Читать книгу: «Страшная сказка», страница 4
Глава 5
Дверь поддалась легко – кто-то, кто был здесь последним, не знал о маленькой хитрости нашего дома: чтобы дверь плотно закрылась, ее нужно было сильно, с большим нажимом, прижать к дверному косяку. В прихожей я увидела льющийся из гостиной яркий свет, из-под прикрытой двери доносились возбужденные голоса. Очень тихо я повернула налево и вошла на кухню. Там я налила себе клюквенного морса, который мать приготовила еще утром, залпом выпила целый стакан, подошла к окну и открыла его. Дул восточный ветер, приносящий на своих крыльях ароматы полевых цветов, ночь была тихая, ясная; чудесная ночь. Вдыхая пьянящий запах, я чувствовала приятную прохладу на коже.
Я готова была смотреть на эту ночь и на это небо вечно.
– Но мы должны предпринять хоть что-то! – услышала я сердитый возглас.
Бедный, бедный отец! Мать, как обычно, повесила на него плоды своего необузданного воображения.
– Но послушайте, мы делаем всё, что возможно! – пробасил ей в ответ не менее раздраженный голос.
Я замерла. Голос, хоть и был мужским, никак не мог принадлежать моему отцу. Я напрягла память и попыталась вспомнить, откуда его знаю. И потом, словно удар под дых, – черт, да это же Джек Моррис, шериф, как его за глаза окрестили жители Лаундервиля, полиции! Именно он два года назад спас меня, и именно он сейчас снова был вызван, чтобы найти меня!
Выругнувшись, я на цыпочках подошла к гостиной. Остановилась возле двери, схватилась за холодную ручку и прислушалась. Мать о чем-то спорила с шерифом: насколько я поняла, она заявляла о похищении и требовала послать отряд на розыски ее пропавшей дочери.
– Так, дамочка, послушайте, – шериф, явно на взводе, повысил голос. – Мы услышали ваше обращение. Наш отдел, занимающийся административными правонарушениями, уже нашел молодого человека, которого вы описали.
Пауза. Такая долгая, что…
– Его зовут Марк Аттье.
Твою ж… Я тихо застонала. В отчаянии закусила губу, зажмурив глаза и борясь с желанием закрыть уши руками.
Чтобы не слышать этого. Ничего не знать о том, что они…
– Наш сотрудник звонил ему на домашний телефон, который мистер Аттье оставил в полицейском участке, – продолжил мужчина спокойным голосом, тогда как я, застыв, с холодной липкой дрожью ожидала каждое его слово примерно так, как ждет оглашения приговора отчаявшийся преступник перед казнью.
– Так значит этот говнюк был замешан еще в каких-то гнусностях?!
– Не знаю, – медленно произнес шериф, хмуря брови. – Вроде бы, у него был штраф за парковку в неположенном месте и…
– И что? – перебила его мать. – Вы дозвонились ему?
– Нет, мы звонили весь день, с той самой минуты, как нашли его номер у нас в базе, но трубку никто не взял. – Моррис замолчал и откашлялся. А потом произнес такое, отчего я даже зауважала толстяка. Так нагло насмехаться над матерью даже я себе не позволяла.
– День сегодня погожий, – произнес он, чуть вздыхая. – Может, парень пошел на рыбалку или на охоту, сейчас как раз сезон оленей…
– Или же ублюдок похитил мою дочь и держит ее в каком-нибудь сыром подвале!.. – голос матери задрожал, и она всхлипнула.
Я почувствовала, как защемило сердце глубоко в груди. Неосознанно я закусила губу, и из нее уже потекла горячая струйка крови: я ощущала, как она сбегает по подбородку и крошечными каплями капает на футболку. Я боялась, я ужасно боялась того, что они могут сделать с Марком, в чем смогут его обвинить.
– А прийти к нему домой вы не можете? – спросила мать с заметной обреченностью в голосе. – Клянусь, я…
– У нас нет его адреса, – спокойно перебил ее Моррис. – У нас в тот день была неразбериха в отделе, новый сотрудник проверил все не должным образом и… короче, мистер Аттье оставил у нас только номер для связи.
Я услышала судорожный вздох, будто женщине разом перекрыли доступ к кислороду, потом был протяжный крик бессилия, а после до моего слуха донеслось что-то уж совсем невозможное – судорожные, надрывно-истерические рыдания.
