Читать книгу: «Майсен. Часть 2. «Времена не выбирают, в них живут и умирают»», страница 2

Глава 2.26 Крым в «свинцовой метели»

Лев Максимович Вейнблат, 1913г.р. в июне 1941 года получил повестку явиться на призывной пункт города Баку. Пройдя короткую обязательную подготовку, в звании младшего лейтенанта был направлен на фронт командиром пехотного взвода. Свой первый бой его взвод принял в Донбассе за город Красноармейск, оттуда с боями отступали до Крыма.

На Крымском фронте, лейтенант Лев Вейнблат уже командовал усиленным взводом. Перед ними была поставлена задача высадиться на захваченный берег, закрепиться и удерживать плацдарм до подхода основного десанта. Стрелков посадили на плоты, поставили пулемёты и морские катера потянули десантников к берегу. Десантник попадают под огонь не подавленной немецкой артиллерии. Артиллерия прицельно била по катерам, от взрывов снарядов плоты с солдатами взлетали в воздух. Брёвна в разные стороны, тяжёлые пулемёты, боеприпасы ушли всё под воду.

Меня, рассказывал Лев Максимович, спасло довоенное увлечение плаваньем и гребным спортом. Я много тренировался в Бакинской бухте Каспийского моря. С ранениями в спину, в ногу схватился руками за бревно. Удержать бревно руками невозможно, на волнах вращается. Как-то зацепился ремнём портупеи к забитому в бревно крюку.

Мои бойцы многие впервые увидели море, в страхе хватались, кто за что мог. Я кричал им, -цепляйтесь к брёвнам ремнями, делайте как я. Кто не боялся воды так и делали, но барахтающихся в холодной морской воде становилось всё меньше, раненные теряли сознания и уходили под воду… Сам стал терять сознание, очнусь, чувствую течением тянет в открытое море, вода всё холоднее, зубы отбивают дробь, справиться невозможно.

Как спасатели подняли меня на катер уже не помню. В полевом госпитале оказали первую помощь и вместе с другими погрузили на три грузовика и повезли в тыл, без оружия и сопровождения.

Но, на этом, игра со смертью на Крымском фронте у лейтенанта Льва Вейнблат не закончилась. В пути наша санитарная колонна напоролись на немецких парашютистов-десантников.

Первыми выстрелами были убиты водители. Я был в последней машине, как услышал гортанную речь, команду, – Alle zu schiessen! -всех расстрелять, подкатился к борту и вывалился на землю.

От удара головой о землю испытал чудовищную боль, свет улетел, рана в спине открылась, кровь пропитала гимнастёрку. Слышу короткие очереди немецких автоматов, понял, идут в мою сторону, одиночными выстрелами добивают раненных. Замер без дыхания, приготовился умирать, а они прошли мимо. Наверное, приняли за мёртвого, добивать не стали.

Бережливость – национальная черта немца, спасла меня, один патрон сэкономили, -весело рассказывал мне Лев Максимович.

…Перекидывали по госпиталям, ранение ноги было опасным, с угрозой ампутации. Подлечили, с инвалидностью вернулся в свою часть, служил до конца войны помощником командира Автомобильного батальона Таманской дивизии в составе 3 Украинского Фронта. С медалями «За Боевые Заслуги», «За Победу над Германией» комиссовали из армии по инвалидности.

О морском офицере Александре (Абрам) Вейнблат, 1914г.р., я узнал из мемуарной литературы «Крым в огне. Навстречу свинцовой метели». О смелом парне с большим уважением вспоминали русские морские офицеры. Лейтенант-гидрограф А. Вейнблат, в 1941г командовал 2-м Маневренным Манипуляторным отрядом Главной Базы Черноморского Флота.

Поясню читателю это мудрёное название специальности морского офицера. В мирное время гидрографы проводят промеры морских глубин, следят на фарватерах за состоянием маяков и буев, осуществляют лоцманскую проводку надводных и подводных кораблей. С началом боевых действий на Чёрном море, гидрографы ставили минные заграждения вражеским подводным лодкам, высаживались с десантниками на занятый врагом берег и, под огнём противника выставляли средства навигационного обеспечения основному десанту.

