Читать книгу: «Мыс Конушинская Корга», страница 2

– Я готов работать хоть сейчас, но послушаюсь Вас, чтобы не наделать ещё каких-либо непредвиденных глупостей, – сказал Иван.

– Я от Венеры такого подвига не ожидал, но, к сожалению, он случился. От кого и что ожидать, предсказать очень трудно, хотя возможно. Больше приходится смотреть за тобой – любителем шалостей да за детьми, а женщины они по своей женской натуре разумны и осмотрительны, но оказалось не всегда.

– Я постараюсь больше не шалить, – ответил Иван.

– Постарайся, хотя я понимаю, что в душе ты ещё ребёнок. Будешь моим главным заместителем по мужской части. Печь для нас пироги есть кому, а мы с тобой главные добытчики и работники физического труда.

Под вечер неожиданно приехал на оленьей упряжке Илья. Он попросил Виктора сопроводить его к рыбакам, где он пока никого не знает, но уже прослышал, что они занимаются промыслом белух. Где он это узнал в безлюдной тундре, осталось загадкой.

– Мне-ка нать разжиться белужьим жиром и ремнями, точнее шкурой, а ремни я и сам сделаю по своему вкусу.

– Ты, парень, опоздал, – сказал Виктор, – Они всё погрузили на судно, но сходим, поскольку они этим будут заниматься всё лето. Бригадира я уже знаю, думаю, договоримся. Он мужик деловой и хваткий, а у тебя наверняка есть что предложить.

– Предложу. Мяса у них нет, а пимы и прочие причиндалы гости тоже чтят, могу предложить даже малицу.

– Сам договаривайся, а я только познакомлю.

– Сам и буду. С тобой наши дела мы тоже обсудим. Мука у меня кончается. Сейчас в жару я мясо не повёз, привезу, если надо, ближе к зиме.

– Обсудим потом, – успокоил его Виктор Алексеевич, – Сейчас давай решать твой вопрос, не отвлекаясь на наши.

Илья, не смотря на тёплую погоду, приехал в малице, а сейчас её снял и оставил в санях, пошёл в одной рубашке, подпоясанный затейливым ремнём, украшенным металлическим орнаментом ручной работы с подвешенным к нему на цепочках ножом с ножнами. Нож являлся неотъемлемым атрибутом одежды и всегда находился при хозяине.

– Ты, Илья, не напугай своим ножом рыбаков, – сказал в шутку Чайкин.

– Ножи они имеют страшнее моего и наверняка у каждого не по одному. Рыбаку и мореходу без ножа никак нельзя.

– В этом ты прав, хотя, как мореход, ты им и в подмётки не годишься, поскольку не умеешь плавать. Я пошутил.

– Знаю, поэтому и не обижаюсь. С тобой мы знаем друг друга давно и привыкли к общению.

Пока разговаривали, подошли незаметно к рыбакам. Виктор спросил, где найти Николая и, получив ответ, повёл гостя к начальству. Николай сидел после ужина за длинным столом, где женщина гремела посудой.

– Николай, мы к тебе, познакомься – это мой друг из тундры Илья Лаптандер, он хочет с тобой переговорить, помоги, если сможешь. Я мешать не буду, обсуждайте вопросы вдвоём.

Виктор отошёл в сторону. Рыбаки видели гостей, но никто не подходил, понимая, что пришли к бригадиру и он сам будет решать проблемы без чьего-либо участия.

Ненасытные чайки раскричались на берегу, не поделив доставшиеся им многочисленные отходы. Кричали они скорее всего от жадности, а не от голода. Морские крачки кричали не меньше чаек, выделывая немыслимые пируэты и видя на своих излюбленных местах людей, которые бесцеремонно вторглись на их территорию, нарушив их спокойную жизнь. Птиц никто не обижал, но такая уж у них традиция – прогонять всех со своей территории и, видя, что уходить никто не собирается, они кричали без умолку и никак не могли угомониться.

Виктор Алексеевич издалека рассматривал строящиеся избы, меняющие своим появлением весь привычный ландшафт. Огромные чаны, как исполины, стояли пока на боку без надобности, поскольку всю добычу рыбаки загрузили в трюм судна, избавив себя от лишних хлопот.

