Читать книгу: «Ода на рассвете», страница 8

Парнишка заиграл.

Свадьба была в самом разгаре. Кочующие ромы всегда отдавали этому событию должную дань уважения.

Цыганский табор занимал всю долину и все, как один, но каждый по-своему, разделяли радость жениха и невесты. Это было одно шумное и пестрое месиво.

Шатры кочевников были разбиты хаосно и в то же время как бы ограждали празднество от внешнего пустынного окружения. Позади шатров паслись лошади, надежные работники и верные друзья. Помимо их снуряли, играя в салки, босоногие цыганята.

В центре этого городка были расстелены на землю лучшие ковры и покрывала, составляющие стол и стулья. Яств было заготовлено много (в основном это была дичь и лесные ягоды), и с таким расчётом, чтобы всем хватило и осталось ещё на три дня наперед.

Во главе стола сидели сами виновники торжества. Невеста, Шофранка, была молчалива и смущена на столько, что едва ли осмеливалась поднять свои черные глаза. Мать и тетки одели ее в прекрасные белые ткани и, казалось, эта голубка должна летать в своей свободе, но тяжелые украшения, обрамляющие ее шею, запястья, пальцы, голову, как будто бы притягивали ее к земле и не давали вспорхнуть. Жених, Панек, напротив, чувствовал себя уверенно, держался ровно и гордо. Возле него сидел барон, человек коренастый, немного сутулый, с орлиным носом и проседью на висках. Барон свадьбой был очень занят: он одновременно мог давать распоряжения цыганкам что, где и как подать на стол; другим- что играть и петь, о чем вести разговор, и, помимо всего этого, давать советы молодым и командовать принесенными подарками.

Ещё из далека наши путники смогли расслышать кипятящее кровь цыганское «Ай-нэ-нэ», громкие споры и шутки гостей, детские визги, смех и редкое ржание коней. От всего этого шума Юра сильнее прижался к бабушке, а Саша – к Роману.

Они были уже совсем близко. Старая цыганка вышла вперёд:

– Те авéн бахталé, зуралé! Те траин лэ тэрнé жи анде'к шэл бэрш!¹⁰ – прокричала через все пиршество Симза, обращаясь к молодым. Шум резко стих, и все обернулись к старой цыганке. – И мы не с пустыми руками! Мой Плеймн выполнил свой долг. Мы нашли для Шофранки и Панка самый прекрасный подарок: мы привели к вам гостей!

– О! Браво! – волной прошлись по толпе.

– И не простых гостей, а гостей, чьё присутствие украсит и дополнит любой праздник! – Симза пропела последнюю фразу громче и бархатистее, призывая наших героев поближе.

Гости появились.

– Да, ты, Плеймн, молодчина! – воскликнул кто-то, и все присутствующие шумно и радостно приняли новые лица.

– Барон желает, чтобы они сели рядом,– оповестил другой голос. Толпа тут же разошлась, заглатывая наших путников и проталкивая их вперед.

– Присаживайтесь, присаживайтесь, господа! – пригласил барон гостей. – Какое счастье, что вы присоединяетесь к нашей радости! – он широко улыбнулся и его глаза ласково блеснули. – А ну-ка, подайте нашим дорогим лучшие кушанья! – распорядился барон. – И, эй вы, молодчики, – обратился он к группе подростков, – разожгите кругом костры. Пускай здесь будет тепло и ясно, как днем! Ничего не жалейте! Я играю свадьбу моему сыну. Пусть у нас будет праздник! … А, вы, голубчики, куда путь держите? Что вы делаете в таких пустотах? – обратился, наконец, барон к своим новым гостям, которые смогли расположиться возле.

– Мы…– взял на себя ответ Леонид.

– Ну вот, опять! -как из неоткуда появилась Симза. – Вы ещё всё не поняли! – снова она обратилась ко всем. – Ох, неужели я, старая Симза, приведу просто каких-то путников на такое знаменательное событие? Это люди, которые подарят нам нечто прекрасное! Они нам сыграют!

– Вот это да!

– Пускай сыграют что-нибудь!

– О, у нас будет музыка! – одобрили присутствующие.

