Читать книгу: «И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной», страница 4
Мы переглянулись и тоже пошли в класс. Это было 1 сентября.
А через пару минут после начала классного часа завуч привела к нам в класс Куницыну и представив ее, сказала, что Нелля приехала к нам в связи с переводом ее папы – адвоката Куницына, в Боговещенский район. И теперь будет учиться в нашем классе.
Миута шепнул мне: «Наша будет, Толя!»
Кто бы сомневался…
Нужно сказать, что осаду мы вели вдумчиво, расчетливо, отрезая поползновения одноклассников втянуть Нельку в свою компанию. И уже с первым снегом мы частенько вышагивали втроем по улицам, болтая обо всем.
Такая вот дружная троица…
Но где-то после после прошлого Нового года нам пришлось что-то в отношениях с Нелькой решать – мы так и ходили втроем, и домой после кино провожала ее мы вместе с Миутой. Но нам было уже по семнадцать, и пора было переходить от стадии простой дружбы к следующей стадии – начинать «дружить». Это означало – ухаживать, целоваться, ну, и возможно – все прочее.
Что закономерно следует за поцелуями.
Да, об этом следует рассказать подробно, и я это сделаю, но – чуть позже.
И, наконец, Надюха Лишайникова.
Она приехала к нам прошлой зимой. Дело было так.
Первым уроком в тот день у нас была история. И вот вместе с Орангутангой в класс заходит завуч и рядом – высокая, в школьной форме девчонка (я не говорил, что чаще всего мы вплоть до окончания школы носили школьную форму?). Ну, девчонка и девчонка – так себе – обыкновенная… Вот только на голове взбитая высокая прическа. Из светлых волос. Прям как у Рукавишниковой…
Завуч говорит:
– Знакомьтесь, это Надя Лишайникова, приехала к нам из города Камня. Будет учиться в вашем классе. Так, Надя…
Завуч осматривает взглядом класс, видит, что свободное место лишь за моей партой, и говорит:
– Проходи, садись рядом с Толей Монасюком.
Лишайникова проходит ко мне, садится рядом, и мы так и сидим молчком весь урок истории.
Все поглядывают в нашу сторону, пацаны, когда я смотрю на них, показывают мне большой палец: мол, давай, девка нормальная! Девчонки смотрят в основном, на Надю, шепчутся, гримасничают – что-то, видать, им в новенькой не нравится. Одна Нелька тоже мне подмигивает и, сжав губки, кивает головой – мол, не теряйся!
Вот так и прошел урок истории. А следующим был урок алгебры, и должны были мы писать текущую контрольную работу.
И когда Дмитрий Иванович расписал на доске оба варианта контрольной работы, а я уже, как и все другие, достал учебник и собрался положить его на сидение, чтобы начать списывать теорему, Дмитрий Иванович взял – и отчебучил невероятное – вместо того, чтобы сесть за свой стол и делая вид, что он поверх очков смотрит на нас, уйти на самом деле в свой блистательный мир цифр и формул, вдруг благожелательно говорит:
– Ну-к, и ктой-то у нас здесь и новенькая (Хм-м)?
Лишайникова встала, ответила, что это она, и фамилия ее – такая-то, а зовут – Надя.
– Давай-к и-впишем тебя и в журнал!
Дмитрий Иванович записал в журнал Лишайникову, а потом вдруг встал – и подошел к нашей парте! Это было невозможно, невероятно, из ряда вон!!!
Я быстро сунул «Алгебру» в парту, и принял задумчивый вид. Вот только писать с этим видом я ничего не мог, и поэтому я пропустил пол-страницы под теорему и записав уравнение, попытался его на черновике решать.
А Дмитрий Иванович наклонился над Надькой, и принялся, листая ее учебник алгебры, выспрашивать, что сейчас изучают по алгебре в каменских школах, да какую тему она, Лишайникова, изучала последней…
Класс наблюдал за мной. За исключением нашей математической четверки – они лихорадочно решали уравнения обоих вариантов, чтобы запустить машину списывания в ход и самим успеть написать контрольную работу.
