Читать книгу: «Бунтующий Яппи», страница 10

КОРР: Понятно.

А: Слушай, почему ты сказал «Понятно»? Мог ведь сказать «Ясно» или там «Хорошо», или просто пробубнить «Мг»? А ты сказал именно «Понятно».

КОРР: Почему-то я не подумал об этом.

А: О! Снова «П». Это «П» нас просто преследует. Слишком много этого «П». И людей на букву «П» тоже много кругом стало. Одни люди на букву «П» вокруг. Но вернёмся к нашим баранам. Вот ты говоришь «Понятно». Но как тебе может быть понятно? «Ъ» никому не понятен и не может быть понят. Не понятна наша любовь к нему. Почему в последнее время он появляется на вывесках магазинов, в названиях солидных изданий, да везде, прокрадываясь исподволь в нашу жизнь? «БанкЪ» – это тебе на «Банк», а «ЛомбардЪ» – не «Ломбард». Даже «КоммерсантЪ» не имел бы таких тиражей, будь он просто «Коммерсант». А казалось бы, «Ъ» ничего не прибавляет. Это даже не звук! Всё дело в том, что он выражает непроизносимое.

КОРР: Хватит, напустил туману и даже Березовского приплёл вместе с «Коммерсантом».

А: Да уж, Березовский – действительно Непроизносимое в чистом виде. Имя его в Путинской России лучше не произносить (смеётся). Кстати, «Ъ» так же одиозен, как и Березовский. А борьбу Путина с олигархами можно символически назвать борьбой «П» и «Ъ». «Идущие вместе» с Портретами на маечках – это типичнейшие жополизы или поколение «П», а мы гордо называем себя поколение «Ъ».

КОРР: Так что же, Березовский – кумир Поколения «Ъ»?

А: Нет, не кумир (смеётся). Он враг номер один поколения «Ъ».

КОРР: Это почему?

А: Это потому, что он миллионы вывез из страны. Кстати, не благодаря своему таланту, а просто потому что успел. Пришёл чуть раньше. Чуть раньше нас сориентировался. Чуть раньше повзрослел. Было бы мне лет, ну пусть двадцать, когда началась приватизация!

КОРР: То есть на его месте ты бы сделал то же самое?

А: Конечно и безусловно – да.

КОРР: Ты не патриот?

А: Боже упаси. Нет.

КОРР: Тогда ты космополит?

А: Да нет, вообще-то не был замечен в космополитизме, как, впрочем, и в других «измах».

КОРР: Тогда кто ты?

А: Прошу тебя, не цитируй Децла в объёме, не оправданном для целей цитирования. Это нарушение его авторских прав.

КОРР: У тебя юридическое образование?

А: Да. Должен же я был получить диплом по одной из главных специальностей поколения «Ъ».

КОРР: Расскажи, как ты заработал свои первые деньги?

А: Как, как. Продал килограмм травы.

КОРР:?

А: Лекарственной, естественно. Я узнал, что аптеки принимают лекарственную траву: подорожник, мать-и-мачеху, пижму – и всё лето после первого класса её собирал, потом сушил на балконе на газетах, а осенью сдал. Заработал три рубля с копейками, что ли.

КОРР: После этого дела пошли в гору?

А: Нет. Эти деньги я потратил бездарно. На «пробки». Была у нас в школе такая игра – в «пробки». Играли в неё, как нетрудно догадаться, с помощью пробок. У каждой пробки было своё название. Пробка от зубной пасты, к примеру – «крыса», от лосьона «огуречного» – «пятарик», от тройного одеколона – «пуп».

КОРР: А газеты ты не продавал как всякий начинающий миллионер?

А: Нет, не приходилось. Листовки вот раздавал политического содержания. Платили рублей сто в неделю.

КОРР: Ты считаешь себя «self-made person»?

А: Да. Я стопроцентный «self-made person».

КОРР: Что ты вкладываешь в понятие «сэлф-мэйкинга»?

А: «Сэлф-мэйкинг» – это, выражаясь философски, умение дать себе сферу внешней и внутренней свободы. Внешнее освобождение происходит через деньги, внутреннее – через самоактуализацию. Благодаря деньгам, я имею всё необходимое для меня извне и потому свободен от внешнего. Благодаря самоактуализации, я переношу во внешний мир свое внутреннее содержание и тем самым свободен от внутреннего.

КОРР: А ты мог бы идентифицировать себя в качестве «яппи»?

А: Пожалуй, мог бы, но только с поправкой. Я – «Бунтующий Яппи».

КОРР: Перефразируя Камю?

А: Кому? (смеётся).

КОРР: Альбера Камю.