Как и морские десантники гидрографы за победу расплачивались своими жизнями…

Боевые офицеры Воронов, Мазарцева, А. С. Борцов в сборнике мемуаров «Крым в огне, навстречу свинцовой метели» писали. «В конце декабря 1941 года Закавказский Фронт совместно с Черноморским Флотом провели успешную Керченско-Феодосийскую десантную операцию. Целью десанта было освобождение Керченского полуострова и оказание помощи защитникам Севастополя. Перед высадкой основного десанта в порт Феодосии прорвался сторожевой катер с группой гидрографов, которую возглавлял лейтенант Александр Вейнблат. На захваченный противником берег высадился штурмовой отряд морских пехотинцев, разведчиков и три группы гидрографов под командованием лейтенанта А. М. Вейнблат. С боем захватили маяк, зажгли огни ориентиров для десантных кораблей. Отбивая контратаки врага, удерживали маяк и вели корректуру артиллерийской стрельбы крейсеров Черноморского флота по береговой обороне врага»

За мужество, проявленное в этом бою Абрам Вейнблат был награждён Орденом «Красной Звезды». О такой десантной операции можно снимать фильмы, писать повести, писали офицеры.

Найденный мною материал я архивировал на флешку. Блуждая по интернету я познакомился с Эммануилом Вейнблат, (veynblat@mail.ru).

Киевский инженер строитель, пенсионер, проживал в Юрмале, Латвия. Замечу, в советское время этот городок считался весьма престижным местом для жительства.

Вначале мы обменивались короткими сообщениями, но скоро уже с удовольствием общались по скайпу. Как-то, я пересказал Эммануилу об Александре Вейнблат. Мой собеседник внутренне вздрогнул, электронные поля донесли до меня его волнение.

Овладев собой, Эммануил сказал мне:

– Виктор, я сейчас услышал от вас о моём старшем брате. Это настолько неожиданно, что я с трудом прихожу в себя. В 1942 году, семья получила «похоронку», наш отец не пережил горя и вскоре умер. Я делал запрос в архив ВМФ, оттуда прислали скупую Справку Военно-Морского Архива, в которой нет даты гибели, нет сведений где похоронен. Пропал «без вести» и всё.

Мы ничего о нём не знаем. То, что я сейчас узнал, это для нашей семьи бесценно. Одно только скажу, имя его не Александр, как написано в мемуарах, правильно Абрам.

– Ну что поделаешь, для советского издателя-редактора имя «Абрам» могло быть под запретом, идеология власти была такой. Поэтому, так в опубликованных мемуарах и написано имя, – ответил я своему новому другу.

Неожиданная встреча братьев, потрясла меня не меньше чем Эмануила. Я испытал особое чувство гордости за свою настойчивость изучая историю своей фамилии. И вот такой, совершенно потрясающий результат. Через десятилетия, семья младшего брата узнаёт от меня такое, о чём все могут гордиться.

Эммануил прислал мне по электронной почте копию единственной, сохранившейся в семье фотографию Абрама в морской форме. На нас смотрел красивый молодой парень, сильный, волевой, с умными, добрыми глазами честного человека.

Именно таким его навсегда запомнили и боевые товарищи. Эммануил рассказал мне о судьбе своего брата. До войны семья жила в Украине, в городе Прилуки. Отец семейства, Михаил Вейнблат был известным военным дирижёром, одним из соавторов советского гимна Украины. Время было тяжёлое, голод. Абрам поехал рубить уголь в шахтах Донбасса. Шахтёры имели хорошую зарплату и продуктовый паёк, можно было помогать своей семье.

Находясь в забое, товарищи Абрами попали под обвал породы, он сам успевал выскочить из зоны обвала, но не сделал этого, кинулся спасать товарищей. Такой был отважный парень.

Сам попал под обвал, долго лечился в больнице, а когда молодой организм восстановился, его, по призыву комсомола в 1936 году направили учиться в Ленинградское Военно-Морское училище им Фрунзе.

