Читать книгу: «Бетховен. Биографический этюд», страница 13

Каких только добродетелей ни требуют от истинных артистов и, конечно, не без основания, но зато как гнусно, низко, когда позволяют себе с легким сердцем забрасывать нас грязью.

Отвечайте немедленно, в следующий раз о прочем.

Как всегда ваш преданный Л. в. Бетховен.

NB. Все, что предлагаю вам здесь, совершенно ново, – к сожалению, так много старых негодных пьес моих было продано и украдено.

Вена, 23 октября 1803 года.

Так как вы желаете иметь еще другие инструменты от других мастеров, то рекомендую еще Ц. Похак, работа исправная, цены и типы инструментов прилагаю, – также еще И. Мозер, указатель цен и инструментов которого получите в следующий раз, – его работа также хороша и позволяет надеяться, что со временем будет в числе лучших инструментальных мастеров и даже превзойдет их.

Л. в. Бетховен.

Вена, 26 августа 1804 года.

Некоторые обстоятельства вынуждают меня, глубокоуважаемый Хертель, сообщить вам следующее: – вероятно, дошел также до вас слух, будто я заключил контракт на все мои произведения (отказав всем другим издателям) с одной венской фирмой; вследствие запросов многих иностранных издателей относительно этого считаю необходимым сим сообщить вам, что это неправда, вы сами понимаете, что подобного предложения я не мог также принять от вас, по крайней мере, в настоящее время, – нечто другое очень беспокоит меня, а именно: некоторые издатели моих сочинений так возмутительно тянут выпуск их в свет, оправдываясь разными причинами, помню я хорошо, что вы однажды писали мне, что можете выпустить большое количество экземпляров в течение нескольких недель, – у меня теперь несколько рукописей, которые по этой причине я решил предоставить вам, в надежде видеть их вскоре изданными – поэтому перечислю вкратце, что могу дать вам мое oratorium: – новую большую симфонию: – концерт для скрипки, виолончели и фортепиано с целым оркестром – три новые solo-сонаты, если пожелаете, то также одну с аккомпанементом – если хотите взять эти вещи, то будьте любезны определить время выпуска, так как я очень желал бы, по крайней мере, первые три произведения видеть в печати как можно скорее, мы условимся относительно срока письмами или по контракту (согласно вашему предложению), каковой, уверяю вас, выполню в точности. Oratorium до настоящего времени еще не вышло, потому что я прибавил к нему совершенно новый хор и некоторые места изменил, потому что целое oratorium я написал лишь в несколько недель и кое-что потом не совсем удовлетворяло меня, поэтому я задержал его до сих пор, эти изменения сделаны после того, как мой брат писал вам о нем – симфония называется Bonaparte, кроме прочих обычных инструментов введены еще три облигатных валторны – полагаю, что это заинтересует музыкальную публику – я желал бы, чтобы вы издали это не в партиях, а в партитуре, относительно других вещей ничего не имею прибавить, вот только концерт с подобными тремя солирующими инструментами представляет собою нечто также новое, – если вы согласны принять упомянутые произведения на предложенных условиях, то я уступлю их вам за гонорар в 2000 (две тысячи) фл. – клянусь вам честью моею, что касательно отдельных произведений, как например сонаты, это мне убыточно, ибо за одну единственную соло-сонату дают мне около 60 #, не думайте, что хвастаюсь – я далек всегда от этого – только ради быстроты издания готов я на ущерб, прошу немедленно ответить относительно этого, – надеюсь, что г. Вимс будет доволен моим письмом, каковое беру на себя смелость отправить через вас. В ожидании скорого ответа остаюсь

ваш преданнейший Людвиг ван Бетховен.

Вена, 16 января 1805 года.

