Читать книгу: «Битое зеркало», страница 6

Две крайности

Родительница стояла возле входной двери, ни жива, ни мертва, закрыв голову руками и боясь даже вдохнуть. Она напрочь не понимала, что происходит вокруг, а потому подняла взгляд только минут через пять. Осколки зеркала разлетелись во все стороны, некоторые застряли в стенах и мебели, словно их туда швыряли с силой, если не вовсе вколачивали, какие-то кусочки разбили рядом стоящие вещи, стаканы, попортили обои, но волновало Марию не это.

Напротив разбитого зеркала стоял её сын, который ошалело глядел на собственные руки. На нём не было ни одной царапины, если не считать разодранного в мясо кулака, который он разглядывал, как лютейшее из чудес, что у него случилось. Казалось, он сам не верил в то, что видел.

– Павлик? – почти плача выдохнула женщина. – Павлик?

Парень посмотрел на мать так, словно ждал, что она на него набросится с кулаками или топором, но даже осознавая, что она напугана ещё больше, чем он, он не рисковал сокращать дистанцию. Марина глядела на сына ещё минуты две, как вдруг на глазах навернулись слёзы, и та с воплем кинулась обнимать своё чадо. В том, что это – её сын, она не сомневалась, потому что узнает эти напуганные глазки из тысячи.

Парень же слишком опешил с происходящего, чтобы сопротивляться, или соображать, а потому матери не препятствовал. Зеркало разбито, он выбрался и отправил Максимуса на ту сторону, но что-то ему подсказывало, что весь кошмар ещё только впереди. Эта тварь сидела на той стороне со времён Римской Империи, и уж точно не отступится так легко, да и зеркал куда больше, чем может показаться.

Внутри всё клокотало и варилось, толи от злобы, толи от безысходности, но, скорее всего, просто от истерики, что рвалась со всех концов. Не в силах сладить с избытком эмоций и подкатившим к горлу комом, Павел, совершенно не отдавая себе отчёт, оттолкнул от себя мать и рванул в свою комнату. Марина что-то кричала, но парню было всё равно. Ему срочно надо валить, в любом направлении, лишь бы быстро и без оглядки.

Почему дверь не сорвали с петель, так и останется загадкой, но бешенный взгляд серых глаз, нервно искал, за что бы уцепиться. Что он искал? Скорее всего, свой рассудок, который остался где-то средь осколков зеркала возле входной двери. Мозг работал как-то врозь с реальностью, да и коротил знатно, отдавая только команду что надо что-то схватить и бежать. Его бы так и долбило, если бы из соседнего зеркала на двери шкафа не раздался глухой удар.

Сказать, что Павел оцепенел – это промолчать, а потому, совершенно не глядя, подросток схватил рядом лежащую гирю и запульнул в шкаф. Звук битого стекла разнёсся на всю комнату, а подросток просто рухнул на пол, вцепился в волосы и завыл так, как никогда прежде. Это был вой раненного зверя, который не знал, чего он хотел больше: жить или сдохнуть. Срывая глотку в кровь, мальчишка согнулся так, что упёрся макушкой в пол, пока из глаз капали крупные слёзы. Ну и что ему теперь делать?

Серые очи метались по ковролину, поднимать голову было страшно, однако он смог повернуть её в сторону темноты под кроватью, и страх вмиг отступил, уступая место оцепенению. С пару секунд он просто таращился в пыльный проём, после чего отрешённо, ватными руками потянулся под кровать и вытащил вещь, которая в корне изменила всю его жизнь.

Она пролежала там почти год, нетронутая, покрытая толстым слоем пыли, ухмыляясь своему новому хозяину, который хотел сожрать его на пару с битым стеклом всех зеркал мира. Книжка. Та самая проклятая книжка, которую дал ему не менее проклятый маргинал в переулке. И не было на свете вещи, которую Павел ненавидел хотя бы чуть больше, чем этих двоих… Или была?

– Павлик! – грозный голос отца разорвал наступившую тишину, но не на секунду не вырвал парня из его дум. Артём же не знал, ему психовать или падать замертво, претворяясь мёртвым. – Что ты тут устроил?! Это как вообще понимать?! Павел, ты вообще меня слышишь?!

– Выйди из моей комнаты. – шёпотом выдал сын, обессиленно подымая к потолку заплаканные глаза. – Пожалуйста.

