Читать книгу: «Ловушка для птиц», страница 4

Не Тор, само собой, но викинг из третьей сотни – точно.

– Морда у вас, конечно, как башмак, – сообщил Паше перфекционист Макс. – Но тут уж ничего не поделаешь. Могу нанести маску в качестве временной меры. Синяя глина, минералы, перчик халапеньо. Делу это вряд ли поможет…

«Перчик халапеньо» в гейских устах прозвучал более чем двусмысленно.

– Не надо маску. – Однолет вцепился в подлокотники и инстинктивно вжался в кресло. – По-моему, все и так очень хорошо…

– Действительно, Буся. – Алекс решил поддержать Пашу. – Не навязывай человеку дополнительные услуги. Еще обвинят в гейпропаганде. А все должно быть по обоюдному согласию, правда?

Шатен подмигнул Однолету и расхохотался.

– У меня девушка есть.

Зачем Паша сказал об этом? Геев не интересуют девушки, и уж тем более – девушка залетного клиента, которого они видят в первый и последний раз.

– Бедняга, – теперь уже захохотал Макс.

– Наши соболезнования, – поддержал его Алекс.

В общем и целом два брата-акробата были миляги. И парный конферанс им удавался, и их нарочитое хамство не выглядело оскорбительным, скорее – веселым и безобидным. А еще они были хорошими психологами: сразу вычислили, что Паша – интеллигентный человек, миролюбивый, и у него и в мыслях нет к ним прикопаться. Окажись на его месте гопник, футбольный ультрас или член уличной группировки «Коловрат» – поведение обоих Бусь было бы совсем другим. Миляги, да, и совсем не то имели в виду, когда выражали свое шутовское соболезнование. Но – совершенно случайно! – они попали Однолету прямиком в солнечное сплетение. Туда, где торчала рукоять ножа. Паша Однолет по-настоящему скорбел о Сандре. Как и когда ее смерть стала его личной потерей – неизвестно, но сейчас он ощутил настоящую горечь.

С привкусом металла и крови во рту, – никакими печеньками не заешь.

– Она скрипачка, – сказал Паша. – Живет здесь неподалеку.

Улыбки на лицах Макса и Алекса засверкали, затрепетали – как рыбьи плавники на прошитом солнцем мелководье.

– Ага, – промурлыкал Макс. – Интересно.

– Очень, – поддакнул Алекс. – Как тесен мир. Правда, Бусь?

– Не то слово, Бусь.

– У нас тоже есть знакомая скрипачка. И тоже живет поблизости.

«Поблизости» и «неподалеку» – слова-синонимы, не так уж много скрипачек сыщется на маленьком пятачке в спальном районе Петербурга. Если вычесть музыкальные школы для детей, разумеется. И самоучек, терзающих инструмент назло соседям. Не исключено, что и Паша, и Макс с Алексом имели в виду одного и того же человека. Выяснить это можно было в течение минуты: во внутреннем кармане однолетовской куртки лежала посмертная фотография Сандры. Предъяви он ее – и все сразу станет на свои места. И если окажется, что Макс и Алекс знакомы с девушкой, они – с вероятностью девяносто девять процентов – назовут ее настоящее имя. И наверняка сообщат подробности, способные пролить свет на ее личность.

Девушки любят геев и делятся с ними своими секретиками.

Об этом Паше поведала Бо в тот единственный вечер, когда была его герлфренд. Непонятно, почему вообще в разговоре с Бо всплыла подобная тема. Ага. Бо жаловалась на парней, какие они нечуткие и как неспособны понять.

– Понять что? – удивился Паша.

– Что угодно.

– Может быть, с ними нужно просто поговорить?

– Это не поможет.

– А если поговорить подольше?

Парни не умеют говорить долго, не любят. Парни озабочены эрекцией и доминированием, а еще проблемой самореализации (опять же, понимаемой как доминирование) и проблемой больших денег. Для таких случаев, чтобы девушки не чувствовали себя совсем уж неуютно, природа и придумала геев. Безотказные жилетки и великих утешителей, которым не нужно от девушек ничего.

Одно лишь вечное сияние чистого разума.

Черт его знает, что за дикие мысли посещали Бо. В голове насрано, –  как сказал бы капитан Вяткин, тогда еще незнакомый курсанту Однолету.

