Читать книгу: «Человек, все зависит от тебя. Размышления о жизни», страница 2

Через несколько минут Завенягин, оступившись, оказался в какой-то яме и потерял шапку. Ямой на севере называют котлован для фундамента в вечной мерзлоте. Завенягин понял, что не имеет ни малейшего представления о месте своего нахождения. На севере более 100 дней в году ветра. Шапки мы носили, «клапаны» всегда опущены, иначе ее срывает ветром и катит, как колесо, потом ее уже не догнать. Не одна шапка улетела в карьер безвозвратно. Обмотав голову шарфом, посидел на корточках, соображая, куда идти. Ногам стало холодно, и он, ощупав валенки, обнаружил, что калош на них нет. В эти дни была ранняя оттепель, и валенки без калош быстро промокли. Тревога царапала сердце. Ему показалось, что ветер стих. Он пошел вперед и больно ударился коленом о какой-то предмет. Сняв перчатки, ощупал предмет голой рукой. Оказалось, это ошкуренное бревно. «Значит, я на территории», – и принял решение оставаться на месте. Нашли его скоро, нахлобучили на него песцовый малахай, руганули его по-мужски и повели к дому, как бычка на веревочке. Завенягин злился на себя, понимая, сколько он создал лишних хлопот.

Когда они остались одни, Воронцов заметил: «Наставлял меня на путь истинный: нельзя руководителю подменять всех и решать все самолично – твои слова. Управлять из кабинета всегда кажется просто, но а в жизни все значительно сложней». «Все я понял, брат, север – это не Урал. Ловко вы меня выдернули из этой каши». «Жизнь научила создавать аварийные бригады, в экстренных ситуациях оказывать помощь». Север называли краем сильных и смелых, но север никого не щадит.

Много было разных случаев. Живя на севере, я попадал в очень сложные ситуации. Рабочая смена подошла к концу, разыгралась снежная буря со штормовым ветром. Меня оставили на сутки до следующего утра. На взрывскладах пропал свет. Меня отправили туда. Я пошел, а ветер дул мне в бок (на севере такой ветер называют косорыловка). Ты идешь, сторонишься от ветра и незаметно отклоняешься от маршрута. И вот по времени ты уже должен дойти, а вокруг белое поле и никаких ориентиров. Тогда я, думая, что делать, решил – буду возвращаться назад. Иду долго, но ничего нет, по чему бы смог сориентироваться, где я есть. Дохожу до дороги. Хотя ее не видно, идет линия электропередачи. Прошел немного на север – стоит столб, на нем – арматура освещения, ни одна лампочка не горит, все порвал ветер. И вот по этой линии я пошел к конторе. Дошел до конной базы, где были лошади. Понял, что я иду в правильном направлении. Прихожу в свою службу, шеф домой не уходил, спрашивает: «Где ты был так долго? Звоню на склад, говорят, не приходил. Они мне звонят – света нет». Я отвечаю: «сбился с маршрута и потерял ориентир». Он мне в ответ: «Я так и понял, подвела косорыловка. А я уже сижу переживаю, как бы не замерз. Рад, что ты живой». Я отклонился из-за ветра приблизительно метров на 400—500 в сторону от взрывскладов.

Однажды я закончил работу на восточном борту, уже стемнело. Мне нужно идти. По полукругу обходить далеко, и я решил с горки съехать – сократить. Спецодежда у нас была из брезента – куртка и брюки, и на заднице мы съезжали. Не доехав до конца, увидел обрыв: там произвели взрыв и грунт убрали. Валенки у меня были подшиты резиной от транспортерной ленты, чтоб ноги не промокали. На горе была небольшая лощинка, я сумел остановиться, затормозил. Сам себе думаю, что же делать, как выбираться, ведь попал в западню. Снег твердый, как лед, вверх по нему не подняться – скользко. У меня в валенке была большая отвертка, носил ее всегда с собой. Я начал отверткой долбить этот снег, чтоб носком валенка в лунку встать и с помощью отвертки двигаться дальше. Смотрю – вверху виднеется камень, я стал продвигаться к нему. Около нег снег отдолбил, стало можно более-менее держаться. Сделал 6 лунок в шахматном порядке, по ним поднялся выше. Когда осталось немного до вершины, протянул руку – не хватило 30—40 см. я вбил отвертку в снег, подтянулся и вылез наверх. У отвертки металлический стержень был 15 см. Если бы у меня не было отвертки, то, наверное, мне была бы хана. Уклон такой, что нельзя шевельнуться, сразу можно оказаться внизу, а высота 25 м, внизу камни – там все переломаешь, и руки, и ноги. Хорошо, что валенки были подшиты резиной – я смог затормозить. А второе – лунки, которые я делал в снегу. Резина твердая, хорошо можно опереться. А если бы валенки были не подшиты резиной, я бы, наверное, не вылез.