Как видно, вы еще не получили посланного мною вам пакета – в нем симфония и две сонаты, остальное при первой возможности – все только из-за недостатка хороших переписчиков – одно опаздывает, другое приходится задержать, так как имею только двух, причем один пишет очень посредственно и теперь болен – это, конечно, вызывает затруднения, к тому же зимою я часто болею, а потому менее могу заниматься побочной работой, чем летом, и несмотря на это прилагаю часто большие усилия, совсем не соответствующие истинной композиции, я приложил маленький романс – как и почему – вы поймете из письма моего, приложенного к нотам; князь Лихновский вскоре напишет вам относительно моей оратории; он действительно, что в его положении, представляет редкий пример – один из преданнейших друзей моих и покровитель музы моей

всего лучшего, с истинным почтением

остаюсь вашим покорнейшим слугою Л. в. Бтхвн.

Март 1805 г.

Только вчера получил я ваше письмо, помеченное 30-м января, – я, конечно, принужден был справиться о причине такого запоздания и мне объяснили все в здешней почтовой конторе; теперь понятно, что письмо ничуть не было задержано, – в чем я могу при первом требовании получить письменное удостоверение. Хотя связь между содержанием вашего письма из Парижа и запоздание этого – мне совершенно понятно, тем не менее все эти выходки, вместе взятые, настолько унизительны для меня, что я не желаю даже говорить о них; ведь вам сообщили причину замедления. Ошибка в том, что мой брат неправильно указал время переписки. Гонорар далеко менее того, который я беру обыкновенно – Бетховен не занимается болтовнею и презирает все, что может получить помимо своего искусства и своих заслуг, – а поэтому пришлите обратно все мои рукописи, включая и романс – я не приму и не могу принять меньшего гонорара, только за обусловленный мною можете получить рукописи. Так как оратория уже отослана, то пусть она останется у вас пока вы ее поставите, последнее вам разрешается, если даже вы ее оставите не для себя, – после постановки можете ее мне прислать обратно и если тогда найдете для себя подходящим гонорар в 500 фл. по венскому курсу, – с условием таковую выпустить только в партитуре и оставить за мною право здесь в Вене издать фортепианное переложение, – то благоволите ответить. Между нами нет и никогда не было посредников, которые нарушили бы наше соглашение – нет, – помеха в самой природе вещей – которую я не могу и не хочу изменить.

Прощайте

Людвиг ван Бетховен.

Вена, 18 апреля 1805 г.

Я сам очень сожалею, что предназначенные для вас две рукописи до сих пор не высланы, неустранимые препятствия, а именно отсутствие переписчика в совершенстве знающего свое дело и усиленные занятия единственного моего копииста, которому я теперь принужден поручать такие рукописи, помешали мне и делают даже в эту минуту невозможным выполнить обещанное. Приму все меры и надеюсь в течение 4–6 недель непременно выслать. Вместе с тем прошу настоятельно, если ничто вам не помешает, немедленно приступить к печати уже гравированных пьес, чтобы симфония и две сонаты непременно через два месяца появились в свет. Задержка в появлении моих произведений уже не раз приносила значительный ущерб мне, как автору, и потому я твердо решил в будущем назначать срок и ни в коем случае от него не отступать. Что касается платы, то нам обоим будет удобнее, если вы пришлете пока 700 фл. за три произведения, каковые уже находятся у вас, а по получении двух остальных вещей пришлете остальные 400 фл. Установить порядок расчета удобнее всего, если вы, что я сим предлагаю вам, каждый раз будете присылать деньги сюда вашему комиссионеру, которому я по получении платы тотчас буду вручать соответствующее удостоверение в праве собственности по надлежащей форме. Если эти условия немедленной уплаты и способа ее неподходящие, и если вы, со своей стороны, не можете обеспечить моих требований, то мне ничего не остается, хотя это очень неприятно, как покончить с вашими делами и потребовать немедленного возврата рукописей, которые вы уже получили.

Партитуру оратории князь Лихновский сам передаст вам в конце этого месяца; если партии уже заранее распределены, то ее можно скорее поставить. В случае, если возьмете симфонию, было бы хорошо поставить ее с ораторией, обе вещи совершенно заполнят целый вечер. Если обстоятельства не помешают, то полагаю и прошу передать сбор г-же Бах, которой я уже давно обещал кое-что.