Опер Однолет мог вытащить фотографию из кармана в любой момент, но почему-то не торопился этого делать. Если бы он не стриг проклятую бороду, не пил кофе и не жрал в три горла печеньки, вполуха слушая щебет Бусь… Если бы он просто вошел в «олдскульный барбершоп» и сунул владельцам удостоверение – это было бы честно и правильно. А главное, профессионально. В стиле капитана Вяткина. Но оставшийся без присмотра и твердой руки Паша избрал линию поведения Сергея Валентиновича Брагина – притворщика и лицедея, каких мало; друга всех свидетелей, змея подколодного и двойного агента.

Избрал – вот и мучайся.

– Стрижка у нее классная.

– У вашей девушки? – уточнил Алекс.

– Ага. Такой… беспорядок на голове. Мне очень нравится.

– Шэг, – снова разулыбался Макс, уставившись Паше куда-то в переносицу.

– Не понял…

– Такая стрижка называется «шэг». Стилизованная под беспорядок. Может быть и не стрижкой, поскольку делается на волосах разной длины. Но беспорядок и небрежность – главное условие.

– Вы и такие делаете?

– Я стригу мужчин.

Это ничего не значит. Мужчин можно стричь, с ними даже можно спать, бр-ррр… но и женщин не стоит сбрасывать со счетов. Что, если Макс и Алекс – знакомые Сандры? И не просто знакомые. Что, если они знают ее секретик? Не факт, что это именно тот секретик, который привел ее к смерти. А может, и факт, но это только осложняет дело. Хорошо. Допустим, факт. И достань Паша фотографию мертвой девушки, сунь ее Бусям, – какой будет реакция?

Непредсказуемой.

Макс и Алекс могут рассказать то, что знают. А могут и не рассказать, отморозиться, – не были, не состояли, не участвовали. И тогда уж точно Паша не узнает ничего. Но вариантов нет, вернее, он только один: сунуть барбершоперам фото под нос, а затем пришибить корочками. Именно в такой последовательности. Вот и кошки – китайские или японские! – не просто машут лапами. А вполне осмысленно: давай, Паша-сан, возвращайся к служебным обязанностям. И помни, что говорил в подобных случаях капитан Вяткин: если не знаешь, как поступить, поступай как мент поганый.

– Сколько я должен? – Однолет попытался придать своему голосу беспечность.

– Три тысячи. Со скидкой – две семьсот.

– По-моему, здорово получилось.

– Вашей девушке должно понравиться.

– Надеюсь, понравится.

– Значит, о нас вы узнали…

– Из листовки, Бусь, – вклинился в разговор Алекс.

– А это важно? – Паша почувствовал себя стоящим на скользком камне посреди озера, чье дно густо покрыто илом, оттого и определить глубину невозможно. – Моя девушка мне ее и принесла.

– Скрипачка, – уточнил Макс.

– Да.

– Мы таким образом отрабатываем маркетинг.

– И таргетирование, – добавил Алекс. – Была еще реклама в интернете. И в соцсетях. Так что подписывайтесь на нас. В Инстаграме тоже.

– Порекомендую вас знакомым, – подытожил опер Однолет. – А девушка… Вот она.

Через секунду фотография оказалась в Пашиных руках, после чего он поболтал ею перед лицом Макса.

– Ну да, – тут же согласился Макс, мельком бросив взгляд на фото. – Знакомое лицо. Значит, вы ее парень?

– А что?

– Ума не приложу, чем это вы ее зацепили. Просто интересно. Да.

Улыбка, вскарабкавшаяся на лицо Макса, была призвана не то чтобы поддразнить Однолета, – уязвить его. Мол, куда тебе с суконным рылом, чувачок, да в калашный ряд. А потом что-то произошло, и улыбка трансформировалась. И выглядела теперь примерно так же, как временная вывеска над дверью «олдскульного барбершопа»: жалкое подобие вывески настоящей, и брезентовые концы хлопают на ветру.

– Она… Она мертвая! Она мертвая, Бусь!