Первые годы, когда я приехал жить в город Норильск, страшно было жить – каждый день звучала похоронная музыка. Люди гибли в подземных рудниках десятками. И я был рад, что не пошел работать под землей. На нашем руднике Медвежий ручей в один год погибло 15 электровозников от электрического тока. Молодые, только закончили курсы, опыта нет, совершали ошибки и погибали. Случаев и у меня было много, когда мог погибнуть человек. Однажды меня с Лопушковым Женей отправили на взрывсклады. Дошли до места. Женька пошел проверять с одной стороны, а я навстречу с другой. Смотрю, свет загорелся, стрелок с будки кричит. Я подбегаю, а он взял два провода в руки и через себя пустил ток. Я вырвал пассатижами провод из его руки, он заорал так громко, что у меня мурашки побежали. А до этого был случай – женщина-стрелок выбила провод шваброй из рук электрика, спасла его жизнь. Женщина-стрелок дала Женьке стакан чая, он попил, вроде бы пришел в себя, а в глазах у него была какая-то растерянность и страх. После этого он немного поработал и уволился из энергослужбы. Я тоже ушел в энергослужбу экскаваторных участков на 6000 вольт.

А погибнуть на севере можно просто. Дают наряд Некрасову – заменить изолятор в передвижной коробке. Приезжаем на место работы, там путейцы ведут укладку железнодорожного полотна. Линия электропередачи отключена на подстанции. Некрасов говорит: «Мы сейчас сделаем, пока отключена». Говорит мне: «Давай, открывай коробку». Я стою и молчу. Он мне говорит: «Что, боишься?». Отвечаю: «Боюсь». «Тогда я сам сделаю», – и начинает откручивать гайку, чтобы открыть коробку. Он отвинтил гайку, хотел открыть крышку на коробке – и вспыхнул свет, загорелись прожекторы на экскаваторе. От смерти его отделяло буквально 5 секунд. А ведь у него было техническое образование. Он как был утюг, так им и остался. Если он поедет на экскаватор, то стоит всю смену. У него нет никакого понятия, что делать, лезет куда попало. Один конец отключил, второй отключил, потом забыл подключить – сам себя путает. Основная причина – неуверенность в своих силах, страх.

Транспорта, тракторов и машин практически не было. Была конбаза – 200 лошадей. И по железной дороге мотокран и дрезина для монтажа контактной сети. Доставляли нужное оборудование на экскаватор по железной дороге. Трактора и машины появились в 1960-х годах. У высоковольтников трактор ДТ для перевозки опор. А до этого опору несли десять человек на себе. От взрыва нужно убрать опоры, а после взрыва нужно дать питание экскаватору, снова их установить.

Дорогу чистить пришли трактора 140-сильные, года через три – 180-сильные, а двигатели в 250 лошадиных сил от танка Т-34 пришли в конце 1970-х годов. На автомашине установили рацию. Где бы ты ни был, по рации тебя быстро найдут. Прошло еще года два – нам дали вторую автомашину. Начался большой технический прогресс.

Мощность рудника с каждым годом возрастала. Пришли новые экскаваторы восьмикубовые вместо трехкубовых, Белазы 25-тонные, 40-тонные вместо 15-тонных Кразов. Электровозы «Шкода» чехословацкие – один везет 10 стотонных думпкаров. Производительность резко возросла, и мы не только смогли догнать Америку, но и даже обогнать. Был сделан большой рывок вперед.