Людвиг ван Бетховен.

К этому же времени относятся также две записки к издателям, к Артариа и Лейдесдорфу, из коих первый, видимо, добился через два года после контрафакции квинтета ор. 29 законных прав на издание этого произведения в пределах Австрии; в обращении к Лейдесдорфу, известному в свое время пианисту и автору модных пьес, Бетховен прибегает к излюбленной игре слов, он переставляет части фамилии его и пишет Dorf des Leides, что означает – «село страданий».

Гг. Артариа и Ко.

Сим уведомляю вас, что дело относительно нового квинтета между мною и графом Фрисом уже покончено. Граф сегодня уверил меня, что он этим желает сделать вам подарок. Сегодня уже не успеем составить письменного договора; следует покончить с этим в начале будущей недели. Для вас достаточно пока и настоящее уведомление, за которое надеюсь заслужить вашу благодарность.

Ваш покорный слуга Людвиг ван Бетховен.

Вена, 1 июня 1805 года.

К композитору Лейдесдорфу в Вене.

Село страданий!

Дайте предъявителю сего, г-ну Рису, что-нибудь легкое для четырех рук или, еще лучше, подарите. Ведите себя согласно с беспорочным учением. Прощайте.

Бетховен.

Minimus.

Столь частые сношения с издателями в эту эпоху неминуемо вытекали из чрезвычайной плодовитости композитора, создавшего и отделавшего для печати около 1802 года десятки прелестных произведений, к числу которых, кроме вышеперечисленных, относятся: скрипичные сонаты ор. 23, 24, 30, 47, менуэт (сер. 18, № 11), прелюдия (сер. 18, № 13), две забытые ныне сонаты (сер. 16, № 37 и 38) сомнительного происхождения, трио ор. 25 (переделанное затем автором в дуэт ор. 41), музыкальная шутка на Цмескаля (изд. в 1865 г.), вокальное трио с ак. оркестра и Allegretto (не изданы), романсы ор. 32, 48, романс для скрипки с оркестром ор. 50, ряд фортепианных сонат ор. 27, 28, 30, 31, 49 и бесподобный ор. 26 с прелестным похоронным маршем, написанным под впечатлением необычайного успеха оперы Паера «Ахиллес», и похоронного марша этой оперы, приводившего Бетховена в восторг и вызвавшего его как бы на состязание; можно лишь удивляться тому, что композитор, долгими годами обрабатывавший многие свои произведения и создававший из 3–4 – 5 частей сонаты или симфонии стройные, цельные по главным мотивам творения, оказался столь нетерпелив и опрометчив, поместив погребальный марш между беспечным скерцо и финальной токкатой. В этом марше поразительна бесподобная модуляция из as-moll в каденцию D-dur, на первый взгляд дикая, причудливая, но при ближайшем разборе вполне правильная и естественная

Кому незнакома также соната d-moll (op. 31, № 2)! Стремительные порывы к какому-то чудному идеалу, энергия, мощь глубоко захватывающего, благородного чувства облечены здесь в классически выдержанные формы, подобно внешнему спокойствию позы известной статуи Микеланджело в Риме, олицетворяющей внутреннее возбуждение и глубину испытанных «избранным народом» страданий. Окончив своего «Моисея» гениальный скульптор воскликнул:

– Теперь говори!

Бетховен, дойдя в конце 1-й части сонаты d-moll до наибольшей выразительности музыкальной речи, вводит небывалый дотоле в фортепианном произведении речитатив, как бы обращаясь к помощи слова, как бы повторяя восклицание Микеланджело, раздавшееся впоследствии в 9-й симфонии со струн контрабасов.