По подсказке Эммануила, я вышел на связь с Идой Корчемник, ныне пенсионерки, проживающей в городе Кёльн, Германия. В свои годы юности она жила в Ленинграде, дружила с молодым курсантом. В разговоре со мной, Ида продолжала ласково называть своего парня – Абрашей. И эта встреча с Идой Карчемник, стала для меня вторым удивительным сюрпризом в моём серфинге по волнам интернета.

И так, в 1941 году молодой выпускник, в звание лейтенанта, был направлен служить на Чёрное море, где уже шли бои. Согласно справке, погиб он в один из дней с 10-го по 16-е мая 1942 года. Я решил проследить события, в которых бесследно пропал десантник. При каких обстоятельствах погиб наш лейтенант, мы уже никогда не узнаем, но попробуем вникнуть, что там происходило.

Сегодня материалы о войне по дням подробно выложены в интернете.

События на Черноморском Фронте с 10-го по 16-е мая были разгромными для советской армии. Судьба бросила Александра в эпицентр катастрофического её разгрома.

В эти дни германские войска начинают свою блестящую операцию под кодовым названием «Охота на дроф».

7-го мая 1942 года немцы наносят массированный удар по обороне советских войск Крымского Фронта. Авиация бомбит штаб Крымского фронта, командующий В. Н. Львов погибает, заместитель командующего К. И. Баранов получает ранение. Управление войсками утеряно. Немецкие диверсанты проникают в тыл армии, перерезают проводную связь со штабами.

8-го мая, после массированной артиллерийской подготовки, 30-й армейский корпус вермахта прорывает оборону советской 44-й армии.

11-го мая в тыл советской 44-й армии с самолётов были высажены немецкие десантники. Дивизии вермахта подавляя разрозненные очаги обороны, выходят на северное побережье Керченского полуострова. В «котёл» попадают восемь советских дивизий.

13-го мая советские войска в обороне окончательно разбиты.

14-го мая противник вышел на окраины Керчи.

15-го мая И. Сталин приказал: «Керчь не сдавать, организовать оборону по типу Севастополя».

Но было уже поздно, 16-го мая немецкая дивизия взяла Керчь.

19-го мая 1942 года, боевые действия на Керченском полуострове прекратились.

В Истории Великой Отечественной войны записано: «За 12 дней боев из 250000 бойцов и командиров Крымского фронта было безвозвратно потеряно 65% личного состава. Противник захватил почти всю советскую боевую технику, тяжелое вооружение и использовал всё это в борьбе против защитников Севастополя». Жестокое поражение советской армии.

Зная неустрашимый характер Александра, позволю себе смоделировать свою версию. После сокрушительных ударов по штабам и выхода немецкой армии в тыл обороняющихся, связь с войсками была потеряна. Главнокомандующий гневно требует от командующего войсками чёткой информации: «Военный совет Крым фронта, в том числе Козлов, Мехлис, потеряли голову, до сего времени не могут связаться с армиями…».

По моей версии, в эти катастрофические дни, Черноморский флот с его устойчивой радиосвязью получил приказ доставить радиостанции в расположение обороняющейся армии. С Главной Базы Черноморского Флота на Керченский полуостров были спешно подготовлены разведгруппы. Просчитать маршруты движения по занятой противником территории было невозможно. Никто не мог знать, где в настоящий момент советские войска, а где немецкие части. Отправляли добровольцев.

Вся ответственность за выполнение боевой задачи ложилась на командиров морских десантников. Они сами, по оперативной обстановке, должны были принимать решения.

Зная отважный характер нашего лейтенанта, его умение свободно ориентироваться по карте местности, с присущей ему ответственностью за жизнь своих товарищей, можно не сомневаться, он в числе первых сделал шаг вперёд и добровольно ушёл с морскими разведчиками в неизвестность.

До 10-го мая группа, в составе которой находился Александр, ещё передавала сообщения. А 16-го мая на точку возврата лейтенант Вейнблат и его десантная группа не вернулись. Что с ними произошло, никто уже никогда не узнает. Если, конечно, когда-нибудь, случайно не раскопают медальон среди останков советских воинов. В журнале «Потери личного состава», доступного в интернете, в графе «причина потерь», я нашёл запись – «мужественный, отважный офицер, преданный Родине». (obd-memorial@elar.ru).

