Читать книгу: «Игры Богов. Книга первая. Захватчик: Тропою войны», страница 8

Алая жидкость скупыми каплями падала на траву.

Куяш зажмурил глаза, потянулся губами к руке и слизнул потрескавшимся языком красную влагу, выступившую на её срезе.

Ещё.

Ещё.

И не в силах сдерживать себя, мужчина крепким поцелуем присосался к источающей кровь ране.

Противная вязкая тёплая жидкость наполнила рот, готовая скатиться ниже, но перехватившая горло то ли от сухости, то ли от неприятия необычной еды, судорога комом перекрыла пищевой канал.

Куяш, крепко сжав зубы, замер.

–У-у-у!

Раздавшийся совсем близко голос голодного зверя заставил мужчину пересилить себя и сглотнуть противную жидкость.

Приятной благодатью разлилась кровь по истосковавшемуся по пище нутру, всё ещё тянущая, но уже не так сильно боль на мгновенье утихла и пастух продолжил свой полный боли и отчаяния путь.

Вскоре, словно в награду за свои муки, между дальних холмов он увидел слабый пляшущий огонёк костра и, воспрянув духом, пополз ещё быстрее.

–У-у-у-у!– громкий вой прозвучал совсем рядом, в каких – то нескольких метрах от мужчины и Куяш, повернув голову, увидел два мелькнувших в темноте зелёных глаза.

–У-у-у!– раздалось с другой стороны.

«Нет, так не должно быть. Когда спасение совсем рядом», – прозвучала пронзительная мысль и Куяш, собрав последние силы, отчаянно закричал:

–А! Помогите!

Глава 20

В пахнущей благовониями юрте перед подносом с мясом и пышными лепёшками сидели Теймур, Асан и Курдулай.

–Сколько их?– сурово спросил Теймур, откусывая кусок сочного мяса.

–Сотен десять- двенадцать, не больше, – ответил Курдулай, смачивая жирные руки в чаше с водой.

–А у нас?– обратился каюм к сидящему рядом Асану.

–Семь с гаком, – коротко ответил тот, ловя мелькающую в голове мысль: « Ну, вот и всё, конец тебе, волчонок. Числом задавят».

–Конные?– снова спросил молодой вождь, наблюдая, как Курдулай нанизывает на тонкую острую деревянную палочку кусок мяса.

–У них? Да, сотни три, – ответил тот, цепляя зубами кусок баранины с деревяшки.

«Их больше, чем я думал. И как это они так быстро объединились? Три клана… Сколько ещё в степи? Десять на востоке, шесть на севере. Двенадцать.., нет, пятнадцать на юге. Выжидают, гады… Но ничего, припомним, – облизывая губы, подумал каюм и встал с подушек на ноги:

–Скоро будут?

И, увидев, как тургары хотели тут же подняться, оставив еду, махнул им рукой, мол сидите, жрите дальше.

–Если на ночлег станут, завтра к вечеру, если нет,– продолжил Курдулай, но Теймур перебил его:

–Станут. А поэтому времени у нас вся ночь и полдня. Да, не думал я, что так быстро соберутся.

Высматривая жужжащую под пологом муху, Теймур задумался: «И куда это Учитель пропал. Сейчас его совет вот так бы пригодился! Как же победить превосходящего почти в двое врага и при этом сохранить как можно больше своих»?– продолжал думать каюм, наблюдая, как Курдулай снова нанизывает на палочку мясо.

Откинувшицся полог юрты прервал его размышления.

Вошедший воин-тургар преклонил колено и, посмотрев на своего командира, протянул ему свиток.

–С юга гонец прибыл, – прочитав, посмотрел на Теймура Курдулай, – Каюм Юкумай к завтрему будет. И с ним три сотни воинов. Правда, воинами их сложно назвать. Но каждый на коне и при луке.

«Ага, у одного кулаки всё – таки чешутся», – усмехнулся Теймур и, уже нашедший способ выиграть свою первую битву, обратился к Курдулаю:

–Пошли нашего человека, что бы на подступе встретил, провёл, где надо. А мы будем готовиться к встрече с дорогими гостями.