– Дорогая, успокойся, – услышала я отца.
Его голос дрожал, и я почувствовала укол совести, кольнувший меня по лопаткам.
Ну же, Соф, открой эту чертову дверь.
– Я вас понимаю, – сказал Джек мягко, уже без всякого зубоскальства. – У меня самого подрастают две девочки, и я знаю, каково это. Полиция, конечно, сделает всё возможное, но… – он помолчал, потом неуверенно продолжил: – На днях я видел вашу дочь. Она выходила из кафе поздно вечером, и она – она была не одна, вы меня понимаете? С ней шел молодой человек, по вашему описанию очень похожий на мистера Аттье.
Я слышала, как ахнула мать. Сама я прислонилась к стене и закрыла глаза. Неужели в этом чертовом городишке нельзя сходить в кафе с парнем, чтобы потом об этом не было известно всему городу?
– Также, миссис Майер, – продолжил Моррис, видимо, выбрав для себя девиз «лучшая защита – это нападение», – стоит заметить, что вы не в первый раз к нам обращаетесь. Помнится… – мужчина нахмурил лоб, – помнится, пару лет назад ваша Софи также убежала из дома.
– Что вы хотите этим сказать?!
– Ничего, – невозмутимо ответил шериф. – Я только хочу обратить ваше внимание на то, что ваша дочь импульсивная девушка и ей свойственны необдуманные поступки.
– Тогда был другой случай, а сегодня я своими глазами видела, как этот подонок против воли затащил мою дочь в машину, – с чувством возразила мать. Ее голос все повышался, как бы предупреждая, что душившая ее материнское сердце буря не за горами. – Запомните, Моррис, я его из-под земли достану, я добьюсь его ареста, даже если у вас, полицейских, кишка тонка!..
Дальше медлить было просто невозможно. Я набрала в грудь побольше воздуха и открыла дверь гостиной.
* * *
Три пары глаз разом уставились на меня. Мать с шерифом стояли друг против друга, словно два бойца на ринге, отец сидел на диване, подперев голову рукой – было ощущение, будто он пытался решить непосильную для его ума задачу.
– Соф?!.
Мать глядела на меня, словно бы я была каким-то духом, восставшим из мертвых, кем угодно, но только не ее дочерью. Да, пожалуй, ради такой минуты стоило побыть в роли «похищенной».
– Всем добрый вечер, – сказала я, оглядывая присутствующих. – По какому случаю собрание?
Наверное, мне стоило промолчать. Или лучше всего – броситься к родителям на шею и умолять их простить меня. Наверное, мне нужно было извиниться. Если и так, то знайте, что я не сделала ничего подобного.
– Софи… Бог мой, где ты была?
Мать выглядела насмерть перепуганной, на ее щеках виднелись дорожки слез, а ее волосы, всегда такие блестящие и опрятные, были растрепаны и взлохмачены, словно она не один час неистово дралась с разъяренным хищником, и только сейчас, одержав наконец победу, поняла, насколько глупо вела себя всё это время.
– У нее кровь! Боже, ты только посмотри на нее, – она повернулась к отцу.
Черт, кровь… А я про нее забыла совсем. Ну и видок у меня небось сейчас, подумала я, в душе даже забавляясь сложившейся ситуацией.
Отец – очень спокойный, с застывшим, окаменевшим лицом – встал, подошел ко мне и, не отрывая глаз от моего лица, очень серьезно спросил:
– Ты в порядке, дочка?
Я кивнула. Отцу, кажется, больше ничего и не требовалось. Он подошел к Моррису и, прямо и ровно смотря в лицо начальнику полиции, сказал:
– Джек, приносим свои извинения. Ваша помощь нам больше не нужна.
Джек Моррис удивленно поднял брови, перевел взгляд с отца на мать, потом на меня и спросил:
– София, где ты была? Мы все ужасно волновались.
Мать хотела что-то сказать, но шериф не дал ей вмешаться.
– Мне нужно знать, что там произошло. Это, черт его дери, моя работа… По вашей просьбе к вам в дом пришел я, а не тот, кому государство непосредственно платит за это деньги, также вы, – обратился он к матери, – устроили переполох во всей округе, и теперь за это нужно кому-то отвечать.
