю. Но поймите правильно. Вы пришли за помощью, а я хочу ее оказать. Когда вы, например, обращаетесь к хирургу, он также проводит обследование. Возможно, даже сделает больно – и это нормально. Иначе не помочь. Поэтому если вам что-то не понравится в нашей беседе, отнеситесь к этому с пониманием. Договорились?

Я просто кивнула.

– Хорошо. Расскажите же, что с вами произошло? Помните, что рассказывали родные?

Я опустила голову, сжав пальцы в кулак. Наступил момент, с которым я пока не определилась: что ему можно говорить, а что нет? Анатолий Сергеевич – человек науки, а мне, по собственному убеждению, требовался медиум. То, что произошло, подходило под имеющийся диагноз, но было одно большое НО. И оно не давало покоя. И так грызли сомнения по поводу того, поверят ли мне, а после намека на симуляцию они только усилились.

– Даша, посмотрите на меня, – тихий голос прервал мои размышления. – Не мучайте себя. Давайте поступим так. Вы пробовали писать дневник?

– Да, пробовала, в детстве. Может, два или три раза.

– Прекрасно. Думаю, это облегчит задачу. Сейчас вы для меня – чистый лист, но на нем должна быть история. И ее вы напишите сами. Поработаете археологом, если хотите. Только копать будете не почву, а память, и не с поверхности, а с самого дна. Слой за слоем, слой за слоем. Начните с детства. С того дня, который запомнился больше других. А пока будете заниматься раскопками, мне бы хотелось поговорить с коллегой, который вас диагностировал. Можно его телефон?

Я замялась. Номер Олега был только у Вадима, а общаться с ним я пока не готова. Что ж, попрошу папу.

– Вот и замечательно, – принял мое немое согласие Анатолий Сергеевич. – Так наши дела пойдут быстрее. Вы также должны понимать, что многое зависит от вашего желания себе помочь. Без него, увы, моя помощь бесполезна.

Я посмотрела в сторону. На стене, следуя строгой симметрии, висели несколько миниатюр. Крайняя больше других привлекла мое внимание. Сдержанно-холодные тона, но только на первый взгляд. Неизвестный художник изобразил восходящее солнце над темными водами океана. Первые, еще слабые лучи смело наступали на ночную мглу, прокладывая золотистый путь к берегу. Я вдруг подумала: какой бы широтой и властью ни обладала тьма, ее время неизбежно закончится. Так бывает: миг, поворот головы, и сознание меняется в противоположную сторону.

– Извините, Анатолий Сергеевич, я действительно не очень разговорчива. И вы правы: мне удобнее выразить все на бумаге, – произнесла я.

Он сделал в календаре отметку с буквой Д и положил ручку на стол.

– Буду ждать вас в четверг. Как на это смотрите?

– В четверг? А какой сегодня день? – скривилась я в горькой усмешке.

– Сегодня у нас пятница.

– То есть почти через неделю… Что ж, хорошо, до свидания.

Я поднялась и направилась к выходу, но, не дойдя двух шагов до двери, обернулась.

– Анатолий Сергеевич, вы пока ничего конкретного не можете сказать по моему поводу?

– Ну, голуба моя, слишком многое требуете от старика… Терпение и еще раз терпение. Прочитаю ваши мемуары и, возможно, скажу больше.

* * *

Ладонь плавно заскользила по гладкой поверхности перил, а моя душа неожиданно запела. В этом подъезде можно бесконечное количество раз подниматься и спускаться по лестнице: никто не разглядывает, ничего не думает и не говорит. Здесь вообще никто ничего обо мне не знает. Неужели только от возможности свободно передвигаться мое настроение улучшилось? Вот, именно таким образом жизнь и ставит нас на место!

Да уж, лимит удовольствий для людей ограничен. Когда повседневность становится скучной, у нас забирают мелочь, на которую никто прежде не обращал внимания. А когда возвращают, мы от радости готовы прыгать. Никогда не забуду восторг, который испытала от посещения бани после длительного туристического похода, где приходилось спать в палатке и умываться в холодной горной реке. Хотя до этого баню терпеть не могла. А постельное белье? Оказалось, оно невероятно пахнет свежестью. Что уж говорить про электричество, мягкую удобную кровать и большое зеркало. Вернувшись, я еще неделю испытывала неземное блаженство от возможности пользоваться тем, что всегда было рядом.

Железная дверь подъезда плавно закрылась за мной. Сделав несколько шагов, я остановилась. Линия высоких домов ограждала двор от центральной улицы, шума и гари выхлопных газов проезжающих автомобилей. Дождь закончился, но небо все еще оставалось мучнистым и серым. Влажность, пропитанная горькой смолой первых листьев и древесины, витала в воздухе. Дышалось легко и приятно. Из просевшей плитки, заполненной водой, к березке у лавочки стекала тонкая, как нить, струйка. У бабушкиного забора тоже росла береза, только ствол ее был белее, а ветви клонились к земле. Мы с подругой детства Тоней частенько спасались под зеленой кроной от палящего солнца.

