Читать книгу: «Вирус», страница 3

ГЛАВА 8

Моя мать постоянно запирается в своей комнате.

Дверь в её спальню выкрашена в цвет капучино, в неё встроен декоративный лист нержавеющей стали – новый уровень защиты от внешнего мира, повышенная прочность и невероятная теплоизоляция, в комнате моей мамы – тишина да покой.

Я должен злиться на это, волноваться и нервничать, но дверь в мамину спальню вызывает у меня только умиротворение. Из-за стены я слышу, как моя мать разговаривает с телевизором. У неё всегда работает новостной канал. Она смотрит его так громко, что жители соседних домов могут не включать звук.

Когда на экране появляется президент, моя мать щёлкает пальцами, как будто говорит:

– Я была права!

Президент прерывает мелодраму для домохозяек. Говорит:

– Прошу вас не верить слухам и не идти на поводу у провокаторов.

В этот момент моя мать щёлкает большим и средним пальцами, как будто к ней приходит озарение, как будто она разгадывала кроссворд и долго не могла вспомнить одно слово, а потом она подобрала его – вот так моя мать щёлкает пальцами. Победоносно.

Президент врывается в телевизионный эфир без предупреждения, как вооруженный грабитель в банк. За минуту до этого камера показывает интерьер роскошной гостиной, стены – шёлковые, хрустальные, увешанные позолоченными канделябрами, в воздухе парят длинные рыжие локоны – это две героини мыльной оперы выясняют отношения на лестнице, они вцепились руками друг другу в волосы. Одна из них кричит: «Ты украла моего мужа!» Вторая ступает каблуком в пустоту и падает со ступенек в замедленном действии, аккуратно – стараясь не испачкать гримом декорации. Лицо героини – белое, как жемчуг. Платье – мелодраматично-фиолетового цвета.

Героиня мыльной оперы исчезает за надписью «СРОЧНЫЕ НОВОСТИ», в кадре появляется ведущий. Он говорит:

– Это экстренный выпуск. Просьба убрать от экранов беременных женщин и людей со слабой психикой.

Моя мать никогда не выходит из комнаты. Поэтому она остаётся у экрана. Ведущий новостей набирает воздух в лёгкие и, делая паузу после каждого слова, говорит, бодро и торжественно:

– Массовая! Вспышка! Загадочной! Болезни!

Он говорит, что сегодня утром городские больницы столкнулись с небывалым наплывом пациентов. Всех их беспокоят странные симптомы – сыпь на теле, неконтролируемый смех и высокая температура.

Ведущий новостей рассказывает, что установить точную причину недомогания у врачей пока не получается. Ни один из препаратов не действует. Ведущий говорит, что сообщения о высокой температуре приходят из разных уголков страны. Он говорит:

– Никто ничего не понимает.

А потом на экране появляется президент в кольце телохранителей. В этот момент моя мать щёлкает пальцами и делает звук телевизора ещё громче.

В какую бы комнату я ни зашёл, я слышу президентскую речь, слышу вопросы телерепортёров, слышу, как власти впервые объявляют об эпидемии – моя мать смотрит новости так громко, что я слышу их в подвале, на чердаке, я слышу их, даже если включаю в своей комнате музыку. Я – аудиозаложник, жертва звукового насилия. Где бы я ни был, я слышу:

– Мы следим за развитием событий!

ГЛАВА 9

Эта погоня принимает форму плохо станцованного свадебного вальса, когда между молодожёнами нет искры, они наступают друг другу на ноги, давят на мозоли и не смотрят в глаза; эта погоня похожа на интимные ласки подростков – всё происходит неуклюже, быстро и не в такт.

Сначала Лили смотрит в зеркало заднего вида, потом оборачивается назад, а потом спрашивает:

– Что это там такое? Машина?

Мы въезжаем в город, сделанный из картона и пластика, – пустые здания напоминают игрушечные домики. Домики Барби.

Продуктовые лотки обтянуты брезентом. Светофоры на перекрёстках горят фиолетово-чёрным. Кругом всё бурое, землянистое и угольное. На улице темно, поэтому наши преследователи включают фары, превращая свой автомобиль в две святящиеся точки, две кометы.