Жесточайшие климатические условия севера сказывались на здоровье людей. Когда наступает полярная ночь и полярный день, травматизм резко возрастает. Когда наступает полярная ночь, то спал бы целый день. Начинает прогрессировать цинга. Отсутствие солнца и нехватка витаминов в организме, зубы начинают выпадать. Жена работала с утра. Когда она уходила на работу, я наказывал – разбуди меня любой ценой. И когда она уже опаздывает на работу, снимает с меня одеяло и начинает стаскивать с постели. Я вставал, умывался, пил крепкий чай, позже – кофе и выходил на улицу. Бродил по городу и по магазинам, чтобы развеяться. Зарядку я всегда делал, чтобы прийти в себя. Люди приходили на работу сонные, инертные, рассеянные, невнимательные. И что их ожидала какая-то опасность, они не замечали, до того были отключены. Позже на руднике стали заваривать крепкий кофе. Стояли титаны, мы стаканами пили кофе. Пей, сколько хочешь, чтобы стряхнуть с себя сонливость. В какой-то степени кофе стал помогать. Травматизм уменьшился, но все равно случаи были. Полярная ночь длилась более двух месяцев, а потом наступал полярный день.

Наступило лето. Небо чистое, голубое. Солнце светит круглые сутки. Наступает ночь, надо отдыхать, а лучи солнца светят в окно. Ложишься, а сон не идет. И лежишь, ворочаешься часов до 2—3 ночи, а иногда и больше. Под утро, как засыпаешь, звонит будильник – пора вставать, готовиться идти на работу. Ты идешь на работу сонный, не отдохнувший, бдительность твоя притупляется, и ты ходишь на работе, как тень, не замечаешь опасность – тебе все безразлично, отсюда и травматизм. Позже стали нам давать кофе. Он немного помогал, но не совсем. Полярный день длился 83 дня. И хотя мы закрывали окна шторами, все равно не помогало. Природа сильнее нас, ее не победить.

Север – это не Москва, где развиты культурно-развлекательные центры. Норильск – это трудовой город, здесь рудники подземные и цветная металлургия, рабочий город. Погибнуть на севере можно в любой момент и запросто – все непредсказуемо. На нашем руднике погиб главный инженер Волохов. Приехал он в карьер, подъехал к спуску на другой горизонт. Трактор в это время тащил на трассу трубы на водоотлив. Инженер вышел из машины и решил прогуляться пешком, так как проезд закрыт. Трактор спускается вниз, и, так как спуск был крутой, трубы покатились винтом на главного инженера, ломают ему ногу. Забрала его скорая, а у него отказала правая почка. Его везут на самолете в Москву, а из Новосибирска везут почку, тоже самолетом. И он в самолете умирает. Как потом объяснили, от болевого шока. И вот кто виноват? А подождать надо было не более 5 минут. И ведь это главный инженер, который воспитывает рабочих.

Опишу еще один случай. Послали мужчину притащить 2 бревна. Он застропил два бревна тросом на удавку и прикрепил к трактору. Трактор тащит бревна, он идет рядом. Бревно упирается в камень, становится свечкой, бьет мужчину по голове и убивает насмерть. Но вот здесь случай непредвиденный, непредсказуемый, который называют несчастный случай. Я описал два разных случая, а причина – тяжелые климатические условия, которые изматывают организм, и у него больше нет сил сопротивляться. Человек ходит, как тень, безразличный ко всему, наверное, отсутствует чувство страха.

Первые впечатления Завенягина, когда он прибыл в Норильск, это запущенность везде и неразбериха. А когда случился пожар, вызвали Завенягина. Он пошел на объект, упал в котлован, потерял шапку и калоши. Если бы жена Воронцова не позвонила мужу, а тот не организовал поиски Завенягина, то минимум через час его бы уже не было в живых.