Этими словами офицер, делавший записи, отдал должное своему боевому товарищу…

Запись дает нам Право верить, поставленную боевую задачу Абрам Вейнблат и его морские десантники выполнили. Они смогли сделать что-то очень важное…

Читая дальше о событиях керченского сражения, обратил внимание на директиву Ставки ВГК

№155452 от 4 июня 1942 года. «О причинах поражения Крымского фронта в Керченской операции». В ней указывалось «непонимание командованием Крымского фронта природы современной войны», выдвигались обвинения в «бюрократическом и бумажном методе руководства». Были сделаны и оргвыводы…

Я невольно задумался, а почему всё-таки Главнокомандующий так «легко пожурил» своих генералов. Размышляя об этом, совершенно неожиданно, ночью проснулся и вспомнил давний разговор с Львом Максимовичем. Я тогда пытался для себя понять, почему немцы так быстро разгромили Крымскую армию, которая закопалась в обороне. В голове такое не укладывалось.

В чём же причина?

Лев Максимович тогда с тяжёлой гримасой посмотрел на меня и стал рассказывать:

– Мне, старшему лейтенанту, трудно давать оценку действиям фронта в обороне. Но, среди раненых, с кем мне пришлось разговаривать, были офицеры, которые имели информацию о том, что произошло.

На флангах фронта стояли две национальные закавказские дивизии. Набранные в аулах, необстрелянные, без знания русского языка плохо понимавшие команды русских офицеров.

Это и принял во внимание «хитрый лис Манштейн». Всей своей мощью ударил по национальным дивизиям.

Под разрывами тяжёлых артиллерийских снарядов, авиа-бомб, ползущих на окопы, стреляющих из пушек танков, обороняющиеся от страха потеряли рассудок. Деморализовались, побросали оружие, побежали.

В тыл Крымской армии вошли немецкие танки, мото-пехота, десантники. Армия отчаянно сражалась, нанося немцу немалые потери. Но, без управления войсками, без подвоза боеприпасов, солдат долго не продержится. Обстановка быстро менялась не в нашу пользу, выходили из окружения по направлениям, где ещё стояли наши войска. И, опять же, попадали под гибельный огонь немцев.

В своём рассказе он называл мне национальность несчастных Заавказцев, но из этических соображений, озвучивать не буду.

Командованием были сделаны выводы, национальные дивизии переформировали, обучили и они прошли свой славный героический путь.

На фронте, – говорил мне Лев Максимович, – я проникся глубоким уважением к русскому солдату. Эти парни стояли насмерть, держали на своих плечах всю тяжесть сложившейся паники, неразберихи.

В знак признания боевых заслуг, 2-ой манипуляторный отряд, которым командовали старший лейтенант Серёгин, лейтенант Вейнблат, после его гибели, лейтенант Меликов, постановлением Бюро Городского Комитета Коммунистической Партии Украины и горисполкома Севастополя No 40 от 27 декабря 1962 года, занесен на мемориал Великой Отечественной Войны площади Нахимова. Достойная Память о морском десантнике Абраме Вейнблат.

Глава 2.27 Холокост

«Крутой обрыв, как грубое надгробье.

Мне страшно…»

Евгений Евтушенко

Эту историю я записал со слов Мины Вейнблат, известной скрипачки в музыкальных кругах Грузии и Израиля. С волнением набираю номер её мобильного телефона. Долгий зуммер и мне отвечает болезненный голос Мины. Представился, коротко рассказал, собираю материал для книги о нашей фамилии. Мина внимательно выслушала, чувствовалось разговор заинтересовал её и она поделилась историей своей семьи в период тех страшных событий, о которых пойдёт повествование.

Ей было 13 лет, а её маленькой сестре 5 лет, когда девочки оказались в водовороте Холокоста. Кое-что она сама хорошо помнит, но большее по рассказам мамы, Веры Моисеевны, врача по профессии.