А: В некотором роде. «Яппи» – это продвинутый экономист, юрист, менеджер, программист. Иными словами, просто высококлассный специалист, который работает на корпорацию или – что то же самое – на дядю-олигарха. «Яппи» – внутренне свободный человек, но при этом внешне несвободный и встроенный в систему. Он предпочитает проделать путь наверх по всем ступенькам. Он причёсывается на пробор, покупает себе костюм (сначала дешёвый, а потом всё более дорогой в зависимости от продвижения), чемодан, мобильный телефон, автомобиль и делает карьеру. Другое дело – «бунтующий яппи». Бунт «яппи» начинается с двух открытий: во-первых, путь наверх по всем ступенькам слишком долог, а жизнь коротка, поэтому можно не добежать до конца дистанции или добежать, но лишь под завязку, к самой старости. Возникает резонный вопрос: имеет ли смысл всю жизнь вкалывать, чтобы тебя похоронили в золотом гробу, а имущество промотали вертопрахи-наследники? Во-вторых, те, кто уже наверху, попали туда в силу случайности, а не благодаря личным заслугам. Действует общее правило о том, что собственность захватывает тот, кто приходит первым. Кто, так сказать, успевает вбить колышек с табличкой «моё». Однако такой захват вообще случаен, а всё случайное неистинно и недолговечно. Поэтому в дальнейшем собственность должна перейти к тому, кто более её достоин, то есть к продвинутым, к self-made people. Вопрос в том, как продвинутым получить эту собственность в условиях, когда первые олигархи уже нагромоздили множество Систем для защиты от посягательств? Вот здесь-то и начинается тонкая интеллектуальная игра. Система, конечно, безупречно отлажена, но как бы совершенна она ни была, она обязательно содержит в себе Ошибку. Ошибка в Системе – быстрый путь наверх для «бунтующего яппи».

КОРР: Эти твои размышления навеяны «Матрицей»?

А: А что, хороший фильм. Его колоссальная популярность вызвана не фантастическим сюжетом и навороченными спецэффектами, а глубоким подтекстом, в котором схвачена суть происходящих в постиндустриальном обществе перемен и который, кстати, выражает чаяния «интеллектуальной прослойки». При этом под «интеллектуальной прослойкой» я не имею в виду интеллигенцию, а предлагаю эти два понятия строго разделять. Люди «интеллектуальной прослойки» могут быть вовсе неинтеллигентны. Чаще всего они неинтеллигентны. Потому что интеллигентность предполагает широкий кругозор и, как следствие, аморфность и бездеятельность, а «интеллектуальность» – чрезвычайно узкую специализацию и «точечное» приложение сил. Так вот, Бунтующий Яппи из «интеллектуалов». Нео из «Матрицы» – в чистом виде Бунтующий Яппи. Только в «Матрице» бунт выражен аллегорически через отрицание физических законов природы. В действительности, чаще всего бунтующие яппи попирают законы социума, но в отличие от оголтелых «лимоновцев», делают это по законам социума. Неслучайно сейчас процветает хакерство. На мой взгляд, это глобальное явление, которое не ограничивается сферой компьютерной информации. Оно есть там, где есть Система, и есть люди, занятые поиском Ошибки. Мы можем найти хакеров от экономики, хакеров от юриспруденции и т. п. Кстати, раз уж я назвал своё поколение «Поколением «Ъ», то поиск Ошибки в Системе можно назвать «Операцией «Ы».

КОРР: А почему «Ы»?

А: А это чтобы никто не догадался (смеётся).

КОРР: Тебе не кажется, что операция «Ы» имеет криминальный оттенок, а бунтующие яппи – обыкновенные «беловоротничковые» преступники?

А: Уголовный кодекс – тоже Система. От умения найти в ней Ошибку зависит, будет операция «Ы» иметь криминальный оттенок или нет. Хакер, обнаруживший Ошибку, существует вне Системы. Для неё он невидим. Как говорил Остап Бендер (кстати, тоже бунтующий яппи): «Кодекс нужно чтить!»

Часть 2

VIII
Новенький

А я, наверно, стоял бы перед ним минут десять. И перчатки держал бы в руках, а сам чувствовал бы – надо ему дать по морде, разбить ему морду, и всё. А храбрости у меня не хватило бы. Я бы стоял и делал злое лицо.

Дж. Д. Сэлинджер «Над пропастью во ржи»

User: Zamsha

Короче, история такая: я в этом классе ещё новенький. Полтора месяца проучился или около того. Наконец-то нас с мамиком переселили из барака в панельную девятиэтажку. Ну и школу из-за этого пришлось типа сменить.