Первый луч восходящего солнца скользнул по морщинистым векам Старика, мирно спящего у догоревшего костра, и он открыл глаза. Сел на примятую траву, огляделся, потянул вверх сухие руки, сложил их ладонями друг к другу на груди и, смиренно закрыв глаза, тихо забормотал.

Ветер, солнце, трава…

Всё такое до боли знакомое и родное.

Сколько он ни был здесь?

Лет пятьдесят?

Нет, наверное, больше. Намного.

Старик встал, отряхнул блинное холщовое платье от прилипших травинок и, закинув котомку за плечи, быстро пошёл вперёд, вспоминая прошедшую ночь.

Уже далеко за полночь его разбудил волчий вой. Должно быть, целая стая пробежала где – то поблизости. Но он не боялся волков. Что они могут сделать тому, кто может повелевать природой? И поэтому Старик снова закрыл глаза, готовый погрузиться в темноту, как вдруг услышал слабый человеческий крик.

«Тургарин? Здесь? В это время?» – Удивился старец.

Наверное, кто – то увлечённый охотой, забрался далеко в степь, почти к самой границе с Мёртвой пустошью.

Ну и пусть.

Старика давно не интересовали людские заботы. Много, очень много лет назад (он уже и сбился со счёта, как давно это было), он пришёл в зелёные леса славличей. В те времена они били ещё почти дикарями, зализывающими раны от великой битвы, невольными жертвами которой стали. Уводя их в глухие леса, он дал им тотем Матери – сырой земли и оберёг Солнца – отца. Под его чутким руководством они из поколения в поколение росли и воспевали славу великим богам, учились строить жилища, печь хлеб, ткать ткани и собирать мёд.

«Откуда я знал всё это»?– впервые задумался Старик, смотря на загорающиеся на бархатном небе звёзды.

Действительно, откуда?

И кто такой он сам?

Отправив в путь многих славных вождей, его руки были всё так же крепки, взгляд ясен, а мысли последовательны.

Почему боги до сих пор не забрали его к себе?

А, может?..

И, испугавшись мелькнувшей в его голове мысли, Старик поспешно закрыл глаза, перевернулся на другой бок и провалился в глубокий сон.

В тихой заводи на реке полощут девушки бельё и, выжимая, бросают в плетёные корзины.

Чуть дальше, у одинокого, словно отдалившегося от других берёз дерева, стоит и не сводит глаз с Йорки Ратибор.

–А что, подруга, заслал к тебе сватов Койву?– спрашивает одна из девушек Йорку.

– Сегодня обещался, – улыбается славличанка в ответ.

– Смотри, пока обещается, кто другой зашлёт, – смеётся девушка, вынимая рубаху из реки.

–Это кто же? – удивляется Йорка, – мне никто не мил более него.

–А вон, глянь, – кивает девушка в сторону Ратибора, – у берёзки стоит, глаз не сводит.

Йорка поворачивается в указанную сторону, встречается взглядом с Ратибором и тут же отводит глаза:

– Тот, что ли? Он же старый совсем, – и, помолчав чуть, добавляет, – и страшный.

Девушка выворачивает рубаху и бросает в свою корзину:

–И ничуть не старый. В самом соку. А высокий – то какой! И руки у него, знаешь? Раз схватил меня, как стальным обручем.

–Тебя? – не верит Йорка.

– Меня, меня! Не отпустил бы, сама б не вырвалась.

Йорка снова смотрит в сторону Ратибора, нащупывая в корзине бельё:

– Да и не наш он. Слыхала, уйдёт на днях.

Выскользнувшая из её рук сорочка медленно уплывает по течению реки.

– Может и так. Да только я видала, как он с твоим батькой говорил, – подтверждает девушка и, увидев уплывающую сорочку, вскрикивает:

–Ой, смотри, смотри! Выныривай её!

Йорка оглядывается на реку, видит уплывающую сорочку и тянется к ней.

И в это время в поселении звучит набат. Это смотрящие на сторожевой башне увидели выбегающих из леса крупных серых волков и поспешили дать сигнал девушкам у реки.

– Волки, – визжат славличанки и, побросав бельё и корзины , бегут к деревне.

Йорка, оглядываясь на них, всё ещё пытается выловить уплывающую сорочку, но та, словно издеваясь, всё время ускользает от её рук.