Передо мной сидел Гриша Каминский с Бубликовым. И у них на сидении лежал открытый учебник. Они, правда, застыли, так как боялись шевельнуться и привлечь внимание Дмитрия Ивановича. Он, конечно, никогда никого не ловил на списывании, но ведь он и не ходил по классу.
Гриня надеялся, что пронесет и на этот раз. Но бог был сегодня не на его стороне…
Когда Дмитрий Иванович наклонился в очередной раз к Лишайниковой и учебнику перед ней, взгляд его случайно упал на парту впереди, и прямо перед его глазами оказалось сидение и открытый учебник на нем.
Дмитрий Иванович не поверил своим глазам.
Полусогнувшись, как был, он тихонько, не отрывая взгляда от сидения с учебником, сделал по проходу между партами несколько шагов назад.
Учебник не исчез!
Не веря своим глазам, Дмитрий Иванович быстро прошел по проходу вперед, обернулся и резко присел на корточки.
Это невероятно, но… Учебник был перед его глазами!!!
И тогда буквально подпрыгнув на месте, он даже не выкрикнул, а почти взвизгнул:
– Каминский! Встань! Ядяница за списывание!
И бегом припустил к учительскому столу.
Он влепил Грине в журнал единицу, а класс взорвался от хохота.
Боже, как мы смеялись!
Но прошла уже половина урока, так что контрольную нужно было писать.
Надюха посмотрела на мою тетрадь, потом по сторонам и увидев, как почти все списывают из учебников, которые лежали на сидениях парт, все поняла.
Она открыла учебник и сделав вид, что что-то там читает (ей было можно – она ведь контрольную работу не писала!), сказала мне пренебрежительным шепотом:
– Пиши, горе мое! «ad + bc +3x»… И скоро под ее диктовку теорема была написана, чертеж синусоиды перерисован – Лишайникова повернула учебник в мою сторону, и я все перерисовал в тетрадь, а когда ко мне «прибыло» решение уравнений, Надя читала мне его вслух, так что я буквально в три минуты завершил контрольную.
А на перемене мы уже стояли все вместе – Миут, Куницына, я и Надя, и весело болтали.
Мы приняли новенькую в свой круг.
А над Гриней Каминским смеялась вся школа, думаю, если кто-то и сейчас вспомнит тот случай, обязательно рассмеется.
Чуть позже, ближе к Новому, 1966, году, мы с Валеркой сошлись с новыми друзьями – Вовкой Чернявским из нашего класса, Колькой Иванковым из параллельного 11 «Д» и Ратгаром Белоперовым.
Ратика назвали так родители в честь одного из викингов. Его мама была библиотекарем, любила времена викингов и много читала о них, вот Ратик и пострадал. А школу он закончил в прошлом году, но по зрению его в армию не взяли, и он в то время определялся в мыслях относительно собственного будущего.
И был безнадежно влюблен в Рукавишникову.
Вот такой компанией мы и стали готовиться встретить Новый 1966 год.
Глава 5-я. Как мы «дружили»
Наверное, через далекие годы э т о буду называть поиному. Но в наше время словом «дружили» определяют процесс ухаживания за девушкой.
Это выглядит так. Вот вы познакомились с девушкой. Вот встретились еще раз, потом еще раз. Но это еще вы не «дружите». Это вы пока встречаетесь.
Но вот вы начинаете постоянно ходить с одной и той девушкой – в кино, на Бродвее в теплое время года, а в холодное – бываете вместе на танцах в РДК. Вас видят почти всегда – вместе, и вот тогда о вас окружающие будут говорить – они «дружат».
Это – широкое понятие, оно включает как чисто дружеские отношения, без интимных, так и поцелуи, первые робкие попытки о щ у т и т ь друг друга, и возможно – отношения близкие, интимные. Главное условие – это образование пары, состоящей из мальчика и девочки. А уж как они там «дружат» – в каждой паре это происходит по разному.