Воспоминания детства нарисовались живым паровозиком в моей голове, и я вдруг почувствовала нестерпимое желание прижаться к стволу дерева, обнять его, напитаться магическим покоем природного естества. Во дворе, за зеленым участком, гуляли две молодые мамочки с колясками. Одна что-то импульсивно рассказывала другой, активно жестикулируя. Они были заняты собой и вряд ли обратили бы на меня внимание, но исполнить свое желание я все равно не решилась. Прошла чуть дальше, исчезнув из зоны их видимости, и закурила. Я начала это делать в тот день, когда нашла сигареты в кармане своего халата. Там их оставила моя вторая личность. Сначала я хотела выбросить полупустую пачку, но, вспомнив, как ОНА открывала окно и душевно затягивалась, поглядывая на звезды, решила оставить и попробовать. Горечь во рту и легкое головокружение разочаровали, но тем не менее на следующий день я повторила. Потом еще и еще. «Придет время, – успокаивала я себя, – брошу. Только не сейчас. Сейчас они скрашивают мое одиночество».

Бросив бычок в урну и разжевав мятную резинку, я обогнула угол дома и вышла на парковочную площадку. Отец спал на заднем сиденье машины, запрокинув голову. Я разбудила его, дернув за ручку двери. Некоторое время он смотрел на меня удивленным и мутным взглядом.

– Извини, немного задремал, – вытягивая шею, произнес папа. – Как все прошло?

Я села вперед, пристегнула ремень и проводила взглядом проезжающий автомобиль.

– Нормально. На чертова прохиндея вроде не похож.

– А конкретнее?

– Больше ничего, следующая встреча в четверг. Он спрашивал телефон Олега. Позвони Вадиму, пожалуйста.

– Мне кажется, это хороший повод позвонить самой. Долго еще собираешься скрываться?

Отец пересел за водительское кресло. Я прикрыла глаза. День начинал терять свои краски.

– Пап, а знаешь что? Отвези меня к бабушкиному дому.

– Даже не думай, – резко отрезал он. – Ты еще слаба, незачем лишние волнения. Там же все напоминает о бабушке… это больно.

– Прекрати, я не маленький ребенок, все будет хорошо. Обещаю.

– Даша, доченька, послушай, я обязательно отвезу, но в следующий раз. Тем более на сегодня куплены билеты в театр, ты же сама просила.

– Папа, прошу тебя, – перебила я. – Мне это необходимо.

– Что ж, хорошо, – вздохнул он. – Поедем, но ненадолго.

Отец завел мотор и тут же заглушил. Утянул с моих колен сумочку, достал из нее сигареты и закурил. Я была готова провалиться сквозь землю.

– Так ты знал?

– Даша, если ты забыла, я твой папа. И да, я знал, – он отвернулся к окну, скрывая свое недовольство.

– Расскажешь, как узнал? Только не говори, что рылся в моих вещах.

– Ну, знаешь! Это уже слишком. Мне рассказала Карина. Только прошу, отнесись к этому с пониманием. Ей не все равно, что с тобой происходит.

Я закатила глаза.

– Ох… Спасибо, что напомнил. А Карина не уточнила, кто давал мне эти сигареты?

– Уточнила.

– То есть она призналась?

– Дочь, что ей оставалось делать, если ты угрожала ножом?

В моих глазах потемнело. Дело не в постоянном вранье мачехи, не в обиде на папу, доверяющему ей больше, чем мне, и даже не в безысходности. Все было намного страшнее. Первый раз за все время их брака мне захотелось воплотить бредовую фантазию этой женщины в реальность. И от таких мыслей я испуганно содрогнулась. Папа же, как назло, продолжал испытывать мое терпение.

– Даша, давай вернемся к доктору и спросим, можно ли тебе остаться в доме бабушки, которую ты очень любила и…

– Папа-а-а-а-а! Прекрати! – больше не владея собой, закричала я. – Так больше не может продолжаться! Посмотри на меня! Все хорошо. Я не собираюсь беспокоить человека по дурацкой причине. Если хочешь, позвони ему, но я не буду возвращаться!

Не ожидая подобного (первый раз я повысила на него голос), папа испуганно моргнул, открыл пепельницу и судорожно запихал туда еще дымящуюся сигарету.

– Дом стоит пустым уже полгода, нужно навести в нем порядок. После похорон я там не появлялся.

Я задвинула пепельницу и помахала рукой, выгоняя табачный дым в окно.

– Разберусь. И порядок наведу. Просто отвези меня туда или я доберусь сама.

– Хорошо, отвезу. Но вечером за тобой приеду.

– Нет! – категорично отрубила я.