Мать поджала губы, открыла было рот, но благоразумно промолчала. Боже, храни тебя за это молчание!
– Я слушаю, – шериф обратился ко мне официальным, лишенным какого-либо окраса голосом – так мог бы судья зачитывать в зале суда смертельный приговор.
Я прошла на середину комнаты, села на диван, закинула ногу за ногу и равнодушно спросила:
– Что вы хотите знать?
– Где ты была? Что этот подонок сделал с тобой? Почему твое лицо в крови? – тут же засыпала меня вопросами мать.
– Ну-ну… – начальник полиции, бросив взгляд на мать, качнул головой. – Вопросы здесь задаю я.
Мужчина повернулся в мою сторону, мать жадно впилась в меня взглядом, а отца допрос и вовсе не интересовал: он дернул плечами и торопливо вышел из гостиной.
– Итак, София… Я попрошу тебя отвечать мне по возможности честно – тогда ни у меня, ни у твоих родителей не возникнет нелепых недоразумений. На прямые вопросы отвечай строго «да» или «нет». Это понятно?
Мать удивил холодный тон его голоса, я же просто кивнула.
– Хорошо… Я постараюсь тебя не задерживать, ты наверняка устала, – он откашлялся и, вроде, смутился (а может мне это только показалось?). – Вопрос первый. Ты знаешь парня по имени Марк Аттье?
– Да.
Краем глаза я видела, как мать приложила руку ко рту.
– Прекрасно, прекрасно… Уже хоть что-то. Этот день ты провела с ним, так?
Я против воли опустила под его натиском глаза.
– Да.
– Вышеупомянутый молодой человек вел себя с тобой неподобающе, проявлял насилие или принуждал к чему-либо?
Один вопрос – и я уже там, вернулась на нашу поляну, к краю обрыва. Впивающий, вбирающий, кажется, саму жизнь из моей глотки поцелуй, его руки, обхватившие меня, словно клешни, и грубые движения его губ, не позволяющие ни вздохнуть, ни оказать сопротивление.
– Нет, такого не было, – с запозданием ответила я, комкая слова.
– Ты уверена?
Черт, похоже, мужчина заметил паузу перед моим ответом.
– Абсолютно.
– Это значит «да»?
– Да, – я закатила глаза.
– Хорошо. Откуда на твоей футболке свежая кровь?
– Я прокусила губу… У меня такая дурацкая привычка.
– Дурацкая привычка… Чудесно.
В этот момент вошел отец. В одной руке он нес дымящийся чай, в другой держал пару бутербродов.
– Спасибо, пап, – я улыбнулась отцу, взяла из его рук пылающую жаром чашку и с удовольствием сделала большой глоток.
– Х-м-м… продолжим. У меня к тебе, Софи, последний вопрос, – сказал шериф, и я невольно напряглась.
– Я хотел бы переговорить с твоим знакомым, может, ты знаешь адрес, по которому проживает мистер Аттье?
Ох. А не жирно ли вам будет, а, мистер Я Хочу Всё Знать?
– Это имеет отношение к делу?
– Разумеется, – прищурив глаза, медленно произнес мужчина.
– Софи, – встрял отец, подсаживаясь ко мне, – если тебе что-то известно, все, что угодно, любая мелочь, лучше скажи нам это. Для нас всех так будет лучше.
Я почувствовала, что краснею, и опустила глаза в пол.
Черт, папа!
Солгать полицейскому, пусть и главному, или матери – это одно, а вот отцу… Я сглотнула.
– Мне ничего не известно, – сказала я наконец, не глядя в глаза отцу. – Я ничего не знаю… ни его номер телефона, ни адрес, мне неизвестно ничего, – ответила я, почти ощущая, как исписанный рукой мужчины чек с его адресом в одну секунду прибавил в весе пару сотен фунтов, отягощая карман куртки лживым свидетельствованием.
– Отлично. Так я и думал, – Джек повернулся к моей матери. – Я узнал всё, что было необходимо. Составлением рапорта я займусь уже завтра. Если Софи захочет с вами поделиться, – он с легкой улыбкой взглянул на меня, – я уверен, она посвятит вас во все подробности сегодняшнего дня.