Эта фраза несомненно относилась к фотографии. Посмертному изображению Сандры, потому что прижизненных у Однолета не было и быть не могло. Но в самом фото не наблюдалось ничего отталкивающего, ничего вопиющего, что обычно сопутствует криминальным снимкам с места преступления. Напротив, можно было подумать, что Сандра спит и видит сны… Если бы не струйка запекшейся крови в уголке рта.

Видимо, именно эта – невыносимая для среднестатистического обывателя – деталь и вызвала такую реакцию. Непредсказуемую, как и предполагал Однолет. Чрезмерную. Потому что волосы на голове Макса натурально встали дыбом, и борода тоже вздыбилась. И глаза были готовы вот-вот выскочить из орбит. Не менее жалкое зрелище представлял и Алекс. С той лишь разницей, что Алексов волосяной покров не пошел вразнос, а свернулся и скукожился. А вместо глаз немедленно образовались небольшие кратеры, – так глубоко они запали. В другое время Однолет с интересом бы понаблюдал, какие невероятные метаморфозы проделывает с человеком страх, но сейчас действовать нужно незамедлительно. Пока Макс и Алекс не пришли в себя. И Паша лихим, почти киношным жестом вытащил удостоверение и сунул его под нос деморализованным Бусям.

– Думаю, что зацепил вот этим, – потрясая корочками, процедил он. – Лейтенант Однолет, уголовный розыск. А теперь быстро. Что знаете о девушке. С чувством, с толком, с расстановкой.

– Ничего… особенного, – проблеял Макс. – Просто виделись несколько раз.

– Здесь?

– Здесь и… В кафе.

– «Жар-пицца»?

– Нет. Вольчек. Кондитерская. Соседняя дверь. Только с другой стороны. Эта встреча… Она случайная. Мы как раз за вкусняшками зашли, а она пила там кофе.

Вздох у Макса вышел горестным, и лицо болезненно сморщилось, но не потому, что ему было жаль девушку. Скорее, это относилось к соседней двери. И собственно к «Серпико». Макс сожалел о том, что когда-то пересекся с Сандрой, позволил себе вступить с ней в контакт. И теперь струйка крови на фотографии угрожала его обычной, сдобренной дорогим парфюмом, безмятежности, – выпутывайся, пыль глотай, объясняй, что ты не верблюд!

С некоторыми женщинами одни проблемы, да.

– Как ее зовут?

– Э? Как ее зовут? – Макс переадресовал вопрос Алексу. – Ты не помнишь, Бусь?

– Ну, ты даешь, Бусь. Мы и не знали никогда, как ее зовут.

– Точно.

– Интересно получается. Вы не знаете ее имени, но при этом знаете, что она – скрипачка. И живет где-то рядом.

– Если вы соседи, то иногда встречаетесь, – пояснил Алекс. – Вот и мы встречались. На улице, когда мимо проходила. В кафешке опять же один раз. Естественно, как вежливый чел здороваешься. То-сё.

– Что именно?

– Не понял?

– Что именно – «то-сё»?

– Погода там… хорошая или нет. Или – «выглядишь шикардос, беби». И поцелуй. Воздушный. – Алекс даже изобразил этот воздушный поцелуй: приложил два пальца к губам и тотчас же отнял их.

– А про скрипачку откуда сведения?

– Так она в кафе со скрипкой и сидела, – сказал Макс.

– Ты еще спросил у нее… – начал было Алекс, но тут же осекся, заметив испепеляющий взгляд приятеля. – А может, и не спрашивал…

– Так о чем спросили?

Паша картинно повернулся в сторону Макса и столь же картинно поскреб подмышку, а уж что там у него под мышкой… Очевидно, трусоватый парикмахер вообразил себе десятизарядный кольт в кобуре. Оттого и произнес едва ли не скороговоркой:

– Где купить билет на ваши выступления? На выступления той девушки в смысле. И что я мечтал бы побывать. Вот и все.

– А она?

– Засмеялась. Сказала, что даст знать когда.

– А вы?

– А мы – вот. – Вклинившийся Алекс снова изобразил не лишенный жеманности воздушный поцелуй.

– И пошли за вкусняшками?

– Да.

– Когда это было?

– Месяц назад. Примерно так.

– Значит, в ноябре, – тут же прикинул Паша. – А когда видели ее в последний раз?

– Это, наверное, и был… Один из последних, – осторожно заметил Макс, скосив глаза на Алекса. – Так, Буся?