А если говорить по-литературному, то слово «дружить» мы просто-напросто употребляли не в прямом, а в переносном смысле.
«Дружить» обычно начинали класса с 9-го, ну, а уж в десятом-то классе «дружили» друг с другом многие.
Но – не я. Как я уже писал, я был с девочками робок, терялся, и по большому счету – избегал их. Хотя и нравился многим. Так что думаю, что со временем у меня наверняка может получиться что-то разве что с Валюхой или Галкой, потому что там не нужно чего-то бояться, не нужно вздыхать и ухаживать, ломать голову, как сказать это или то. Ведь девчонки настолько хорошо знают меня, что мне кажется, эдак через год либо та, либо другая сами мне все скажут.
Ну, а чего стесняться? Мы выросли вместе, мы рассказывали друг другу все, да мы и знаем друг о друге, наверное, все.
Только не надо думать, что я просто начну с кем-то из них спать. Да я притронусь к ним, как к взрослым, только после свадьбы!
Потому что они сейчас нам с Валеркой – как сестры, а кто же обижает сестру? И не нужно говорить, что сравнение неуместное, я и не пытаюсь сказать сейчас, что брат может «спать» с сестрой! Просто мне хочется привести пример отношений тепла, сердечности и нежности, которые испытывают друг к другу близкие люди. Ну, как брат к сестре!
Я вот сейчас пишу и представил Валюху и Галку. Их лица, глаза – как они смотрят на меня! Да вы что, даже представить себе невозможно – какие-то животные отношения с такими, как они. Они же чистые, и главное – верят во всем нам, своим кумирам! Мы для них – не просто авторитеты, мы для них все! Потому что, если я не ошибаюсь, и это у них первая любовь, я их понимаю! У меня самого… но об этом чуть позже!
Перечитал написанное, и подумал – все хорошо, но их ведь – две! И ни одна на Валерку т а к не смотрит…
Да, Валерка… Этот «дружит» напропалую, даже не смотря на их отношения с Нелькой Куницыной. Вот об этом самое время рассказать подробнее.
Валерка до Нельки, и после нее каждое лето резвится вовсю. Уж так получалось, что я каждый год почти на все лето уезжал на юг – в Крым, где у моей семьи живут в городе Феодосии близкие родственники.
И пока я купался в водах «самого синего в мире» Черного моря, Валерка купался в волнах сексуального блаженства.
Наш районный центр – один из самых крупных в крае. Поэтому к нам приезжали на практику медицинские сестры, курсантки ПТУ и каждое лето – новые молодые специалисты. Ну, нас сейчас интересуют больше молодые специалистки.
Мой неразборчивый друг мог обихаживать любую из них – несовершеннолетнюю – и девушку старше его по возрасту, агрономшу или студенту-медсестру. Главное – чтобы объект был в юбке. И по-возможности, симпатичным.
Не все поддавались чарам молодого Дон Жуана, но обычно к моему приезду список жертв был от двух – до пяти. Всех их Валере удавалось умаслить и в постель уложить.
Меня он обязательно посвящал в подробности, и нужно сказать – только меня. Он никогда не болтал о своих победах, не компрометировал девочек. И никогда не «спал» с ними более одного раза.
Этого я не понимал, да понять и не старался. И не осуждал его за легкомысленность – кроме только за одно: мне не нравилось, если он лишал девочку невинности. Узнав об этом (а Миут каждый год забывал, что о т а к и х победах мне рассказывать не нужно!) я всякий раз злился.
– Тебе что, гад, обязательно девчонок «портить»? – орал я. – Ты, может быть, жизнь девке сломал!
– А я что, блин, виноват? – орал в ответ он. – Я же узнаю об этом, когда уже все произошло!
– Ну, так узнать надо было!
– Как, на фиг, это узнаешь? Я что, спрашивать должен? Это как можно? Вот когда сам начнешь с бабами е… ся, сам узнаешь – там в запале не до расспросов!
Ну, вот примерно, так. И каждый август!