Процесс издания рукописей Бетховена сопровождался часто неприятностями, вызываемыми опечатками и корректурными ошибками, каковые в нотах приводят публику к гораздо более глубокому заблуждению, чем в книгах. Такое неправильное издание квинтета ор. 29 фирмой Молло вызвало две публикации автора в «Венской газете».

К любителям музыки.

22 января 1803 года.

Я уже уведомил публику, что квинтет мой в C-dur появился у Брейткопфа и Хертеля в Лейпциге; вместе с тем должен заявить, что я не причастен к изданию этого квинтета, выпущенному одновременно господами Артариа и Молло в Вене. Я вынужден прибегнуть к этому уведомлению главным образом по той причине, что издание это полно ошибок, опечаток и для исполнения негодно, тогда как Брейткопф и Хертель, правомерные собственники этого квинтета, приняли все меры к выпуску издания в возможно наилучшем виде.

Людвиг ван Бетховен.

Воззвание к публике.

Я, нижеподписавшийся, 22 января 1803 года поместил в «Венской газете» публикацию, в которой указал, что издание моего оригинального квинтета в C-dur у г. Молло вышло без моего просмотра, имеет много ошибок и непригодно для исполнения; ныне, чтобы восстановить пред достопочтенной публикой доброе имя г. Молло и Ко, я сим заявляю, что г. Молло и Ко никакого участия не принимали в этом издании, о чем считаю себя обязанным объявить в отмену упомянутой публикации.

Вена, 31 марта 1804 года.

Людвиг ван Бетховен.

К газетным объявлениям приходилось прибегать автору также в случае контрафакций, довольно частых с тех пор, как имя композитора стало популярным и произведения его стали приобретать значительную ценность на издательском рынке. Подобные перепечатки вызвали в 1802 году публикацию в ноябрьском приложении к газете «Leipziger Allg. Musik.-Zeitung».

Объявление.

Считаю своею обязанностью по отношению к публике и самому себе объявить, что оба квинтета С и Es-dur, из которых первый (заимствованный из одной из моих симфоний) издан г. Молло в Вене, а второй (из моего септета ор. 20) издан г. Хофмейстером в Лейпциге, – представляют собою не оригинальные квинтеты, а лишь переложения, сделанные гг. издателями. Переложение вообще есть предприятие, против которого в настоящее время (в наш обильный транскрипциями век) автор напрасно стал бы бороться. Но каждый вправе требовать, чтобы издатели переложений, по крайней мере, указывали об этом определенно на заглавном листе, дабы не позорить автора и не обманывать публику. В предупреждение подобных случаев на будущее время я публикую настоящее заявление. Вместе с тем уведомляю, что вскорости у Брейткопфа и Хертеля в Лейпциге появится новый оригинальный квинтет моего сочинения С-dur ор. 29.

Спустя год, в ноябре 1803 года, в том же издании появилось вновь подобная же публикация:

Предостережение.

Г-н Карл Цуленер, занимающийся перепечатыванием чужих изданий в Майнце, объявил о выпуске им всех моих сочинений для фортепиано и струнных инструментов. Считаю своим долгом сим уведомить всех любителей музыки, что я в этом издании не принимаю ни малейшего участия. Никогда не решился бы я на издание сборника моих произведений, что уже само по себе было бы опрометчиво, не сговорившись предварительно с их издателями и не позаботившись заранее об исправлениях, необходимых в некоторых отдельных пьесах. Кроме того, я должен заметить, что это противозаконно предпринятое издание моих произведений никоим образом не может быть полным, так как вскоре появятся в Париже некоторые мои новые произведения, коих г. Цуленер, как французско-подданный, не смеет перепечатать. В другой раз при случае выскажусь относительно издания моих произведений, под личным моим наблюдением и по предварительном внимательном просмотре их.

Другой издатель, Негели в Цюрихе, выпустил фортепианную сонату ор. 31, № 1, с таким множеством ошибок, что автор принужден был отправить немедленно то же произведение Зимроку в Бонн для напечатания вновь, в исправленном виде. По этому случаю он пишет Рису:

Будьте так добры исправить ошибки, перечень которых пошлите сейчас Зимроку, и прибавьте, чтобы скорее издал ее. Послезавтра я пошлю ему сонату и концерт.