– Павел! – родителя не на шутку пугало состояние единственного ребёнка и наличие битых стёкол в доме, но также мужчине дьявольски надоело его поведение. – Сын, я достаточно терпел это, но ты начал переходить все границы! Я понимаю, где-то мы были неправы, но твоё поведение…

– Оставь меня. – перебил подросток, не в силах больше сдерживать всё и заплакал уже в голос. – Оставьте меня все!

Он плакал, просто рыдал, как побитая псина. Он так не рыдал даже тогда, когда его унижали всем скопом и классом, искренне и вовсе не желая, чтобы его пожалели. Ему это больше не было нужно, ни внимание, ни любовь, ни забота, ему просто нужно было выпустить этот ком, который копился в нём долгие годы и сейчас, наконец, вышел наружу.

Артём стоял, ни жив, ни мёртв, напрочь не понимая, что за дурдом тут творится, и ко всему этому подключилась ещё и подбежавшая Марина. Она несла какую-то нечленораздельную дичь про зеркало, какое-то отражение, про то, что сын вернулся и ещё невесть что, от чего у главы семейства окончательно сдали нервы. На жену руку он не поднял, чего не сказать о голосе, а вот Павлу повезло меньше. Не в силах больше терпеть этот балаган, мужчина резко подошёл к сыну, схватил его за волосы и потянул вверх… А дальше всё, как в тумане.

Истерику, как отрубило, спина напряглась так, словно её свела судорога, тело отреагировало само, и всё, что успел почувствовать Артём, это то, как хрустнуло запястье, а после, как посыпались звёзды из глаз. С такой силой его не бил в морду даже Максимус, от чего он едва не потерял сознание. Это было настолько больно, однако адреналин приказал не отключаться.

Этот взгляд, нет, это не был взгляд прожжённого жизнью и болью гладиатора, но и забитого мальчика в нём не было. Ярость, ненависть, злоба, и нескончаемое презрение, но не к отцу.

– Ты. – сквозь зубы рычал парень, покуда по перекошенному злобой лицу катились горячие слёзы. – Ты… Ничто. Ты всегда им был, а я был таким же. Я так тебя боялся, ты казался мне таким страшным и сильным… А потом в моей жизни появился Он! Чудовище, каких нет в этом мире, и ты померк на его фоне!!! Всё зло этого грёбанного мира померкло на его фоне, а я… – тут парень зажмурился, словно от боли, вцепившись в книгу руками, явно желая разорвать её на части, но что-то внутри не дало ему этого сделать. – Я… Я больше тебя не боюсь. Я больше никого в этом мире не боюсь… Даже Его.

С этими словами Козелков просто перешагнул через отца, обошёл рыдающую мать и стремительно направился в сторону выхода, не оборачиваясь и не глядя в отражающие поверхности. Где-то внизу крутился напуганный кот, которого парень просто сгрёб в охапку и вышел из дома. В голове была каша, из витрин и тонированных окон машин доносились стуки и треск, но Павел не смотрел. Он хозяин своей жизни, он и только он, и пусть ноги подкашивались от страха и безысходности, он просто обязан сейчас прийти к единственному человеку, который ненавидел и боялся его всеми фибрами души. Зачем? А кто его знает, просто надо!

Телефон зазвенел вот прям совсем некстати, а высветившейся номер и вовсе заставил парня завыть. Опять эти отморозки со своими угрозами! Ну вот нахватал Максимус ему проблем в жизни, а ему теперь расхлябывать, чего он в упор не собирался делать, из-за чего тупо сбросил и продолжил свой путь.

В тот вечер Настя была одна, родители уехали, а подумать ей было над чем. В том, что у Паши проблемы с головой, она не сомневалась, но контакты местных экзорцистов всё-таки загуглила. Сердце было не на месте, она действительно боялась за бывшего друга, но ещё больше, боялась его самого. Он разбил себе голову о стену, а это уже по меньшей мере надо иметь либо веские основание, либо веский диагноз.

Из мрачных дум девушку вырвал звонок в дверь, она никого не ждала, а потому такой визит на ночь глядя её заметно напряг. Она была девочкой осторожной, всегда заглядывала в глазок, и этот раз не стал исключением, но встретив ночного визитёра, Настенька просто решила отойти от двери и сделать вид, что никого нет дома. Вот последнее, что она хотела, это остаться с этим человеком наедине.