Около станции временами показывались силуэты людей, но через некоторое время скрывались обратно в доме.

Николай и Илья говорили долго, временами жестикулируя руками, но голосов их здесь, в стороне, не слышно. Зная Илью, Виктор понимал, что он своего добьётся, но постарается и не продешевить, а уж кто и какой вложил труд, ему ли не знать!

Женщина перестала перебирать посуду и, оставшись без дела, отошла от мужчин, не решаясь подслушивать разговор. Откуда-то появился Тузик, подходил ко всем по очереди, обнюхивал и следовал дальше, а затем, оставшись у Чайкина, развалился прямо на камнях, прогретых за день солнцем.

Наконец Илья отошёл от Николая и сказал, подойдя к Чайкину:

– Пойдём, однако. Заставил я тебя ждать. Мог бы и сам уйти, а я дорогу знаю.

– Пришли вместе, значит, и уйдём вместе. Успех есть?

– Да, мы обо всём договорились.

– Я думал, что вы никогда не договоритесь и начнёте друг друга бить.

– Нет, мы поговорили нормально. На днях я им привезу мяса, у них и в самом деле, кроме выловленной рыбы, имеются только консервы. Из мяса они будут варить суп, а со мной, он заверил, рассчитается сполна. Просил он у меня ещё кое-какие изделия и для бригады тоже. Будем вести взаимную торговлю и дружить.

– Я рад, что вы нашли общий язык. Теперь пойдём к нам пить чай.

– Нет, сегодня я чай пить не буду, сразу уеду, в другой раз.

– Как скажешь…

Разговаривая, они быстро дошли до упряжки. Отдохнувшие олени, почувствовав путешествие домой, стояли в ожидании хозяина. Илья без долгих проводов отвязал тынзей от саней и сходу в них брякнулся, взмахнув хореем. Олени сразу понеслись, не ожидая напоминаний от хозяина, в сторону чума.

К Виктору подошла Вера Кулик, по национальности украинка, но на станции её почти никто по имени не звал, все называли Хохол. Вера была относительно молода, как все, и не замужем. Она отличалась умением готовить, шутить и не унывать.

– А что гость у тебя уехал сегодня без чаю? – спросила она.

– Отказался, а силой поить я не умею, а ты вышла, когда он уехал. Что не вышла к гостю, не приголубила?

– У него жена и куча детей, пусть она и голубит, а я девушка скромная, глупостями не занимаюсь. Приходите на блины, я сейчас буду их печь или я приду к вам вместе с блинами.

– Блины мы съедим, не беспокойся и напеки больше, чтоб всем хватило и холостым тоже. Иван тарелку очистит быстро.

– Напеку!

– Пеки, считай, что получила прямое указание начальника станции.

– Ты, Виктор, вне работы указание давай жене, а я пока не ручная и приказы не исполняю.

– Приручим, об этом тоже можешь не беспокоится.

Вера ушла к себе в комнату. Вскоре чудный запах распространился на всю станцию. На запах пришёл маленький Валерка. Он посмотрел по сторонам и, убедившись, что никого нет, приоткрыл тихонько дверь и в щель стал наблюдать за выпечкой блинов, но долго утерпеть не мог:

– Тётя Верочка, моя красавочка, моя любимочка, дай блинчика, – жалобно попросил он через приоткрытую дверь.

– Заходи, заходи, Валерик, – любезно пригласила Вера, – Тебя угощу первым.

Ребёнок получил блин и довольный пошёл к выходу, но выйдя, снова приоткрыл дверь и крикнул:

– Тётка Верка, моя красавка, моя любимка, хахов!

Он не понимал значения этого слова, но слышал, как Веру все называют именно так. Мальчик тут же захлопнул дверь и выбежал с блином с чувством исполненного долга на улицу. Он не понимал, что, когда съест блин, снова надо будет обращаться к тёте Вере. С другой стороны, он этот фокус проделывал не первый раз и не сомневался, что сумеет выпросить очередной блин.