– Что-то вроде того, Буся.

– Ладно. В связи со скрипкой она ничего не упоминала? Консерваторию там… Оркестр какой-нибудь?

– Не упоминала. Она вообще почти не разговаривала. Привет-пока. Улыбалась иногда при встрече. Это всё.

– Кто-нибудь ее сопровождал?

– Куда? – не понял Алекс.

– Э-э… Обычно она была одна или со спутниками?

– Спутники типа вас? – снова вклинился Макс.

Парень, имеющий виды на девушку-скрипачку. Именно так изначально представился Паша, и Макс этого не забыл. Да и зачем ему забывать, как «лейтенант Однолет, уголовный розыск» накосячил с дешевым театральным представлением?

– Вообще спутники. Любые. Мужчины, женщины, дети. Собаки, кошки. Возможно – ручная ящерица. Игуана.

– Ничего похожего, – сказал Алекс.

– Ничего, – подтвердил Макс. – Только скрипка, и то – один раз. В кафе… когда мы ее видели, она тоже была одна.

Нужно признать, что на вопросы Буси отвечали довольно толково, без излишних нервов и метаний. И вообще, они как-то разом успокоились, физиономии их разгладились, бороды и прически снова улеглись волосок к волоску. Первый шок прошел, да и сам Паша Однолет оказался не инфернальным людоедским злом на манер доктора Лектора (еще бы – успел постричься, прикинувшись простачком, а потом та-акое выкатил с особым цинизмом!).

Не злом – представителем закона.

– Четырнадцатого декабря, между четырнадцатью и шестнадцатью часами. – Однолет на секунду задумался. – Плюс-минус час… Не общались с этой девушкой?

– Это два дня назад получается? – уточнил Макс. – Нет.

– Нас вообще здесь не было целый день, – подтвердил Алекс. – Мы в Сертолово ездили, к собачке.

– Не понял? – удивился Паша. – К какой еще собачке?

– Мы же щенка берем. – В голосе Макса послышалось воодушевление, он даже губами причмокнул. – Вот и скатались к Курепину, в его питомник. Выбрать симпампулечку. Познакомиться.

Щенок хаски, точно. Буси говорили об этом еще тогда, когда борода Однолета смахивала на метлу. Так что заподозрить их в синхронном вранье было нельзя. Да и врать смысла нет. При нынешних средствах связи и наблюдения любая GPS-ложь мгновенно вылезет наружу. Как и любая другая пространственно-временная ложь.

– Мы даже фотки сделали, – разулыбался Алекс. – Нашей няшечки. Хотите посмотреть?

– Обойдусь.

– А с ней что произошло?

Паша не сразу сообразил, что речь идет о Сандре.

– С девушкой. – Макс заранее сморщил нос и округлил глаза. – Несчастный случай?

– Убийство.

Всё тот же горестный вздох: с некоторыми женщинами одни проблемы. А главная состоит в том, что они спят и видят, как бы разрушить благостный мир отдельно взятого барбершопа. Живые они при этом или мертвые – без разницы.

– Бедняжка. А что именно произошл… – Предложение Алекс так и не закончил. Из-за предостерегающе поднятой руки Макса.

– Ну зачем тебе кровавые подробности, Буся? Ты и так без новопассита не засыпаешь. Они же кровавые, да?

– Девушку нашли убитой в рейсовом автобусе, – отчеканил Однолет. – Автобус № 191. Остановка как раз напротив вашего салона.

– Жесть какая! Бр-ррр! Ни за что теперь в него не сяду, в этот ужасный автобус! – запричитал Алекс.

– Что-то я припомнить не могу, когда ты последний раз на общественном транспорте катался, – тут же уличил бойфренда Макс. И, помолчав, добавил: – А вообще – бедняжка, конечно. Такая милая.

– Просто шикардос.

Бражники

…Нож.

Все это время Д. думал о ноже – как тот подвел его. И подвел Девушку. То есть поначалу не было вообще никаких мыслей, только темнота. Не обычная, к которой Д. привык с детства (теплая, бархатная темнота южной ночи), – совсем другая. О тепле и речи быть не может, свинцовые волны смыкаются над головой. Свинцовые ветра. И где-то там, над ветрами, летают бражники – проклятие и благословение его детства. Олеандровый, винный, молочайный, сиреневый, подмаренниковый, а еще вьюнковый и глазчатый, и бражник-нетопырь, и, наконец, Мертвая голова.