– Да брось ты!– схватив корзину с бельём, кричит одна из славличанок и бросается бежать, сверкая голыми пятнами, к селению.

Жёлтый круг солнца, медленно поднимающийся над широкой равниной, осветил уныло шагающего Старика.

Ночью ему снился сон.

Один и тот же на протяжении многих ночей.

Сине-голубое сияние окутывало его с головы до ног и проваливало в бездонную черноту. Где – то наверху сверкал белый свет и он безуспешно тянул к нему руки, с широко открытыми глазами падая всё ниже и ниже, а беспросветная тьма наваливалась на его, проникая вглубь его тела и заполняя всё его нутро. Ещё немного и он сам становился всеобъемлющей темнотой, пожирающей слабо просачивающиеся отблески мерцающего света.

Над высокой травой с криками взлетало вороньё, громко каркая и дерясь между собой.

–Что это там?– спросил Старик самого себя и свернул с пути в сторону сборища птиц.

Встревоженные его появлением, падальщики взметнули в небо и закружили кричащей стаей над не прошеным гостем.

– Кыш! Кыш!– замахал на них старец, махая кривым посохом, и раздвинул пучки ковыля.

В лицо ударил свежий запах начавшегося разлагаться мяса и Старик сморщился и отвернул голову.

В траве лежало разорванное по кускам тело, когда то бывшее человеком. Следы огромных зубов, оставленные на костях и черепе, говорили о том, что он был загрызен волками совсем недавно. А ошмётки мяса, свисающие с его костей, и недоеденные груды кишок указывали, что хищников было немного, не больше двух. Иначе остатков было бы гораздо меньше.

Осматриваясь по сторонам, Старик отпрянул: «Не может быть!»– подумал он и, внимательно разглядев остатки одежды, быстро пошёл прочь.

Йорка, вылавливая уплывающую сорочку, заходит в воду и смотрит на приближающихся зверей, бегающих вдоль воды, полными ужаса глазами. Вдруг из леса появляется мужчина в накинутой на плечи волчьей шкуре со свисающей вместо лица мордой и, расшвыривая скалящихся на него животных, заходит в воду.

–Волки!– кричат девушки выбегающему им навстречу с топорами и вилами в руках славличам во главе с Койве.

Йорка бросается бежать по мелкой реке, высоко задрав платье, но спотыкается об упавший в воду ствол ивы и падет. И этого мгновения хватает, что бы подбежавший мужчина схватил её на руки и, перебросив через плечо, побежал к густым камышам за поворотом реки. Мокрое платье обтягивает стройное тело девушки, обнажив длинные ноги, которыми она отчаянно стучит в грудь и живот похитителя.

–Йорка! – кричит обезумивший Койву и, упав, кубарем катится с крутого склона к реке.

–Украли! Йорку украли! – визжат убегающие девушки, но, видя, что никто за ними уже не гонится, останавливаются и смотрят, как их подругу уносит огромное чудище со звериной мордой.

Глава 21

Утреннее солнце золотым диском поднимается из – за начинающего розоветь горизонта над раскинувшейся бескрайней степью. Пучки зеленеющего ковыля плавными волнами растекаются по зеленеющему ковру. Стойкий запах чабреца смешивается с горьким ароматом степного миндаля и, подхватываемый свежим ветерком, наполняет воздух дурманящими благовониями.

Совсем недалеко виднеются гребни буро-красных холмов мёртвой пустоши, раскинувшейся далеко на запад и хранящей уже сотни лет свои тайны.

Где-то далеко раздаётся глухой гул и вскоре из-за горизонта появляется тонкая тёмная полоска. Быстро приближаясь, она становиться всё шире и принимает всё более чёткие очертания. Уже легко можно рассмотреть мускулистые крупы лошадей, их оскаленные от уздец морды, раздувающиеся ноздри… И намертво влитые в них тела всадников в остроконечных меховых шапках.

–У-й-я-я-я! – раздаётся многоголосный нескладный хор голосов и диссонансом проноситься по мирно пробуждающейся степи.

И навстречу коннице из-за холмов вырывается небольшой отряд и с разрывающими глотку криками несётся прямо на противника.

–У-й-я-я-я!

Расстояние между отрядами неумолимо сокращается и противники уже могут разглядеть свирепые лица друг друга.