– Вот эта милая барышня, – цыганка подняла на ноги Лизу, – чудесно играет на фортепиано, а вот этот молодой человек, – она положила на плечо Романа свою руку, – превосходно владеет скрипкой. Давайте же послушаем сначала, а потом кушанья! – предложила Симза. Цыгане ее дружно поддержали.

– У вас что, есть пианино? – усмехнулся Леонид.

– О, ну конечно! – ответила женщина. – Мы столько ее возили с собой и держали как раз для такого случая. Завтра оно пойдёт уже на растопку. Это будет последнее, что мы услышим на долгие годы вперед. Сыграйте же нам! Порадуйте нас! Ох, барон, не сердитесь на старую цыганку! – провела она наших музыкантов к инструментам.

Лизу посадили за фортепиано. Оно было всё истрепанно, покрытие дерева исцарапано, клавиши пожелтевшие и подбитые. Роману же вручили скрипку не лучшего состояния. Им и другого не нужно было. Они посмотрели друг на друга. Это было совсем как тогда, несколько лет назад, когда они были дома, когда они играли в гостиной.

– Давай сыграем то, с чего мы начинали вместе, – предложил Роман сестре. Она кивнула. – Сентиментальное произведение,– объявил он гостям, – Чайковский.

Смычок коснулся струн и пальчики забегали по черно-желтым полоскам. Годы отсутствия занятий давали всё же свои отголоски в этой игре, но она не становилась менее прекрасной и менее желанной. Весь табор был поглощён вниманием. Время как будто остановило свой бег и вся жизнь: от детства до старости, радости и печали проносились в памяти.

Оказав каждому службу лекаря, музыка стихла.

От костров, которые окружали стол пира, исходили приятное тепло, мягкий свет и тихое потрескивание.

– Хорошо, – оценил в раздумии барон.

– Прекрасно! – заключила цыганка. – Сыграйте нам ещё! И пойте! Пойте!

На сей раз Роман объявил песню, и под аккомпанемент брат и сестра запели:

Господь, хочу, чтоб жизнь моя

Была полна Твоей хвалой,

Чтоб песня с раннего утра

Весь день звучала пред Тобой.

Припев:

О, если б мог во всем Тебе

Достойную хвалу воздать,

Тогда я мог бы всем сказать:

Мне Бог помог во всех делах.

Помог Ты мне, должен признать,

Ты, мудрый Бог и справедлив.

Одно желаю всем сказать:

Кто любит Бога, тот счастлив.

– Так вы христиане?!– изумился барон.

– Да,– ответил Роман.

Барон заметно просиял:

– Идите же скорее подкрепитесь! – приказал он. – И никаких возражений! – утихомирил цыган нарастающее всеобщее недовольство по причине прекращения концерта. -Мне с этими людьми нужно очень многое обсудить! Боюсь, что и ночи не хватит! А они сейчас голодные и уставшие. – Присаживайтесь и кушайте! -обратился он снова к гостям. Стоит отметить, что этот человек говорил и вел себя очень тактично, учтиво, так, что нельзя было предполагать, что он кочующий вор и мошенник, или главарь безнравственного и безответственного скопища, как было принято считать ранее. – Вы молитесь, правда? – заиграл в бароне живой интерес. – Перед едой вы молитесь?

– Да, – снова сказал Роман.

– Тогда мы будем молиться все вместе! – решил цыган. – Мы все сейчас встанем на колени, а вы будете говорить вашу молитву. Ведь так? Всё верно? О, как же я хотел с вами встретиться и поговорить. И вот, выдался случай! – глаза его блистали пламенем. – Это будет лучшим подарком на этой свадьбе. Наверное, должен говорить молитву старший в семье. Вы помолитесь? – вежливо спросил барон у Леонида.

– Н-нет, – пробормотал Садовский и слегка отодвинулся назад от стола, в темноту.

– Молиться буду я, – заявил Роман. Такой разворот событий он не ожидал, но твердо знал, что в этом Божия рука. – Молитва – это наш разговор с Богом, – пояснил он всему обществу. – Таким образом мы можем Его благодарить и просить о чём-либо, будучи полностью уверенными, что Бог нас слышит. Давайте мы станем на колена и преклоним головы, потому что только перед Господом должны мы стоять на коленях и только перед Ним склонять головы.