И мужчина, попрощавшись, вышел из гостиной. Хлопнула входная дверь, и комната погрузилась в тяжелую тишину.
Пережитый стресс утроил мой аппетит. Не чувствуя вкуса, я проглатывала кусок за куском, запивала всю эту мешанину приторно-сладким чаем и чувствовала себя такой уставшей, просто ужасно вымотанной.
– Итак… – мать уже отошла от шока. Ее ноздри раздувались, в глазах пылал чистый огонь, в руке, точно снаряд, готовый в любое мгновение выстрелить, зажат желтый карандаш, которым она до моего прихода марала безжалостно измятые листы бумаги.
Она встала передо мной, уперев руки в бока. Вкрадчивый, по-змеиному шипящий голос пополз по гостиной.
– Ита-ак. Рассказывай… дорогуша, – мать выплюнула мне это слово в лицо так, словно долгое время сдерживала в кровоточащих деснах свой змеиный яд.
– По правде говоря, у меня нет желания что-либо говорить сейчас, – ответила я, стряхивая крошки с колен и демонстративно позевывая.
– Нет, Соф, довольно! – карандаш полетел куда-то за диван. – Хватит с меня этого позора, что был здесь сейчас. Говори живо, где ты была.
Я устало подняла на нее глаза.
– Последнее, что я видела – это как здоровенный верзила хватает тебя за задницу, словно обезумевший зверь, и насильно заталкивает в машину. Соф, да меня чуть удар не хватил!
Я перевела взгляд к открытому настежь окну – небо было уже совсем черное, с улицы не доносилось ни звука, будто весь мир уснул под угольным, в белых крапинках, покрывалом.
– Ты позволила себе… А это что такое?! – она совершенно обезумевшим взглядом впилась в надетую на мне кожаную куртку.
– Это его, да?? Того ушлепка? – взвизгнула женщина, потом вдруг протянула ко мне руки и стала яростно срывать с меня черную косуху.
– Прекрати! Ты что, спятила? – вскричала я, вскакивая с дивана и вырываясь из цепких пальцев.
– Ну всё, хватит. – Отец встал между нами.
– Хватит? Разуй глаза! Ты что, не видишь, во что превращается наша дочь?!
– Вижу, – отец устало потер переносицу. – Только Софи устала, ты тоже измотана. Это был тяжелый день, и нам всем нужен отдых… Утром Софи всё нам расскажет.
– Но…
– Завтра. Ты поговоришь с ней завтра.
Твердость, даже какое-то упорство, несвойственное отцу, поразило меня. Видимо, и мать тоже. Потому что она вдруг потупила взгляд, словно первокурсница, тяжело выдохнула, сжала губы, а потом со стоном отяжелила диван. Явно изо всех сил сдерживая себя, она молча скрестила руки на груди.
И что же это, черт побери, значит?
– Софи, иди в постель, – скомандовал мне отец.
Я тупо смотрела на них. Идти спать? А как же долгий допрос, нудные вопросы и бессмысленные, никому не нужные проповеди?
– Или ты решила остаться и поведать нам с мамой о своем приключении сегодня?..
– Нет, пап. Я иду спать, – быстро ответила я, пожелала родителям спокойной ночи (что было немного неуместно) и выскочила из гостиной.
Захлопнув дверь спальни, я завалилась на кровать, с головой накрывшись одеялом. Сил хватало, чтобы просто лежать. Лежать, вглядываясь в танцующий тенями потолок, и просто слушать жужжащий рой в голове. А мысли все равно возвращались к нему.
К его рукам.
Вдруг захотелось их почувствовать.
В низ живота хлынула горячая волна жара. Втянув ноздрями воздух, я плотно сжала губы. Остановись, Соф. Прекрати это. Прекрати это сейчас, пока это еще можно остановить.
Застонав, я повернулась набок и подложила ладонь под горящую щеку. Мне предстояло о многом подумать – и прежде всего о том, почему Марк вдруг занял в моей жизни настолько важное место, что я стала ради него лгать представителю закона и отцу, которому до знакомства с мужчиной я всегда говорила только правду.
Глава 6
Проснулась я в двенадцать часов дня – гораздо позже, чем обычно. Встала с постели, потянулась, открыла окно и вдохнула в себя весну. Так дивно, так сладко было в то солнечное утро! На первый этаж я спускалась с легким ощущением радости в груди, я улыбалась – сама не зная чему.