–Их мало!– крикнул кто-то из большого отряда. – Раздавим их!

Сверкнули на солнце доставаемые из ножен сабли, готовые раскромсать врагов, короткой вспышкой блеснули наконечники наспех сделанных копий…

Но что это?..

Всего в нескольких метрах от врага, малый отряд вдруг резко повернул и поскакал в сторону мёртвой пустоши.

Преследующие их тургары резко остановились и замерли, недоумённо переглядываясь: «Куда это они направились? Разве можно им, людям, туда? Видимо, страх перед неизвестностью у них гораздо меньше, чем перед ними?» И, обрадованный этой мыслью о собственном превосходстве, кто -то выкрикнул:

–Они бояться нас!

–У-й-я-я-! Они бегут! – раздались радостные крики и, повернув коней, возбуждённые успехом тургары последовали за противником, свернувшим за бурые холмы.

Но как только большой отряд, уже праздновавший в душе победу над выскочкой Теймуром пересёк холмистую низменность и солнце засветило им в глаза, они увидели всю армию противника.

Прямо перед ними, всего в полуверсте, стояла только что удирающая от них конница, а перед ней, в высоких кустах ковыля, высоко поднимали свои луки пехотинцы.

–Они думают, что испугали нас?!– выкрикнул предводитель большого отряда, каюм Хатым. – Посмотрите! Их же в два раза меньше, чем нас! Эй! Теймур! Неужели ты думаешь победить в этом бою? Сдавайся так и, может, быть, я позволю тебе остаться вождём клана, в который мы соберём всех ненужных стариков и старух! Как тебе это?

И громогласный хохот всколыхнул степь и поднял в небо стайки мелких пташек, прячущихся в густой траве.

Хатым, уверенный в своей победе, высокомерно подперев бок, смеялся и ждал.

Но гробовое молчание со стороны противника раздражало его всё больше и больше и он, вытянув руку, скомандовал безумным ором:

–В перё-о-од!

И вся неорганизованная толпа гогочущих всадников, подгоняемых жаждой крови и бойни, десятилетиями копившая в своих генах былую удаль, устремилась вперёд, готовая разорвать первого попавшегося ей на пути на мелкие части.

Но как только до невозмутимого противника оставалось совсем немного, земля неожиданно всколыхнулась и самые кровожадные тургары, нёсшиеся в первых рядах, исчезли из виду.

Успевшие встать на дыбы более медлительные всадники увидели, как их собраться провалились в глубокие рвы, моментально открытые замаскированными под траву бревенчатыми решётками с прикреплёнными к ним кольями.

И-и-раз!

Решётки опустились на рвы кольями вниз.

И-и-два!

Изумлённые тургары наблюдали за поднимающимися решётками, на кольях которых корчились и извивались от боли их уже мёртвые и ещё живые товарищи.

Ужас и страх сковали одновременно ещё недавно таких уверенных и бравых тургар и некоторые хотели уже повернуть лошадей, но грозный окрик Хатыма остановил их:

– В обход!– заорал он

Но пока паника уже во всю властвовала в рядах неподготовленной к боевым действиям армии и оставшиеся в живых тургары, толкая друг друга, пытались выскочить из общей кучи, тучи стрел обрушились на их головы, пронзая их тонкие кожаные куртки и шапки.

Крики боли, вопли и стон накрыли степь, давно забывшую ужасы войны.

По лесу разносится запах жареной дичи, идущий с тёмной, скрытой от глаз густыми еловыми ветками, поляне с полыхающим костром и жарящейся на вертеле тушкой прыгающего ещё несколько часов назад зайца.

У костра сидит Кантимир, перебирая толстым суком горящие угли.

Чуть дальше, у ствола дерева огонь освещает связанную по рукам и ногам спящую Йорку с воткнутым в рот кляпом.

Рядом раздаётся слабый шорох.

Кантимир, положив руку на рукоятку ножа, поворачивает голову в сторону шума и через мгновение видит выходящего к нему Ратибора.

–Как ты? – поднимается он навстречу другу.

–В порядке.

–Не заподозрили?

–Нет, – качает головой охотник и направляется к девушке:

–Зачем так связал?– спрашивает он друга.