Павел же лишь тяжело вздохнул, уверенно кивнул тишине, поудобнее перехватил котёнка и направился прочь от двери. Не сказать, что блондинке сильно полегчало, но стало как-то спокойнее. Если бы дома были родители, она быть может, и открыла, но сейчас решила перестраховаться. Не желая оставаться одной в тёмном коридоре, Настя направилась в свою комнату, дабы слегка успокоиться, открыла дверь и…

– Нам надо поговорить! – почти с наездом выпалил Козелков, что уверенно сидел на подоконнике открытого окна и глядел на готовую грохнуться в обморок девицу. – Настя, это вопрос жизни и смерти, моей так точно!

– Я не знаю, зачем ты пришёл, но уходи немедленно! – даже не скрывая слёз, открыто плакала девушка. – Я не шучу, я вызову полицию!

– Настя, я знаю, как это выглядит, но ты должна мне поверить! – Павлик на ватных ногах сполз с подоконника и сам грозился заплакать. – Этот год… Ты не поверишь, я знаю, но просто выслушай!

– Я не собираюсь тебя больше слушать! Ты болен, тебе нужна помощь!

– Если бы я был болен, это бы ещё можно было решить! А тут всё совсем плохо!

Одноклассница была напугана, она не знала, ни что думать, ни что делать, но из мрачных дум её отвлёк котёнок, который осторожно крался к выходу из комнаты. Это действие слегка отрезвило девицу, и та машинально закрыла дверь в коридор, чтобы живность не выскочила в дом.

– Павлик. – силясь не зарыдать в голос умоляла девица. – Я прошу тебя, просто уйди. Мне всё равно, это твой выбор, ты изменился, не знаю, хорошо это или плохо, но…

Это был глухой удар, словно кто-то долбанул кулаком по стеклу, от чего Настя замолчала, а Павел побледнел. В окне никого не было, да и чего греха таить, оно было открыто нараспашку, однако удар повторился, но как-то с другой стороны, а точнее, со стороны шкафа.

– Не смотри туда. – спёртым от страха, но почти наездным тоном приказал незваный гость, уверенно глядя в напуганные глаза одноклассницы. – Смотри только на меня. Даже не моргай.

Удары стали такой силы, словно кого-то заперли в гардеробе, и отличница повернула голову чисто на автомате, как вдруг ей показалось, что дурку всё же придётся вызывать, только ей.

С остервенением бешенного медведя, в зеркало билось отражение озверевшего одноклассника. Оно ломилось в стекло, словно запертый в клетке зверь, который почуял свободу и готов был если не вынести зеркало, то расшибиться об него точно! Настя настолько не понимала, что видела, что даже не заметила, как дрожащие руки аккуратно коснулись щеки и повернули к себе ошалелое лицо. Вид парня мало чем отличался от девицы, с одной единственной разницей: полным осознанием ситуации.

– Давай мы сделаем вид, что ты ничего не видишь, а я ничего не знаю. – от этих слов подруга вжалась в запертую дверь, тихо шепча под нос какие-то молитвы, но Павлик лишь нервно усмехнулся. – Не, молитвы не прокатят, даже экзорцист не помог. Папа пытался.

– Что это такое? – сквозь слёзы ужаса шептала блондинка, медленно оседая на пол, но парень успел её подхватить, дабы та не рухнула.

– Тебе честно сказать? Я вызвал Дьявола. Да, того самого, а этот гад взял и пришёл! Не берут его, ни святая вода, ни молитвы, ни даже экзорцист! Достал он меня в край, я его на ту сторону перетащил, да только теперь эта гадина в каждое зеркало бьётся! В общем, я не знаю, как от него избавится, кому звонить, куда идти и так далее! Если ты знаешь контакты того, кто может отправить эту тварь обратно, я буду тебе очень и очень благодарен!!!

Настенька была в такой лютом шоке, что единственное, на что ей хватило сил, это упереться руками в грудь парня и попытаться отодвинуть его от себя, потому что за спиной была закрытая дверь. Взгляд растеряно метался между напуганным парнем и озверевшим отражением, но всё же ей хватило сил выжать из себя одной единственное слово:

– Как?

– Как помочь?

– Как? – дрожащий палец указал в сторону бьющегося в зеркало парня. – Как… Это… Произошло?

На эти слова Козелков лишь обессиленно опустил руки и уставился куда-то в сторону. В голове была каша, что сказать он не знал, а потому лишь вновь посмотрел на одноклассницу и показал ей книжонку. В серых глазах промелькнул гнев, но какой-то странный, в нём явно читалась фраза: «я сам идиот», и это было, в сущности, правдой.