Однообразная жизнь станции в этот вечер превратилась в праздник. Все обитатели собрались вместе в большой комнате Чайкиных на общественное чаепитие. По этому случаю вскипячён самовар и водружён на стол. Чаепитие в таких случаях производилось не спеша и до полного опустошения самовара.

Ваня из-за своей молодости не научился пить чай, не обжигаясь, но чувство собственного достоинства не позволяло ему пить чай из блюдечка, как это делали женщины. Он старался подражать Чайкину и пить чай из стакана без блюдца, но горячий стакан немилосердно обжигал пальцы. Зачастую он не успевал донести стакан до губ и ставил его обратно, пряча обожжённые пальцы на коленях. Остудив пальцы, он снова брался за стакан и всё повторялось. Вера и Венера откровенно над ним хихикали.

– Ваня, ты бы взял меховые рукавицы, – посоветовала ему Вера Кулик, – В рукавицах и стакан не уронишь, и руки не обожжёшь.

– Не-а, что я маленький что ли? Где это видано, чтобы чай пили в рукавицах?

– Ну, ты и неуч, читать надо классику, там всё написано, – серьёзно заверила его Венера, – Ты наверно и книг не читаешь?

– Читаю, – ответил Иван, – Каждый вечер чего-нибудь читаю.

– И что ты прочитал? – спросила Венера.

– Я ишо в школе всё изучил, читаю по второму разу, даже стихи знаю, я образованный!

– Оно и видно, – Вера решила ему помочь, – Ты стакан бери не за стенки, а за верхний ободок, тогда и обжигаться не будешь. Смотри, как это делает Виктор, а говоришь, что учёный!

– Такой мелочи нас не обучали. В школе только серьёзные науки преподают: астролябию, химию…

– Кого, кого? – перебила его Венера, – Ну и насмешил! Не астролябию, а астрономию, теперь видим, как ты учился!

Елизавета Дмитриевна сняла крышку самовара и заглянула внутрь:

– А водичка-то у нас закончилась! Я могу согреть ещё, но надо принести воды, вёдра пустые.

– Блины тоже закончились, – уточнила Венера.

Вода находилась в двухстах метрах от дома. В незапамятные времена кто-то прорыл через болото по торфу канаву до края обрыва и с этой канавы всегда бежал ручеёк холодной прозрачной воды, даже в самую жаркую погоду. На выходе из канавы из досок для удобства сделан желобок, а для ведра ниже постамент. Наливать удобно, только носить тяжёлые вёдра далеко.

Гости дружно стали покидать стол и уходить, оставив привилегию идти за водой хозяину. В этот раз даже Иван не подрядился идти на ручей и спокойно направился по своим делам, которых в свободное от вахты время почти не имелось, кроме собственного незавидного хозяйства в пустой комнате. Холостяцкая его жизнь не предусматривала дел по хозяйству и уборке помещения. Сейчас он вместе с детьми отправился в тундру изучать, как зреет морошка. С детьми ему было намного проще и свободнее, чем со взрослыми. Если бы не больной зуб, который временами не давал покоя и заявлял о себе всё чаще и чаще, было бы на природе просто здорово!

Болотистая поверхность тундры открытой воды не имела, но имела приличные окна трясины, где травянистая поверхность колыхалась и грозила засосать в своё нутро всякого, кто ступит на эту поверхность. Дети трясины не боялись и смело на ней раскачивались, получая удовольствие. Ну, а взрослые люди предпочитали на зыбкую поверхность не ступать. Совсем утонуть сложно, но можно остаться без сапога, который, если провалится, намертво будет объят болотиной и нога выдернется скорее из сапога, чем из болота.

Между окнами трясины располагался кустарник вперемешку с ягодниками и разными травами. Имелись щавель, дикий лук, которые вполне годились в пищу. Голубика и морошка находились в первоначальной стадии созревания. Нужен ещё целый месяц, чтобы появились пригодные для употребления ягоды. В изобилии имелся только багульник, который разросся и чувствовал себя на болоте хозяином. Пора цветения, когда тундра становится изумительно красивой, отошла и теперь растительность повсюду имела одинаковый серый цвет, но маленькие листики на ере пока зеленели, скрашивая поверхность. Ера имела разную высоту, в среднем чуть выше колена, а иногда детей она скрывала с головой, но таких высоких кустов имелось мало.