И до сегодняшнего дня всё вроде было в норме. Ну, то есть никто там надо мной не прикалывался, как обычно прикалываются над новенькими. Но я нутром чувствовал подвох, потому что не бывает так, чтобы над новенькими не прикалывались. Просто они ждали удобного случая, присматривались вроде как и вот устроили мне проверку на вшивость, а я себя повёл как последний лох. Значит, как это было. Буду рассказывать по порядку.

Недавно мы всем классом на фи-зре гоняли в бассейн. Ну, в общем, я не буду описывать, как парни, вместо того чтоб кролем плавать, бикс щипали за всякие места, потому что это отношения к делу не имеет вовсе никакого, а начну сразу про то, как после бассейна мы пошли в душ. В душевой было жарко и воняло тиной. Не знаю уж, почему во всех бассейнах непременно воняет тиной. Ну, неважно. Короче, я краны отвернул и стою себе, моюсь, хлорку, значит, смываю. Горячая вода мне на башку из рожка сыпется, мыльная пена вниз сползает хлопьями. Кайф, одним словом! Из-за влажности и дерьмового освещения вокруг всё такое, как если смотришь, к примеру, через запотевшее стекло и видишь только длинные розовые фигуры без лиц в полутёмных кабинках. Я глубоко вдохнул и выдохнул. Если глядеть сверху вниз, то фигура у меня расширяется от плеч к заднице – совершенно, как у бабы, и я из-за этого малость комплексую.

Вспомнил вот: недавно нас на медосмотр гоняли. В обязательном порядке надо было пройти, иначе, говорили, что из школы вытурят. Не пойму я, какого хрена они всё время пугают своим исключением? Ведь все же знают, что за такое из школы не выгоняют. Ну и, короче, нас специально ради медосмотра этого, будь он неладен, сняли с первых двух уроков. А первые-то были как раз «труды», то есть халява полная, которую и прогуливать грех, а после них – две алгебры и география. А Географиня у нас, значит, – самая суровая училка. Мы, конечно, по такому случаю давай сразу гундосить, что снимать так уж снимать, и, дескать, пусть все уроки отменяют. Во время медосмотра этого, помимо мочи и дерьма, ведь и кровь нужно сдавать. А человек после сдачи крови может и неважно себя почувствовать. Нам Пружина отрезала: «Чтобы на алгебре все были, как штыки». Это завуча у нас так зовут – Пружина, потому что она, когда идёт по коридору, на каждый шаг пружинит. Её и училки так между собой называют, честное слово. Я сам раз слышал, как алгебраичка говорила англичанке, что Пружине давно пора на пенсию. А, ну вот по алгебре в день медосмотра ещё контрольную должны были писать. Груздь, который и умножает-то с трудом, сказал, что на алгебру он не пойдёт в любом случае. Они с Рожей (так одного парня все зовут за глаза) сговорились вообще на всё забить, а вместо уроков после медосмотра погнать гулять с биксами.

Кстати, для бикс такие медосмотры – сущая катастрофа. Их ведь в обязательном порядке обследует гинеколог! Кто это такой, сами знаете. Интересно, что об этом никто почему-то прямо не говорит. Скажут только многозначительно, чтобы все девочки шли в тридцать пятый кабинет, а какой-нибудь идиот типа Клячи выкрикнет с задней парты: «А можно мне тоже в тридцать пятый?» Все ржут. А Язва Кляче обязательно прошипит: «Сходи лучше к венерологу, проверься». Она крутая: с одиннадцатиклассниками путается и давно уже не девочка. Один раз спросила меня: «Замшин, у тебя не вытекает?» Я вначале не врубился. А дело вот в чём: наша физичка, синегубая пенсионерка, всё время спрашивает: «Итак, а что у нас из этой формулы вытекает?» И как только она сморозит своё «вытекает», так весь класс тут же грохает от хохота. Вот Язва и прикопалась ко мне после физики: «Новенький, у тебя не вытекает?» А сама красная, как помидор, давится от смеха. «Чего, – говорю, – не вытекает? Гонишь, что ли». «Ну, у физички вот не вытекает уже, а у тебя?» Рядом с ней Зойка шла. Она дёргает её за рукав и говорит: «Ты чё – он, наверное, не знает ещё». Да всё я знал про эту их менструацию дурацкую, только не стал ничего отвечать. Из-за менструации ихней сплошные обломы на дискотеках. Ведь как бывает: вспотеешь весь, со стыда сгоришь, потом расхрабришься, подвалишь к биксе, а она не танцует. Не танцую, мол, говорит. Почему? Ясное дело почему! Они поэтому же в бассейн не ходят. Подойдут к физкультурнице, так, мол, и так. Парни это состояние называют «Машкой». Так и говорят между собой: «Зойка в бассейн не пошла, у неё «Машка». В какой-то идиотской книжонке, «Энциклопедии для девочек», кажется, я вычитал, что раньше ещё это называлось «Гостит бабушка». Вот прикол. Иногда девки просто нагло врут, хотя и нет у них ничего такого, лишь бы от физ-ры откосить или не танцевать с тобой. Интересно, если б физ-ру мужик вёл, как бы они тогда? А про менструацию я давно уж узнал, только не помню откуда. Вообще-то ничего удивительного, по телеку сейчас рекламы прокладок вагон и маленькая тележка. Хочешь, не хочешь, а узнаешь про женские радости.