– Вы слышали, что он сказал? – окинул барон взглядом всех присутствующих. – Делайте всё, что он скажет. Продолжайте.

– Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не оставь нас в искушении, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

– Аминь! – Аминь! – Аминь! …

– Слава Богу! – облегчённо прошептал Сашка и жадно вцепился в отжаренные окорока перепелки.

– А теперь, приятного всем аппетита! – пожелал староста и за огромным столом поднялся шум.

Марья Петровна принялась за Юру, аппетит которого был нагулян ещё в обед. Садовский, в свою очередь, вернулся на свое прежнее место, возле барона.

– Мы ведь люди культурные, – начал рассказывать гостям хозяин табора. – Да, мы все артисты. Когда-то цыганская музыка и цыганские голоса очень ценились. Нас часто приглашали давать концерты в Москве, Ростове, Киеве, а некоторые знатные и на дом звали нас, чтобы петь… Были… были времена. Вот это вся наша труппа, – окинул он рукой свой табор. – Мы – музыканты и певицы. Но, вот, революция, советская власть…– цыган вздохнул и оперся головой о руку,– и наша песенка спета… А что нам оставалось делать? Хватит! Были мы кочевниками, ими и останемся… М-да… Деваться некуда. Это единственный выход, чтобы нам выжить… А я был тогда ещё у них конферансье, и как вёл их на концертах, так веду их и в пути.

– И не только поэтому! – вставила Симза. – Ты ещё играл главную роль в оперетте «Цыганский барон» Шница и Штрауса. Оттуда и пошло твоё звание.

– Да, славная была оперетта… Такая уж у меня работа, – цыган улыбнулся. – Я очень ценю искусство, и уверен, что оно дается нам свыше, как незаслуженная награда. Поэтому меня так интересует христианство. Не даром я это чувствую. Не даром с ним так яро борется советская власть. -Садовский поперхнулся. – Что-то в нем всё-таки есть, – заключил барон, уходя в своей задумчивости. – Сын мой, Панек, ты согласен со мной?

– Да, дàдо! ¹¹

– А ты, моя Шофранка?

– Да, камэлпэ жянàв.¹² – тихо ответила она, потупив глаза.

– Ох, у меня самая прекрасная невестка! – довольно размахнулся барон, а Шофранка еще более засмущалась. – Тхó лáскэ чя'ё!¹³ – сказал он кому-то, ухаживая за гостями. – Вы играли и пели, – продолжал он, – и это коснулось меня. Я понимаю и чувствую музыку… Это великий дар.

Свято верно, что есть над всеми нами некая сила, непостижимая сила, которая повсюду окружает нас и присутствует везде. Она дала всему начало и движение: восходу и закату, смене дня и ночи, приходам разных времен года, пробуждению травы и полету птиц, потоку рек и… потоку крови по жилам.

– И эта сила- Бог, – сказал Роман.

– Да, я верю. Он есть. Я это ощущаю.

– Он есть Альфа и Омега, начало и конец. Наш Бог- Иегова.

– Объясните мне, что это христианство? Как это жить по-христиански? Я видел много людей, которые называли себя христианами. Они регулярно посещали церковь, молились, ставили свечи, но их богомольный вид тотчас улетучивался, когда они были дома или где угодно за пределами церкви. Я не знаю всех истин и где она; но я понимаю, что это не оно, что это не христианство.

Вы- христиане, и вы совершенно другие.

– В Библии, в Евангелие от Иоанна три шестнадцать написано так: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную."

Господь по своей великой любви к нам послал Иисуса Христа на землю, чтобы дать нам спасение и надежду. Быть христианами значит быть как Христос.

Каков же был Христос?

Он всю свою жизнь посветил служению Богу и ни секунды для Себя. Вот она, жизнь христианина.

– Но в чем же смысл этой жизни? Неужели есть удовольствие в смерти этого Святого или в том, что вы сейчас так мучайтесь и скитайтесь?

– Да, есть. Сын Божий пострадал, потому что был послушен Своему Отцу, и мы имеем наказания в этом мире за то, что слушаемся Бога и преданы Ему и только Ему.