Матвееву пришлось работать в тяжелейших северных условиях, все начинать с ноля. Как приходилось делать железную дорогу? Для полотна железной дороги использовали торф, валежник. Когда установились морозы, стали использовать мох с хворостом, пропитанные водой. На шпалы брали сырую лиственницу. Дорогу закончили в январе и начали переброску грузов и продовольствия из Дудинки в Норильск. Протяженность дороги от Норильска до Дудинки – 120 км. Дорога строилась с двух концов. Через реки делали не мосты, а намороженные дамбы. Первый паровоз шел неделю, и все же это была дорога.

Настало лето, и все поплыло. Нарушилась вечная мерзлота, вспучилась, выталкивала телеграфные столбы и сваи мостов. Дорогу пришлось восстанавливать заново. И снова временную. Вот такой увидел железную дорогу Авраамий Павлович Завенягин. Воронцов сказал: «Здесь север. Здесь условия особенные. Снег здесь особый – тонкий, как пыль, и он наслаивается, делается прочным, как лед. Лопатой его не возьмешь. Пурга сбрасывает с дороги паровозы и вагоны. Незадолго до твоего приезда у нас случилась трагедия, засыпало снегом паровоз. Пока искали, в снегу били траншеи, откапывали, кочегар и машинист погибли от угарного газа». Далее Воронцов говорит, что план по геологоразведочным работам мы выполнили. А главное задание не выполнили по завершению строительства малого металлургического завода. Завенягин как бы начал его хвалить, чтоб смягчить упрек в его адрес.

Сроки стройки фактически сорваны. План по геологоразведке мы выполнили, но разведку еще до меня начали вольнолюбивые поморы Великого Новгорода. Они издавна знали дорогу на север, по морю студеному, промышляли зверя. Тобольский воевода доложил царю Михаилу: по сибирскому морю немцам торговать позволить не можно. От Архангельска города до немцев ездить не велеть, чтоб немцы дороги не узнали, и, приехав бы, воинские люди сибирским городам какой порухи не учинили. Исследовали север многие первооткрыватели: Челюскин, Лаптев, Минин, братья Сотниковы, Шмидт, Никифор Бегичев, Урванцев и другие. Никифор Бегичев принимал участие в экспедициях, помогал исследователям Арктики в Хатангском заливе, открыл неизвестные острова, которые впоследствии назвали его именем. Сам он погиб, его нашли в избушке мертвым. Газета писала так: «Голод и цинга доконали Никифора. Какого богатыря свалил Таймыр! В прошлом он был моряк».

Сидя в кабинете, Воронцов разговаривает со Звенягиным: «Направили тебя сюда неслучайно. Стране нужен никель». В ответ слышит от Завенягина: «Также и тебя неслучайно, Александр Емельянович. С чем им пришлось столкнуться? Везде ручной труд и нехватка материалов, запчастей, одежды». Воронцов делает заявки телефонограммами, просит бикфордов шнур, динамит, запчасти для буровых станков. Смешно вспоминать, что просили мы сапоги – 400—500 пар, масла экспортного, две тонны гвоздей, 200 полушубков. И это с грозным предупреждением: будет преступлением задержать стройку Норильского комбината.

Дорога на Дудинку строилась, насыпь – возили на вагонетках вручную. Планировали запустить первую очередь никелевого комбината в 1938 году. С открытием навигации в Дудинку стали поступать грузы и стало известно, что основные будут переброшены по Пясино. Возникли тысячи проблем. Люди уже шли в Норильск, и первая проблема – это жилье. Люди шли через тундру пешком, блуждали, выбивались из сил, но все равно шли. Строителям, что шли напролом через тундру, самолетами сбрасывали продукты. Особенно отличился летчик Молоков. Он до того долетался, что его самолет вышел из строя, и он с экипажем выбирался из Норильска пешком.

Началось спешное строительство жилья. Строили легкие дома, называли их бараками. Посередине коридор, по бокам комнаты. Бараки были длинные, по 10 и более комнат. Изнутри стены обивали войлоком и фанерой, но и этого не хватало. Не хватало материала и инструментов. Часть людей расселялась в палатках. А впереди – суровая зима, полярная ночь.