– Видишь эти носогубные складки? – спрашивает Лили. В руках она держит фотографию одной из своих поклонниц. Говорит:

– Когда всё закончится, я могу вас познакомить. Она любит собак, таких маленьких, как плюшевые игрушки.

Лили спрашивает, люблю ли я животных?

Мы едем по разбитой дороге. Время от времени на пути нам встречаются аптеки, которые мы грабим.

– Посмотри на эту девушку. У неё так сильно опущены веки. Неудивительно, что муж сбежал от неё.

Лили листает фотоальбом. Трещины на асфальте напоминают морщины на лицах, которые я успеваю увидеть краем глаза. Когда машина наезжает на какую-нибудь ямку, мы подпрыгиваем, и из альбома выпадает новая фотография. Лили берёт её в руки и говорит:

– Посмотри на эту ужасную мимику.

Ещё одна яма. Мы снова подскакиваем. Лили показывает средний палец в камеры видеонаблюдения.

Я мысленно сожалею, что разрешил Лили ехать со мной – она нарушает спокойствие, игнорирует правила, она не похожа на смертельно больного человека.

Смертельно больные люди не могут себе позволить переступать черту.

Неизлечимый вирус – это не скоростная трасса, мы не должны ехать по встречке и превышать скорость, смертельный вирус – это испытание, пройдя которое можно получить ещё один шанс.

– Эта девушка участвовала в моём шоу каждую неделю. Ей изменял муж. Говорил, что она слишком толстая.

За нами продолжают следовать две кометы, рассекая ночную темноту, излучая голубоватый свет.

Лили спрашивает:

– Разрешишь мне порулить?

Мы останавливаемся у плаката с надписью:

«Затми своим блеском солнце».

Под надписью во весь рост изображён молодой парень, одну руку он выставляет вперёд, чтобы прорекламировать часы, другой рукой приподнимает белую футболку, отрывает её от эластичного тела, гладкого, как линолеум. Парень показывает кубики пресса, чуть ниже – тёмная полоска волос, ведущая от пупка до кожаного ремня Gucci. Пушистые кудри в районе паха стелются плавно, перетекают в надпись:

«Красота в гармонии»

Снизу кто-то приписал розовой краской:

«Будь впереди на шаг, узнай больше».

Парень с рекламного плаката улыбается белыми ровными зубами, взгляд отстранённый, устремлён куда-то поверх фотокамеры. Лили говорит, что у него нет ни одной носогубной складки, ни одного изъяна.

Я думаю об этих плакатах и чувствую, как моё лицо покрывается апельсиновой коркой, каждый рекламный слоган выскакивает на коже ядовитым жёлто-зелёным угрём – раздражением и обидой, воспоминанием о прежней жизни. Эти рекламные плакаты – как заживающая рана на теле, которую постоянно хочется чесать.

Бугорки на лице расширяются и воспаляются, они нашёптывают мне истории о моей умопомрачительной карьере, высыпают на лбу розовыми прыщиками.

Лили давит на газ, и рекламный плакат растворяется в полумраке, достаётся на растерзание прошлому: темнота съедает надпись «красота в гармонии», уничтожает золотые часы, искривляет улыбку парня, убивает его идеальные трицепсы.

Мы уезжаем далеко-далеко. Покидаем территорию высокой моды.

«Прямо, прямо и ещё раз прямо!»

Узнав о диагнозе, я перестал носить яркую одежду, готовить на завтрак куриную грудку и заниматься в тренажёрном зале; я распрощался с душистым сельдереевым фрешем, листовым салатом и сушёным лососем. Я перестал быть антихолестериновой иконой. Я стал культивировать в себе образ обычного человека.

Фотомодель с плаката погребена в придорожной мгле.

Мы покидаем территорию высокой моды.

«Если хочешь найти меня, никогда не сворачивай», – написано на плакате.

Лили вытаскивает из ежедневника фотографии толстых девушек, которых бросили мужья. Лили говорит:

– Им наплевать на твой кариес.