Я вынужден вторично просить вас относительно неприятного занятия переписки набело ошибок цюрихской сонаты и пересылки Зимроку. Список ошибок, составленный вами, найдете у меня в Видене.

Знаки указаны плохо, а ноты в некоторых местах перепутаны, поэтому будьте внимательны! В противном случае вся работа напрасна. Ch’a detto l’amato bene?

Любезный Рис!

Прошу вас, окажите мне услугу и перепишите, хоть кое-как, это анданте. Завтра мне необходимо отослать его, и так как я не уверен в судьбе его, то желал бы иметь копию. Завтра, около 1 часа вы уж должны доставить мне его обратно. Я вас этим утруждаю, потому что один из переписчиков очень занят иными важными бумагами, а другой – болен.

Вышеупомянутых произведений касаются еще три записки к Рису.

Будьте добры сообщить мне: правда ли, что гр. Броун отдал уже два марша в печать, мне необходимо знать это, жду от вас всегда правду. Вам нет надобности ехать в Хельгштадт, так как время дорого мне.

Множество занятий моих привели к тому, что вы должны, дорогой Рис, отложить свое участие в концерте, я уже говорил об этом с Шупанцигом и через несколько дней непременно начну хлопотать о скорейшем устройстве.

Дорогой Рис, вы должны обставить дело очень осторожно, непременно настоять на получении от него чего-либо письменного; я написал, что вы слышали, будто неизвестное вам лицо говорило об этом деле в гостинице. Сделайте то же самое и скажите, что вся история уже дошла до меня, что я стремлюсь лишь узнать истину, таким образом проучить моего брата, во всяком случае, брат мой не должен знать, что г. Прош написал мне всю истину.

После ваших переговоров приходите ко мне.

Всего лучшего жене вашей, если муж упрям, то обязательно обращайтесь к жене.

Еще в письме от 29 июня 1800 года к Фр. Вегелеру, где Бетховен выражает готовность при случае пристроить молодого Риса в Вене, он указывает на трудности, которые приходится преодолеть музыканту в этой «всемирной столице музыкального искусства», переполненной артистами всякого рода. Спустя четыре года к нашему герою, уже знаменитому виртуозу и выдающемуся компонисту, вращающемуся среди венской аристократии, обращается провинциальный органист и композитор Готлиб Видебейн с просьбой пристроить его в Вене и вместе с тем высказаться о его присланных произведениях, на что Бетховен, сам тщетно пытавшийся найти себе обеспеченное место и тяготившийся всякими ходатайствами, отвечает уклончиво.

Господину Видебейну в Брауншвейге.

Баден, 6 июля 1804 года.

Очень рад, милостивый государь, за выраженное вами ко мне доверие, хотя, к сожалению, не могу вполне помочь вам, так как вам кажется, что здесь легко зарабатывать пропитание, то нелегко вам представить себе, как Вена наводнена музыкантами, живущими только уроками, если бы я был уверен в продолжительном пребывании здесь, то предложил бы вам приехать сюда, чтобы попытать счастье, но так как, по всей вероятности, будущею зимою я отсюда уеду, то буду лишен возможности сделать для вас что-либо, рассчитывать на какое-нибудь место решительно не советую, ибо трудно ожидать платного места, мне кажется преувеличенным мнение о невозможности работать в Брауншвейге, ничуть не предлагая вам себя за образец, могу вас уверить, что живя в одном маленьком незначительном городке, все чего я достиг как там, так и здесь, было следствием моей самодеятельности; это вам в утешение на случай, если будете испытывать потребность совершенствования в искусстве – ваши вариации обнаруживают дарование, но должен вас упрекнуть в том, что вы изменили тему, зачем это? Никто не имеет права посягать на чужую собственность – это значит переделать, а потом писать новые вариации. Если могу быть вам полезным, то готов всегда быть к вашим услугам преданный вам Людвиг ван Бетховен.