Инженер Куличенко нашел гипс, геологи ищут запасы глины и песка, угля. Глина и песок необходимы для производства кирпича. Перед строителями стоит задача – ввести в этом году электростанцию и маленький металлургический завод. Руду брали – Гора рудная, впоследствии рудник Угольный ручей. Брали руду открытым способом – так дешевле, чем подземный рудник. Первую руду брали окисленную, которая разрушалась от снега, осадков, дождя и морозов. И стоила она очень дешево: 1 тонна – 4 копейки. А когда я уезжал, тонна руды стала стоить 8 рублей. Мы спустились вниз с 500 м над уровнем моря на 80 метров. Нашли уголь на горе Шмитиха. Позже нашли уголь на Кайерконе. Там уголь добывали открытым способом, экскаватором. Нашли залежи глины и песка, осталось только претворить в жизнь задуманное.

Прошло 4 месяца, как Завенягин приступил к работе. Дела шли совсем плохо. И он решил действовать по принципу, как на Магнитке. Создал проектный отдел из разных групп и занялся созданием работоспособных отделов, отвечающих за свой участок. Это был проверенный, надежный штаб. Было создано 7 отделов. И сказал он следующее: «Без оперативного и боевого штаба армия – ничто, несмотря на ее хорошее вооружение. Штаб вырабатывает тактику боя, разгадывает маневры противника». Из Красноярска в Дудинку доставляли грузы, на обратный рейс брали запас угля. Моряки высказали свое мнение: чем больше вы добудете угля, тем больше мы завезем вам грузов. Причина – не было совковых лопат, грузили штыковыми лопатами. Завезли совковые лопаты – и вместо 12 тыс. т добыли 40 тыс. т. Вопрос был решен.

Металлургия немыслима без кокса. Геологи отвечают, что нашли коксующийся уголь у Куропаточного ручья. Кроме никеля, в руде есть золото, старатели находили. Нашли россыпью платину. Но поскольку лабораторий не было, геологи не знали, что в Норильске в руде содержится 84 элемента таблицы Менделеева. И поскольку все необходимые полезные ископаемые есть на Таймыре, встал вопрос о строительстве в Норильске горнометаллургического комбината. Все 7 отделов, которые распределил Завенягин, возглавили люди, в основном имеющие специальное образование. Сильно отличился старший геолог Воронцов. Он нашел основные материалы, необходимые для строительства комбината. Сидя в кабинете, Завенягин размышлял: «Люди живут в палатках, не хватает керосина, а детям нужно молоко». Он пригласил работников комбината на совещание по вопросу о создании совхоза. Посыпались реплики, что на вечной мерзлоте овощи не растут. Завенягин встал и резко сказал: «Нет, растут. Вы не читаете и не интересуетесь историей. В Туруханске и Игарке выращивают лук, редис и салат. В 1926 году экспедиция на Волке в Норильске посадили лук, редис и салат. И представьте себе, собрали неплохой урожай». На следующий день Завенягин издал приказ о создании сельскохозяйственной базы Норильского комбината.

Чтоб был успех, кого ставить директором? Нужен был новатор. Выбор пал на Николая Ивановича Иевского, прораба Дудинского строительного участка. Он выбрал место для совхоза у озера Долгого. И из местной лиственницы начали рубить коровник, предварительно отогрев землю кострами. Венцы укладывали плотно, на совесть, чтобы зимой животные жили в тепле. Завезли буренок племенных для разведения скота на севере.

Когда я приехал жить в Норильск в 1958 году, на «семерочке» был большой животноводческий комплекс, там было много коров. Летом их выпускали на волю, там были большие стада. Буренки были бело-черной породы. Некоторые умудрялись держать коров частным образом, имея свой балок или домик. Некоторые частники держали кур. В тундре растет много всякой ягоды, в основном брусника, огромные плантации в тундре. Еще есть голубика, черника, красная смородина, рябина. Очень много грибов, особенно когда урожайный год. Частники выращивают лук и редис на Вальке и бургородке, там у них свои домики были. Из животных там в основном северные олени, им корма хватает, раз они выживают на севере. В реках и озерах близ Норильска много различной рыбы: сиг, чир, муксун, нельма, ряпушка, тогунок. Там много корма для рыб – комаров, просто тучи. Живут комары мало – одни сутки, это и есть корм для рыб.