Медосмотр прошёл с приключениями. Биксы пошли к своему гинекологу, а парни – к хирургу, который оказался чистой воды педиком. Дрянной старикашка попросил меня штаны приспустить и начал внимательно изучать мой член. Я мучительно краснел и глядел в сторону, в окно, пока он разглядывал. Он бы ещё микроскоп взял, честное слово! Потом спрашивает таким стариковским козлиным голоском: «Что-нибудь Вас беспокоит, юноша?» Ну вылитый педрило! Я сначала хотел у него узнать, всё ли со мной в порядке. А то у меня недавно одно яичко опухло, – вдруг это водянка? Но язык не повернулся. «Не беспокоит», – говорю. Он тогда сказал: «Теперь повернитесь-ка, молодой человек, задом. Так. Замечательно». С минуту этот урод рассматривал меня сзади. Фу, какая мерзость! Как вспомню об этом, так аж мурашки по коже! Короче, в конце концов, всего меня обмеряли, ощупали и отпустили. Наблюдают за нами гады, как за кроликами, а годика через два на комиссию погонят. Тогда уж придётся думать, как косить от армейки.

Так вот, я вспомнил, к чему это всё про медосмотр рассказывал. В результате всех этих обмеров я узнал, что у меня очень маленький объём грудной клетки и начал комплексовать. У Груздя вон девяносто почти. Надо что-то со своей фигурой делать, а то сегодня уже две биксы в бассейне разговаривали – про меня, наверное, – и одна фыркнула: «Видела, у него же совсем нет торса». Где-то я слышал, что надо меньше хавать картошки, а то от неё плечи плохо растут. Может, брехня, конечно. Мать мне вон тоже в детстве задвигала, что от макарон растут только живот и уши.

Короче, теперь о главном. Я тут уже вспоминал про Груздя. Имя и фамилия у пацана: Андрей Гриневич, но все зовут его Груздь. Из-за него-то весь сыр-бор и вышел. Значит, он мылся в душевой кабинке напротив. Этот пижон, кстати сказать, в отличие от других, нисколько не стесняется и моется всегда без плавок. Волосы аккуратно так назад залижет, руки сложит за голову и замрёт. Позирует то есть. Ну и член у него! Не то чтобы я специально смотрел, вы не подумайте. Я не извращенец какой-нибудь. Но член у Груздя совершенно уникальный, вполне развитый, обросший густым чёрным кустом, с тяжёлым набалдашником на конце. И рожа у этого типа смазливая донельзя. Кожа смуглая. Губы выпяченные, как у греческих статуй, которых нам на МХК показывали. Красивый сукин сын, одним словом! Биксы по нему сохнут, наверное, втихомолку. И есть из-за чего: эдаким инструментом природа наградила! А у меня до сих пор эти хреновы волосы на лобке не растут. А недавно ещё ко мне Дениска подходил и сообщил, что, мол, Груздь уже созрел. Как будто это тайна!

Рассказывают ещё, что у Груздя родичи крутые, и это, видать, чистая правда. Утром его мамик на тачке подвозит до школы, а тачка не «жига» какая-нибудь, а самый настоящий BMW! Каждый год Груздь устраивает у себя на квартире день рождения и приглашает весь класс. У него полная хата аппаратуры: телек в полстены «Тринитрон» или как там, видак, музыкальный центр, «супер-нинтендо», все дела. Ему из бикс вроде Светка Зубова нравится. Говорят, что они в разгар дня рождения вместе свалили в спальню родителей и закрылись там. Может, гонят люди, а может, и нет. С этой Светкой ещё у меня конфуз случился. Началось так: пришли в бассейн, и я понял, что забыл сменку. Пришлось сдать ботинки в гардероб и топать до раздевалки босиком в одних носках. Чувствовал себя полным идиотом, конечно. Все вокруг в импортных сланцах, а я в сиреневых носках с верблюдами. Иду, пальцы на ногах поджимаю, и всё мне кажется, что люди на мои носки сиреневые пялятся и хихикают, особенно биксы. Не заметил совсем, что пристроился за какой-то девкой. Она сворачивает, и я следом. Вдруг оборачивается и меня выталкивает. Ну и фейс у неё был возмущённый! Тут только до меня допёрло, что я в женскую раздевалку зарулил! Визгу было. Парни, понятное, спрашивают, кого видел, да что. А я и успел только мельком на Светку Зубову посмотреть. Зуб у неё погоняло. Она распрямилась, прижимая охапку одежды к груди. Губы пухло округлились, беззвучно сказали: «Ты чё, новенький?» А чего ей там прятать-то было, не пойму. У двух девок из класса только и есть нормальные сиськи. А эта плоская. Её ещё Кляча плоскодонкой назвал. Потом добавил: «Баржа». И пояснил, что баржа – это плоскодонное судно. Глаза у неё были злые в тот момент, когда я на неё пялился. Чёрные, красивые и злые. Так и вытянуло меня сладким крапивным ожогом вдоль спины. Чёрт, опять я не о том.