Царь царей.

Бражники – бабочки преимущественно ночные, но и дневного света не особенно боятся, что выгодно отличает их от вампиров и прочей нечисти. И они красивые – что тоже отличает. Так Д. всегда и думал о бражниках – красавцы! С мощным телом и мощной парой верхних крыльев (нижние – мелкие и какие-то недоразвитые, что есть – то есть). А еще они присыпаны пыльцой, густо-густо: таким толстым слоем обычно кладут пудру на лицо стареющие женщины или актеры японского театра Кабуки. Этот японский театр – занятное зрелище, во всяком случае – на открытках. У Д. есть целый набор кабуки-открыток, купленный в маленьком магазинчике возле Московского вокзала. Магазинчик торгует книжной стариной. На обратной стороне каждой открытки указаны названия спектаклей, в которых заняты актеры. Это – смешные названия:

«Сибараку»

«Сукэроку»

«Наноцуомотэ».

И очень смешные названия:

«Осимо-доси»

«Футао-мотэ».

Прилипли к нёбу, как ириски из детства, – и не отлипают. А еще Д. иногда представляет себя одним из актеров. В каком-нибудь героическом эпосе вроде «Канадэхон Тюсингура», в действии номер девять, где никогда не кончается снег. И Д. точно знает, что Девушка при этом находится в зале и во все глаза смотрит на сцену и на него – человека, которого раньше не замечала толком. И думает: Он талантливый. Возможно даже: Он герой. И глаза ее увлажняются.

Театральный снег до места, где сидит Девушка, не долетает. Только реплики Д., исполненные мужества и жертвенной любви.

Он никак не может додумать мысль о жертвенной любви до конца – всё не хватает времени. Приносить в жертву себя или кого-то другого? Может быть, бражников? Открытки, купленные в магазинчике, набитом книжной стариной? Времени не хватает, его сжирает глупая, никому не нужная работа. Подёнщина, – кажется, так это называется; смешное слово, еще смешнее, чем наноцуомотэ.

Сейчас время вроде бы появилось. Осталось только найти его в темноте.

Если сжать живого бражника в пальцах – тот сразу же сбросит часть пыльцы. Захрустит, как трубочка с кремом из детства. Бражник и похож на маленькую трубочку с кремом, к которой приделали крылья.

Интересно, кому-нибудь из детей приходило в голову съесть такое необычное (на самом деле – вполне обыкновенное) лакомство? Ему, когда он был ребенком, – точно нет. Ему просто нравилось наблюдать за бражниками – как они порхают, разгоняя сумерки. И сейчас нравится.

Бражники разложены по специально склеенным для них коробочкам из плотного картона. Дно коробочек устлано прядями волос, тут и темные волосы, и светлые: в зависимости от масти обитателя коробочки. Подмаренниковый, вьюнковый и бражник-нетопырь хорошо смотрятся на темных волосах, молочайный и винный – на светлых. Предел мечтаний Д. – разжиться еще и рыжими, хотя бы парой локонов, но случая пока не предоставлялось.

Оттого олеандровый бражник и зябнет в ожидании. И Царь Царей зябнет.

Мертвая голова.

На самом деле предел его мечтаний – Девушка. И бражники это хорошо понимают. И открыточные актеры театра Кабуки – тоже. И если они и сердятся и ревнуют – то самую малость. Нож – другое дело; ни жалости, ни сострадания нож не знает, взял и подвел Д. А ведь рукоять ножа знакома ему в мельчайших подробностях – так сильно ее сходство с куколкой любого из бражников, которые никому не причиняют зла.

Д. и сам теперь куколка.

Сколько это продлится и что вылупится в финале – неизвестно.

Кто встретит Д. на границе сумерек и темноты – неизвестно. Известно лишь, что с неба и его окрестностей будет падать снег. Падать, сыпать, идти, валить без продыху. Потому что снег никогда не кончается.