– Тот день был одним из худших в моей жизни… Во всяком случае, я так думал. Мало того, что меня окунули башкой в сортир, а после отмудохали в переулке, я напоролся ещё и на какого-то отмороженного маргинала, который впаял мне эту книжонку. И знаешь, что меня во всей этой ситуации относительно не бесит?! То, что он дал мне её бесплатно!!!

– Зачем?

– Он сказал, что моя жизнь в круто изменится! О да!!! Мою жизнь вообще не узнать!!! Моя жизнь так изменилась, что это просто жесть! Я бы сказал, что в ней исполнились все мои мечты, но чёрт подери, если бы я…

Вдруг парень осёкся и завис. Завис секунд на двадцать, после чего глаза в ужасе расширились, он медленно выпрямился, сделал неуверенный шаг назад и уставился куда-то в угол потолка. Казалось, что лютая каша в голове просто вылилась по стенкам и потолку комнаты и именно в этот момент весь этот сыр-бор начал стремительно складываться во что-то дикое, но понятное только ему.

Дрожащие руки медленно поднесли книгу к лицу, а чернеющие глаза уставились в обложку, словно стремились проглядеть в ней дыру. Его трясло, он забыл, как дышать, башку отрубило и в этот момент он медленно, но, уверенно, направился к зеркалу. Там не было логики, он должен был увидеть в зеркале не своё отражение, а Его.

Ошалелые серые глаза с ужасом осознания и полной прострацией смотрели на озверевшее отражение, которое перестало биться, а лишь скреблось в зеркало с той стороны. Он хотел рвать и метать, но что-то в этих глазах он видел. За пеленой гнева, за пеленой злобы и ненависти, он увидел то, чего не замечал всё это время, а в голове всплывали образы и фразы.

«Panem et circenses»: Хлеба и Зрелищ… Эта фраза, она так въелась в мозги, так свербит извилины почти год, но суть её он понял только сейчас.

«Даже рабы на рынке знали себе цену», «Толпа хочет Крови – дай людям Крови», «Удача любит смелых»: все эти фразы начали складываться в одну картинку и Павел увидел Его – свой Идеал, которым мечтал быть всю жизнь, на которого мечтал ровняться, крутым сексуальным «альфа-самцом», которого хотели все девки в округе и боялись все отморозки. Таким был Максимус, но вовсе не это заставило ноги Павла подкоситься.

Он наконец увидел в этих озлобленных и бешенных глазах то, чего не хотел видеть, что считал несущественным. «Моё имя – Максимус», «Меня били по-разному», «Я каждый день боролся за своё существование». Павел смотрел в обезумевшее отражение… И увидел Себя.

Он увидел Неудачника, раба без имени, жалкий сброд общества, проданного собственной матерью, жизнь которого измерялась тем, как сильно он понравится публике! У него не было ничего, даже Имени, даже за такую простую вещь ему приходилось развлекать публику, что рьяно жаждала крови, либо чужой, либо его собственной. Он был клоуном, козлом отпущения… И Павел был таким же.

Он был слабым и немощным, неуверенным в себе, а толпа хотела крови! Он не мог дать ей чужой, а потому она вытягивала все жилы из него. Павел и Максимус настолько разные, настолько далёкие друг от друга, но они две крайности одной и той же сущности! И единственное, чем они отличались… Козелков был рождён свободным.

Серые глаза потерянно опустились на книгу, а перед взором предстал образ маргинала в переулке: «Она сделает тебя тем, кто ты есть… Она мне больше не нужна».

В один момент в голове всё стихло настолько, что он не слышал бешенные потуги Максимуса разбить зеркало или взять контроль над ним. Грудную клетку словно отпустило и расслабило, густой воздух вмиг стал лёгким и свежим, а за спиной будто распахнулось два крыла. Медленно закрыв глаза, парень глубоко вдохнул, и видят боги, он никогда не был рабом, но в этот миг ему показалось, что с него сняли оковы с шипами. Он… Наконец-то… Свободен.

Простоял он так минуты полторы, может больше, может меньше, но, когда он открыл глаза, он увидел лишь слегка растерянное лицо собственного отражения, и улыбнулся. Это не была улыбка злобы или гадства, она была спокойной и доброй, полной понимания и какого-то сочувствия. Ни сказав ни слова, подросток подошёл вплотную к зеркалу, смотрел на растерянного гладиатора минуту, улыбнулся шире и положил руку на зеркало. Сказать, что Максимус опешил – это промолчать, но, когда отражение повторило действие, не произошло совершенно ничего. Он как был за зеркалом, так и остался, и такого отчаяния и безысходности Павел не видел даже в собственном отражении.