– Прыткая больно, да царапучая, – отвечает Кантимир, поворачивая вертел, – ты есть будешь?

Ратибор отрицательно качает головой и присаживается напротив девушки.

–Вон, всего обцарапала, пока тащил, – продолжает Кантимир, поворачивая к другу спину, на которой видны глубокие, местами со следами запёкшейся крови, длинные царапины.

Ратибор осторожно дотрагивается до её руки и девушка, вздрогнув, открывает глаза.

–Не бойся, милая, – ласково начинает он, – никто тебя не обидит, – и осторожно вытаскивает кляп.

Йорка сильнее упирается в дерево, словно хочет укрыться в нём:

– Зачем ты так? Мы же приняли как своего, рану лечили, на ноги подняли.

Ратибор садится ближе к ней на колени и тянет руку к золотистым кудрям, осторожно убирая локон со лба девушки:

– Люба ты мне. Люба. Да отец твой в отказ пошёл.

Йорка отдёргивает голову:

–Так, значит, и решился на…

–Не гневись, милая, – перебивает её охотник, приближая своё лицо.

Горящие страстью глаза жадно впиваются взглядом в каждый миллиметр лица девушки. Горячее дыхание обдаёт теплом её охладевшую от ночи кожу.

– Ничего не могу с собой поделать. Околдовала ты меня, Йорочка, как никто другой, околдовала – нежно шепчет мужчина пересохшими от желания губами в самое ухо избранницы, – жить не могу без тебя.

Горячие губы осторожным поцелуем дотрагиваются до уха, спускаются к шее, плечу, упругой груди.

Крепкие руки ласкают натянутое струной напряжённое тело, ослабляя стягивающие верёвки.

– Полюби меня, милая,– страстно шепчут истомившиеся от долгого ожидания губы, – и всё, что только пожелаешь, станет твоим.

Ратиборг находит её уста, крепко целует их, но тут же девушка кусает его губу. Не ожидая такого сопротивления, мужчина отстраняется от неё и, слизнув языком выступившую капельку крови, улыбаясь, словно ничего и не произошло, гладит Йорку по волосам и встаёт:

–Ничего. Время терпит. Долго ждал, подожду ещё.

Глава 22

Луна освещает уставшую от дневного побоища степь. В её свете тёмными тенями кружатся в небе крылатые вороны- падальщики, созывая братьев на свежее пиршество.

Явившийся к уже окончанию битвы Юкумай вместе со своими людьми проворно добивал оставшихся в живых тургар, всем своим видом показывая и свою якобы причастность к великой победе каюма.

Теймур, проходя вместе с Курдулаем мимо своих людей, сбрасывающих в ров обезглавленные тела, обводит взглядомсотни копий с нанизанными на них головами ещё утром радующихся жизни людей украшающих одинокие холмы у самой границы с мёртвой пустошью.

–Это ты хорошо придумал, каюм, – восторгается находчивостью Теймура воин, – с кольями. Как ты мог придумать такое?

–Подсмотрел, как ты нанизываешь куски мяса у меня за обедом.

–Так просто?– удивился Курдулай.

–Да, – подтвердил каюм, – так просто.

И только теперь воину стало понятно, почему Учитель выбрал именно его, Теймура. Только он мог в обыденном увидеть нечто, только он мог вот так просто, за обычным ужином разглядеть стратегию, приведшую его к победе.

За многие лета, проведённые вместе, Курдулай, как он думал, всё узнал о своём друге. Он восхищался его силой, выносливостью, упорством, хладнокровием и во всём хотел походить на него. И Теймур знал это и понимал, что он, не смотря ни на что, был его единственным другом, настоящим и преданным. И только ему было позволено тогда, да и теперь, после захвата власти, называть его во время встреч с глазу на глаз по имени и заходить в его юрту в любое время.

–Мы не успели потерять ни одного воина, – продолжал Курдулай. – Твои люди будут помнить это и уважать за то, что ты ценишь их жизни. Но нам надо поторопиться. Наступила ночь и кто знает, что твориться ночью на этой мёртвой земле?

–Ты прав, отправляемся к когану Хатыма. Он, кажется, находиться южнее других коганов, не принявших моё единовластие? А по пути навестим и остальных. Мне нужно золото. Много золота, что бы вооружить мою армию.