В связи с обилием предложений, поступавших к нему от издателей, находятся предложения поэтов, пожелавших иметь свои произведения положенными на музыку Бетховеном. Одно из таких предложений было сделано композитору Мейснером, профессором эстетики в Праге, автором прелестных стихотворений и оперных либретто, через художника Макко, побывавшего в 1802 году в Вене для исполнения одного заказа и здесь познакомившегося с Бетховеном. В своей автобиографии Макко пишет: «Я нашел в Вене много интересных знакомых, даже друзей, с которыми мне тяжело было расставаться. Но надежда, что я вернусь через год, облегчила мне разлуку, и я последние дни провел с Л. в. Бетховеном на даче в прекрасных окрестностях Вены, и мы расстались в надежде скорого свидания». На предложение Мейснера написать ораторию на его текст Бетховен ответил следующим образом:

К художнику Макко.

Вена, 2-го ноября 1803 г.

Любезный Макко! Верьте мне, что ваше письмо для меня приятнее, чем письма какого-либо короля или министра. К тому же я должен также сознаться, что великодушием своим вы меня, действительно, немного унижаете, так как при отсутствии близких отношений с вами, я совершенно не заслуживаю вашей предупредительности. Вообще мне было очень неприятно, что я не мог провести с вами больше времени в Вене. Но бывают периоды в человеческой жизни, от которых хочешь избавиться и о которых часто судишь неверно. Вам, как великому художнику, это, вероятно, не совсем чуждо. Словом, как вижу, я не потерял вашего расположения, и это мне очень приятно, так как я вас ценю высоко и хотел бы только иметь близ себя такого же артиста по своей специальности.

Предложение Мейснера мне очень приятно. Ничего не могло быть для меня желаннее, как получить такое стихотворение от него, столь уважаемого писателя, который к тому же, лучше любого нашего немецкого писателя понимает особенности текста для музыки. Но в настоящую минуту мне невозможно приступить к оратории, потому что я только теперь начинаю писать свою оперу, что, вместе с постановкой, продлится до Пасхи. Итак, если Мейснер не очень спешит с изданием стихотворения, то мне было бы очень приятно, если бы он предоставил мне сочинить музыку. И если стихотворение еще не совсем готово, то я очень хотел бы, чтобы М. с этим не спешил, так как я вскоре, до или после Пасхи, буду в Праге, где сыграю ему несколько моих новых произведений. Они познакомят его с моим стилем и либо вдохновят его для дальнейшего, либо настроят так, что он перестанет и т. д. Объясните все это Мейснеру, любезный Макко; пора умолкнуть; ваш ответ относительно этого будет мне всегда приятен. Мейснеру прошу передать мою преданность и глубокое уважение. Еще раз мое сердечное спасибо, любезный Макко, за память обо мне. Вы рисуйте, а я буду писать ноты, и так мы будем – вечно? – да, может быть, жить вечно.

Ваш преданнейший Бетховен.

К г-ну Макко, весьма знаменитому художнику в Праге.

Отдать в доме барона фон Виммера.

Заказы поступали к Бетховену самого разнообразного рода и из разных концов, от издателей и виртуозов, от любителей и меценатов, на танцы и кантаты, на транскрипции и романсы; одна знатная дама, видимо потрясенная событиями французской революции и чуявшая замыслы Наполеона I, предложила ему, через издателя Хофмейстера, сочинить даже политическую сонату, на что Бетховен ответил отказом в вышеприведенном письме от 8 апреля 1802 г.

Эдинбургский издатель Томсон, заказавший Плейелю и Кожелуху несколько сонат для фортепиано со скрипкой на темы шотландских и ирландских народных мелодий, обратился в 1803 году с таким же предложением к Бетховену, но, видимо, найдя условия гонорара слишком тяжелыми, ограничился заказом гармонизации народных песен.