А потом в сентябре один-два раза он обязательно прибегал ко мне с белыми глазами с очередным письмом от бывшей своей пассии. В котором она сообщала, что Валера, возможно, станет папой.
– Сочини что-нибудь, ты же умеешь! – упрашивал он меня с умоляющими глазами.
И я сочинял! И сочиняю теперь! Ведь он мой ближайший друг, куда же от него денешься.
И я писал ему черновик письма примерно такого содержания:
«Дорогая Надя (Клава, Маша, Оля)!
Письмо я получил…, и так далее.
Но думаю, нельзя нам сейчас иметь ребенка, потому что ни ты, ни я к этому не готовы.
Я – школьник, несовершеннолетний, ты – …, и тому подобное.
Думаю, нельзя допустить рождения ребенка, так как у нас еще все впереди, и все может быть в будущем. Когда мы выучимся, получим возможность зарабатывать на жизнь, получим квартиру. Вот тогда…» – и далее много еще всякой обволакивающей лабуды.
Мне было противно – но я сочинял все это.
Впрочем, думаю, что Валерку «брали на испуг» – не было никаких беременностей, потому что ни разу второго письма от девушки не приходило. Так что его, скорее всего, просто прощупывали. Когда узнавали, кто его папа и мама.
Вот отчасти чтобы сбить сексуальную агрессию Миуты, я и свел их с Нелькой. Ровно год назад, то есть – когда мы учились в 10 классе.
Дело было так.
Как я говорил, долгое время Куницына, я и Валера ходили вместе. Именно – ходили, а не «дружили» – я ведь выше объяснил значение слова «дружить».
Но в какой-то момент я понял, что так дальше продолжаться не может – ну, мы же были достаточно взрослые, и развивались тогда быстрее, чем раньше. И каждый из нас понимал, что есть отношения иные, чем дружеские. В прямом смысле этого слова.
И вот однажды сидим мы у меня на кухне, поели борща, который варила моя мама, а она варила настоящий украинский борщ. Мария Константиновна, Валеркина мама, варила щи, борщ не готовила, и Валерка с наслаждением вкушал борщ за моим столом.
Вот так мы с ним пообедали, и теперь пьем чай с вареньем. Варенье Миут любил не меньше борща – был сладкоежкой, а тогда в Сибири только начинали разводить плодово-ягодные культуры.
Мы же привозили с собой с юга такие сорта варенья, как вишневое, кизиловое, малиновое.
В общем, для нашей Боговещенки, где варили варенье в основном из яблочек местных сортов, ну и кое-кто – из лесных ягод, наши варенья были экзотикой.
Валерка мог сожрать за раз полбанки этого сладкого лакомства. Поэтому перед чаепитием я накладывал ему большую розетку варенья и он знал – больше сегодня варенья не будет!
И с тоской поглядывал в сторону буфета, в котором стояла поллитровая банка. Недоступная, увы, для него…
Пьем мы чай, и я завел разговор.
– С Нелькой что-то решать надо… – говорю я.
– Угу! – отвечает он, занятый вареньем.
– Ну, и кто «дружить» с ней будет?
– Ты! – говорит Валерка. – На фиг мне, блин? Ее и за грудь-то не потрогаешь!
– Вот и потрогай! – цинично говорю ему я. – Грудь у нее красивая!
– Это точно! – отвечает упрямый Миута. – Только мне это на фиг не надо! Мне баб хватает и так! Давай – ты!
Но я, закомплексованный и по-прежнему робеющий перед девчонками, просто не мог согласиться.
– Не-ет, – говорю. – Давай ты!
– Не хочу! – отвечает нахальный Миут. – Не надо это мне, Толя, понимаешь?
Я смотрел, как он выскребывает ложечкой розетку, выбирая варенье до капельки, и неожиданная мысль пришла мне в голову.
– А за банку варенья?
– Не-ет! – отвечает мой нахальный друг.
– Ну, а за две?
И увидев, что он заколебался, я добавил, цинично выделяя голосом каждое слово:
– Малинового! Две банки малинового варенья!