Плюгавенький мужчина, быстро перебирая кривыми ногами, тащит на плечах к площади живого поросёнка со связанными копытами. Поросёнок визжит и брыкается.

Мимо него четыре крепких раба проносят закрытые носилки, в которых лежит придворная дама Айса и останавливаются у ювелирной лавки.

Недалеко Мясник уверенными движениями разрубает лежащую на столе свиную тушу и, взяв её заднюю часть, отдаёт покупателю, стоящему рядом с ним с краснокожим рабом.

Покупатель оценивающе осматривает её со всех сторон:

–Сочная, – резюмирует он, вытирая пожирневшие пальцы о тунику раба.

Мясник выжидающе смотрит на него, сложив руки на кровавый фартук, не забывая, однако, бросать взгляды по сторонам в поисках других клиентов.

Покупатель отдаёт Рабу понравившийся ему шмят мяса и продолжает начатый им ранее рассказ:

–И жгут они всё на своём пути, мужчин убивают, а баб и детей продают, – заканчивает он и отдаёт Мяснику, наблюдающему за ювелирной лавкой, у которой остановились богатые носилки и за низко кланяющимся ювелиром, подающим руку выходящей из них разодетой молодой красивой даме, монету.

Тот прячет монету в карман фартука, берёт большой нож, осматривает тушу, примеряется и начинает отрезать кусок с задней части, спрашивая у своего разговорчивого покупателя:

– А наш – то что?

Покупатель оглядывается в сторону Ювелира и, наклонившись к мяснику, тихо шепчет:

– Обменял свободу на железные мечи.

Мясник откладывает топор и недоверчиво спрашивает:

–А ты почём знаешь?

Мужчина с поросёнком подходит к лавке и Мясник указывает ему на помещение за своей спиной, морщась от визжащего и отчаянно брыкающегося поросёнка.

– Мне брат говорил. Он давеча при охране был на переговорах, – уверенно, со знанием дела отвечает покупатель и смотрит на разделывающего мясо Мясника, сортирующего сочные куски по разным корзинам.

–А теперь?– взвесив на руке шмят мяса, спросил Мясник.

–Что теперь? – не понял его покупатель

–Ну, брат – то теперь где?

–А, в дружину пошёл. Говорит, война будет. Славы ищет. Вон, видишь?-

кивнул Покупатель головой в сторону Айсы и Мясник, повернув голову, увидел лихо предлагающего свой товар ювелира.

–Жена главного поставщика, – продолжил тем временем покупатель и, хихикнув, добавил:

– Только, кто главный, вот вопрос. Через неё все закупки ко двору. И рабы тоже.

Айса в это время примеряет на себя вынесенные ей украшения, недовольно поглядывая на себя в отполированный золотой диск на ручке вместо зеркала в руках неподвижно стоящего напротив неё раба.

– Как вы божественны, уважаемая, в этом ожерелье, – лебезит продавец перед знатной дамой, но та, выискав предательски появившуюся у глаз морщинку, недовольно обрывает его лесть:

–Не тяни, говори, чего надо.

–Подмастерье мой, помощник, – словно и не заметив её высокомерия, начинает ювелир, – ловкий был парнишка, смышлёный.

–Дай ка другое, вон то, – перебивает его дама, указывая на ожерелье с большим солнечным камнем в золотой оправе.

Ювелир шустро снимает одно и подаёт другое украшение:

–Вот и говорю, заразу он подхватил. Выгнать пришлось. Другой нужен. Что б в металлах понимал, толк в красоте знал…

–Вот это возьму, – снова перебивает мужчину Айса , не особо слушая пытающегося угодить её продавцы, и, высоко подняв бровь, замечает, что мучающая её морщинка тут же исчезает.

Ювелир заискивающе смотрит на неё:

– А как же…

Айса, опустив брови, подаёт несколько монет и, не глядя на ювелира, идёт к носилкам:

– Скоро большие торги. Я подумаю, – равнодушно бросает она чуть ли не ползающему под её ногами ювелиру.

Тот в сотый, наверное, раз низко кланяется, а женщина, не обращая на него никакого внимания, садится на носилки и задёргивает шторы.