– Гвардия, не увлекайтесь! – скомандовал Иван, – Утонете в трясине, я доставать не буду.

– Сами как-нибудь достанемся, – ответила ему маленькая Лена.

– Уж больно ты смелая: самой не видно, а отвечаешь, как взрослая.

– Я взрослая, – упёрлась Лена, – Скоро пойду в школу и буду учиться на пятёрки. Я ногой уже проваливалась, но не глубоко. Ты большой, а не понимаешь, что дети глубоко не утанывают.

– Ладно, будь по-твоему, но при мне в трясину не ходи.

Они ещё побродили немного по кустам, но съедобного ничего не нашли; сорвали несколько морошек, очистили от листиков, но ягоды оказались зелёными, твёрдыми и невкусными.

Елизавета Дмитриевна после приёма изобилия гостей заступила на вахту. Она родилась не на Севере и вообще в ближайшей округе родственников не имела. Все родные и далёкие родственники остались на юге в районе Сталинграда и Астрахани, причём, родня там имелась в изобилии, разновозрастная и с крепкими родственными связями. Постоянный и тяжёлый труд в личных хозяйствах позволял выживать даже в трудные голодные годы. Земля, слава Богу, одаривала щедрыми урожаями на благодатной почве и при благоприятном климате. Лиза была ещё совсем ребёнком, когда новая советская власть распорядилась всех кулаков выслать на Север, осваивать неблагоприятные земли в холодном и суровом климате, с коротким летом и длинными снежными зимами. Ретивые приспособленцы-исполнители поспешили выполнить установку партии, ходили по хозяйствам, переписывали имущество, животных, едоков, занося все сведения в толстую папку. Настоящих зажиточных кулаков не находилось. Прошедший слух о раскулачивании заставил всё нажитое попрятать, отпустить скот на вольный выпас. Чайники, кастрюли и деньги люди тайком зарывали в землю, пряча всё от представителей власти. Грамотных людей имелось очень мало, поэтому население страшно боялось папки с записями, как огня.

Новоиспечённые чиновники, не найдя нужного количества кулаков, записывали в кулаки всех, у кого в доме находилось хоть что-то более-менее ценное, отбирали имущество, а людей, как скот грузили в эшелоны и отправляли на Север.

Так Лиза, только что закончившая седьмой класс школы, оказалась с матерью в Архангельской области. Из вещей на новом месте жительства она имела только платье, которое носила на себе. Партия и правительство, позаботившись о раскулачивании, совершенно забыли позаботиться о людях, высылаемых в суровые края.

Поселили их в бараке маленького рыбацкого становища, продуваемого всеми ветрами на берегу Белого моря. Никто из ссыльных не смел перечить представителям партии и власти, опасаясь за свою жизнь и пребывание на воле. А вскоре Лиза познакомилась с Виктором, ровесником, прошедшим точно так же, как и она, стадию наук до восьмого класса.

Долго Виктор бегал к ней на свидания по выходным дням со своей метеорологической станции за тридцать километров по берегу моря. Тридцать туда и тридцать обратно измерял он путь для свидания шагами. А когда его молодого несмышлёныша в приказном порядке перевели на другую метеостанцию, забрал он Лизу с собой. А ещё через некоторое время их перевели на новую метеостанцию Конушинская Корга осваивать новую точку для наблюдения за погодой, поскольку этого требовало развитие судоходства в Белом и Баренцевом морях. Война закончилась, они лишились отцов, которые сгинули на войне без вести.

Мать Лизы пожила на Конушинской Корге недолго, понянчилась немного с третьим родившимся до переезда ребёнком и уехала обратно к себе на юг, на свою родину, когда это стало возможным по новым законам.

Так и осталась семья Чайкиных жить самостоятельно на станции. В штат в скором времени добавили две незамужних девушки, а ещё позднее после школы появился Иван Сахаров. Штат метеостанции стал иметь полный комплект сотрудников для круглосуточного наблюдения за погодой.