На кухне я встретила мать, которая разговаривала с отцом, и судя по их лицам – разговор шел обо мне. Я поздоровалась и села за стол. Мать тут же вскочила с места – словно один мой вид вызывал у нее неудержимое желание проблеваться.
Снова, сейчас она снова покажет себя в своем сучьем обличии.
А потом я почувствовала, что стол дрогнул – это мать швырнула на него тарелку с яичницей.
– Ешь, – бросила она мне и поставила миску с кашей с такой силой, что я могла поклясться – днище тарелки пошло трещинами.
– Спасибо, мам, – ответила я, качая головой. Вопросительно посмотрела на отца – тот только помотал головой.
Ели мы с отцом в тишине. Мать отошла к плите, и я кожей чувствовала ее тяжелое дыхание.
– Софи, – позвал меня отец в тот момент, когда гнетущая тишина начала давить на голову не хуже пыточных тисков.
– Что?
– Ты кое-что обещала нам вчера.
– Обещала? Я? Что-то не припомню… – я сделала удивленное лицо.
Резкий взгляд отца и наступившая следом тишина, вместо аплодисментов встретившая нерадивого клоуна, оборвали у меня все желание кривляться.
– Ах, это… Ну да. Конечно, – ускользнувший из-под моего присмотра яд, разумеется, предназначался только для материнских ушей.
И знаете что? Я рассказала им о Марке. Сказала, что это мой старый знакомый (хоть Моррису и было известно, что Марк впервые приехал в Лау этой весной, мать этого знать, конечно, не могла), рассказала о пикнике и о том, что мне чертовски жаль, что я заставила их нервничать.
– Кхм… – нахмурился отец, выслушав меня. – Может, ты и сказала нам правду, может и нет. Это известно только господу Богу. Во всяком случае, это очень похоже на правду. Хм… – отец посмотрел на мать и сказал: – Софи, мы думаем, что тебе лучше не ходить одной по городу. По крайней мере, до конца этой недели. Завтра утром я отвезу тебя на работу, а потом заберу в шесть часов вечера домой.
Закончив с неудобным для него разговором, он принялся за кофе. Слегка улыбаясь (тоже мне наказание!), я потянулась за печеньем, и в тот момент мать, в упор глядя на отца, выразительно прочистила горло. Мужчина поставил чашку на стол, сжал губы в тонкую линию и хмуро проговорил:
– И еще… На выходных ты будешь гулять только в пределах нашего участка.
Черт, а вот с этим уже посложнее. Я увидела, что отец, скривив лицо, повернулся ко мне с таким видом, словно извинялся за свои последние слова.
Я знаю, пап, знаю… Ты не хотел ничего подобного.
Я улыбнулась и кивнула отцу: «Все в порядке, не страшно». Уголки его губ немного приподнялись, и он, откашлявшись, сказал:
– Вот мы всё и разрешили, да, девочки?
Мать, закатив глаза, кивнула. Вот и славно, мам. Надеюсь, твоя завистливая душонка довольна.
– Хорошо, а сейчас… Софи, ты можешь закончить ту работу, что бросила вчера днем.
– Конечно, пап.
Я встала со стола и, не глядя на мать, боясь хоть как-то выдать свою тревогу, направилась в прихожую.
– И да, Соф, – крикнул отец у самой двери, – постарайся на этот раз никуда не сбегать… А если уж совсем приспичит, предупреди нас с матерью на худой конец.
Усмехаясь, представляя себе, как мать, покраснев до ушей, сердито шикнула на мужа, я вышла на свежий воздух.
Всё-таки с отцом мне повезло.
Всю неделю я выкладывала товар на полки, сверяла ценники и принимала грузовики с паллетами, которые были вдвое выше меня. Я встречала знакомых людей в магазине и видела их лица, полные чрезмерного, как чай, в который добавили слишком много сахара и от которого начинает тошнить, сочувствия. Конечно же, я знала, о чем они думают. Я читала в их глазах жалость, словно они застигли меня собирающей возле мусорки пустые бутылки. «Какой ужас, как так можно?» – так и слышала я их мысли. «А ведь она подавала такие надежды, и семья у нее образованная, вон, как ее мать преуспела. Ужас, ужас… Хорошо, что моя дочь до такого никогда не опустится».