Работая над текстом, я сделал ещё несколько звонков в Израиль, но с каждым звонком Мина, ссылаясь на здоровье, могла уделить мне всё меньше времени. Когда моё повествование было готово, я распечатал текст, вложил в большой конверт и отправил Мине в Израиль на прочтение и одобрение. Однако, рукопись до адресата не дошла, Мина умерла.

При содействии Иды Карчемник, я встретился в городе Ессентуки с Александром Николаевичем Гайдиным, родственником Иды. Мы интересно пообщались и Александр Николаевич передал мне электронную копию единственной сохранившейся фотографии довоенных лет. Смотрю на лица людей нашего рода из далёкого прошлого, счастливые Мина, Ната, мама Вера Моисеевна и, в круглых очках, отец семейства Ишия Вейнблат,1903 года рождения, профессиональный музыкант, виртуоз скрипач. Фотография доносит нежные чувства отца к своим очаровательным дочуркам Мине и Наточке. За ними мама, она, как Родина Мать, раскинув руки, как бы закрывает своих девочек, от грядущих невзгод.

Не перестаю задавать себе один и тот же вопрос:

– За что этих интеллигентных, чистых людей, преступная германская армия и их ставропольские псы-полицаи вылавливали и уничтожали?

– За что?

Ответ я нашёл в протоколе из немецкого архива. В графе «Состав преступления», стояло одно слово – «Jude». В этом слове зашито преступление германского нацизма, которому нет и не будет оправдания.

Вера, 35-ти летняя, симпатичная женщина с дочками Миной и Наточкой, с бабушкой Златой Шмулевной в потоке беженцев уходили с Украины в сторону Кавказа. Её муж Ишия Вейнблат в дороге подхватил инфекцию и скоропостижно скончался.

Вера, без мужской помощи, с мамой и дочками, смогли добраться до Кавказских Минеральных Вод. В городе Ессентуки её приняли на работу в один из госпиталей.

Они поселились в пустовавшем доме на краю города, который бабушка вычистила, навела порядок, нашли в чём готовить еду и на чём спать. Вера сутками пропадала в госпитале. Работы было нескончаемо много, врачи сами едва стояли на ногах, а раненых, контуженных, инвалидов всё везли и везли.

Не верилось, что немцы возьмут Северный Кавказ, все ждали вот-вот наступит перелом и врага погонят бить на чужой территории. Но вопреки всему, в августе 1942 года положение на южном фронте ухудшилось. После жестоких затяжных боёв за город Ростов, советская армия, уходя от полного разгрома оставила город Ростов.

В госпиталях Кавказских Минеральных Вод началась поспешная эвакуация. Ходячих уводили через Клухорский горный перевал в Грузию. Лежащих грузили в санитарные эшелоны и через Минеральные Воды эвакуировали в Закавказье.

Как всегда, не хватало ни времени, ни санитарных вагонов, всё на эмоциях. В последний санитарный эшелон всех не смогли загрузить. Вагоны укатили, а на платформах остались лежать брошенные тяжёлораненые.

Стояла августовская жара, окровавленные бинты привлекли несметное количество насекомых. Жуки-кровососы пикировали на раны, стаи мух, неугомонно жужжа садились на пересохший рот и глаза.

Беспомощные молодые мужики, превозмогая боль, угрюмо терпели всё это, надежд на спасение уже не было, кто-то стонал, кто-то просто смотрел в небо, ожидая когда ангелы примут их души.

Врачу Вере с её двумя детьми и бабушкой, места в санитарном вагоне не нашлось, фактически и их бросили на растерзание германским нацистам.

По курортным городам поползли лёгкие танкетки, тягачи с пушками, грузовики с солдатами. Офицеры выходили из кабин оценивая обстановку. По городу замелькали мундиры грязно-зеленого цвета, зазвучала незнакомая речь. На немецком языке установили указатели по направлениям городов, общественных мест.

Запестрели плакаты с угрозами расстрела: «Если на территории города будет убит немецкий солдат, то за это немедленно будут расстреляны…».