Мы не считаем это страданием, но, напротив, радостью, – Роман говорил с улыбкой на лице и благодарил Господа за такую возможность. Романа слушал не только барон и молодые, но и все остальные цыгане. Они оставили все переговоры, всю возню и суету. Они слушали.

– Радостью? – удивился барон.

Леонида весь этот разговор начал раздражать. Пустой желудок скручивал его изнутри, и он надеялся, что сейчас-то утолит несносный голод и ему станет легче, но эта беседа была хуже мук голодной смерти. От неё Садовского не то чтобы скручивало, а изворачивало изнутри. Лакомые обжаренные кусочки мяса застревали поперек горла. Тихону стоило делать постоянные над собой усилия, чтобы проглотить что-либо, а глотать нужно было в любом случае.

– Да, радостью. Какая же это привилегия и честь нести бремя во имя веры, понимая, что это всё на земле быстротечно и временно.

– Интересные у вас понятия,– погладил бороду цыган.

– Это не наши понятия, это- учение Иисуса. Он предупреждал нас: "В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир."¹⁴ Всё пройдёт и перейдет, но Слово Бога не переменится.

– Вы говорите «временно». Что же потом?

– Наша жизнь пишется. Все наши поступки, дела, слова, решения записываются в Божьей книге. Когда настанет время, Он ее раскроет и по всей справедливости и милости будет давать каждому свою награду.

– В чём же заключается эта награда?

– Вечная жизнь.

– Вечная жизнь, – эхом вторил удивленный барон.

– Вечная жизнь в райских условиях. Тогда будет уничтожено зло и Бог будет править всей землей в мире и гармонии. "И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло."¹⁵

– Поражен каждому вашему слову! Чувствую, как огонь пылает и охватывает мою грудь. Что же мне нужно делать, чтобы достичь?

– Верить. Покаяться в своих грехах, признать свою нужду и принять прощение. Дальше- жить для Бога, оставить всё своё, получив полную свободу.

Барон выслушал и покачал головой:

– Знаете, мне многое нужно рассказать Богу… Покаяние. Как же мучает человека его прошлое. Как же нуждается человек в прощении и обновлении…

Должен буду поведать вам одну историю, которая глубоко впечатлила меня и заставила задуматься.

Как-то к нам прибился один русский. Приняли его как своего, но он был слишком нелюдим. Всегда сам по себе, ни с кем особо не общался, суровый, не подходи. Пожил с нами какое-то время- без изменений. Решил я с ним на чистоту переговорить.

Их барин послал его и его друга отвести ларец с чем-то очень ценным другому дворянину. (Я разрешу себе называть их своими именами, чтобы дать ясность этой картине.) Моего постояльца звали Иваном, товарища его – Петром.

Петру барин очень доверял, очень ценил его прямоту и честность. Петр жил возле барина не скудно. Ивану же не досталось ни того, ни другого. Он допустил зависть в своё сердце. Она его мучила.

Леонид насторожился. На его лице вместо раздражительности, появилась чистая заинтересованность.

– И вот, случай. Они с барским наказом едут вместе. Отъехали достаточно далеко. Иван знал, что в ларце что-то ценное. Он знал, что этого ему хватит на безбедную жизнь до самой могилы.

Они ехали через лес. Правил лошадью Пётр, и Иван воспользовался этим. Он дождался момента и столкнул Петра с козел. Тот с криком упал под колёса, стукнувшись головой о камень. В то время Иван сам не понимал, что делает. Он остановил лошадь и кинулся к ларцу. В судорожной спешке он раскрыл его, но все его ожидания не оправдались ни на йоту. Иван полностью обрыл ларец, тряс его, пытался разобрать дно. Всё же кроме какой-то книги и записки он ничего не нашёл.

Только после такого разочарования осознание стало одолевать его. Сам того не понимая, он всё сложил обратно, положил в суму и бежал. Бежал куда глаза глядят.

Неизвестно сколько и как он так брел, но, когда пришел в первое селение, книгу и ларец продал купцу. Тот оценил товар по достоинству. Ларец оказался дорогим, ручной работы, а книга – Библией. Так мне рассказывал Иван.

Получил он деньги и пропил всё и сразу.