– Я понял, как это работает. Чтобы затянуть на ту сторону, надо стать таким же. – тихо шепнул школьник и виновато посмотрел в зеркало. – «Что в век сквозь тьму по свету ходит… Покой чьи души не находят… С той стороны, ища пути…»: Ты так долго был сильным, так много сражался, но покой ты так и не нашёл… А я – да… Спасибо тебе за это.

И с этими словами Павел убрал руку с зеркала, слегка болезненно глядя на то, как в глазах отражения меркнет последний огонёк надежды, от чего оно забилось в беззвучном крике и начало остервенело долбить зеркало изнутри. Паранормальная активность длилась с пару секунд, вдруг Максимус рухнул на колени и просто завыл. Этого не может просто быть, вот он ещё утром имел возможность жить, а сейчас заперт в этом проклятом зазеркалье, без права на выход. Это не его тело, не его мир… Не его жизнь.

Думать ни о чём не хотелось, а потому Козелков только повернулся к забившейся в угол со страха девице и попытался виновато улыбнуться, но получилось криво. О чём он может с ней говорить? Что может сказать или предъявить? Ничего, а потому, одноклассник лишь молча закрыл окно, положил книгу в карман и направился прочь из комнаты. Хватит с него на сегодня подвигов, а значит пора уходить хотя бы для того, чтобы поберечь психику блондинки. Психику родителей он уже не спасёт, но за Настю поборется. Девушка лишь ошалело проводила парня взглядом и прижала к себе напуганного котёнка. Забирать он его не решился, пусть сперва слегка успокоиться, а дальше они разберутся.

Вышел он из дома одноклассницы совершенно один, с книгой наперевес, на небе уже горели яркие звёзды, на улице не было ни души и впервые подросток не испытывал ни малейшего страха или чувства одиночества. Внутри так тихо, снаружи тоже, и от этого он лишь облегчённо улыбнулся и направился медленно бродить вдоль улиц.

Домой не хотелось, да и незачем, а вообще, он хотел уехать, не важно куда. К чёрту школу, к чёрту всё, единственное чего он хотел, это сесть и подумать в тишине, одному, ведь за этот год он так мало был один.

Это была лавочка где-то на окраине парка, в глуши и темноте которого сейчас не было никого. Он просто сел на неё и уставился в лесополосу, что чернела перед ним. Не сказать, что он был бравым воином, просто сейчас ему было действительно всё равно. Он потерял всё: возможность вернуться домой, единственную подругу, казалось, что он упал в пропасть небытия, и в этот миг у него распахнулись крылья.

Он вспомнил самые тёплые моменты из жизни: в первом классе Настя предложила сесть им за одну парту, в четвёртом – он гулял с отцом в парке аттракционов, мамин пирог и… Маргинал в переулке.

«Она мне больше не нужна»: эти слова раз за разом повторялись в голове, и почему-то от них становилось спокойнее на душе. Сталь куётся в огне, тут не поспоришь, есть цепи, которые снять может только мы сами.

Сидел он в парке часов до двух ночи, спать не хотелось, да и холодно было, а потому решил он твёрдо, что утром зайдёт домой только за вещами. Восемнадцать ему стукнуло месяц назад, так что терять ему больше нечего. Экзамены? Вот сейчас последнее, о чём думал парень, это какие-то там бумажки в будущем. Ему было всё равно, и единственное о чём он жалел, что не попрощается с Настей. Наверное, так будет правильно.

Телефонный звонок раздался, как всегда, не кстати, от чего Козелков решил просто проигнорировать вызов. Ну не будет нормальный человек звонить в половину третьего ночи, однако на третий звонок Пашеньке это надоело, и он достал средство связи.

Надо признать, внутри неприятно защемило, когда на экране высветился контакт «Анастасия». Не сказать, что он прям в край опешил, но почему его подруга звонит ему в половину третьего ночи, ещё и после случившегося? Не без раздумий подросток поднял трубку и уже собрался заговорить, как вдруг на проводе раздался лютый крик подруги. Она кричала не своим голосом, разобрать было невозможно, но стоило школьнику оцепенеть с услышанного, как в трубку раздался уже другой, более грубый мужской голос:

– Ну что, донжуан, добегался? Думал я не придумаю, как тебя вытащить? А теперь слушай сюда, потаскун. Ты мне за сестру ответишь, поэтому жду тебя у церквушки твоей ненаглядной подружки через час. Не дай боже придёшь не один, твоя белёсая подружка пойдёт на «гуманитарную миссию» нашего дружного коллектива. Ты меня понял. У тебя час.