Прервав разговор, Мясник с Покупателем провожают их взглядом и, повернувшись друг к друг, продолжают:

– И что, эти, как их… тургары, сильно дикие?– заинтересованно спрашивает Мясник, вываливший на прилавок связанногопо копытцам недавно принесённого поросёнка.

–Не то слово. И Жрец у них краснокожий. Жуткий такой. Из людей, говорят, души вынимает…

Покупатель с отвращением смотрит, как Мясник распарывает ещё дёргающемуся животному брюхо и, покопавшись там, вытаскивает сердце, и продолжает:

– И сердца жрёт… человеческие…

Глава 23

Палящее солнце раскаляет и без того горячий песок, делая жару ещё более невыносимой.

И работающие у печей рабы с нескрываемой завистью смотрят на людей, моющих в воде песок.

Между ними прохаживаются полуголые охранники в ярких шароварах, и в таких же остроконечных шапочках. Висящие на их поясах стальные сабли отражают блеск палящего солнца и, кажется, изнывают от жары так же, как и их хозяева. Изредка охранники, мечтающие хоть о какой-то прохладе, нехотя кричат и лениво бьют замедливших рабов плётками.

Стоящие по колено в воде рабы просеивают через сита морской песок, оставляя на решётке сверкающую своей чернотой железную руду.

Другие рабы в корзинах несут метеоритный песок к сыродувным печам, расположенным у вершины холмов, стараясь как бы ненароком лишний раз смочить ноги в хоть и не холодной, но всё-таки более приятной, чем дымящий песок, морской воде.

У печей работают по два раба, один из которых насыпает поверх угля в печь руду и беспрестанно монотонно вымешивает её, а другой как загипнотизированный попеременно давит ногами на опущенные одним концом в печь раздуваемые меха, наполняя её воздухом. Грязные от копоти ручьи пота беспрерывным потоком льются по их измученным от жары и сухости телам.

Корзины с готовым металлом утопающие ногами в песке рабы уносят в кузню.

И там, в единственном затенённом от света месте, раздаются звуки кувалды о железный металл и сверкающие время от времени лезвия бросают солнечные блики.

Под тканым навесом на тонких покрывалах лежит толстый фрикиец -Аслан, и тихо стонет, изнывая от неимоверной жары:

– О боги! За что вы наказываете меня, послав на этот унылый берег? Почему одни нежатся в холодных дворцах, а другие вынуждены мучиться на этой проклятой жаре. Эй, ты, – кричит он проходящему мимо рабу, – принеси мне вина! И по – холоднее!

В жаркой кузнице несколько почерневших от жары мужчин куют стальное оружие. Один из них, Немой, высокий мускулистый мужчина неопределённого возраста с длинными, ниже плеч чёрными то ли от природы, то ли от копоти волосами, осторожно выдалбливает на рукоятках мечей замысловатые узоры. В образовавшиеся тонкие канавки мужчина аккуратно вставляет серебряные нити и аккуратными ударами молоточка накрепко вдалбливает их. У основания узора, в более глубокие каёмки аккуратно льёт смолу, на которую насаживает разноцветные камешки и затем опускает рукоять на несколько секунд в холодную воду. Достав остужённое оружие, глубоко посаженные голубые глаза мужчины внимательно всматриваются нанесённый рисунок, а крепкие руки до блеска натирают его шероховатым куском кожи, смоченным в специальном растворе.

Там, где кончается степь и начинаются великие горы, раскинулся каменный коган Хатыма. Каменный, потому что жили там тургары-хатымы не как все кочевники, в юртах, а в выдолбленных на склонах гор жилищах. Ведя аскетический образ жизни, они были настолько замкнутыми людьми, что практически не общались с другими коганами. Однако, выращивая на склонах гор дикий виноград, они были единственными тургарами, производящими винный напиток, и поэтому раз в году, на осеннем дишбабе, они спускались в степь и меняли свой товар на так необходимые им соль и муку. Будучи жилистыми и крепко сложенными , хатыми не прочь были и поучавствовать в состязаниях на силу и ловкость и нередко выходили из них победителями. И сам Хатым – баши, несмотря на вполне зрелый возраст, несколько лет подряд не уступал никому другому своё первенство в кулачном бою.

Пока не появился Теймур.