Потом мы его нашли в поле.

«Хоть бы кто-то меня простил»,– говорил он мне тогда.

Человек хотел прощения, но прощение никто ему не давал. Истомился он вовсе. Грех не допускал покоя. Я пытался что-то донести ему, но это было бессмысленно.

На следующий день его нашли на дереве… повешенным.

Было тяжело нам всем.

Леонид неожиданно встал и ушел.

– Да… Прощение- это вода исцеляющая и елей для ран,– сделал вывод барон.

Разговор о Боге, вере, пролитой крови Иисуса Христа и дарованной Им свободе продолжался. К нему присоединилась Елизавета. Панек задавал вопросы.

Барон заметил, что одного из почетных гостей нет долго на его месте, и решил во что бы то ни стало исправить это.

Садовский вышел за табор. Всунув руки в широкие карманы мужицких штанов, он тоскливо и сурово смотрел на лошадей, недостижимый темный горизонт и бордово-фиолетовое небо.

– Пресловутое моховское сокровище! – Леонид сплюнул свою злость на землю. – Будь оно проклято! …– поток его негодования прервался, не успев толком начаться. Третьим глазом он почуял лишние уши, и не ошибся.

– Ты, друг мой, совсем другой, не такой как твоя семья, – заметил цыган, прошедши к Леониду.

– Да, я другой,– согласился тот, меньше всего желая беседовать с кем-либо.

– У меня, дорогой мой, такое впечатление, что тебя что-то беспокоит, что лежит что-то на тебе тяжелым камнем… Ты хочешь прощения, но тебе нужно научиться прощать.

Леонид молчал.

Барон выждал паузу и сказал:

– Ты так и не рассказал мне кто вы и откуда.

Командир смотрел прямо вперед. Он мягко заскрежетал зубами, но все же обернулся к цыгану и ответил:

– Мы из-под Москвы. Едем к родственникам на север. Зовут меня Тихоном.

– А домашних твоих? – указал барон на табор, где за шатрами между пирующими, освещенными огнем костров, Леонид увидел своих соратников.

У Садовского проскользнуло подозрение: не проверка ли? Что бы это ни было, он решил говорить всё как есть на самом деле, то есть ложь.

– Хорошая у тебя семья, – сказал цыган. – Крепкая. И жена у тебя очень красивая и очень правильная. Такое сокровище ещё поискать надо.

Леонид остановил свой взгляд на Лизе. Барон оказался прав. Среди пестроты и гама она была одна, тихая и неприметная, но в ней была такая сила и такая непоколебимость, что, казалось, не найдется ничего, что бы могло не преклониться перед ней.

– И всё же ты грустен. Почему? – продолжал барон.

Леонид опомнился.

– История твоя так опечалила меня. Подлинны ли имена в ней?

– Да-с. Я позволил себе это.

– Хотел я когда-то встретиться с этим Иваном. Как видно, встреча уже без надобности,– с досадой признался Тихон.

– Очевидно, так оно и должно было быть… Давай отгоним все печали и пойдем веселиться вместе с молодыми! – пригласил цыган вернуться.

– Что же есть красота? – спросил барон у своих дорогих гостей, в очередной раз отметив прелесть своей невестки.

– Все творения Божии- слава и красота,¹⁶– сказала Лиза.

– Очень точно сказано.

– В человеке же важна не столько красота внешняя, сколько внутренняя, – добавил Роман. – Так говорит Библия: "Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом."¹⁷

Барон все слова взвесил и впитал. Он снова взглянул на Шофранку и снова ее облюбовал, но теперь более тихо и смиренно:

– Шофранка, милая моя, я знаю, что куда драгоценнее твоё сердце, чем все эти украшения на тебе. Сними их. Они тебя не достойны. Тетки твои тебе помогут. Иди.

Невеста ещё ниже опустила свою голову. Она послушала повеление своего свёкра и молчаливо вошла в один из шатров, а за нею- несколько цыганок постарше.

Повеление барона всех цыган озадачило. Как же можно отказаться от золота и драгоценных камней?! Как же можно снять их с девушки в день ее свадьбы? Неслыханно! Она должна быть самой красивой. Она должна быть в центре всеобщего внимания. Не простушка же она какая-то!