И Миут не устоял. Пал бастион!
– Ладно, Толя. Две банки варенья! Давай сюда!
– На фиг, на фиг, Валера! Когда «задружишь», когда назад сбежать не сможешь, вот тогда и получишь! Частями, за четыре раза! По пол-банки! Меня иначе мать съест самого – как я ей скажу, куда варенье подевалось? Сразу две банки?
– А тогда как?
– А вот так! Сейчас – сентябрь, два месяца дружишь, и в декабре получаешь варенье! По половину банки каждую неделю!
Вот так Валера начал дружить с Неллей. Они вместе встречали прошлый Новый год, но в нынешний Валерка собирается от Нельки сбежать.
Чтобы встречать новогоднюю ночь с нами, в сборной компании. Тем более, что Нелька сама дала ему такую возможность.
Вообще-то у нас в классе «дружили» человек десять. Нет, не друг с другом, то есть – одноклассники. Как раз одноклассников было двое – Валерка и Нелька.
Но Валерка всегда оставался в первую очередь – моим верным другом. И когда Нелька перед Новым годом решила выпендриться, и воспользовавшись дурацким поводом, затеяла ссору, Валерка это доказал.
Дело было так.
Накануне ссоры мы с Валеркой сидели у меня и затеяли спор, каких больше военных кораблей писатель Степанов описал в своем романе «Порт-Артур» – японских, или наших, российских.
Негодяй Миута всегда читал книги от корки – до корки. А я – лишь основную часть. Я никогда не читал послесловий, примечаний, справочных материалов, обычно помещенных в конце книги.
Был вечер, мы одновременно азартно листали книги: он – первый том романа, а я – второй. Потом мы поменялись. Мы выбирали из текста упоминания различных военных кораблей времен осады крепости Порт-Артур японцами в 1904 году.
Валерке нужно было бежать на свидание, но какое же свидания, когда он готовился так ловко «умыть» меня?
Он позвонил Нельке по телефону (у районного начальства дома были телефоны) и сказал, что не придет. И не стал объяснять причину.
Вечер кончился тем, что он предъявил в конце второго тома романа набранные мелким шрифтом полные списки японского – и нашего военных флотов.
А ведь вместе со мной выискивал весь вечер в тексте упоминания о названиях кораблей, подлец!
Ну а как иначе? Иначе было бы не интересно…
На другой день Нелька, выпытав у Валерки причину, по которой он не захотел встретиться с ней, устроила ссору и заявила, чтобы он выбирал – либо она, либо Монасюк!
Валера, не долго думая, сказал: «Толька!», и ушел.
Нет, ну а чего – «дружил» он с Нелькой из-за принуждения, а выспоренное варенье уже доедал – шел декабрь месяц.
Ну, а что касается меня, то как раз этой осенью у меня случилась первая любовь.
Глава 6-я. Первая любовь
Ее звали Валя, Валюша Разина, и была она студенткой Славгородского педагогического техникума.
Мы познакомились с ними весной – гуляли по Бродвею, уже – в легких одеждах. Мы, мальчишки – в брюках и рубашках с длинными рукавами, на плечах – пиджаки (поздними вечерами было еще прохладно – с поверхности озера тянуло холодком), а девушки – в платьях, по летнему ярких, с косынками на плечах.
Ну, а если они припозднялись – это уже наше дело было их согревать. Отдавая им пиджаки.
Вот так мы с Миутой и гуляли прошедшей весной (Нельки почему-то с нами не было), потом услышали музыку и подошли к лавочке, что стоит напротив райисполкома.
И, естественно, увидели Бульдозера и его дружка, Моцарта. Они исполняли дуэтом что-то быстрое. Причем сначала мелодию вел гитарным перебором Бульдозер, а Моцарт протяженными звуками баяна создавал музыкальный фон. Потом они менялись – основной рисунок вел Моцарт, а Борька гитарным боем очерчивал ритм.