1523

…Если верить Бусям, Сандра обитала где-то поблизости. Поэтому и встреча с ней на улице выглядела совершенно естественной, а не из серии «интересно, что забыла девушка в этих долбенях». Так что, выкатившись из «Серпико», Паша направил свои стопы в «Вольчек» (соседняя дверь), где получил безрадостную, хотя и ожидаемую информацию о том, что клиентов множество и всех не упомнишь. Предъявленная персоналу фотография дела не поправила. В остальных забегаловках, магазинчиках и лавках повторилась та же история: не видели, не заходила, а-а-а… возможно, покупала сигареты, но не факт. Покончив с местами массового паломничества потребителя, Однолет переключился непосредственно на жилой массив.

На ближайшем к Бусям подъезде таблетка не сработала, и на следующем тоже. Зато в третьем по счету (кв. №№ 1466–1585) замок коротко запищал от радости узнавания. И спустя секунду Однолет оказался в еще пахнущем новенькой отделкой вестибюле. На левую стену было навешано больше сотни одинаковых почтовых ящиков, правую оккупировали лифты. Один широкий – грузовой и два поуже, пассажирских. Также имелись дверь на черную лестницу и небольшое окошко. Окошко выходило в предбанник подъезда, откуда Паша только что просочился в вестибюль.

Присев на низкий подоконник, Однолет задумался. Ему несказанно повезло с подъездной дверью – и это была компенсация за бездарно проведенный день. По опыту он знал: двух одинаковых кодовых замков не бывает, значит, Сандра вышла именно отсюда. Или, во всяком случае, могла появиться здесь в любое время. Еще заходя в подъезд, он заметил видеокамеру – возможно, она подтвердит уход девушки, но особо надеяться на это не стоит. Во-первых, все случилось несколько дней назад, а умельцы при таких камерах – совсем не стайеры и обновляют записи едва ли не каждые сутки. А иногда и вовсе отключают видеообзор: висит приблуда для красоты и номинального поддержания порядка – и пес с ней.

Сто двадцать почтовых ящиков. Сто двадцать квартир. И только в одной из них могла проживать или просто оказаться Сандра. Сто двадцать к одному – не самый удачный расклад, но и не иголка в стоге сена. По меньшей мере – ножницы. Одни из тех, которыми кудесник Макс стриг Пашину бороду – филировочные, или как там они называются? Ножницы в стоге сена – не так уж страшно, если правильно спланировать поисковую операцию. Самый простой вариант (к нему склонился бы капитан Вяткин, начинавший карьеру простым участковым) – поквартирный обход. Подробная и обстоятельная беседа с жильцами. За свое недолгое пребывание в органах Паша успел поучаствовать в нескольких подобных обходах.

Редкостная мутотень.

В старых домах – еще куда ни шло: там люди хотя бы знают друг друга в лицо, встречаются на лестницах, иногда выпивают вместе, празднуют Новый год и день Военно-морского флота; следят за животными и растениями, если кто-то из жильцов уехал в отпуск, – по-соседски. Паша Однолет сам проживал в таком доме на набережной реки Карповки, в большой коммунальной квартире (пятнадцатиметровая комната в ней досталась оперу от двоюродной бабки).

Новые дома – совсем другое дело. Особенно такие муравейники, как этот, – с бесчисленным количеством подъездов и квартир в них. И то, что первый этаж – нежилой, не имеет никакого значения. Зато остальные набиты под завязку. Здесь можно годами жить, ни с кем не сталкиваясь нос к носу. И каждый раз заходить в лифт с совершенно разными людьми. Так что, поквартирный обход – пустая трата времени. Да и беспокоить людей в…

Интересно, который сейчас час?

Паша отогнул рукав куртки и взглянул на часы («Командирские», со звездочкой вместо цифры 12, подарок матери на окончание школы МВД) – 20.57.

Не самый поздний вечер. Все, кто работает, уже успели вернуться домой, но вряд ли отправились на боковую. Так что звонок в домофон не будет криминалом. В крайнем случае некие бесплотные тени пошлют такую же бесплотную тень. Кем бы она ни представилась: курьером, разносчиком неаутентичных пиццы или роллов (привет тебе, каштановый Буся!), службой доставки орхидей. В случае опера Однолета это не важно в принципе.

Важны те, кто не отзовется.

Пашин план был прост, обстоятелен и не слишком изящен: как раз для тех, кто ищет ножницы в стоге сена. Может сработать, а может – нет. Скорее всего – нет, но попытаться стоит.