Этот молодой выскочка так бахлялся перед публикой, что сдержанный и хмурый Хатым еле сдерживался, что бы не навалять ему ещё до начала боя. Он уже ясно представлял, как сломает рёбра этому молокососу и согнёт его надвое. Однако каково же было его удивление, когда этот, как ему казалось, никчёмный парнишка, чуть ли не в двое младше него, нанёс такой молниеносный и мощный удар в его солнечное сплетение, что Хатым, даже не успевший прикрыться, рухнул на вытоптанный песок. Много лет не знающий поражения, он был уверен в своей очередной победе.

–Победа – женщина, – услышал он возглас молодого бойца, – и она отдаётся не всегда. Поэтому надо уметь ею овладевать!

Хатым почувствовал, как из центра его живота жгучие струйки боли побежали по всему его телу, достигая, казалось и самой головы. За голы жизни ему приходилось много драться, бить самому и быть побитым, но никогда он не ощущал ничего подобного. Боль была такой, словно чей-то кулак вошёл в его плоть и вырвал её наружу, вытаскивая цепляющуюся за него душу. Занесёнными пеленой глазами, Хатым видел, как соперник красуется перед улюлюкающей толпой и поклялся, что когда-нибудь обязательно отомстит ему за это унижение.

Узнав о смерти староко Каюма и о захвате власти Теймуром, Хатым понял, что его час настал. Безжалостно лишив гонца выскочки головы, он послал её молодому каюму, ясно намекая о своих намерениях и стал ждать. Он знал, что тот не простит подобное и его петушинный нрав обязательно начнёт рваться в бой. И поэтому по всей долине, от затерявшейся на горизонте степи и до начинающихся гор его лазутчики день и ночь прятались в ветках деревьев и кустарниках, высматривая врага.

Хатым знал, что Теймур со своей армией появиться именно здесь. Потому что не было более удачного места для перехода через горы, чем спрятанные в этой местности гористые тропы, ведущие к Дхалибу.

И однажды этот день настал.

–Они приближаются, – задыхаясь от быстрого бега, произнёс горец, преклонившись перед своим каюмом.

Чуть только алой зорькой над тёмным лесом забрезжил рассвет, да петухи прокричали подъём, оживились и улочки славличанской деревни. Бабы с коромыслами и вёдрами пошли на реку, молодые девки да ребятишки – в лес собирать заготовки на зиму, мужики в поле, а старики со старухами остались по делам домашним: похлёбку варить, да очаг топить. Все не спеша идут по своим делам, неспешно переговариваясь о случившейся накануне оказии.

–А волк- то огромный был, что человек, и на задних лапах бежал, – тихо рассказывает немолодая славличанка подруге, качая коромыслом.

–И вовсе не волк это, – перебивает её та, – а оборотень. И была их целая стая. Штук двадцать, не меньше.

Проходящий мимо старый дед брезгливо сплёвывает и сердито бросает в след:

–И ничто не двадцать.

–А ты почём знаешь? Сам видел?– останавливаются женщины.

Дед чешет за ухом и, решительно так отвечает:

–И ничто не был. Вон, Олеська рассказывала, – кивает он на молодую девушку с корзиной белья идущую в сторону реки, – она вчерась на воде была. Всё своими глазами и видела. Сотня была, никак не меньше.

Старик ещё раз сплёвывает и продолжает путь, а бабы, переглянувшись, окрикивают девушку:

– Олеська! Ты видела, что ли чего?

Девушка поворачивается к женщинам:

– Ну и что, коли видела?

Женщины спеша подходят к девушке и, перебивая друг друга, спрашивают:

– Ну, чего там? Волки, али кто?

Девушка ставит корзину на землю и лениво начинает, уже, наверное, не в первый раз:

–Ну, значит, полощем мы. А тут сорочка и поплыла. Йорка в воду, значит, за ней. А тут они, вроде волки.

–Я ж говорила, – перебивает Олесю одна из женщин, – а ты, оборотни, оборотни.

–Ну, вы чего, слушаете или как?– обижается девушка.

–Давай, давай, дальше.

Девушка интригующе смотрит на слушающих её славличанок:

– Ну вот, значит, я ей и кличу, брось ты её, ну, сорочку, ту, что уплыла. А она – в воду.