Народу собралось – человек пятнадцать, мы подошли и тоже постояли, послушали. Нас тут же окружили Гемаюн и наши девчонки. От радости, что мы пришли, Валюха и Галчонок дергали нас за рукава, подпрыгивали вокруг нас, что-то шепотом говорили, ну, а Сашка, как и подобает всякому командиру, старался быть серьезным, но удавалось ему это плохо. На его добродушной физиономии то и дело пробивалась улыбка.
Вот тут-то мы и увидели два новых лица. Это были Валя и Оля, ее подруга.
Когда Бульдозер и Моцарт собрали инструменты и пошли домой, все стали расходиться, и Валерка решил попробовать «склеить» новеньких.
Мы догнала девушек, заговорили с ними, потом предложили свои пиджаки – стало действительно прохладно. А далее, естественно, мы пошли их провожать.
По пути познакомились – черненькую звали Валя, а беленькую – Оля.
Мы довели их до дома, в котором они снимали квартиру на время практики. Весеннюю практику они проходили в нашей новой средней школе – номер два. Поэтому мы их раньше и не встретили.
Договорились увидеться завтра же, вечером, у кинотеатра.
Но вести в кино обеих девушек пришлось мне. Потому что Валерка пришел в кинотеатр вдвоем с Нелькой.
Зная, что я приведу девчонок в кино, он не взял наши обычные места – крайние сбоку от прохода на последнем ряду. Он купил места чуть впереди, а перед сеансом встал, повернулся к нам и помахал рукой. Я ответил ему тем же. Нелля, конечно, повернула голову и посмотрела, кому это Миут машет рукой – ей ведь была известна репутация Валерки. Кроме того, она наверняка была удивлена – в кино всегда мы ходили втроем, а тут меня нет. Но увидев, что я с девушками, она тоже помахала мне рукой.
Валя и Оля, естественно, поняли, что у Валерки есть постоянная подруга, и вплоть до их отъезда домой, после практики, я гулял вечерами с ними один.
А когда они уезжали, я дал им свой крымский адрес, сказал, что буду в Феодосии все лето, и пообещал, что той, кто напишет мне, я отвечу. Напишу обязательно! И из Феодосии, и затем, после возвращения назад, из Боговещенки.
Написала мне Валя. Обычное дружеское письмо, я ответил, потом написал ей уже из Боговещенки.
Так начался наш «почтовый роман».
Одноклассники первыми узнали о нем. Самым простым образом – в комнате у меня на столе теперь стояла застекленная фотография Вали. Как-то ко мне пришли девчонки-одноклассницы, увидели, стали расспрашивать. Я отшутился, тогда они все выпытали у Миуты.
Но остроту внимания к моему роману со стороны боговещенской молодежи подстегнуло следующее обстоятельство.
Именно начиная с осени 1965 года я начал пользоваться особым вниманием девочек. Причем обычно это были особенные девчонки.
Например, я очень нравился весьма авторитетной одиннадцатикласснице из КСК (Кучукский сульфатный комбинат) Тамаре. В поселке КСК была своя средняя школа, там она и верховодила. Увидели мы друг друга на районной комсомольской конференции, и… Я – увидел и забыл, Томка – начала долговременную осаду.
А уж когда Рукавишникова оказалась со мной на скамейке, да в затененном кустами сирени уголке, да один на один… Вы думаете, то наше случайное, как я считал, свидание осталось незамеченным? Щас! Боговещенка – поселок маленький, а ведь со мной была ни кто иная, как сама Рукавишникова! И молва гласила, что мы даже перебросились с ней несколькими фразами!
Молодежь настороженно наблюдала за мной. Я это чувствую и сейчас. И когда страшная для меня весть стала известной всем наши пацанам, они принялись мстить.
Но – по порядку.
Валя Разина аккуратно писала мне, но вот встретиться нам как-то все не удавалось. Я был школьником, и поехать в Славгород родители мне не разрешали. Хотя там и жили моя бабушка и дядя.
– На новогодние каникулы поедешь, – сказала мне мама. – А раньше – и не думай! У тебя выпускной класс!