«Временно, – твердила я себе, обслуживая за кассой их поплывшие от жира лица, – это всё временно. Временная работа…»
В пятницу время бежало быстрее моих мрачноватых мыслей: я не заметила, как за окном начало темнеть.
– На сегодня всё, – сказал мне Финч, администратор магазина, в полседьмого вечера.
– До понедельника, – сказала я, чувствуя, как ноющая боль разливается по мышцам всего тела: сегодня я таскала тележки с коробками и почти не стояла у кассы.
Выйдя на улицу, я с благодарностью вдохнула чистый сумеречный воздух. Пахло травами и еще чем-то легким, весенним. Уйдя в свои мысли, я не заметила, как налетела на полненькую светлую девушку.
– Ой… – я буквально врезалась в нее, и она от неожиданности выронила свои многочисленные сумки и пакеты на землю. Зеленые яблоки, точно кузнечики, повыпрыгивали из пакета и понеслись по ярко-красному тротуару.
– Простите меня ради бога, – я быстро посмотрела на девушку, которая каким-то образом умудрялась поднимать свои баулы с земли и свободной рукой держать вырывающегося ребенка. Не теряя ни минуты, я кинулась вниз по тротуару, где яблоки, стремительно набирая скорость, скатывались с потрескавшегося кирпича. Собрав все фрукты у подножия холма, я вернулась к девушке.
– Еле догнала, – сказала я, убирая прилипшие ко лбу волосы. – Еще раз извините.
Девушка, получив обратно свой пакет с несколько побитым содержимым, смотрела на меня, нахмурив свои широкие брови: я могла бы сказать, что она усиленно пытается что-то вспомнить.
– Мы раньше не встречались? Ваше лицо кажется мне знакомым.
– Не думаю.
Нет, среди моих знакомых нет молодых мамочек с потертыми штанами из магазина типа «Всё задаром». Ты ошиблась, крошка.
– Бог мой… – внезапно воскликнула она, расширив глаза. – Софи!
Я недоуменно нахмурилась: откуда эта девица меня знает? Знакомая матери?
– Соф, ты что же, не узнаешь меня?
Я усиленно вглядывалась в ее полное лицо, обрамленное отросшими корнями волос, пытаясь найти хоть что-то, любую деталь, которая поможет мне узнать незнакомку.
Наконец я виновато пожала плечами: «Извиняй, подруга, но ты, видимо, ошиблась».
– Я Эллен, – пораженно вымолвила девушка, – Эллен Клайд. Мы же дружили в школе…
– Эллен? Эля?!
Я с немым удивлением уставилась на девушку. Да ну нет, не может такого быть.
Сейчас я вспоминаю, как стояла тогда с разинутым ртом посреди тротуара, и мне становится стыдно.
– Что, так изменилась? – Эля посмотрела на меня, высоко подняв брови.
Что я могла ей ответить? Я смотрела на нее во все глаза, ища, выискивая в стоящей передо мной девушке ту Элю – которую я помнила и с которой кидала камешки навстречу бушующим волнам. Куда, черт подери, подевалась миниатюрная красавица, по которой сходили с ума все ребята со школьного двора?! Потускневшая, замученная домом и детьми, она смотрела на меня и, разумеется, всё понимала.
Черт, да у нее даже взгляд стал мутным и каким-то блеклым, словно выцветшая футболка.
– Ну… нет, – наконец проговорила я, отводя глаза и отчаянно пытаясь придумать какое-нибудь объяснение своей заминке. – Просто… Понимаешь, я сегодня без очков, поэтому все люди для меня сейчас как большие груши-переростки.
Эля эту нелепую ложь проглотила. Выпучила свои огромные глаза и покачала белокурой головой. Да и что ей в сущности оставалось делать? Продолжить игру, разумеется.
– А вот ты изменилась, Софи, – вдруг сказала мне девушка, придирчиво меня оглядывая.
– Ну да. Два года, считай, прошло, – ответила я ей, гадая, неужели я выгляжу для нее так же, как и она для меня – незнакомкой в чужом обличии?