Она говорит:

– Эти девушки будут счастливы пожертвовать всем ради тебя.

Безобразные чудовища, угловатые и неуклюжие, невзрачные и плоские – вот кого показывает Лили, вот кого она пророчит мне в жёны. Одиноких слоних с крокодильей пастью.

Лили говорит:

– Давай смотреть правде в глаза! Выглядишь ты не очень привлекательно.

Лили спрашивает:

– Как давно ты был у дантиста? Что случилось с твоими зубами?

Мои сломанные зубы – обломки космического корабля, которые дрейфуют по орбите.

Лили показывает мне фотографию одной из своих поклонниц и говорит:

– Посмотри. Она настолько страшная, что её муж покончил с собой.

Мы въезжаем в новый город, и нас по-прежнему преследует свет автомобильных фар. Лили оборачивается – яркие вспышки отражаются в зеркале. Лили говорит:

– Поехали ко мне, там нас никто не найдёт.

ГЛАВА 10

Моя мать тащит меня по зелёному коридору, мне всего шесть, и сопротивляться в этой ситуации бесполезно. Сколько себя помню, моя мать говорит одно и то же всю жизнь:

– Твоим мечтам не суждено сбыться.

Её лицо наполовину закрыто респираторной маской, причёска сдавлена голубым клоунским колпаком.

– Мы идём веселиться! – говорит мама.

Из кармана она достаёт связку ключей и пытается открыть дверь, ведущую в другой коридор – усеянный множеством комнат, – мы заперты в больничном лабиринте, где умирают в изоляции туберкулёзные больные. Мама останавливается у каждой двери и заглядывает в запотевшие окна. Она говорит:

– Весь земной шар живёт надеждой на лучшее. Но лучшее – не случится. Будущее не наступит.

Проходит ещё какое-то время, и она говорит:

– Будущее – это конфетка, которую съели, пока ты спал.

Растаявшая шоколадная конфетка, которая досталась кому-то другому.

Двери палат пронумерованы двузначными числами, ввинченные в стену таблички излучают ядовитое предупреждение:

«Изолятор! Вход запрещён!»

Мама говорит:

– Есть такие люди, которым таблетки уже не помогают. Они-то нам и нужны.

Мама рассказывает мне про умение признавать отсутствие перспективы, она говорит, что я должен научиться трезво оценивать события и не реагировать на негатив. Моя мать рассказывает мне про лекарственно-устойчивый туберкулёз – когда бактерии перестают реагировать на медикаменты.

Мама говорит:

– Чтобы найти туберкулёз, нужно сделать снимок. Нужно сказать «сыыыр!» в рентген-аппарат.

Мама говорит, что если на снимке обнаруживаются белые пятна, значит – пиши пропало.

– А если врачи находят в лёгких небольшие отверстия, тогда уж точно – всем твоим надеждам конец.

Возле одной из палат мы останавливаемся. Мама дирижирует связкой ключей, пока один из них не проваливается в отверстие, треск стоит на весь коридор. Мама открывает дверь и заталкивает меня внутрь.

В палате, как только я туда попадаю, раздаётся лающий кашель, громкий, как крик, как будто посреди ночи я ворвался на чужую ферму, чтобы ограбить, убить и изнасиловать её обитателей. Кашель вокруг – многооктавный, переходящий в болезненный плач, аномальный, с примесью крови.

Пациенты прикованы к железным балкам – их руки привязаны к кроватям резиновыми жгутами, во время кашля они выгибают спины, закатывают глаза, мочатся в постель. Я дёргаю ручку двери, но она заперта. Моя мать снаружи кричит:

– Чего бы ты ни добился, расставляя свои долбанные приоритеты, когда ты умрёшь, мир даже не вздрогнет!!!

Скрюченные позвонки пациентов царапают стены, лимфатические узлы распухают и душат их шеи, ноги пациентов гниют под одеялом, пропитанном потом. Тела людей, которые кашляют мне в лицо, – худые, испаряющиеся, обезмышценные. Большинство этих пациентов уже мертво, хотя они продолжают кашлять.