В 1960-е годы держать частникам коров и кур запретили, насильственно уничтожали. А вот свиноводство осталось, его не тронули. Свиней держали в балках. У кого были возможности, брали корм из столовых – отходы из больниц, детских садов, школ. Этот бизнес процветал и давал хороший доход. Завенягин даже фантазировал, что на севере вырастет цветущий сад. Но на севере это сложно, хотя деревья и растут.

В Норильске была своя теплица, выращивали длинные огурцы (сорт китайский), и они прекрасно росли. В теплице работал мой друг Гриша, закажешь огурцы – он всегда возьмет.

Когда началась пора навигации, пришли первые караваны барж, пошел поток грузов. В Дудинку приехали сезонные рабочие, начали прибывать партии строителей разных специальностей. Начались тревожные дни. Поставки крайне необходимого оборудования были заморожены, поставку затягивали заводы-поставщики. Значит, нужно самому ехать в центр, выступать в роли толкача, утрясать и увязывать дела.

В Москве в наркомате Завенягина встретили довольно холодно. Слишком много всего требуется. «Затеяли ломку проектов, затягиваете стройку. Учтите, срыв строительства вам даром не пройдет. Все наши планы направлены только на укрепление строительства, на досрочный ввод комбината в строй, на выдачу стране никеля», – Завенягин выкладывает точные расчеты, оперативные сводки. Он понимал, что все, что планировалось в Норильске, не входит в планы Наркомата. Он заявил решительно: «Если наркомат не согласен с нашими новыми планами и практически выполненными, я буду обращаться в Совнарком».

Емельянов – член-корреспондент, одноклассник Завенягина по Горной академии дает точную характеристику Завенягину: «Умница, инициативный, упорный в отстаивании своей точки зрения. Уж если он задумал что, то не было силы, способной заставить его изменить свою позицию». Он поддержал Завенягина. Нарком все-таки согласился с позициейЗавенягина, все заявки были выполнены.

Мария Никифоровна, наливая чай, вздохнула: «Все в бегах да разъездах. Я думала, приедем в Москву, отдохнем, детей куда-нибудь сводим. А у тебя все разговоры о делах, – и сама сменила тему. – Трудно тебе, Авраамий, вид у тебя нездоровый». «Трудно, Маша, очень трудно. Но интересно, черт возьми. Есть где развернуться. Какие нетронутые огромные богатства!». Мария Никифоровна ласково взглянула ему в глаза: «Опять солнечный город? Гигантский комбинат? Фантазер ты мой. Взял бы нас с собой. Нам одним тоскливо». «Мне тоже тоскливо одному. Потерпи немного, Маша, – и нежно притронулся к руке. – Вот наладим с жильем немного – тогда милости прошу в гости, чтобы ты всегда была рядом».

Люди от слова север шарахались, особенно ленинградцы. Людям он не обещал ничего хорошего: «Вас ждут суровые будни, тяжелая полярная ночь и пока неустроенность быта. Зато вас ждет огромное поле творческой деятельности, где вы сможете претворить в жизнь ваши лучшие мечты, самые дерзкие планы и проекты».

Завенягин вернулся в Норильск не один, с ним приехали инженеры, монтажники, строители, горняки. Договорился о переводе в Норильск знатного металлурга Харина. Ожидалось прибытие большой партии людей. Воронцов ему сообщил радостную новость: старик Морозов обнаружил рассыпную платину. Организовали временный прииск. Уже намыли первый десяток килограммов. Завенягин рассмеялся, доволен, рад: «Но что меня больше радует, отбросили кустарщину, не дожидаясь меня». Еще одно изобретение: гипс смешивали с опилками и слегка подогревали – получались достаточно прочные блоки. Испытали на влагоустойчивость – норму влажности выдерживают. Завенягин обратился к Воронцову: «Вы лично их проверяли?». «Да, – ответил тот. – Отличный стройматериал для наших условий». В Норильске начался гипсовый век. «Приказываю, всех, кто принимал участие в разработке, отметить специальным приказом, дать отдых и дополнительный паек на это время. Приказ зачитать всем».