Солдаты располагались на отдых в домах не тронутых войной. Зазвучали губные гармошки и с ними бравые солдатские песни. Оккупанты веселились, скоро конец войне, скоро победа. До нефтяных районов Грозного и Баку уже совсем не далеко. Со дня на день выступит турецкая армия, а значит, война для них закончится. Городок быстро накрыл мрак чужой власти.

Оккупанты хозяйничали не церемонясь, отстреливали собак, чтобы не гавкали, входили в дома, за съедобным. – Matka, davai kurka, eiki, mleko, kartoska…

Оккупационные власти, не мешкая, стали наводить свой порядок. По улицам стали расхаживать полицаи, набранные из местных.

Первыми указами приказали всем лицам еврейской национальности пришить на одежду жёлтую шестиконечную звезду и ждать распоряжений. Появление на улице без жёлтого знака— расстрел.

Собирая материал по Холокосту я обнаружил эпизод расправы с нашим родственником в Киеве:

«…З грудня 1941 р. було опубліковано наказ німецької комендатури, який зобов’язував усіх євреїв носити жовті зірки на грудях верхнього одягу діаметрів в 10 сантиметрів.5 грудня 1941 р. о 11-ій годині на Інтернаціональному майдані проти кінотеатру був повішений єврей Вейнблат, який їхав через Лебединський район і не знав про наказ носити жовту зірку…»

Вера как-то, во всё это не верила, ну не могут люди творить такое зло, да и советская пропаганда имела подлость всё это замалчивать. Массовая расправа фашистов над еврейским населением выдавалась за массовые расстрелы над советским народом. На то, у идеологов от ленинского коммунизма были свои расчёты. Остерегались вожди, в народе скажут, – да и чёрт с ними, с евреями, коль нас не тронут и под немцами проживём.

После короткого боя с курсантами пехотного училища в город Ессентуки вошла немецкая армия.

Вера на работу в госпиталь уже не пошла, молча присела у окна вырезать из жёлтой занавески шестиконечные звёзды, себе, маме, дочкам. В голове вертелась одна и та же мысль, значит, всё, что рассказывали раненые солдаты, правда.

Они же мне говорили, -доктор Вера, ты же еврейка, бросай всё и беги дальше, беги, не жди. Придут немцы и всех евреев, убьют, детей убьют, стариков убьют, тебя убьют, чтоб в Берлин отправить рапорт – Jden Frei…

Пришивала на одежду «Звёзду Давида», а слёзы душили, рвались выплеснуться из её больших глаз. Мучительно улыбалась, боялась передать страх неминуемой смерти своим маленьким девочкам. Дочки сами притихли, сидели рядышком, молча перекладывая в коробочках тряпочки, пуговки, фантики. Чувствовали приближение чего-то страшного.

Так бы и оборвалась жизнь и этой семьи, если бы не случай. В госпитале доктор Вера работала в паре с медсестрой Шурой Косиловой, молодой, симпатичной девушкой из местных. Сработались, сдружились, стали подругами-не разлей вода.

В этот день, Шура решила навестить подругу, узнать что и как. Пробегая по городу, случайно натолкнулась на знакомого ещё со школы парня. Он издали приметил её стройную фигурку, сделал круг и вышел навстречу, как бы случайно, в новенькой форме полицая, с винтовкой через плечо.

Школьный друг давно выказывал Шурочке свои знаки внимания, а нынче, при власти, решил проявить настойчивость перед «зазнобой».

– Привет красава. Ну, чо скажешь, как я тебе в форме?

– Ну, Гришан, ты прям, вылитый ариец! Глаз от тебя не оторвать.

Они ещё побалагурили, перекинулись фразами, посмеялись. Парень сделался серьёзным и спросил, – в гости примешь?

– Ну, …приму, коль напросился. А сам-то по дому поможешь? Крыша прохудилась, с потолка капает. Забор покосился, упадёт со следующего урагана, подпорки бы выставить. Сам видишь, мужиков на войну сгребли, инвалиды одни шастают, а какой с них толк. Я сейчас к подруге, ночевать у неё останусь, а завтра приходи, пирожков нажарю с капустой, как ты любишь.