В воздухе витают бархатные прожилки туберкулёза. В лицо мне попадают маслянистые сгустки – я начинаю реветь, мне всего шесть, и сопротивляться бесполезно.

Одна из пациенток смотрит мне прямо в глаза и говорит шерстяным шёпотом:

– Развяжи меня!

Её морщинистая шея обвешана брыльями, ошмётками прозрачной кожи, при каждом приступе кашля они скачут и развеваются, как тряпичный флаг.

Пациентка отрывает голову от подушки и говорит:

– Из-за туберкулёза у меня начался нижний парапарез, мои мышцы в районе живота не связаны с нервной системой, я не могу управлять ими.

– Развяжи меня, – говорит пациентка.

Я вжимаюсь в угол. Забиваюсь под раковину. И тогда пациентка плюёт мне в лицо.

Спустя несколько часов мама открывает дверь, она тащит меня – заплёванного туберкулёзной кровью – по коридору, на ней по-прежнему респираторная маска, руки облачены в резиновые перчатки, мама волочит меня по полу, она приказывает мне встать, коридор окутывает эластичное «Дырявый членоплюй» – так мама даёт понять, что недовольна моим поведением, уборщица прижимается к стене, когда мы проходим мимо.

Мама кричит:

– Свинорылый мухомор!

Она говорит:

– Не думай, что я хочу тебя убить.

ГЛАВА 11

– Один мой пациент набрал в ванну ледяную воду из-под крана, – говорит Виктор. – В супермаркете он купил десять пакетов льда.

Виктор говорит:

– Он умер.

В клетку слона Виктор бросает таблетку анальгина. Слово «умер» он произносит так тихо, что невозможно услышать. Воздух вокруг нас захламлён треском фотокамер, встроенных в мобильные телефоны. Группа школьников снимает драку двух бегемотов. Мы в зоопарке.

Виктор говорит:

– Если вирус начнёт атаковать твой организм, не вздумай заниматься самолечением. Сразу выпей таблетку.

Виктор спрашивает:

– Понял?

В клетку слона Виктор бросает капсулу лидокоина, она падает на землю и разбивается. К ней подбирается морщинистый хобот и всасывает лужицу вместе с осколками стекла.

– Во время атаки вируса температура тела может подняться до сорока четырёх градусов. Тебе может показаться, что ледяной душ спасёт тебя, но это не так. Если почувствуешь озноб и головокружение, принимай таблетку.

Слушая Виктора, я понимаю, что смерть не так страшна, когда к ней привыкаешь.

Каждый раз, когда мы встречаемся, Виктор говорит:

– Извини, я тебя не узнал.

В этот момент мне на телефон приходит сообщение от Шанталь. Она пишет: «Купи завтра People».

Мы проходим мимо вольеров с зебрами и павлинами, мимо медведей, вышедших из спячки. Мы оказываемся в толпе школьников, которые громко смеются у клетки с жирафами. Некоторые дети достают телефоны, поворачивают объектив на своё лицо, улыбаются, после чего раздаётся щелчок камеры, и момент совокупления животных застывает на экране.

Я считаю «тик», я считаю «так!» – я провожаю эту секунду и встречаю следующую, я слышу, как красная стрелка сталкивается с большой – отвечающей за час или за минуту, я слышу их шёпот, их сиюсекундный флирт, слышу, как они занимаются сексом, а потом они разбегаются – секундная стрелка и минутная, я живу здесь, живу сейчас.

Открываю пакет с гигантским манго на упаковке, – если верить Шанталь, манговый сок помогает сжигать жир. Впрочем, я перестаю следить за своим весом. Умирающие люди это делают: перестают держать себя в руках.

Прощайте, контроль и самодисциплина!

Прощайте, зауженные брюки Louis Vuitton!

Мой телефон время от времени вибрирует в кармане. Я пытаюсь найти Виктора, ещё минуту назад он бросал в клетку слона препараты экстренной контрацепции. Этот момент я стараюсь запомнить. Момент, когда я перестаю отвечать на звуковые сообщения Шанталь.