Из шатра появилась Шофранка.

Цыгане ахнули. Освобожденная от тяжкого бремени уборов и традиций, она предстала перед ними в полной простоте, и в этой естественности Шофранка была неотразимой. Легко и грациозно она вернулась на своё место возле Панка. За нею следили тысячи глаз, но глаза ее жениха были самыми желанными и блистающими. Он приложил ее руку к своему сердцу:

– Мэ тут камáм. Пхар рувáв пала туте. Нанэ ади вавир прэ свето. Ти мири ай сана куны!¹⁸

– Камлó,¹⁹ – прильнула Шофранка головой к его плечу.

– Бахталэ'²⁰ – заключил барон, глядя на молодожен. – Те Дел о дел бут бáхт, зор ай састимóс!²¹

– Давай тукэ' мирó лаф! ²² – кто-то крикнул в глубине толпы наперебой тишине и гармонии.

– Плеймн, ты опять споришь? – возмутилась Симза, уткнув руки в бока. – Яв дарик! Шинэ'са?²³

– Мурш,²⁴ – рассмеялся кто-то рядом.

– Нет, Симза, – признался хлопец, густо покраснев. – Мэ са рапирáва.²⁵

Цыганка погрозила ему пальцем и успокоилась.

Праздник продолжался до поздней ночи. По его окончании барон распорядился устроить гостей в лучший шатер табора, чтобы они могли хорошо отдохнуть и набраться сил для предстоящего пути.

Рано по утру Леонид поднял всех с тем, чтобы идти дальше и немедленно. Беленкины собрались и пошли проститься и отблагодарить барона.

Табор оживал. Молодые цыгане возились с лошадьми. Кто-то, проснувшись, слаживал свои пожитки и палатки в телеги. Женщины готовили завтрак, подогревая еду в больших чанах, установленных над вчерашними кострами. Огонь работал устало и лениво, питаясь молоточками и измученными клавишами, желтыми и черными. Вчера они сыграли свою последнюю песню.

Наши герои не сразу смогли отыскать барона. Он раньше всех был на ногах, и раньше всех построил планы на предстоящий день, (в выполнении которых он, естественно, полагался на Господа).

– Мы должны уходить. Дорога не ждет, – сказал Леонид.

– О, друзья мои,– барон передал поводья рослому и худощавому цыганенку,– надеюсь, что вы хорошо спали. Оставайтесь с нами, покушайте перед тем, как идти… или, если вы хотите, то оставайтесь с нами на совсем. Мы будем только рады.

– Благодарим вас за гостеприимство и радушный приём, но…– сказал Роман.

– Мы уходим, – подтвердил своё решение Садовский.

– Что ж,– смирился цыган и позвал к себе цыганку. Он дал ей какой-то наказ, та кивнула и ушла. – Планирую, что после обеда и мы продолжим путь. Не как оставаться здесь более. Нужно идти дальше. – Пришла цыганка с полной ношей в руках. – Вот, – сказал барон,– это немного пищи вам в дорогу. Возьмите, возьмите!

– Спасибо, – взял суму Сашка.

– Спасибо вам большое, – сказала Марья Петровна.

– Это спасибо Богу! Как же хорошо, что Он привел вас к нам! Это не случайность, что вы попали сюда. Это Божие провиденье! Благодарю Его. Душа моя напиталась и нашла ответы на многие вопросы. Теперь жизнь изменилась. Знаю, что Бог, а никто иной, соделал это. Друзья мои, что бы ни было и что бы ни случилось, пусть Он охраняет о оберегает вас!

Владимир со своими соратниками не сидели сложа руки. Как выяснилось, соседи Марьи Петровны ни сухом ничего не слыхивали, ни глазом не видывали. Узнали, что с Марьей Петровной что-то не так, только к обеду, когда скотина кричать стала. На соседей Владимир сильно и не рассчитывал. Он понимал, что знай они хоть сколько-нибудь, все бы выложили (исключением могла быть только Дуня). Нужно было идти к более осведомлённый людям- к дяде Васе. Идти и не щадить.