Ну вот, Груздь попозировал немного, потом повернулся спиной и плечами встряхнул, как это делают заправские пловцы. Он мочился, пока никто не видел. Бледно-жёлтая струйка примешивалась к пенистой воде на полу. Закончив свои дела, он воровато оглянулся, потом, покачивая торсом, подошёл к скамейке и взял в руку шампунь VidalSassoon. Wash&go. Тот самый, что по телеку вовсю рекламируют. Там ещё мужик волосы моет сначала обычным шампунем, а потом этим, и перхоть у него зараз проходит. Короче, Груздь неторопливо выдавил в ладонь чуть-чуть пахучего желе и давай его втирать себе в башку. Тут-то Рожа над ним и прикололся. Он на Груздя пальцем показывает и громко так, чтобы все слышали, говорит:

– Видал, сосун.

Все заприкалывались, понятно. А Груздю мыло в глаз попало. Он жалко заморгал и огрызнулся.

– Груздь, а рот у тебя не болит? – спросил Кляча.

А Груздь ему:

– Слышь, Кляча, ты не воняй, а.

– По размеру брать надо, тогда болеть не будет, – заржал Кляча.

Груздь у него спрашивает тогда:

– А у тебя в жопе резьба не сорвана?

– А чё ты касьянишь? – Кляча высунул из кабинки свою длинную лошадиную башку.

– Кто касьянит-то, ты, женщина?

– Ты мне сейчас обоснуй за женщину.

– А чё обосновывать-то, Кляча? Все же знают, что Рожа тебя каждый день в аналку пользует. Аналка-то у тебя разработанная. Чё, не так, что ли?

И они начали, как обычно, в подробностях выяснять, кто, кого и куда имел. Эти разборки у них по десять раз на дню. Причём выдумывают друг про друга такое, что уши вянут. Не понимаю я, в чём здесь кайф?

Потом Турбо крикнул:

– Люди, играем: кто слово скажет, тот педик!

Все затихли, начали давить косяка друг на друга и зажимать рты. Только вода шелестела. Прошло минуты три. Вдруг Кляча, оскальзываясь, на полусогнутых ногах подбежал к Груздю и обдал его ледяной водой из своей купальной шапочки. Раздался вопль:

– Гнида!

– Все слышали? Груздь – педик! – объявил Кляча и начал смешно раскланиваться на все стороны. Все заржали, понятно.

– Я тебе голову сломаю, подонок! – Груздь бросился на Клячу. Они сцепились и стали бороться. Их ноги скользили по кафелю. Кляча упал, а Груздь мигом оказался сверху, прижал его животом к полу и вывернул ему руку.

– Пусти, придурок! – Кляча замолотил свободной рукой по кафелю. Груздь, довольный, слез с него и пошёл в свою кабинку. Тут его снова окатили. Он заорал: «С-у-у-ки!» – начал носиться как угорелый и поливать всех подряд. Поднялся страшенный гвалт. В пару засверкали мокрые лодыжки. Через секунду все брызгались холодной водой, как натуральные психи. Подсолнух, поскользнувшись, упал навзничь и прокатился по полу. Хорошо хоть затылком не ударился. Его чуть не затоптали, и ему пришлось отползти в сторону. Там он на корточки сел и стал тереть ушибленный позвоночник. Рот его открывался, но из-за галочьего гама и шума воды не слышно было, как он матерится. Потом кто-то сбегал в раздевалку, и я не успел глазом моргнуть, как вокруг уже хлестались мокрыми полотенцами. Хлопала скрученная жгутом вафельная ткань. Мне чуть по носу не съездило, и я на всякий случай отошёл подальше.

Вдруг меня как окатит сбоку тёплой водой – аж дух перехватило от неожиданности. Смотрю – а это Груздь с пустой купальной шапочкой в руках. Стоит, ухмыляется. Я вроде как тоже ухмыльнулся в ответ, а сам чувствую какую-то подлянку. Тут Груздь громко объявил:

– Пацаны, я в шапочку нассал и новенького облил!