Мне совсем не нравилось то, что со мной происходило, не нравился тон, которым я разговаривала с отцом, но внутри что-то щелкнуло, и я вдруг поняла: быть той, что раньше, больше не могу.

– Папа, мне жаль. Жаль, что ты не хочешь слышать, но я приеду, когда сама захочу.

– Ведешь себя как маленькая девочка. Там нет продуктов и вообще, – пожал он плечами. – Давай хотя бы заедем в магазин. Дашка, ты же понимаешь, я переживаю, – его голос предательски дрогнул. – Я не могу потерять тебя еще раз.

Внезапно приступ злости улетучился. Остались сожаление и усталость. Положив голову на плечо отца, я тихо произнесла:

– Папуля, перестань. Бабушкин дом – это и мой дом, я там выросла. Я просто скучаю.

Он повернул ключ в замке зажигания.

– Пусть будет, как хочешь. Только знай: звонить буду каждый час!

– Давай хотя бы каждые три, – чмокнула я его в щеку.

– Три так три.

Папа нажал на газ, и мы выехали на центральный проспект. Неожиданно сзади раздался пронзительный визг тормозов. Белая «Лада» резко вильнула вправо, прижимаясь к обочине.

– Кажется, мы только что избежали столкновения, – покосилась я в зеркало. – Не знаю, как твои уши, но мои полыхают от посланий водителя.

– Пусть соблюдают скоростной режим, – произнес родитель искусственно спокойным голосом. – Носятся как угорелые.

– Ты серьезно? – развеселилась я.

– Ладно, – улыбнулся он. – Да, разиня! Не заметил, довольна?

* * *

Впереди по дороге показалась желтая коробка минимаркета. Парковочная площадка около него оказалась забита грузовыми автомобилями, и нам пришлось оставить машину на обочине. Захлопнув дверь, я посмотрела на здание, закрытое со всех сторон металлом.

– Бабушка говорила, раньше магазины строили с большим количеством окон.

– Так то было раньше. А сейчас коммерсанты придумывают разные хитроумные приемы. Говорят, отсутствием окон они отделяют покупателей от внешнего мира, что увеличивает продажи. По мне, так это полный бред. Полезной площади больше, вот и вся причина.

Мы вошли внутрь и двинулись по узкому коридору стеллажей и холодильных витрин. Я бросила в корзинку несколько йогуртов, молоко, овсяные хлопья и небольшой кусочек сыра. Наступающий на пятки папа добавил ананасовый сок, батон и куриный рулет.

– Ничего не говори, – предупредил он. – Ты от своих йогуртов стала похожа на бродячую собаку.

– У бабушки в подвале полно всяких солений: есть варенье, картофель и компот, так что сок можешь поставить назад.

– Пусть будет, – не согласился отец. – Ты его любишь.

Я не стала терять время на споры и подошла к полке с канцелярией. На глаза попался блокнот в мягкой тканевой обложке серого цвета, декорированный кожаной вставкой и удобным кармашком для ручки. Смотрелся довольно прилично. Найти на него ценник как всегда оказалось проблемой. Покрутив в руках стильную книжку, я положила ее на место. Увидела общие тетрадки, отсчитала три штуки и взяла еще две ручки. Что ж, настрой у меня, кажется, серьезный. Посмотрим, во что он выльется.

Бабушкин дом встретил печальными глазницами заколоченных окон. Сердце тревожно заколотилось: не превысила ли я свои эмоциональные возможности? Это был не просто дом. Это – мир детства, радости, тепла, запаха пирогов и счастья. Мир, тесно связанный с человеком, которого я больше никогда не увижу. Перед калиткой, не удержавшись, я подошла к березке и прошлась ладонью по мелким трещинкам ствола.

– Привет. Вот я и приехала.

Демонстрируя перед папой внешнее спокойствие, я оставила пакет с продуктами на крыльце и отправилась в сарай. Там, среди тяпок, лопат и граблей, под деревянными ящиками для рассады отыскала небольшой топорик.

– Держи, – протянула я отцу хозяйственный инструмент, стряхивая с себя пыль. На самом деле никакой пыли не было: я просто пыталась скрыть дрожь в руках.

Приколоченные к раме деревяшки тяжело поддавались, гвозди скрипели под ржавым полотном лезвия, являя свету грязные окна. Внутри дома было прохладно и сыро.

– Зачем вы забили окна? – обратилась я к папе, который вошел следом.

Он поежился.

– Мало ли… Ценностей нет, воровать нечего, а вот устроить логово и поджечь жилище бомжи вполне могут.

Как и многие избы, строившиеся лет пятьдесят назад, бабушкин дом начинался с длинной прямоугольной кухни. Всю правую часть стены до входа в зал занимала русская печь. «Хозяюшка моя, помощница», – ласково называла ее бабушка. Слева под окном стоял обеденный стол. Цветы на подоконнике засохли без хозяйки и торчали одинокими палками.