Ответ Бетховена издателю с далекого севера дышит польщенным самолюбием и не лишен самохвальства.

Вена, 5 октября 1803 года.

Милостивый государь!

Я с большим удовольствием прочел ваше письмо от 20 июля: охотно принимая ваше предложение, считаю долгом заявить вам, что я готов написать шесть сонат, в которых, согласно вашему желанию, будут темы шотландских песен, разработанные соответственно вкусу шотландцев и характеру песен. Что касается гонорара, то я полагаю, что триста дукатов за шесть сонат не будет много, принимая во внимание, что в Германии мне дают столько же за подобное число сонат даже без аккомпанемента. Вместе с тем предупреждаю вас, что надо вам поспешить с решением, потому что я получаю столько предложений, что вскоре может быть буду лишен возможности быстро удовлетворить ваш заказ.

Простите за поздний ответ, причиною были мое пребывание на даче и несколько весьма спешных работ. Любя особенно шотландские песни, я с исключительным удовольствием примусь за сочинение ваших сонат, и смею утверждать, что если вы примете условие гонорара, то будете вполне довольны.

Примите уверения в глубоком почтении Людвига ван Бетховена.

К числу «весьма спешных работ» относились три марша (ор. 45) для фортепиано в четыре руки, заказанные русским графом Броуном по случаю забавного недоразумения. Фердинанд Рис, проживавший в Бадене у гр. Броуна, часто знакомил семью и гостей последнего с новейшими произведениями Бетховена; однажды он сыграл, между прочим, марш своего собственного сочинения, принятый слушателями за композицию Бетховена; одобрительные восклицания, восторги послышались со всех сторон и до того смутили пианиста, что он не успел или не решился разъяснить недоразумение. Через несколько дней Риса навестил его учитель и был встречен комплиментами хозяев по случаю сочинения прелестного марша. Композитор в недоумении; все просят Риса повторить марш, Бетховен слышит незнакомую ему пьесу и начинает хохотать. В результате последний получает заказ написать три марша и вскоре, между делом, даже во время уроков с Рисом, оканчивает эту работу. Первое исполнение этих пьес у Броуна сопровождалось эпизодом совершенно противоположным тому, который вызвал их сочинение: один из гостей, граф Пальфи, продолжал оживленную беседу с дамами, несмотря на то, что Бетховен среди игры бросил на него несколько негодующих взоров; наконец, автор вскакивает со стула, бросает крышку на клавиши и восклицает:

– Для таких свиней я не стану играть!..

Злопамятный граф Пальфи, состоявший директором казенного театра, отомстил дерзкому музыканту при постановке «Фиделио», но большинство знакомых, меценатов и приятелей охотно прощали ему подобные выходки.

Известное Andante favori, предназначавшееся быть частью сонаты С-dur, ор. 53 (1804 г.), вызвало раздор между автором и Ф. Рисом. Последний, прослушав несколько раз это Andante в исполнении Бетховена, долго не мог забыть его и, преследуемый красивыми темами пьесы, постоянно напевал их; однажды, проходя мимо дворца кн. Лихновского, вздумалось ему зайти и проиграть несколько раз отрывки пьесы, сохранившиеся в памяти; князь также увлекся ими и стал сам подбирать на рояле, а затем посетил автора, жившего в это время у Шотландских ворот, близ нынешнего университета, и при нем сыграл то же самое, шутя прибавив:

– Меня посетило вдохновение, послушайте новое произведение, навеянное им.