Паша достал небольшой, но уже изрядно потрепанный блокнот. Или, скорее, книжку для записей в кожаном переплете, – заведенную когда-то в подражание капитану Вяткину, ненавидевшему современный мир гаджетов. Похожие блокноты были еще у одного человека – судмедэксперта Пасхавера, но те отличались бóльшим размером и щеголеватостью: бусины там всякие, подвески, специальный японский карандаш. А у Вяткина (и Паши заодно) – блокноты обычные, копеечные. Самые, что ни на есть, рабочие лошадки. Не для понта, а для смысла.

Открыв блокнот, Однолет аккуратно переписал номера квартир, а затем вышел в предбанник к домофону и набрал на пульте первую в списке квартиру – 1466.

Минут через сорок всё было кончено.

За это время Паша успел пропустить в подъезд многодетную семью (по виду похожую на цыганскую), мужика с собакой породы джек-рассел-терьер, мужика с цветами; компашку юнцов с пивом, компашку таджиков; парочку, груженную пакетами из гипермаркета «Карусель». Никто, кроме самого младшего из цыганской семьи, не обратил на Однолета никакого внимания.

– Чего тут? – спросил младший, цыганенок лет двенадцати.

– Ничего.

– Закурить есть?

– Проплывай.

– Кало шеро!⁵

Цыганенок презрительно сплюнул на пол и скрылся в подъезде. Чтобы через секунду возникнуть в окошке и сунуть Паше «фак», что еще за калошеро такое?

Слово привязалось к Однолету, и он почти пропевал его про себя, пока ставил галочки напротив номеров квартир, где отзывались на его домофонный призыв. Их оказалось почти сотня – против двадцати не откликнувшихся. С ними и придется работать.

Паша снова вернулся в теплый подъезд, вызвал лифт и, оказавшись в нем, нажал кнопку самого верхнего – двадцать пятого – этажа. Парадигма поиска, сформировавшаяся в сознании опера, была простой и стремной одновременно. Подходим к искомой двери, для подстраховки прислушиваемся к звукам внутри и, если звуков не наблюдается, суем один из двух ключей в замочную скважину. И – проворачиваем. О том, что будет дальше, Паша не задумывался. Что будет – то и будет, война – херня, главное – маневры.

Рейд по этажам – с двадцать пятого по четырнадцатый – никаких результатов не принес: за дверями безответных квартир бурлила жизнь, что-то крякало, звякало, пело и лепетало телевизионными голосами. К двум «тихим» квартирам ключи Сандры не подошли.

О чем он думал, когда спустился на тринадцатый? О том, что не суеверен. И о том, что это – дурацкая затея, и Брагин с Вяткиным высмеяли бы его, а Брагин еще и уел бы за непрофессионализм, в своей обычной полуиронической манере. Не должен законник копаться в чужих замках без соответствующего постановления, это, знаешь ли, смердит, –  как сказал бы капитан Вяткин. На тринадцатом этаже не смердело. И ничем особенным не пахло.

Почти.

У входа в общий предбанник, куда выходили двери пяти квартир, стояло несколько составленных друг на друга коробок, а в самом предбаннике – велосипедная рама с рулем, но без колес. Рама была увита старой елочной электрогирляндой.

«Остаться на НГ в Питере или нагрянуть к матери в Костомукшу? Сюрпризом, тридцать первого, прямиком под елку, к салату оливье?» – подумал Паша, глядя на гирлянду. Успел подумать прежде, чем его ноздрей коснулся запах. Слабо выраженный и где-то даже приятный. Да нет, он и был приятным, чуть сладковатым, похожим на шлейф от духов. Молодая девушка вряд ли на такие польстится, а вот женщина в летах – очень даже. Пашина мать, к примеру. Косметику она терпеть не может, и не красилась никогда, и губы не подводила, а вот духи – ее слабость. Любые, но обязательно сладкие.

Эти бы ей понравились.

Сопровождаемый запахом, Паша приблизился к квартире номер 1523, возле которой в его блокноте стоял вопрос. И приложил ухо к двери.