Полицай задумался.

– Не, завтра никак, служба, панимаешь

– А в самоволку, слабо?

– Не, с фрицами такое не проходит, дисциплина у них, понимаешь. С ними разговор короткий. А для тебя я найду пару дней и ночей, шеф пообещал дать отдых.

– А чего это так, а?

– На днях всю городскую «жидовню», усех до еденного, вывозить начнём на отстрел в Минводу. Работы там будет много. Завтра, с утреца за город в дозор станем, чтоб никто не сбежал, а как эшелоны с жидами пойдут на Минводы, и нас туда же. Когда вертаюсь не знаю, но ты жди.

Услышав от полицая такую информацию, Шура подавила в себе волнение и попрощалась.

Пришла к своей подруге, докторше Вере.

С порога, трудом сдерживая волнение, полушёпотом стала говорить:

– Верка, что делаешь?

– Шью, носити жовту зірку.

– Давай, бросай шить, знакомого полицая встретила, он такое проболтался, я посей пор еле живая. Собираться и уходить из города надо, сегодня ночью. На днях будут сгонять на вокзал евреев, вывозить на расстрел в Минводы. Сегодня не уйдёшь, завтра днём за городом посты выставят, тогда всё, уже не проскочить.

Стемнеет и уходи, – шепотом повторяла одно и тоже Шура.

Верка обняла Шурку и со слезами ответила.

– Спасибо, дорогая, что предупредила. Да только куда мы пойдём, местность не знаю, в темноте собьёмся, круг в поле сделаем и зараз на посты к твоему полицаю и выйдем. А ещё маленькую на руках нести, да бабушка, как на своих больных ногах, не знаю. Не уйдём далеко, убьют нас всех. Так уж наша судьба развернулась. А ты, Шура, иди, не дай бог и тебя с нами схватят, кто там разбираться будет.

Подруги обнялись и разревелись. Потом Шура оттолкнула Верку:

– Ты что такое говоришь, я тебя не брошу, с тобой пойду. Я могу отсидеться, но ежели тебя и твоих девочек по дороге возьмут, до конца дней своих, казнить себя буду…

Короче, уходим вместе, ежели чо, вместе сгинем в чистом поле. Мне надеяться то же не на кого, а быть подстилкой у Гришки-полицая, не моё это.

Куда идти я знаю, нас школьный физрук водили в походы с ночёвкой, не думала тогда, что в жизни всё так пригодится. Я даже к себе домой не пойду за вещами, мало ли что случится, а вы пропадёте без меня. Сопли вытерли, зови маму, обмозгуем наш побег и собираемся. Выбора нет, дорогуша, коль не дойдём до наших, значит не судьба.

Успокоились, обсудили и за дело. Определились так, бабушка понесёте продукты, Вера с Шурой тёплые вещи, одеяло. Наточку к спине привязываем, как горянки делают и несём по очереди. Мина, уже большенькая, сама дойдёт. Главное в темноте через брод, в воду не свалиться.

Как стемнело, мешки за спину и скользнули в осеннюю ночь. Шура уверенно взяла направление на Кисловодск, а потом свернула на юго-восток в сторону реки Баксан. Сентябрь 1942, в этих местах не холодный, изредка срывался дождь, но это не мешало им быстро уходить в сторону линии фронта, которой как таковой и не было. Сознание отключилось от реальности происходящего, шаг за шагом в полном молчание. Не обращая внимание на боль в ногах, упрямо шли всю ночь. Страха не было, даже маленькая Натачка понимала, плакать нельзя, собаки услышат, лаять начнут, людей поднимут.

Это была игра со смертью, выжить любой ценой, не нарваться на патруль, не наступить на пехотную мину…

До первых утренних солнечных лучей беглянки прошагали почти до Кабардино-Балкарии. В полном изнеможении добрались до невысоких горных хребтов, и здесь, в узкой лощине, у родника, остановились. По-светлому уже идти нельзя, заметят.