– Ася, прячь! Прячь Библию-то! – сказал дядя Вася заприметив через окошко входящих во двор бывшего управляющего и ещё пару ребят. Он уже слышал, что Володя перекочевал к коммунистам и теперь верный их слуга.

– Куда прятать? Я не знаю,– испугалась девочка.

– В печь, Асенька. За заслонку.

В доме поднялась суета и это взбудоражило спящую на печке маленькую Лизу. Она захныкала. Тут из сеней выбежала Василина жена:

– Тут эти идут!

– Знаем, – дядя Вася закрыл печь. – Боже, сохрани нас,– выпрямившись, поднял он руки к небу.

Постучали.

– Открывай,– сказал дядя Вася своей бабке.

Молодые люди вошли.

– Мы вас трогать не будем,– с порога заявил Владимир. – Скажите только, куда ушли Моховы и Садовский. Они нам нужны.

Услышав чужие голоса, Лиза совсем расплакалась. Старуха тут же побежала ее качать.

– Мы ничего не знаем, – сказал дядя Вася.

– Старик, ты, кажется, не понял,– подошёл в плотную Володя. – Мы можем сейчас избавиться от тебя и от твоей бабки с девками очень легко, и нам никто ничего не скажет. Ты у меня на крючке. Я прекрасно знаю, что ты, кто ты и откуда. Так что не шути со мной.

Ася сильнее схватилась за деда и исподлобья испуганно и сердито следила за Владимиром.

– Володя, я все хорошо понял и уразумел. Я правду тебе говорю: я не знаю.

– В последний раз тебя предупреждаю! – повысил голос бывший управляющий. – Не будь похож на тупую овцу! Никакого соображения нет в голове. Только блеют все один другому под стать!

– Я буду счастлив, если буду похож на овечку, Володя. Зато ты сейчас похож на Иуду Искариота. Ты знаешь какой была его жизнь. Берегись. Берегись, Володя!

Девочка на печке разревелась вовсе от таких громких разговоров. На бабкины хитрости она не шла и требовала свою сестру. Ася поднялась к ней на печь:

– Тише, тише, Лиза. Лизонька, не плачь,– взяла ее на руки Ася. Лиза почуяла родную кровинку и начала успокаиваться.

Услышав знакомое имя, Володя тоже поубавил свой пыл. Надеялся жениться и одурить. Жениться было бы, конечно, не плохо. Каков бы ни был расклад событий, слову и обету своему она бы оставалась верной до конца своих дней. Можно было бы вспоминать о ней раз в год, а она бы сидела дома послушницей и ждала бы дура. Где ж теперь эту послушницу найти? Убежала от своего счастья.

Садовский тоже хорош. Серая лошадка. Засадил, наверное, молодых Моховых в какую-то тюрягу, а сам с золотом покатил куда глаза глядят.

Нет, сказал сам себе Володя, я не отступлю. От меня они никуда не денутся!

– Да, оставь их! – сказал его товарищ. – Ничего из них не выбьешь. Сразу видно. Зря только время теряем. – Владимир кинул на него испытывающий взгляд. – Тем более, я слышал, что вернулся домой Емеля Спечин.

– Кто ещё такой?

– На мелких посылках Садовского служил.

– И куда же он вернулся?

– В Подмосковье, к бабке своей. Вернулся со сломанной ногой. И сломал он ее на днях по встрече с Садовским. Он-то и может сказать что-то.

– Откуда такие вести?

– Наш брат, солдат, все о друг друге знает доподлинно.

– Ну, ладно,– повернулся Владимир к старикам. – Сдать бы вас! … но ещё можете пригодиться. Живите пока. Что ж,– дал ответ он своему соратнику,– в Подмосковье, так в Подмосковье.

Табор остался далеко позади.

– Видите, дядя Лёня, – весело подбежал к Садовскому Сашка, – а Бог нас всё-таки накормил!

Тихон удостоил мальчика минутным вниманием и снова ушел в себя.

– Не показался ли тебе, мать, вечерний рассказ цыгана знакомым? – спросил Леонид у Марьи Петровны.

– Показался, сынок.

– И что же? – напрягся командир.

– Я давно простила Ивана.

Леонид гневно покосился на мать. Он хотел выкинуть что-то острое, но оставил это при себе.