От дверного проема тянуло холодом, как если бы где-то в квартире было открыто окно. И никаких посторонних звуков, полная тишина. Запах мгновенно улетучился, да Паша и забыл о нем – тоже мгновенно. А все потому, что ключ подошел. Не тот, что подлиннее, с затейливой рифленой бородкой, а обычный, от английского замка. Ключ провернулся в замке на пол-оборота, что могло означать только одно: дверь просто захлопнули, заходя в квартиру или выходя из нее.

Прежде, чем толкнуть дверь, Паша осмотрелся: ни души, велосипедная рама, гирлянда, шум работающего лифта за стеной. Вдруг остановится здесь, на этаже?

Но лифт проехал мимо, а опер Однолет наконец вошел в квартиру номер 1523.

Это была однокомнатная квартира. С совсем маленькой прихожей и кухней напротив входной двери. Шторы на кухонное окно повесить не догадались, так что теперь в нем маячило множество других окон – светящихся, принадлежащих соседним корпусам. А здесь, в квартире, было темно, и Паша постоял пару минут, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Толком они не привыкли, но уже можно было различить несколько дверей по бокам. Та, что справа, вела в комнату и казалась плотно прикрытой, и именно из-за нее проникал в прихожую холодный воздух.

Вышла на улицу, а окно закрыть забыла, растяпа, –  с какой-то неуместной нежностью подумал о Сандре Однолет. И, нащупав выключатель на стене, щелкнул им, – в прихожей загорелся свет. Она и впрямь была пустой, если не считать куртки, одиноко висящей на одиноком крючке. Куртка сразу испортила Паше настроение: дорогая, кожаная, мягкая даже на вид, – и мужская.

Обуви не было никакой, даже домашних тапочек-унисекс. И Паша успокоился. Почему-то.

Ванная и туалет слева по борту, к ним он вернется позднее. Теперь кухня. Так.

Кухонный гарнитур из Икеи (квартиры в таких домах всегда набивают Икеей) – почти стерильный, ни единого предмета на поверхности, если не считать кофемашины с логотипом «Bosch». Запредельно дорогой, судя по космическому дизайну. Холодильник тоже выглядел вернувшимся из космоса. Вернее, из тех слоев атмосферы, где зарплата оторвавшихся от грешной земли астронавтов исчисляется цифрой с шестью нулями. Аэрография на дверцах (холодильник открывался как обычный двустворчатый шкаф) воспроизводила страницу какого-то комикса. Мрачного и захватывающего одновременно. Люди с птичьими головами, пёсьими; люди, занесенные песком и опутанные проводами. И опутанные друг другом, потому что постельная сцена тоже присутствовала. И скафандры, и гермошлемы, и кошки, смахивающие на маленьких пантер.

Много-много кошек.

Пять. Или семь. Но могут появиться и новые, от этого комикса всего можно ожидать.

Паша не удержался и даже заснял веселые картинки на смартфон. Стараясь, чтобы в кадр не попали коробки из-под пиццы, пять коробок. Или семь. Они валялись прямо на полу, возле холодильника, чем нарушали идеальный облик кухни. Где, судя по всему, не было приготовлено ни одного блюда, а стол и стулья отсутствовали. Паша сунулся в холодильник и обнаружил там упаковку пива, упаковку минеральной воды «Сан-Пеллегрино» и гранат величиной с голову младенца. Ну, или кошачью, – совсем как в комиксе.

Всё.

Имеет ли право оперативный работник на бутылку минералки? А лучше – пива? В данных конкретных обстоятельствах – нет. Сглотнув слюну, Паша захлопнул дверцы холодильника и коснулся пальцами белого облачка над головой нарисованной девушки, чем-то похожей на Сандру.

EMBRASSE MOI

Это мысли? Слова? Что они означают?

Ничего хорошего для Паши Однолета, ничего вдохновляющего. Девушка сидит за спиной птицы, человека-птицы с хищной орлиной головой, и вовсе она не похожа на Сандру. Ловить нечего.

У двери в комнату снова возник сладковатый запах духов: вынырнул из Пашиной свежеостриженной бороды и тут же зарылся обратно. А потом Паша потянул дверь на себя, сделал шаг вперед и застыл на пороге. И еще несколько секунд по инерции соображал, готов ли он был увидеть то, что увидел? Или это стало для него полной неожиданностью?