Виктора я нахожу взглядом в группе людей, пришедших посмотреть на то, как спариваются макаки. Машу ему рукой. Рядом с Виктором женщина, укутанная в ажурный палантин от Ива Сен-Лорана. Движением руки он показывает, чтобы я не подходил к ним и ждал у клетки со слонами.

Шанталь в этот момент оставляет голосовое сообщение, в котором спрашивает, почему я не выхожу на связь. Вместо суровых приказов я слышу мольбу и просьбу.

– Пожалуйста, – говорит Шанталь, – подними трубку. Мне нужна твоя помощь.

Та, чья жизнь находится под контролем, говорит, что не тренировалась уже несколько недель – она не может встать с кровати, не может разогнуть спину. Колени, которые она повредила когда-то давно, играя за юношескую баскетбольную лигу, стали неподвижными и каменными, как памятник Индире Ганди.

И вот наша встреча с Виктором. Он проходит мимо клетки со слонами и повторяет слово в слово то, что узнал на медицинских тренингах о Вирусе-44. Он говорит:

– Жизнь человека возможна только при нормальной температуре тела.

А дальше самое интересное.

– Если температура человека поднимается выше сорока четырёх градусов, то кровь в организме начинает свёртываться.

Приятельница Виктора, с которой он стоял у клетки с бегемотами, уходит далеко вперед, она стучит по тротуарной плитке каблуками от Валентино, с плеча свисает сумка от «Биркин», она скрывается в толпе – на экскурсию в вольер с насекомыми выстраивается длинная очередь.

Виктор говорит:

– Из-за перегрева мозга нейроны перестают обмениваться сигналами.

Виктор говорит:

– Нейроны – это то, что у тебя в голове.

В клетку слона он бросает таблетку от паразитических червей.

– Вирус-44 поджарит твой мозг, если ты не примешь эту таблетку.

В клетку слона он бросает эту таблетку.

– Не хочу тебя пугать, но последствия будут катастрофическими. Сначала, – говорит Виктор, – наступит кома, а затем остановится сердце.

В клетку слона Виктор бросает средство для снижения артериального давления, а затем – таблетку от тошноты.

Если выражаться простым языком, от Вируса-44 нет лекарства. Если выражаться языком Виктора, то можно сказать так. Вирус-44 – это вафельница, способная сделать из человеческого мозга стейк со свежей кровью.

На плакате, который мы проезжаем, написано:

«Добро пожаловать на нашу барбекю-вечеринку!»

Я говорю Виктору:

– А кто эта женщина, с которой ты стоял только что?

Виктор отвечает:

– Держи себя в руках! Соберись! Не забывай, всё зависит от твоего настроя.

В этот момент на другом конце города Шанталь берёт в руки свой телефон и нажимает на кнопку вызова, в результате чего телефон в моём кармане вибрирует. Виктор говорит:

– На тренингах нам показывали, во что превращается мозг заражённого. Он становится похож на свинину, поджаренную на гриле. С баклажанами, болгарским перцем и зубчиком чеснока.

Виктор говорит:

– Запомни. Нужно принимать по одной таблетке в день.

Он вытаскивает из чемодана пластиковый пакет и отдаёт его мне. Говорит:

– Если ты не будешь принимать по одной таблетке в день, ты умрёшь.

В этот момент Шанталь пишет мне: «Ответь на звонок. У меня проблемы». Слон, у клетки которого мы стоим, всасывает хоботом капсулы салатового цвета. Виктор бросает в вольер таблетки и говорит:

– Оденься в следующий раз поярче, а то ты сливаешься с толпой.

ГЛАВА 12

Спустя полчаса упражнений у меня начинает булькать между ног – в спортивных плавках скапливается жидкость; Шанталь говорит, что это нормально. Так из моего организма выходят токсины. Шанталь избавляет моё тело от вредных субстанций. Испарения застывают на водолазке, превращаясь в белые разводы, нежные цветения лилий и орхидей. Шанталь приковывает мои ноги наручниками к вентиляционной трубе – я чувствую себя грязной крысой из сточной канавы. Запястья рук связаны за головой. Я должен оторваться от пола – в этом суть упражнений.