Виктор Алексеевич возглавлял коллектив, а Елизавета Дмитриевна негласно присматривала за молодыми сотрудниками, чтобы они по своей молодости не растерялись и не наделали в этом пустынном месте глупостей, где не водилось лишних женихов и невест, имелись только дикие звери и птицы, да ещё имелся зимой в огромных количествах снег.

Их современный мир предусматривал жизнь вдали от людей, без связи и транспорта, без магазинов и театров, без электричества и танцевальных вечеров, без руководящих и контролирующих органов, которые на самом деле имелись, но очень далеко, можно сказать, в недоступном месте. Единственное по вечерам развлечение – чтение книг при тусклом свете керосиновой лампы. Мужчины занимались охотой и рыбалкой, а женщины в основном домашними делами, которых в отличии от городской жизни имелось намного больше. Даже постирать бельё целая проблема: надо наносить воды, нагреть на плите и стирать в огромном корыте без всяких стиральных порошков и других премудростей, натирая руки о стиральную доску. Имелось для этого только хозяйственное мыло и две руки. А потом женщины брались за утюг, работающий на обыкновенных углях из печи.

Хозяйственные дела отнимали уйму свободного времени.

В двенадцати километрах на север от метеостанции находилось жильё Маяк, где в штате имелось две семьи, а в хозяйстве присутствовал даже конь, которого дети с Корги, когда конь оказывался у них в гостях, упорно называли лошадью и не признавали в нём коня. Следующий маленький посёлок располагался далее в шестидесяти километрах. По пути следования редких путников попадались и другие избы, зимой необитаемые, а летом в некоторых из них жили рыбаки. А в южную сторону ближайший посёлок располагался в двадцати километрах. В этот посёлок Виктор Алексеевич зачастую ходил пешком, преодолевая по пути ручьи и речки. Причин навестить «цивилизацию» имелось много: накапливалась на почте корреспонденция, в посёлке имелся фельдшер, имелся небольшой магазин, а также всегда возникала необходимость сдать заготовителю свою продукцию в разрешённый период охоты.

Он как раз наметил очередной поход в деревню и рано утром вышел в путь. С собой взял только ружьё и полный патронташ патронов. В летний период промысел отсутствовал и, следовательно, отсутствовала необходимость что-либо нести. Собака бежала рядом, проделывая знакомый путь не в первый раз. Чайкин пошёл на убылой воде, чтобы форсировать водные преграды без особых затруднений. Некоторые ручьи вообще не являлись препятствиями, а некоторые речушки при наступлении моря разливались несколько вширь и становились глубокими. В этом случае оставалось ждать, когда вода уйдёт или придумывать какой-либо замысловатый способ для преодоления препятствия.

Через четыре часа Чайкин благополучно достиг посёлка. Он зашёл к знакомым, чтобы немного отдохнуть и что-либо перекусить. Деревенские жители рады любому гостю и добродушно стали выставлять на стол угощения, как на праздник. Не обошлось и без выпивки, а потом из гостей деревенские жители, прослышав о пришедшем путнике, позвали в следующие гости и так продолжалось очень долго. Через два дня Чайкин всё же твёрдо решил идти обратно. Он сходил на почту, но к его большому огорчению, бумажных писем и газет накопилось столько, что едва всё уместилось в мешок. Набитый доверху мешок едва удалось завязать. Пришлось к нему приделывать лямки из верёвок, чтобы мешок стал похож на рюкзак. Виктору помогли нагрузить поклажу на плечи. Патронташ он водрузил на пояс, а ружьё пришлось нести в руках. Так он и двинулся в обратный путь.

Морской прилив только-только стал набирать силу. «Успею», – подумал Виктор, – «Большую реку Шомокшу, находящуюся ровно на половине пути, перейду». Не тут-то было! До половины пути к заброшенному рыбацкому становищу, неся на себе тяжеленный мешок, он добрался с трудом, затратив много времени. Морская вода стала заливаться в речку, и река стала непроходимой, а ещё надо отдохнуть и попить хотя бы чаю.

