Читать книгу: «Дым отечества», страница 3

– Во-первых, молодой человек, – сказал он, – его превосходительство издавна установили, чтобы младшие чиновники вставали со своих мест, когда обращаются к старшим…

Черномордик немного смутился и покраснел, но потом быстро оправился и небрежно проговорил:

– Извольте-с!.. – и встал.

– А, во-вторых, – продолжает Брызгин, – исправить ошибку следует, хотя по правилам мы должны воспроизводить точную копию.

– Но ведь это не верно! – возразил Черномордик. – Кроме того, слово-то какое странное, никто теперь так не говорит и не пишет…

– Ну, а уж об этом мы рассуждать не можем! – сухим и деловым тоном возразил Брызгин.

– Бумага из…ской консистории, а там ещё выражаются по-славянски! – счёл своим долгом вставить Кудрявцев.

Ему не понравился тон замечания Брызгина; по его соображению, это могло обидеть Черномордика, и он не знал, какого курса обращения надо держаться по отношению к племяннику знакомой дамы его превосходительства.

– Согласно распоряжению начальства и по смыслу духа мы должны воспроизводить точную копию бумаги, не входя в обсуждение ни её содержания, ни правильности её начертания, – счёл нужным внушить подчинённым столоначальник.

– Я понимаю, что значит копия, и не нуждаюсь в разъяснении этого слова, – вспылив, грубо проговорил Черномордик.

Брызгин нахмурил брови и промолчал.

В угловой комнате снова наступила жуткая тишина.

III

В продолжение нескольких дней Брызгиным были собраны точные сведения о Черномордике.

Весною его уволили из гимназии за «неблаговидное и даже за неблагонадёжное поведение».

Об успехах бывшего гимназиста учитель истории, с которым беседовал Брызгин, выразился так:

– Способный он, бестия, до ужаса! Да только странный какой-то. Сегодня, положим, вздумается ему ответить на пятёрку – смотришь – пятёрку схватил, а в другой раз отвечает невпопад и только подсмеивается…

– Значит, вообще, человек неуживчивый? – спросил Брызгин.

– Невозможный юноша! А всё же мы с сожалением его уволили – способный он очень и хорошо развит… Но, ничего не сделаешь, по предписанию свыше… Донос там последовал какой-то!

– Верно, развит-то он не в меру?

– То-то вот и оно, что не в меру.

Справился Брызгин и относительно того, в каких родственных отношениях находится его превосходительство к той даме, которая приходится Черномордику тётушкой.

Как оказалось, супруга его превосходительства также урождённая Черномордик. Кроме того, его превосходительство частенько бывает в доме тётушки Николая Николаевича, и они в компании с другими целые ночи просиживают за винтом. Это неожиданное обстоятельство заставило Брызгина пожалеть о том, что в первый день появления Черномордика он не особенно вежливо обращался с ним.

Опасаясь, как бы чего-нибудь не вышло, Брызгин в продолжение нескольких дней был особенно ласков с новым писцом и старательно посвящал его в тайны канцелярской работы.

Такое отношение начальника благотворно повлияло и на подчинённого, и Черномордик работал ровно, исполнительно и ничего особенного себе не позволял. К работе он приспособился быстро, что нравилось столоначальнику, и, говоря с кем-либо о новом подчинённом, Брызгин повторял слова учителя гимназии и говорил:

– Черномордик… – это «способная бестия!»

Из товарищей по работе Черномордик ближе всех сошёлся с Ватрушкиным, высказывал приязненные отношения к Флюгину и Блузину, а к Брызгину и Кудрявцеву относился так же как и к своим гимназическим учителям.

В среде товарищей он вышучивал их и даже поругивал, при встрече же в Кудрявцевым и Брызгиным старался быть с ними холодно вежливым и даже почтительным.

С появлением Черномордика в угловой комнате в среду обиженных и запуганных людей проникла новая струя жизни. Всегда угрюмые и молчаливые чиновники повеселели и как будто сразу научились говорить.

Черномордик сумел завладеть их вниманием и подчинить их своей неуравновешенной, но жизнерадостной натуре.

Иногда он веселил их рассказами весёлых, а иногда и не особенно скромных анекдотов, хотя ему и самому была противна эта «житейская пошлость».

– Ну, ничего, хоть и неприлично! – оправдывался он. – Посмейтесь, господа, посмейтесь, а то вы совсем задохнётесь в канцелярской пыли.

Лысый Флюгин, отличавшийся благочестием и «правильным» поведением, сбрасывал с себя печать боязни и скуки и хохотал как мальчик.

Ему не нравились только слова Черномордика о канцелярской пыли.

– Что вы, Николай Николаич, никакой на нас пыли не насело…

Черномордик добродушно усмехался, а про себя думал: «Боже мой, какие жалкие люди!»

С появлением Черномордика в угловой комнате, в душную атмосферу чиновничьей жизни проникло и печатное слово.

Журналы и газеты выписывались кое-кем из чиновников, но никто из них не решался читать газеты в здании палаты, так как во всех присутственных местах города было известно, что губернатор – открытый враг печатного слова и не терпит в чиновниках увлечения гласностью.

– Главными должны быть только законы, циркуляры и предписания, – говорил он, – а все, вообще, сведения о жизни следует почерпать из «Правительственного вестника». Что начальство найдёт возможным опубликовать, то чиновнику и следует знать, а об остальном предписываю умалчивать…

Эти слова местного сатрапа были руководящими, и никто из чиновников не осмеливался иметь иного суждения.

– Наш губернатор боится гласности, потому что он – сын тьмы, – горячо протестовал Черномордик, когда узнал мнение губернатора о гласности.

– Да не кричите вы, Николай Николаич, так громко! Кто-нибудь ещё подслушает, – останавливал его Флюгин.

– Доносчику первый кнут! – ещё громче кричал Черномордик.

Не обращая внимания «на косые взгляды» Брызгина, молодой писец продолжал носить в палату газеты и в свободное время пробегал их.

Вскоре с этим «незаконным» обстоятельством примирились все чиновники угловой комнаты и даже в тайне благодарили Черномордика, так как ежедневно получали даровые сведения о том, что творится на белом свете.

Прислушивался к сообщению новостей и Брызгин, никогда не читавший газет, и просил Черномордика только об одном, – чтобы он не выносил сора из избы и не рассказывал в других отделениях, что «в столе» Брызгина читаются газеты.