На этом звонок прервался, а последние остатки сна улетучились на раз. Он пытался перезвонить, но телефон отключили, а проклятые секунды начали уверенно тянутся к злосчастной отметке. До назначенного места отсюда около сорока минут пешком, вызвать полицию он испугался, что делать – не знал. В том, что эти ребятки не блефуют, сомнений не было, но что ему делать?!

У него нет, ни друзей, ни проверенных временем ребят, ни родителей, которые в лучшем случае просто не пустят его на порог, а могут и в дурку запрячь. Позвонить родителям Насти тоже не вариант. Даже если они подымут трубку, полиция банально не успеет подъехать. Ну должен же быть хоть один человек, который может ему помочь!!!

В этот момент Павлу показалось, что он сошёл с ума, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Не теряя ни одной лишней секунды, школьник сорвался с места и кинулся в сторону ближайшей улицы. В такое время все магазины закрыты, рекламные щиты выключены, но Козелкову это было только на руку.

Тёмные щиты отражали фонарный свет, а вместе с ним и всё, что было на улице, включая взмыленного парня, чьё отражение потерянно и неохотно следовало за ним. Ему было не до шуток, он уверенно искал подходящую зеркальную поверхность, пока не наткнулся на потрёпанную временем и жизнью сторожевую будку. Её двери и окна были заколочены, однако одно недобитое окошко всё же сохранилось, и из него на парня глядело недовольное отражение. Даже не думая церемониться, подросток голыми руками начал отдирать доски, благо силы позволяли. Освободив от оков недобитое стекло, Паша вгляделся в отрешённые глаза бывалого гладиатора, после чего выпалил на раз:

– Та девка, которую скорая откачивалась, наглоталась таблеток из-за тебя! Из-за тебя эти твари сейчас схватили Настю и, чёрт знает, что с ней будут делать, если я не приду! – наверное он взывал к совести, но взгляд Максимуса остался неизменен. Ему было плевать на Настю так же, как и на ту недо-самоубийцу, а потому Павлу пришлось искать другой рычаг давления. – Ты – самая мерзкая и низкая тварь, которую я видел в своей жизни. Я не знаю, зачем ты так рьяно жаждешь жить, если тебе абсолютно фиолетово на всё и всех, кто и что тебя окружает. Я не знаю, и мне всё равно, но, если оно тебе так надо… – тут Павел положил руку на стекло, под ошалелый взгляд в отражении. Подросток смотрел твёрдо и уверенно, хоть ему было и страшно, но идти он намеривался явно до конца. – Если ты так хочешь жить в этом теле… Забирай. Я отдам тебе его, я уйду на ту сторону, я уйду на любую сторону… Только спаси её. Спаси Настю и делай всё, что тебе заблагорассудится! Мне не нужно, чтобы она об этом знала, мне не нужно, чтобы об этом знал кто-то ещё, я просто хочу, чтобы ты её спас. Считай это моей последней волей, выполни её и делай всё, что взбредёт в твою больную голову!

Максимус не торопился касаться зеркала с той стороны. Подозрительно сощурившись, взгляд гладиатора прошёлся от головы до пят, после чего его лицо сгладилось, не выражая ни единой эмоции, как вдруг рука резко коснулась ладони парня, а стекло разлетелось вдребезги. Поскольку на улице стояла глубокая ночь, никто не поднял паники, а сам вандал, лениво отряхивая с себя осколки, неспешно вынырнул на уже знакомую улочку. Свет от фонарей неприятно слепил глаза, пока подросток неспешной походкой направился лишь в ему одному известном направлении.

– Ох, Пашенька. – даже с какой-то жалостью выдохнул звезда школы, с призрением оглядываясь по сторонам. – Вот любишь ты всяким отмороженным и сомнительным личностям доверять… Судя по всему, сегодня это погубит не только тебя.

И с этими словами, почти пританцовывая в такт слышимой только ему одному музыке, Максимус неспешно брёл по ночному бульвару, пока до назначенного времени оставалось всего пол часа.