Отдохнув, Чайкин решил оставить ружьё и патроны в рыбацкой избе. Он задумал соорудить плот и переплыть речку на плоту. Опыт и сноровка имелись. Строительного материала на берегу больше, чем достаточно. Виктор выбрал два подходящих бревна, которые выдержат вес человека с мешком; насобирал маленьких досок на поперечные перекладины и одну большую доску приспособил для гребли вместо весла. Став на поперечные доски, он отправился в путь, легко преодолев несколько десятков метров до другого берега.

Дальнейший путь до дому Чайкин преодолел без серьёзных препятствий. Оставшиеся две мелкие речушки он преодолел без труда. Не успев, как следует отдохнуть, Чайкин заступил на дежурство.

– Я оставил ружьё в Шомокше, – сказал он жене, – Теперь это не даёт мне покоя, сам пока идти не смогу, после ночной вахты надо отдохнуть и хоть немного поспать. Как думаешь, может послать с утра ребят? Уйдут они на полной воде, успеют перейти речку туда и обратно, когда вода уйдёт. Времени на это будет больше, чем достаточно.

– Малы ещё, посылать в такую даль одних, я боюсь.

– А что с ними случиться? Они сходят и вернутся, место открытое, будем наблюдать в бинокль.

С трудом, но Елизавета Дмитриевна согласилась. Если Вовка уже ходил в школу и был, можно сказать, взрослым, то Валера считался ещё маленьким. С другой стороны, ребята вполне самостоятельные, сами уходят за морошкой от дома на четыре километра. Лена по возрасту старше Валеры, но её-то посылать как раз и опасно.

Как только вода пошла на убыль, ребята вышли из дому. Вовка проделывал этот путь с отцом не один раз и дорогу знал прекрасно, знал он и где переходить речку. Младший брат не помощник, но вдвоём идти как-то веселее и не так страшно. Вовка идти согласился сразу, но не потому, что рвался помочь, а потому, что в голове сразу промелькнула мысль: «Может удастся стрельнуть!». Своими мыслями он ни с кем не делился, но всё время стал обдумывать план дальнейших действий, чтобы его осуществить. Он не раз просил отца дать ему выстрелить, но отец всегда отвечал, что ещё он мал и пусть сначала подрастёт, хотя с отцом на охоту он ходил и насмотрелся, как надо с ружьём обращаться. Боялся Вова только отдачи от ружья – это он много раз слышал от отца, слышал то, что ружьё ударяет в плечо, если его сильно не прижать.

Не быстро, но дети преодолели больше десятка километров, благополучно преодолели речку, где младшего брата Вовка перенёс на руках, чтобы случайно он не увяз в глине. Сам он разулся, снял штаны и переходил босой по мелководью, но всё равно увязал в глине выше щиколотки, едва вытягивая ноги из липкой жижи.

Дальше планировался отдых, но отдыхал только младший брат, а старший быстро сползал в избе под нары, нашёл в условленном месте ружьё и стал его, как диковинку разглядывать, хотя знал наизусть, где и что находится, а самое главное, все заряженные патроны оказались на месте в своих ячейках в патронташе. Больше Вовка не раздумывал, он поставил брата в безопасное место и сказал:

– Я попробую выстрелить. Ты не высовывайся и не подходи, пока я не скажу, а чтобы ружьё при отдаче меня не отбросило, упрусь спиной в стену избы. Возле неё я и сяду, но предварительно приготовлю мишень и заряжу ружьё.

Брат молчал, а Вовка, стараясь соблюдать все предосторожности, как учил отец, зарядил один патрон и пошёл к стене, предварительно поставив найденную около избы пустую бутылку в качестве мишени. Он удобно уселся, прижавшись спиной к стене, вскинул ружьё, которое на весу оказалось очень тяжёлым, прицелился и выстрелил. Раздался грохот. Облако дыма его окутало со всех сторон, на миг скрыв всё вокруг. Вовка не почувствовал сильной отдачи; не увидел, как разлетелась вдребезги бутылка. Он сидел ошарашенный и потрясённый тем, что сам сумел выстрелить. Через несколько секунд он встал, ощупал себя, прислонил ружьё к стене и зачем-то её осмотрел. Только после этого он взглянул на мишень, которую не увидел.