Сели, улыбаются, из сознания стало улетучиваться что-то такое гадкое, чёрное, тягучее. Светлый лучик добра стал пробиваться в их души. Радуясь они и не подозревали, что их отслеживают в полевой бинокль.

Разведчики, заметили группу и незаметно пошли на сближение…

Боже ты мой, сколько было радости у беглянок при виде сильных, бесстрашных, весёлых бойцов, и куда делась усталость. Руки сами потянулись к расчёске.

Рассказали всё, что знали о ситуации в городе, про свой ночной маршрут. Дальше идти было уже легче, балагурили, шутили, если кто будет ранен, лечиться попросятся только к Шурочке с Верой.

Их вывели на дорогу и попрощались. -Трудно поверить, что мы вышли из ада, – сказала доктор Вера.

В то время, когда они шли пешком ехали, в Кисловодске разворачивались драматические события.

Оставшиеся в госпиталях медработники, приходили работать с ранеными. Перевязки, уколы, капельницы, стерилизовали шприцы, стирали бинты. Среди медперсонала был и пожилой врач Михаил Вейнблат.

Михаил получил место в санитарном эшелоне, перед отправкой втолкнул свою двадцатилетнюю дочь, а сам остался. Думал, зачем немцу пожилой человек, в Первую Мировую они с гражданским населением вели себя достаточно корректно. Да всё как-то обойдётся.

После обхода палат в ординаторской заполнял медицинские назначения и официальные документы. Погружённый в работу над документами, он вздрогнул от непревычного шума во дворе, резкого топота сапог, скрипа въезжающих конных телег.

Михаил услышал команду на немецком, – разойтись по палатам и ликвидировать больных и инвалидов.

В ординаторскую ввалились два полицая. Искажая привычный русский язык местными интонациями, тыча винтовкой, приказали медикам выйти во двор.

Из палат доносились одиночные выстрелы, крики о помощи, хрип умирающих.

Бросили убитых на конные телеги и отправили со двора, а медперсоналу приказали зачистить, вымыть всё и больше не приходить. Закончив с уборкой, Михаила и ещё нескольких не отпустили. Повели в комендатуру и передали молодому офицеру в наглаженной форме войск SS. Через переводчика он коротко сказал Михаилу и спутникам несколько фраз о несмываемой вине евреев перед Великой Германией и предложил вступить в «еврейский комитет». Они будут собирать для Германии драгоценности, золото, предметы искусства, принадлежащее еврейским семьям. Услышав такое, неожиданное предложение, Михаил перешёл на немецкий, объяснил офицеру, что не сможет этим заниматься. В Первую Мировую имел ранение в ногу, потом развился артрит. – Ich bitte um Verstendnis, прошу меня понять…

Удивлённый хорошим немецким, офицер махнул на него рукой:

– Нашейте на одежду жёлтую шестиконечную звезду, и без этого знака не появляйтесь на улицах, иначе вам будет расстрел. Следить за объявлениями, строго всё выполнять. Можете идти домой…

Офицер SS, уже набрал себе группу продажных евреев, готовых под любым предлогом спасать свою шкуру.

На выходе из комендатуры, Михаила негромко окликнул германский офицер-медик примерного возраста. На ломаном русском представился, сын врача, из Санкт Петербурге. Попросил сказать пару слов о лечебных свойствах минеральной воды «Нарзан».

Михаил был добрым человеком, злость пропала, ему стало интересно пообщаться с коллегой. Перебросились фразами на немецком, латыни.

Михаил вдруг отчётливо понял, что армейский врач специально затеял разговор о воде, чтоб предупредить коллегу быстро исчезнуть, это сохранит ваша жизнь.

Михаил тяжело улыбнулся, оценив поступок немецкого коллеги. Конечно, очень даже хотелось исчезнуть, спрятаться, уйти. Но шансов на спасение у него не было. Уйти ночью, незаметно в горы не хватит сил, а как местные выследят, забьют самосудом. Разговоры о таких беглецах уже ходили по рынку. Он шёл домой с тоской посматривал на изящный дом «дачу Шаляпина», занятый под штаб. На крыльце стояли входили-выходили подтянутые германские офицеры, его будущие палачи.