И стоит ещё больше лыбится. Остальным интересно стало, как я буду выкручиваться, и они сгрудились по обе стороны от нас. Так-то, по большому счёту, надо было врезать ему по морде и всё, но я не мог. Я, понимаете, не могу бить в морду! Вместо этого я стоял и думал, что сейчас врежу ему, вот прямо сейчас, сию секунду, но секунда проходила, и я понимал, что не врежу. Реветь хотелось от досады. Время шло. Между нами как бы медленно вырастало толстое стекло. Руки делались ватные и вялые. Я видел, как лоскуток кожи тревожно бьётся у него между рёбер. Я не смотрел ему в лицо, всё время отводил глаза и чувствовал, как к щекам приливает жар, а в горле становится ком. Чёрт, скорее бы это кончилось! Все вокруг ждали.

– Ты чё, охуел? – жалким дребезжащим голосом сказал я, и сам не понял, как сорвалось с губ ругательство. Как будто кто-то чужой неожиданно высоким звенящим от слёз фальцетом крикнул: «Ты чё, охуел?» Все загоготали. На глаза наползали слёзы бессилия. Я сморгнул с ресницы сверкнувшую горячую искорку.

– В натуре, Груздь, ты чё, охуел? – хихикнул Кляча и легонько хлестнул его полотенцем.

– Не впрягайся, – огрызнулся Груздь и вкрадчиво так продолжал, повернувшись ко мне: – Ты чё быкуешь, бык? А? Ты бык, новенький?

– Сам бык, – говорю и жалею, что это сказал, потому что как в детском саду получается, честное слово!

– Ну ты и касьян, в натуре, – протянул Груздь.

– Сам такой, – отвечаю. Вокруг уже посмеиваться надо мной начали.

– Да ты чё, новенький, броневой, что ли?.. – Он наклонился к самому моему лицу. – Ты базарить-то умеешь, лох?

– Сам лох.

Все заржали.

– А папа-то хоть есть у тебя?

– Нет, – говорю, – не живёт он с нами.

– Я не про папика твоего спрашиваю, придурок, а про папу. Знаешь, кто такой папа?

– Кто?

– Папа – это тот, кто тебя базару учит, понял? Ты вообще кто по жизни?

– Я кто? Человек, – говорю.

– А ты знаешь, что педераст – тоже человек?

– Ну.

– Так, значит, ты педераст?

– Слушай, достал уже.

– Чё, схавал за педераста? Ты мне теперь «воздуха» должен.

– Какого «воздуха»?

– Такого «воздуха», айбол. Какой «воздух» бывает? Ладно, на первый раз прощаю. Косарь завтра приносишь, и хватит с тебя. Не принесёшь, счётчик включим.

– Ты запарил! Я тебе ни фига не должен!

Груздь тогда говорит:

– Так, новенький, ты какой-то упёртый, в натуре. Придётся тебя ломать. Давай-ка стрелу забьём – моё место, твоё время.

– Что?

– Время называй, придурок, когда махаться будем.

– В субботу, – говорю, – в десять.

– Ладно. Знаешь корт во дворах за школой?

– Но.

– Вот там.

Все загалдели и повалили в раздевалку. Кто-то сказал: «А новенький лох». «В натуре лох», – согласились с ним.

Я остался один в душевой. Вода хлестала из рожков вовсю. Я начал обходить кабинки и плотно заворачивать краны. Мой характер так по-дурацки устроен. Только что Груздь свалил, как во мне поднялась запоздалая ярость, такая сильная, что хотелось бросаться на стены. Мне бы чуть-чуть этой ярости в нужное время, я бы тогда. Получи, гнида. Башкой тебя об стену. Баш-ш-шкой, чтобы остался длинный слизисто-кровянистый след, а потом под дых коленкой. Подыхай, гадина. Кровью будешь харкать, в ногах валяться, прощения у меня просить. Су-у-ука.

Когда я пришёл в раздевалку, там уже остался один Турбо. Он жёваный китайский костюм застегнул на молнию и стал аккуратно зализывать назад коротенькие волосы. Турбо стрижётся под площадку, так что башка получается совершенно квадратная. У него фамилия Трубников и ещё есть кроссовки с надписью «Турбо» на подошвах, за что ему и дали погоняло такое. Прилизавшись, он подвалил ко мне и сказал:

– Слышь, ты не грейся, Груздя легко сломать, хоть он и закачанный. Берёшь его за шею.

Он крепко обхватил меня за шею своей сильной рукой.

– Берёшь и, хоп, так бьёшь его головой в переносицу.