– Ты повзрослела, прическу сменила и одеваешься по-другому, – медленно произнесла Эля, качая на руках надувшуюся девочку. – И взгляд стал таким серьезным, целеустремленным что ли…
Я еле сдержалась, чтобы не хмыкнуть. Серьезный взгляд? Да ладно.
– Вот только знаешь, Соф, – она прошлась по мне глазами, – кожа рук у тебя совсем испортилась. Ну, да ты и сама должна это понимать. Сухая, вся в мозолях и шелушениях… Нехорошо, – она прищелкнула языком и добавила: – Если что, ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью. Я об этом знаю всё: ванночки, маски, примочки – ты спрашивай, не стесняйся.
Покраснев, я не сразу нашлась, что ответить. Абсурдность ее слов вызвала во мне неконтролируемый смех, который, однако, я все же сдержала.
Руки… конечно же, они в ужасном состоянии. Таскание туда-сюда тяжеленных коробок, знаешь ли, не способствует гладкости кожи. Мне очень хотелось огрызнуться, но потом я еще раз посмотрела на нее и сладко улыбнулась. Ни к чему мне еще глубже закапывать ее в яму, в которую она сама себя добровольно заточила.
К тому же она права – руки у меня и правда в дрянном состоянии.
– Обязательно, Эль, – сказала я, старательно улыбаясь. – А что у тебя нового, как вообще дела?
Она, казалось, только и ждала этого вопроса: люди так любят почесать языками о себе любимых! Я узнала, что сразу после окончания школы девушка поехала на курсы журналистики в Крослин, вышла там замуж за фермера (бросив обучение), еще через полгода родила Соню и сейчас по ощущениям предполагает, что снова беременна.
– Здорово, поздравляю! – я расплылась в улыбке, и, боюсь, улыбка моя была далека от искренней радости.
К счастью, девушка этого не заметила: она повернулась к дочери, достала из кармана широких штанов замызганный платок и вытерла им у сладко посапывающей на плече дочурке струйку мутно-желтой слюны. Я не смогла подавить дрожь отвращения.
– А как там Дэн? – спросила я просто чтобы заполнить возникшую паузу. – Наверное, тот еще красавец…
Девушка хмыкнула, порылась в большой (огромной!) сумке и вытащила на свет фотографию с затертыми углами.
– Сама мне скажи: красавец он или нет.
Я долго смотрела на снимок. На нем шесть юношей-спортсменов, одетых в красные плавки, стояли на песчаном пляже и улыбались на камеру.
– Что, тоже не узнаешь? – спросила Эля, подходя ближе.
– Он? – я ткнула пальцем на самого тощего из ребят.
Эля покачала головой, закатила глаза и указала на самого высокого парня в центре. Я ахнула.
Угловатый, чуть высокомерный школьник остался сидеть за партой, на его место пришел Дэн – с хорошо развитой мускулатурой, ясными глазами и вздернутым кверху подбородком.
– Обалдеть! – проговорила я, пялясь на снимок. – На него наверняка вешаются все девчонки в городе.
– Да куда там, он только о колледже и думает. Мечтает поступить в медицинский, – она хмыкнула.
– Достойная цель, – улыбнувшись, я порадовалась, что парень решил ставить высокие цели и не брать пример с сестры.
Эля лишь отмахнулась. Соня вновь захныкала, и девушка, качая ее, сказала:
– Она есть хочет, наверное. Мы пойдем.
– Да, конечно, – я посмотрела на ее взмокшее лицо.
Мы обнялись.
– Рада была тебя увидеть, Соф, – сказала Эля, поудобней обхватывая дочь.
– Взаимно. Передавай привет Дэну.
– Угу, – отрешенно пробормотала она, взваливая на себя натянутые до предела сумки и пакеты. Помахала мне загруженной вещами рукой:
– Пока, Соф! Мы еще увидимся! И не забывай про руки, – подмигнув, крикнула она мне, перебегая дорогу и не обращая внимания на сигналящих ей вслед водителей.
Не сдерживая усмешку, я пошла вдоль улицы. Я подымалась в гору, слушала далекое пение альбатросов (возможно, это самцы решили испытать удачу, привлекая своим писком самых красивых самок побережья) и не переставала думать о том, как же может измениться человеческая жизнь. Если я когда-то вспоминала свою школьную знакомую, мне приходило на ум только одно слово. Эля была самой «милой» из всех, кого я знала. Образ светловолосой девушки с хрупкой фигурой и прозрачными голубыми глазами запечатлелся у меня в голове и не хотел связываться с потрепанным видом домохозяйки и спиногрызом на ее покрасневших от натуги руках.