Бетховен, резко отклонявший в подобных случаях предложение композиторов-дилетантов даже с княжеским титулом, отнесся к своему гостю сначала снисходительно, но, услышав свое новое произведение, хранившееся еще в рукописи, потребовал объяснения и затаил месть к Рису. Спустя несколько дней у кн. Лихновского, за завтраком, Бетховена просили познакомить гостей с оперой «Фиделио», готовившейся к постановке; против обыкновения, он охотно согласился исполнить просьбу и сел за рояль; при этом он обвел взглядом всех присутствовавших и заявил, что будет играть лишь при условии, если Рис удалится. Увещания и просьбы были напрасны; Рис, со слезами на глазах, должен был уйти, а кн. Лихновский, невольный виновник такого остракизма, продолжал уговаривать композитора вернуть обиженного ученика; в результате Бетховен вскочил со стула, закрыл рояль и совершенно отказался играть.

Этой чертой характера, этим капризным нравом, некоторое время удачно пользовались братья Людвига, чтобы оттолкнуть его от тех друзей, которые им были не по душе. Нетрудно было подчинить своему влиянию этого титана с ребяческими наклонностями. В минуты разлада с близкими он уже не находит друзей среди окружающих, бранит даже преданного ему Ст. Брейнинга, даже Шупанцига и уверяет, что у него лишь один истинный друг среди живых, да был еще давно умерший: говоря это, Бетховен, вероятно, подразумевает пастора Аменда, переселившегося в 1800 году в Курляндию, и покойного Ленца Брейнинга. Приводимые ниже три записки рисуют нам настроение композитора под впечатлением ссоры с приятелями, причина которой обыкновенно бывала ничтожной или заключалась в простом недоразумении.

Любезный Рис!

Так как Брейнинг не постеснялся изобразить меня пред вами и швейцаром, как человека жалкого, пустого, мелочного, то поручаю вам словесно передать Брейнингу мой ответ на один лишь первый пункт его письма, на который отвечаю только для того, чтобы этим оправдать себя пред вами. Итак, скажите ему, что я вовсе не думал упрекать его за поздний отказ, и что если бы даже Брейнинг в самом деле оказался виновным, то все же мне слишком дороги и приятны добрые отношения окружающих, чтобы из-за нескольких сотен, и даже более того, оскорблять кого-либо из друзей своих. Вам самим известно, что я шутя вас упрекнул в том, что вы так поздно доставили отказ. Я уверен, что вы можете это припомнить; я же все это давно забыл. Брат мой, в присутствии Брейнинга, начал за столом об этом говорить, утверждая, что Брейнинг виноват. Я тут же стал отрицать и сказал, что вы виноваты. Мне кажется, что это достаточно доказывает, что я Брейнингу никакой вины не приписываю. Но Брейнинг вскочил с места, как бешеный, и высказал желание позвать наверх швейцара. Такое необыкновенное для меня обращение при людях, которых я постоянно избегаю, вывело меня из терпения: я вскочил с места, опрокинул свой стул, вышел из дома и больше не возвращался. Поступок этот побудил Брейнинга представить меня пред вами и швейцаром в таком прекрасном виде, а также написать мне письмо, на которое я, впрочем, ответил молчанием. Брейнингу мне больше сказать нечего. Его образ мыслей и поступки по отношению ко мне доказывают только, что между нами никогда не должно было быть дружбы, и ее впредь, конечно, не будет. Настоящим письмом хотел я разъяснить вам дело, так как вы порицали весь мой образ мыслей и все мои поступки. Я знаю, что если бы дело было вам известно, то наверное, вы этого не сделали бы, и это меня совершенно удовлетворяет.

Теперь, любезный Рис, прошу вас немедленно, по получении сего письма, пойти к брату моему, аптекарю, и сказать ему, что я через несколько дней оставлю Баден, и чтобы он немедленно нанял квартиру в Деблинге, как только вы ему об этом дадите знать. Я уже сегодня чуть не уехал: мне здесь противно, все это мне надоело. Постарайтесь, ради Бога, чтобы он нанял сейчас, так как мне хочется немедленно переселиться. То, что написано на обороте, не показывайте ему и не говорите ничего об этом; мне хочется всячески показать ему, что я вовсе не так мелочен, как он, и после этого письма я напишу ему, хотя решение мое прекратить с ним дружбу остается неизменным.