Турбо дёрнул меня на себя, одновременно выставляя вперёд свой крепкий шишковатый лоб.

– Я тебе сейчас несильно показываю, а там надо изо всей мочи. У него по ходу дела сразу болевой шок, а ты его запинывай ногами, и он готов. Ещё раз показать?

Турбо с охотой снова проделал свой приём, а потом спросил:

– Ты чё, в понятиях не рубишь совсем?

– Нет, – говорю.

– Ничего – научишься. Смотри, понятия бывают лоховские и воровские. Короче, когда тебя спрашивают, по каким понятиям живёшь, отвечай: по воровским.

– А чё, больше нет понятий? – спрашиваю.

– Больше нет. Ты либо вор, либо лох.

– А если я не вор, а простой человек.

– Не говори, что ты человек, потому что человек – это по воровским понятиям педераст. Ты чё, ни разу в жизни ничего не спиздил?

– Вроде нет.

Турбо наморщил свою ежистую репу.

– Ну вот, смотри, – говорит, – раньше ещё, когда кондукторов не было, ты билетики покупал в трамваях?

– Не-а.

– Видишь, значит, пиздил у государства деньги. По три копейки за несколько лет сколько набежало? То-то и оно, что до хуя. Значит, ты – вор. Смело говори, что вор, не пропиздоболишь.

– Ясно.

– А если чё, на тебя наезжают, ты говори, что Толю Гурдюмова знаешь.

– А кто это?

– Ну, ты с дуба рухнул, в натуре! Это у «бурмашевцев» главный.

Я кивнул.

– Ну ладно, мне на треньку ещё надо в самбо.

Турбо покровительственно хлопнул меня тяжёлой рукой по плечу и вышел. Я встал перед зеркалом в боксёрскую стойку, начал с шипением выдыхать и делать пассы руками, как каратисты в гонконговских боевиках. Потом поклонился себе в зеркале и пошёл вниз.

Возле гардероба меня ждал Дениска. Из раздувшейся куртки, похожей на спасательный жилет, торчала маленькая голова. Рядом с ним на стуле лежала огромная китайская сумка с надписью «Adibas».

– Чё так долго? – спрашивает.

– А, пока одевался…

– Груздь говорит, что он крышу с собой приведёт, слышь? Ты тоже свою крышу приводи. Есть у тебя крыша?

– Нет.

– Жаль, сейчас время такое, без крыши никак. Мой дядя, ну, тот, про которого я тебе рассказывал, у которого ещё «фольксваген», – вот он тоже только под крышей работает. «Бурмашевские» его крышуют. Пока был без крыши, у него два раза киоски взрывали.

Я его не слушал. К гардеробу шла, плавно размахивая ломкими белыми руками, Машенька Кащенко. Её шаг был широкий, скользящий, рвущий складки длинного красного платья в чёрную клетку.

Тоже мне леди ин ред, – хихикнул Дениска, – нормальные-то биксы давно уже в мини-юбках гоняют и в лосинах.

В бассейне я специально поднырнул под воду, чтобы посмотреть, как она плывёт. Совершеннейшее чудо! В трепете синих бликов, оплетённых золотыми прожилками, в прозрачном просторе, будто подвешенная в невесомости, скользит, вытянувшись в ровную стрелку, чёрная рыбка. Белые ножки резво полощут, как плавник. Хлорки наглотался. Вынырнул и с храпом стал хватать воздух. Больше всего ненавижу, когда вода попадает в нос. Щиплет так и колет в затылке.

Высокая, стройная в узком чёрном купальнике. Грудки, правда, ещё не развились – ну, это ничего, это поправимо. Единственный недостаток: выше меня на полголовы.

Она подходит к гардеробу. Высокий чистый мраморный лоб, мягкие серые глаза и клюквенные губки, разнимает их, а на внутренней стороне блестит слюнка. Ангел! Подойти бы сейчас. Подкатиться эдаким лихим бесом, сказать: «Классно плаваешь». Но я не стал – так вот по-дурацки устроен мой характер. Напротив, я сделал всё, чтобы показать, что не обращаю на неё ни малейшего внимания. А надо было взять у неё портфель, что ли, до дому проводить.

Недавно почти что ходил к ней домой. Почему почти? Сейчас объясню, это целая шпионская история. Ну вот, короче: адрес её я надыбал в классном журнале. На физике, пока он лежал на учительском столе, тихонько посмотрел. Долго я носил этот клочок бумаги с адресом в кармане, пока вечером однажды не решился. Оделся во всё лучшее и пошёл. Чем ближе подбирался к её дому, тем больше комплексовал. Наконец, решил так: найду её дом и квартиру, но заходить не буду.