Шанталь говорит:

– Пятнадцать повторов!

Я поднимаю своё тело и опускаю его по велению Шанталь. Я – герой её произведения, её «Библии для Похудения» – романа для домохозяек, предпочитающих заедать свой стресс шоколадным муссом и клубничным пирогом.

«Евангелие от Углеводов». Глава первая.

В зале, где мы тренируемся, включён телевизор. Он транслирует обращение президента к нации. Его смотрят в кардиозоне: десятки экранов встроены в беговые дорожки, в велотренажёры, там, где обычно показывают дистанцию и пульс, его смотрят в зоне свободных весов – на скамейках для штанг и жима – плазменный монитор на стене отражается в зеркалах, клонируя президента и его охрану по всему тренажёрному залу, заглушая вульгарные стоны спортсменов, их газоиспускания и восклицания. На полу, где приземляется корпус моего тела, стекается в лужу пот. Каждый раз, когда я опускаю лопатки, по залу разносится чавкающий звук.

«Евангелие от Белков и Аминокислот». Глава вторая. Строка первая.

Флаг за спиной президента трепыхается, как рыба, выброшенная на берег. Министры и их заместители, помощники и советники на заднем плане – как в стоп-кадре, никто не двигается. Все слушают президента, глазами водят по экрану, с которого он читает текст.

– Всемирная организация здравоохранения просит воздержаться от паники, – говорит президент. – Поиском вакцины занимаются лучшие умы человечества.

Шанталь сидит на моих ногах, малой берцовой костью она впивается мне в колено, наполняет его чашечку молочной кислотой, которой забиваются мои мышцы. На мне надета компрессионная футболка ReebokCrossFit, она как бронежилет, как целлофан, в который заворачивают тела утопленников, эта одежда не позволяет телу дышать, потоотделение усиливается, и я сжигаю калории в два раза быстрее.

99,9 процента опрошенных женщин назвали бы эту одежду «сексуальной».

Президент с экранов рассказывает последние новости – он уже читает текст не с суфлёра, а с листа бумаги, которую ему передаёт помощник.

– Мы действительно озабочены этой ситуацией. Только за одно сегодняшнее утро в больницы с симптомами вируса попали шестьдесят человек. Десять из них находятся в крайне тяжёлом состоянии. Ещё четверо отпущены домой после оказания экстренной помощи. Все остальные, – читает президент с бумаги, – скончались.

Все пострадавшие находились в холле банковского отделения HSBC – там уже работает бригада санэпидемиологов. Камера показывает пустые коридоры, показывает людей в чёрных скафандрах. По предварительным данным, среди заражённых – десятки постоянных клиентов, в разное время они приходили за услугами – обращались на ресепшен, выполняли операции в банкоматах, эти люди нажимали одни и те же кнопки – «Проверить баланс» – «Снять наличные» – «Очередь в кассу» – «Кредитные операции».

– Это обеспеченные люди, а не какие-нибудь бомжи, – говорит ведущий новостей.

Шанталь, когда я поднимаю корпус тела, спрашивает:

– А разве это не передаётся половым путём?

Опускаю корпус тела, снова поднимаю: Шанталь на этот раз не смотрит телевизор, пальцем она проводит по экрану своего гаджета и читает:

– Рукопожатия… Поцелуи…

Сквозь мою мокрую майку просвечиваются кубики пресса.

Шанталь говорит:

– Я не понимаю, этот вирус разносится по воздуху?

Когда президент с экранов телевизоров просит людей не паниковать, посетители тренажёрного зала замолкают. Повестка дня меняется, и сообщения об аномальной жаре и жестоких убийствах отходят на второй план – все новостные каналы показывают президента, показывают здания банка HSBC, кофеен StarBucks, гостиницы Hilton, места, где много людей – Вирус нависает над землёй, он порхает в воздухе, как будто кто-то разделил его хирургическим скальпелем на мелкие капли дождя.