– Совсем не больно и не страшно, – сказал он, – Выходи! – скомандовал он брату, – Пойдём искать бутылку.

– А она разбитая! – заявил брат, – Я тихонько из-за угла подсматривал и видел, как она разлетелась.

– Правда разлетелась?

– Да, я видел.

– Разве я тебе разрешал высовываться? – строго спросил Вовка и тут же снисходительно сказал, довольный тем, что у него всё получилось, – Ладно, прощаю. Тут рядом есть озеро, подстрелим утку на обед и пойдём домой.

Брат не возражал, а Вовка добавил, сказав по-взрослому:

– Ты будешь отдыхать недалеко от меня, а я буду охотиться, только ты больше не высовывайся, а то распугаешь мне всех уток.

На озере одна утка сидела не далеко и не близко. Вовка, маскируясь в высокой траве, стал подкрадываться ещё ближе, чтобы бить наверняка. Ему и в голову не приходила мысль, что если вдруг он её убьёт, то как будет доставать? Плавать мальчик ещё не умел, а вода холодная. Он подкрадывался долго и тщательно. Наконец, решив, что расстояние нормальное, охотник выстрелил. Когда дым рассеялся, утки на воде не оказалось, ни живой, ни мёртвой. Он по молодости не знал, что некоторые утки успевают нырнуть за те мгновения, пока дробь к ним летит.

Утка вынырнула, но несколько дальше. Она и не думала улетать с озера. Подкрадываться больше нельзя, под ногами в траве вода. Мальчик выстрелил ещё раз. Всё повторилось. Его разобрал азарт. Володя вернулся из травы, немного прошёл вдоль берега и снова стал подкрадываться. Стрелять ему понравилось, все страхи прошли. Сейчас им овладел только азарт охотника. Он и не заметил, как постепенно расстрелял все патроны, но утку не убил и не прогнал её с озера. Только теперь, глядя на пустой патронташ, Вовка вспомнил о брате и о том, что должен начаться морской прилив.

Брат сидел там, где его оставили. Сильно он не беспокоился, слыша выстрелы и понимая, что старший брат недалеко.

А родители устали ждать сыновей. Все сроки прошли, а на обозримом пространстве берега никто не появлялся. Напрасно они по очереди осматривали берег в бинокль, пытаясь разглядеть на нём детей.

Вовка почти бегом тащил за собой брата к речке, боясь, что морской прилив поспеет раньше их, но они успели и благополучно перешли Шомокшу. Отдохнув от усталости за время охоты, ребята неспешно побрели по берегу к дому.

Пройдя половину пути, они заметили, что навстречу им движется отец. Виктор Алексеевич, подойдя к сыновьям, поднял на плечи Валерку. Он увидел, что патронташ на поясе Володи с пустыми гильзами, но ничего не сказал, взял у него ружьё и теперь уже втроём они направились к дому.

– Папа, ты извини, – после долгого молчания сказал Володя, – Я только хотел подстрелить утку на обед, но она почему-то не подстрелилась, а всё время ныряла.

– Потому и не подстрелил, что не знаешь правил охоты и всего прочего. Утки успевают нырнуть под летящую дробь, а ты этого не знал. Надо многому учиться, чтобы заниматься каким-либо ремеслом. Я боялся только, чтобы ты не подстрелил брата. А то, что расстрелял у меня все боеприпасы – это не главное, хотя получилось очень неэкономно. Дробь я сам сделаю, а порох и капсюли в тундре не продают. Надо где-то изыскивать. Для обороны у меня есть карабин, а патроны к ружью со временем тоже как-нибудь заряжу.

Вовка молчал, осознавая только теперь, что всё сделал без разрешения.

Приливная вода моря почти полностью пришла, затопив берег до самого заплёстка, но для прохода по суше на этом участке имелось ещё прилично каменистого места. Чайкин спустил с плеч Валерку и сказал:

– Иди сам, чтобы мама не подумала, что ты устал.