Нашёл нескоро, минут десять поплутав в колодцеобразных дворах. Медленно брёл по тропинке под окнами, в которых оранжевым уютом светилась чужая жизнь. Когда мы с моей Машуткой поженимся, у нас тоже будет своя квартирка. Я буду приходить вечером домой, а она встречать меня в коридоре в халатике, накинутом на голое тело. Эта игривая мыслишка привела меня в ещё более хорошее расположение духа. Где-то там её окошко. Задрал голову. Если как-нибудь случайно увидит меня, подумает: что за кретин ошивается тут под её окнами? Ещё хуже: выйдет гулять с собакой. У неё есть собака? В любом случае. «Привет». – «Привет». – «А ты чего здесь делаешь?» – «Да так. Друг у меня тут». – «Ну, пока». – «Пока». Машенька. Машутка. Нет, не так. Пошли прогуляемся. И я пойду рядом с ней. Украдкой взгляну на нежный профиль. Красная вспотевшая рука ищет лилейно-белую её руку. Смыкаются. Я поймал себя на том, что блаженно улыбаюсь, как идиот. Зашёл в подъезд. Букет запахов щекочет ноздри. Несёт мочой и помоями. Где-то готовят пожрать. Жареная картошечка с лучком. М-м-м. Третий этаж. Долго ещё? «Кто пишет это, тот лох», – написано на стене. А вот: «Нас всех раздавят колёса огненной содомии». Тьфу ты, металюги какие-то патлатые тут живут. На подоконнике шприц и кусочек ватки. Ширнулся кто-то. Что тут у нас? Ну-ка. Латынь! Si vis amare amo. Шестой. Уф-ф-ф. У кого-то молочко пригорело. Вот она заветная дверца. Стою и чувствую, что сердце бешено колотится. Глажу пальцами кнопку звонка. Сейчас надо бы позвонить, но я на сто процентов уверен, что у меня не хватит мужества. Так и подмывает развернуться и убежать. Дверь как дверь. Листовое железо, крашенное тёмно-бордовой краской. Выпученный глазок Объёмные цифирки: 233, обрамлённые нехитрым растительным орнаментом. Позвоню и скажу: «Здрасьте». Я представил свою идиотскую рожу при этом «Здрасьте» и подобострастную улыбку. «А Маша дома?» Строгая мать сведёт недовольно брови. «Что за дебил тут припёрся к нашей дочурке?» Отец, закатав рукава по локоть и обнажив волосатые ручищи, выйдет из кухни. «Тебе кого, мальчик?» Лифт надсадно гудит, и скрипят ржавые цепи. Я еле успел юркнуть в сторону к мусоропроводу, когда он остановился на том этаже, где я торчал перед дверью. Жалобно пропели двери. Хищное клацанье каблуков. Клац-клац. Ключ со скрежетом поворачивают в замке. Нет. В соседнюю квартиру. Я выбрался из укрытия. Не знаю зачем достал ключ и как во сне стал царапать стену. Белый порошок извести сыпался с мягким шорохом. М. Орудовал резцом. Вот так. Маш. Машутка или Машенька? «Машенька». За дверью голоса. Серебристый смех. Я опять бросился к мусоропроводу. Дверь открыли. Мягкое шлёпанье тапок. Ко мне идут! Заметался в замкнутом пространстве, как пойманный в силок заяц. Спрятался за толстый, серебром отливающий ствол мусоропровода. Кисло воняло отбросами. Шорох приблизился. Я гадал: она или не она? Стукнула откинувшаяся крышка. В гулкую пустую утробу посыпался мусор. Гулко во мне стучало сердце. Шлёпанье удалилось. Я снова вышел. Какой же я идиот! Сентиментальный придурок. Стою и млею перед чужой дверью. Растравляю в себе романтические чувства. Sivisamareamo, сказал один поэт. О, пиковая дама, без Вас мне счастья нет. Я так глупо устроен. Они сейчас, наверное, пьют чай и не ждут гостей. Большая дружная семья сидит за столом под оранжевым абажуром и звенит маленькими ложечками, размешивая сахар. Горячий чай согревает нежно-розовые стенки фарфоровых чашек. Машенькин профиль и тонкий стан рисуются на фоне темнеющего окна. Губы, обжигаясь, дуют. Глаза лучатся ангельской кротостью. Волосы кольцами спадают на чуть зажжённые прилившей кровью щёки. Тряхнула кудрями. Смеётся. Маленький соловьиный язычок щебечет. Машенька, боже мой, Машенька. Я люблю тебя. Я стою, сложив руки крестом на груди и зажмурив веки. Улыбка трогает мои губы, блуждает по лицу, морщит нос и глаза. От наплыва чувств сладко истаиваю.