Я упорно приглашал Валю, Нелька сказала, что Разина может переночевать у нее. Так что проблем с жильем не возникло бы, но Валя… То у нее бабушка болеет, то брат, и нужно съездить на выходные в Озерки (она была не из самого Славгорода, а из села Озерки, километрах в семидесяти от города). А то – важный зачет и нужно учить…
И я заподозрил неладное. И решил подозрения проверить.
В Славгородском педтехникуме училась наша боговещенская девочка.
Но нужно было найти к ней подход! Ведь не спросишь вот так, «с бухты-барахты», человека – ты не знаешь, твоя однокурсница «дружит» с кем-нибудь? В Славгороде?
Подход имел Вовка Чернявский. Но он сказал, что знает Женьку (так звали нужную нам девушку) – просто так ничего не скажет! Нужно подпоить!
Когда Женя приехала на выходной в Боговещенку, я организовал дома вечеринку, в которой приняли участие Валерка, Нелля, я и Вовка с Женей.
Валерка с Вовкой ловко подпоили Женю, и Чернявский пошел ее провожать. А мы ждали результата.
Вовка вернулся через час и рассказал нам следующее.
У Валентины действительно последние несколько месяцев появился друг – молодой агроном из близлежащего совхоза. У него – автомашина «Москвич», так вот Женька достоверно знает, что Валя с агрономом на «Москвиче» каталась, и не раз.
Было у них что-то еще, или нет – Женька не знает, но соседки из комнаты, в которой жила Разина, рассказывали, что она однажды вернулась поздно, и чуть по полу не каталась, бормотала: «Что я делаю, я же Толика люблю…»
– Все! Больше ничего она не знает, – завершил рассказ Чернявский и потребовал «налить ему стакан винца – заслужил»!
Мы выпили винца, причем я – даже не чувствуя вкуса.
Вовка Чернявский всегда был треплом, я его забыл предупредить, чтобы он не болтал, и в результате наша молодежь уже через несколько дней принялась лупасить всех славгородцев, выманивая их из автобуса.
Пока об этом не узнал я и не запретил эту дурь. Причем тут славгородцы, когда агроном был из пригородного совхоза?
Но сделал это уже после возвращения из Славгорода.
Ну, а что – я, конечно, засобирался в Славгород. Чтобы все выяснить. И определиться.
Валя уже жила на частной квартире, у нее был выпускной год, и наверное, к экзаменам она хотела подготовиться получше. В случае получения ею красного диплома с отличием она имела право на льготное поступление в мединститут.
На этот раз мама даже не пыталась меня отговорить – наверное, узнала все. Она ведь работала в нашей школе, с ней вместе – мама Чернявского, да и других учителей, которые могли узнать об этой истории от своих детей, было достаточно.
Я написал письмо Вале, предупредил, что приеду, и назначил свидание у дверей ее техникума. Но она не пришла, а какая-то девочка передала мне записку от Разиной. Она писала, что вынуждена срочно уехать в Озерки – заболела мама. Но приедет на следующий день.
А на следующий день мне нужно было возвращаться. Я купил билет на поезд и за два часа поехал к ней на квартиру. И – о чудо! Я застал Валю дома.
Разговор у нас вышел скомканным. Я не решился прямо задать вопрос – есть ли у нее кто-то, а лишь спросил – может быть, она не хочет мне писать и встречаться со мной? Она ответила – ну что ты! Конечно, хочу. Вот только экзамены на носу, и мама часто болеет…
И я не решился ни на что. Ни порвать наши так и не начавшиеся отношения, ни утвердиться во мнении, что нужно их продолжать.
Я ехал в поезде и думал – что же мне делать? Как быть? Это ведь была первая моя любовь, и при мысли, что моя Валя сейчас с кем-то… мне хотелось умереть!
Вот с таким настроением я и приблизился к Новому, 1966, году. И я не хотел иди на ночную новогоднюю вечеринку, но мы так готовились, столько потратили сил и денег…
Так что идти было нужно…