Президент в это время с экранов телевизоров призывает всех к спокойствию.

99,9 процента опрошенных женщин назвали бы тон его голоса «тревожным».

Я в этот момент то опускаю, то поднимаю тело, наклоняясь к Шанталь, – она по-прежнему сдавливает меня своими каменными бёдрами. Остальные посетители прекращают упражнения и бегут к экранам, спортзал напоминает детскую комнату с разбросанными игрушками – гантелями, штангами, скакалками и мячами. Всё внимание переключено на людей в чёрных скафандрах – их показывают на мониторе. С кнопок в лифте они снимают отпечатки пальцев, щипцами они складывают в специальные пакеты невидимый груз – волоски, частицы тканей. Люди в защитных костюмах изгоняют с экранов Синди Кроуфорд, которая сутками напролёт помогает людям строить идеальное тело.

А потом на экране появляется зелёная полоска. 35… 36… 37… кто-то из посетителей увеличивает уровень громкости – и режиссёр показывает нам лестничные пролёты, крупным планом на нас вываливаются дверные ручки и трубки домофонов. Президента в кадре сменяет ведущий новостей. Он говорит:

– Число пострадавших от неизвестного вируса растёт с каждой секундой. К этому часу известно о ста пятидесяти заражённых, которые представляют потенциальную опасность. Все они сегодня утром заходили в бизнес-центр «Премьер-Тауэр».

В тысячный раз я поднимаю корпус своего тела, говорю:

– Может… они… участвовали… в одной… оргии…

Эти люди, которые заразились.

Шанталь, не вставая с моих ног, смотрит в телевизор. Ее шея вытянута. Она прислушивается к тому, что говорит ведущий:

– Пока эксперты ВОЗ не озвучат предварительные результаты расследования, власти просят население не выходить из дома и ни к чему не прикасаться. Уже сейчас наши анонимные источники предполагают, что Вирус может передаваться при глубоком поцелуе или при докуривании чужой сигареты.

Шанталь спрашивает, глядя в телевизор:

– А губная помада переносит Вирус?

В это время ведущий – видно, как чьи-то руки в кадре передают ему новый лист бумаги, – говорит:

– Ещё одна срочная новость поступила к нам только что.

Зелёная полоска на экране показывает 37… 38… 39… Один из посетителей спортзала говорит:

– Тсс… тихо.

А ведущий продолжает. Все слова он произносит медленно, активно двигая челюстью, так, что можно прочитать по губам. Ведущий читает с бумажки:

– Вирусом-44 заразились триста пятьдесят два пассажира автобусного маршрута, следующего по направлению из N. в В. Каждую минуту число заразившихся растёт. Не исключено, что все эти люди пользовались одной зубной щёткой.

Я делаю сто сорок восьмой подъём, из последних сил, поднимаюсь и говорю Шанталь шёпотом ей в ухо:

– А сейчас – самое интересное!

То есть моя мама наверняка бы щёлкнула пальцами в этот момент.

Ведущий пробегает взглядом по тексту, справа от него появляется виртуальный экран. На нём показывают автомобили скорой помощи, полицейские машины, людей в герметичных костюмах.

Зрители в тренажёрном зале начинают о чём-то переговариваться – экран телевизора показывает здание, на фоне которого разворачивается это зрелище.

А ведущий смотрит в камеру и говорит:

– Сейчас мы транслируем кадры из резиденции президента. Мы видим, как из здания эвакуируют премьер-министра и сенаторов. Все сотрудники, весь обслуживающий персонал экстренно покидает территорию. Вот мы видим журналистов, которых тоже выводят из резиденции.

Ведущий смотрит на бумажку, а потом в камеру. Он молчит слишком долго для ведущего телевизионных новостей.

99,9 процента опрошенных женщин назвали бы это молчание «напряжённым».

А потом ведущий говорит:

– Где находится президент… никто не знает.

Он говорит для тех, кто не понял:

– Никто не знает, куда подевался президент. Его, – говорит, – нигде нет.