После возвращения из командировки Завенягин увяз в работе, впрягся на полную мощность и даже не ночевал в квартире. Воронцов решил отвлечь его хотя бы на один день, сманить на рыбалку. Встал пораньше, пошел в контору, чтоб его застать, но его уже перехватили.

– О, привет, Александр Емельянович, – сказал Завенягин. – Скажи, нет ли у тебя идей в твоих кладовых, что-нибудь полезное для растений и коров?

Воронцов думает: «Час от часу не легче» – и говорит:

– Хорошо, Авраамий Павлович, займусь этим серьезно, но с условием: поедем сегодня на рыбалку на озеро Лама.

– Да вы что все, сговорились что ли с утра? А впрочем, погода установилась просто чудо. Поехали. Напиши объявление: все, кто свободны от дежурства, едем на Ламу.

Когда катер тронулся, Завенягина попросили рассказать о Есенине, мол, о нем всякое говорят. Завенягин открыл портфель. И вы подумали: вот сухарь, сейчас вытащит книгу и начнет приказы читать. А он вытащил коньяк и сказал:

– Друзья мои, спасибо вам, что вы меня заставили вспомнить о поэзии, – улыбнулся и подмигнул хитро. – А вам нравится стих вот этого полярника?

Мы радугу тебе дугой,

Полярный круг, на сбрую.

О, вывези нас, шар земной,

На колею иную!

Не ожидали, что и это Есенин?

Помню, в академии очень возмущались, когда прах Есенина три раза обнесли вокруг памятника Пушкину. Максим Горький сказал, что мы потеряли великого русского поэта. Почему мы так мало знаем Есенина – публициста, горячего патриота? Обычно ярче всего проявляется сущность вне родины. Я пока не знаю ничего сильнее сказанного об Америке. Такие вещи я люблю выписывать для памяти. «Сила железобетона, громада зданий стеснили мозг американца, сузили его зрение. Нравы американцев напоминают незабвенной гоголевской памяти нравы Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича». Сергей Есенин вернулся домой с расширенным кругозором, с просветленным зрением. Увидев Америку, бетонную гладь дорог Бельгии и Германии, Есенин стал ругать всех, цепляющихся за Русь, как грязь и вшивость.

Полевая Россия! Довольно

Волочиться сохой по полям!

Нищету твою видеть больно

И березам, и тополям.

Я не знаю, что будет со мною…

Может, в новую жизнь не гожусь,

Но и все же хочу я стальною

Видеть нищую, бедную Русь.

Все вдруг поняли, почему же Есенин закончил жизнь самоубийством…

…Повисло тягостное молчание. Последнюю строфу услышали только рядом сидящие.

Знаю я, что в той стране не будет

Этих нив, златящихся во мгле…

Оттого и дороги мне люди,

Что живут со мною на земле.

Меня спросили, почему, я отвечу словами Сергея Мироновича Кирова: не удержался; видать, разбился о камень черствых сердец.

Когда приехали на озеро Лама, остановились недалеко от скал, с которых алмазной радугой катился водопад.

– Ах вы, разбойники! – воскликнул Завенягин. – Не показать мне до сих пор такое чудо! А вам не приходило в голову, что дедушка Таймыр преподнес нам в подарок идеальное место для Дома отдыха?

– Думали, – засмеялся Воронцов. – Для того, Авраамий Павлович, и затащили вас сюда.

Он начал восхищаться:

– Ах, хитрецы! Ах, молодцы! Здесь будет сверхплановая стройка. О расходах подумали?

– Подумали, Авраамий Павлович, – ответил архитектор города Норильска Шаройко. – Комсомольцы согласны заготовить лес, расчистить площадку, – и протянул альбом с набросками. – Хочется избежать стандарта.

– Отличная идея.