Разумеется, осуждать других людей не очень-то хорошо. Не судите, да не судимы будете, кажется? Это ее жизнь и пусть она еще хоть сотню мелких нарожает, вот только я не видела счастливого блеска в глазах Эли, и потому сделала вывод, что моя школьная подруга стала еще одной домохозяйкой, замученной детьми, уборкой, готовкой и полным отсутствием внимания со стороны любимого мужчины.
Я повернула за угол и ступила на Песочную улицу. Идя мимо склонившихся к земле ив, я думала о том, что такие девушки, как Эля, никогда не выберутся из бытовой рутины, из вязкого болота под названием «счастливая семейная жизнь», где жена продолжает род, батрачит на работе за семерых и еще успевает при этом готовить свежие супы на обед и следить, чтобы в доме не поселились усатые твари.
«На самом деле, – думала я, завидя знакомый огонек на краю утеса, – эти женщины – они святые. Им не вручают медали и про них не пишут в газетах, но они, безусловно, заслуживают уважения. У них никогда не хватит смелости изменить свою жизнь; связывая себя обязательствами чести и долга, они будут жить для детей, для мужа, для матери мужа, для кого угодно, но только не для себя… А вообще, – одернула я себя, наконец подходя к освещенной тусклым фонарем калитке, – все мы под Богом ходим. Еще неизвестно, какая мне предначертана судьба».
Зайдя домой, я, ведомая восхитительным запахом, околдовавшим мой голодный желудок, поспешила на кухню, где застала стоящую у плиты мать. Женщина помешивала в большой кастрюле картофельное пюре, а бурлящая рядом сковородка, несомненно, была виновницей аромата, пропитавшего весь дом с ног до головы.
– Как вкусно пахнет! – сказала я, подходя к плите. – Что у нас сегодня на ужин?
– А тебе это к чему? – спросила мать, добавляя в кастрюлю куркуму –пюре сразу же приобрело красивый золотистый оттенок. – Неужели в кафе стали хуже кормить? Или у него хватило денег только на чай?
– О чем ты? – я приподняла крышечку и зажмурилась от ударившего по глазам пара.
– Ты прекрасно знаешь, о чем.
Когда до меня медленно начал доходить смысл ее слов, я поперхнулась стащенной со стола половинкой огурца.
– Обалдеть, ты думаешь, я была с Марком… Невероятно, – я со вздохом опустилась на стул.
Посмотрела на часы – они показывали половину восьмого. Ох, обычно в это время я уже давно дома.
С минуту мы молчали. Из радио нежно лился блюз. Мать добавляла мои любимые специи в булькающую подливу, я вслушивалась в доносившееся из живота урчание, которое, надеюсь, было слышно и ей.
– Мам, – я опустила голову на скрещенные руки и полулегла на кухонный стол. – Я правда никуда не заходила после работы. Встретила на улице школьную подругу – Элю, ты должна ее помнить, она как-то к нам приходила, светленькая такая… Ну, мы и поболтали немного. У нее, кстати, дочка недавно родилась, Соней назвали…
Не дождавшись ответа, я вскочила из-за стола. Не успела я сделать и пары шагов, как мать рявкнула:
– А ну живо за стол!
Я поплелась обратно. Села, взяла вилку и размешала поставленное напротив моего стула пюре с подливой.
– Мам, я правда с ним не виделась сегодня, – сказала я очень тихо, прожевывая тушеное мясо.
Ну почему, когда сын или дочь решают сказать правду своим родителям, те им не верят, зато ложь иной раз проглатывают словно лепешки на завтрак??
– Да знаю я, – ответила мать, вздыхая и садясь рядом.
Мы ели в молчании. Когда из радио послышались первые звуки сказочной сюиты Грига, мать спросила:
– Как дела на работе?
Я пожала плечами. Сегодняшний день был похож на вчерашний, а завтрашний будет просто продолжением сегодняшнего. Просто еще одна копия с одними и теми же персонажами.