Валерка, забыв об усталости, побежал вперёд к тропинке, ведущей на угор к дому. Морские крачки, сопровождавшие путников всю дорогу и донимавшие своим криком, наконец-то от людей отстали. Кулик-сороки своё «Кипи-кипи» тоже перенесли куда-то в сторону. Море, разлившееся до самого берега и затопившее все няши, блестело и сверкало на солнце. Вблизи мысков отсутствовала рябь и какие-либо волны. Буруны виднелись только вдалеке, в сулое у Большого мыса. Тихо журчал болотный ручей с питьевой водой, находящийся рядом с тропинкой. Вода ударялась внизу о доску и скатывалась по торфяному и далее по глинистому обрыву к морю. На Корге не видно людей, ушедших на своих судах в безветренную погоду в море. Они спешили, пока позволяла погода, выставить селёдочные сети и снова заниматься добычей морского зверя.

Вовка тоже заспешил к дому, оставив отца позади. Он уже увидел, что мать вышла на крыльцо и протягивала руки к бежавшему бегом к ней Валерке.

Все беспокойства на сегодняшний день улетучились, тихая жизнь на станции вошла в своё русло. Из коридора дома уже слышалось:

– Тётя Верочка, моя красавочка, моя любимочка…, – это Валерка начал подлизываться, чтобы выпросить угощение.

Тузик, которого с собой ребята не брали, сейчас крутился возле ног, подбегая то к одному, то к другому, искоса поглядывал на хозяина, ожидая какой-либо команды, но при полном отсутствии к себе внимания, улёгся через некоторое время возле крыльца.

Елизавета Дмитриевна, переживавшая больше всех за детей, накрывала стол для ужина.

Лену заставили заниматься младшим братом, которого сейчас оставили совсем без внимания. В конце концов, она повела его гулять в сторону мыса. Два других брата досыта нагулялись, до того, что сейчас дома сами собой у них закрывались глаза, требуя от усталости отдыха и покоя.

За стенкой квартиры в служебном помещении о чём-то громко, даже слишком громко, переговаривались Венера и Иван, но до слуха доносились только отдельные слова, а смысл их беседы приглушала деревянная стена дома.

Через некоторое время Венера зашла к Чайкиным:

– Виктор Алексеевич, Ваня не хочет идти на мыс снимать показания с реек, а я идти одна боюсь.

– А кто должен идти?

– Должна идти я, но одна боюсь.

– Всё очень просто: твоя вахта – тебе и снимать показания, а в помощники возьми Ивана.

– Но он не хочет идти!

– Ну, не мне же решать между вами вопросы. Скажи ему командным голосом, как это делают в армии. Он тебя младше, значит, должен подчиняться. И не надо приходить и мне жаловаться по пустякам!

– Я не жалуюсь, Вас он слушается, а меня нисколько.

– Хочешь стать начальником, тренируйся и скажи так, чтобы Иван побежал впереди тебя.

Венера ушла, но через некоторое время они с Иваном вышли вдвоём и направились на мыс.

–Так-то лучше, – увидев это в окно, сказал Чайкин, – Привыкли, чтобы я решал все проблемы, а в этот раз и проблемы-то нет никакой, надо выполнить свои обязанности, только и всего!

Рыбаки стали возвращаться с моря, распустив на карбасах паруса. Ветерок небольшой появился, надувая парусину и двигая карбас вперёд, который слушался неукоснительно рулевого.

Суда один за другим причаливали к берегу. В каждом находилась в лотках селёдка, немного, но, судя по меркам обывателя, на уху явно хватало, а для выполнения плана и для заработка её явно недоставало.

Одна ставная сетка оказалась разодрана почти надвое. Вероятно, в этом месте прошла белуха или побывал морской заяц. Разодранную сеть рыбаки сняли и привезли с собой для ремонта.

– Ничего, – сказал, глядя на разодранную сеть, Сима Макурин, – Мы своё наверстаем. Они нам вредят, а мы снова запустим на них невод. Кому будет хуже: нам или им?

– Что-то задул ветерок, – ответил ему напарник, – Как бы хуже не стало всем.

– Разве это ветер? Ветер, когда рвётся парус и опрокидывается карбас, а это так – ветерок, чтобы унять дневной зной.