Инженер-строитель Шаройко приехал из Ленинграда. По ленинградскому проекту начали строить Норильск. въезжаешь в город – на Октябрьской площади стоит памятник Ленину, справа гастроном, а рядом университет марксизма-ленинизма. С левой стороны ювелирный магазин и остановка на электричку в аэропорт и Кайеркон. Архитектура красивая, балконы выполнены в старинном стиле. Проезжаешь метров сто – Гвардейская площадь – дугой магазины, гастроном и универмаг, посередине круглые клумбы с цветами, стоит большой камень руды, на нем табличка с надписью. На проспекте Ленина стояло пять домов с северной и южной стороны, а остальные – бараки, балки. Все это было в 1958 году, когда мы приехали в Норильск. Остальная часть города выросла на наших глазах, включая Талнах, Кайеркон.

Стройка шла быстрыми темпами, на пол стелили сбитые из досок щиты, над окнами – тумбы из кирпича метр на метр ширина и высота и многое другое, поэтому стройка шла быстро. Уже в начале 1960-х годов жильцов из бараков и балков переселили в благоустроенные дома со всеми удобствами.

Когда приехали на озеро Лама, Завенягину захотелось познакомиться с местными жителями. Они к нам в Норильск приезжают, многие наши товарищи с ними в экспедиции ходят. А начальник стройки не находил времени погостить у них. «А вот Александр Емельянович местный язык знает. Давайте съездим к ним, мне подсказали одну идею». Раздобыли рыбы у местных рыбаков, наварили ухи. Уха оказалась наваристая, пахнущая дымком. Разлили уху по мискам. Завенягин усмехнулся:

– Ну скажите, товарищи, как при виде этой прелести не подумать о своей рыбацкой артели и не поручить директору совхоза создать эту артель? Тогда обеспечим наши столовые рыбой. Неплохая идея?

Все радостно засмеялись. Воронцов заметил:

– А вы, Авраамий Павлович, все же неисправимый реалист.

Завенягин первым опустошил миску и потянулся за добавкой:

– Василий Петрович, плесни-ка мне еще!

А потом хитровато улыбнулся:

– Вот вам всем загадка. Кто из нас, здесь присутствующих, самый сильный человек?

Чувствуя какой-то подвох, все примолкли.

– Не знаете? А вот, полюбуйтесь! – и он шутливо похлопал по шее рядом сидящего начальника разъезда. – Все еще не догадываетесь, почему? Да он на своей шее способен держать, сколько захочет, хоть целый железнодорожный состав!

Раздался громкий хохот, заглушив последние слова Завенягина. Все поняли его намек. На разъезде под названием Шея чаще всего задерживались составы.

Завенягин уговорил Воронцова съездить к местному рыбаку. Воронцов, открыв полог чума, поздоровался с ним по-якутски.

– Бар, бар, тарово, – приветливо ответил старик.

Дедушка был очень доволен, что его поприветствовали на его родном языке.

– Здравствуйте, проходите, дорогими гостями будете.

– Бодулин, как это вы проехали, минуя Норильск?

– Мимо вас я не проехал. Я еще не доехал до вас.

– Вы здесь организовали первый колхоз?

– Нет, не колхоз, просто артель, – Бовин вздохнул, – трудно с нганасанским народом.

– А в чем трудность?

– Понимаешь, товарищ Завенягин, нганасане – самый маленький народ на Таймыре, кочует почти до океана, разбросан по тундре. Гибнет народ, а привычный уклад бросать не хочет. А что за жизнь у них? Своих домашних оленей у них мало. Страшный мор прошел в 1931 году – сибирская язва, они не могут оправиться. Мы начали создавать колхозы, помогли материально. В одиночку живешь – трудности не преодолеешь. Неудача на охоте – а они за счет диких оленей живут, за счет рыбы и дичи – и съедят всех своих оленей. Балок – вещь хорошая, колхозники их имеют, а нганасанам это не под силу. У них костер в чуме да болезни, слепота.

– А в Норильске ты бывал, Нагтанов?

– Хорошо смотрел. Немножко поездом ехал. А смогут наши люди управлять железным оленем?

– Смогут, – ответил Завенягин, – будут делать металл. Зажгут лампочки Ильича над тундрой. Мы эту проблему решим. Помоги нам создать артель из местных колхозников.