Читать книгу: «Всё зачеркнуть. И всё начать сначала», страница 2

Гигиена чувств

В квартире у Лёшки Мухина на музыкальные посиделки собирался почти весь бывший класс, несмотря на то, что судьба разбросала одноклассников в разные стороны. Большинство ребят жили рядом, даже в школу пришли из одной группы детского сада.

Встречались ребята часто, дружно отстаивали коллективные интересы, вместе проводили довольно много времени.

Лёшка и Маша Соболева – неразлучные друзья ещё с младшей детсадовской группы. Друзья умели прощать, подстраиваться друг к другу, даже если текущая ситуация сильно не нравилась одному из них.

Маша и Лёша старались не вмешиваться в личные дела и отношения, которые, естественно, имели место. Жизнь, сама по себе мобильна и чрезвычайно подвижна.

Сегодня у тебя одни интересы, а завтра просыпаешься совсем другим. Сложно представить себя однажды сформированным и застывшим, словно карандашный набросок, нарисованный не особенно твёрдой рукой.

Развитие их немного странных отношений происходило, причём довольно стремительно.

В этом устоявшемся тандеме Машенька была двигателем, правда излишне форсированным, с моментальным износом, Лёша – корпусом.

Девушка фонтанировала идеями и эмоциями, которые во многом зависели от её сиюминутного настроения.

Внешне Маша была похожа на хрупкий стебелёк, увлечённый сражением со стихией, который раскачивается из стороны в сторону, прогибаясь иногда под немыслимым углом, чтобы не сломаться, но не сдаётся.

Ей всё было интересно. Зачастую любопытство и неравнодушие, сострадание и симпатии решали судьбу следующего её шага, а там, куда кривая выведет. Остановить это броуновское движение было практически невозможно. Никому, кроме Лёши.

Он умел посмотреть ей ласково в глаза, погладить по головке, прижать к себе и предъявить если не аргумент, то довод, позволяющий вспомнить, что существуют тормоза и почему ими нужно воспользоваться именно сейчас.

Машка всегда пыталась возражать, громко возмущалась, но слегка остыв, приходила к выводу, что в этом что-то есть. Во всяком случае, повод задуматься.

Тогда её мысли моментально набирали обороты, разлетались на сотни маленьких чертенят, начинающих жить каждая по себе и увлекали в новые авантюры, в которых головокружительные подъёмы и спуски гарантировали массу приключений. Не всегда безобидных. Это было увлекательно и интересно, а больше ей ничего, до поры, не было нужно.

Чаще всего спонтанные маршруты приводили Машу к разочарованиям и эмоциональным ломкам. Такой уж характер. Ничего не поделаешь. Молодость – пора обучения на собственных ошибках.

Родителей Маша любила, но не очень с ними ладила, потому, что имела обыкновение выносить собственные суждения, основанные на принципах юношеского максимализма.

Лёша, по натуре человек довольно замкнутый, интроверт, сосредоточенный на внутренних переживаниях, что, однако, не мешает ему быть душой кампании, не умеет дружить сразу со многими. Поддерживать приятельские отношения, да, но без взаимных обязательств. Маши, это не касалось. Она была его единственным настоящим другом.

Он замечательно играет на гитаре, очень чувствителен к интонациям и звукам, любит петь баллады и лирические произведения, которые знает во множестве.

Именно поэтому у него дома, так получилось, что в свои девятнадцать лет он живёт в собственной однокомнатной квартире, чуть ли не каждый вечер собираются многочисленные друзья.

В выходной день он садится на приступок балкона с внутренней стороны комнаты, все прочие, стоя и сидя вокруг, где найдут место, и поёт, подолгу терзая гитарные струны.

Девчонки плачут, то и дело просят сыграть что-либо наиболее чувствительное, выдавливающее слезу.

Девятнадцать лет – возраст любви и страстей, которые дарят, увы, не только радости. Грустить, когда вся жизнь впереди, но именно ты за ней не поспеваешь, кажется естественным и нормальным.

Томка Соколова уже замуж выскочить успела, а Леночка Головина так ни разу и не влюбилась по-настоящему. А жизнь-то проходит стороной, как сверкающий бал, только ты на него не попал. А как хочется всё и сразу.

"У беды глаза зелёные, не простят, не пощадят. С головой иду склонённою, виноватый прячу взгляд. В поле ласковое выйду я и заплачу над собой. Кто же боль такую выдумал, и за что мне эта боль…" – поёт Лёшка, закрыв глаза, а слушатели подстраивают свои чувства под этот эмоциональный аккорд, переживают вместе, даже вместо героя баллады.

Голос у исполнителя проникновенный, преисполнен сострадания и грусти. Девочки вытирают платочками слёзы, прижимаются друг к другу.

Сентиментальный возраст. Кто в девятнадцать лет не грезит о романтических чувствах? А у многих хватает своих авантюрных увлечений, закручивающих сценарии хлеще чем в Санта Барбаре.

– Спой ещё. Ну, пожалуйста!

Лёшка не отказывает – поёт.

Сегодня Маша не пришла. У неё очередная головокружительная любовь. Вот уже месяца полтора девочка сходит с ума от нахлынувших лавиной чувств.

Лёшка переживает: как бы глупостей не наделала. Но ведь он не отец, всего лишь друг.

Его песни сегодня не такие, как обычно. В них неразделённая любовь, страдания по упущенным возможностям, сожаления о не случившемся и утерянном. Таких песен в его репертуаре много, но раньше их было меньше.

Неожиданно в квартиру ворвалась Маша, растерянная, но решительная.

– Мне нужно с тобой поговорить, это срочно.

– Присаживайся, Машико. Я же не один, погоди. Куда так спешишь? Погоди, сейчас допою…

Ребята сразу засобирались. Время позднее, а вид у Машки довольно растёрзанный. Никто ведь толком не знает, что у них за отношения. Вроде как с Ромкой девушка гуляет, а каждый день, после свидания к Лёшке спешит.

Кто их разберёт. С подругами своими переживаниями Машка не делится, а с ним…

Маша бежит на кухню, ставит чайник для отвода глаз.

Ужасно хочется заплакать, но она делает усилие над собой, не позволяя до поры расслабиться. Тем не менее, глаза наливаются влагой, а порывистые жесты свидетельствует о её возбуждённом состоянии.

Ребята прощаются поцелуйчиками, с некоторых пор такие действия вошли в обиход, пытаются шутить, а Маша прячет от всех покрасневшие глаза.

Скорее бы все ушли.

В воздухе повисло облако напряжения, точнее сгусток неконтролируемой энергии, готовой вот-вот разрядиться. Никому не хочется очутиться в эпицентре скандала.

Желание и дальше купаться в океане романтических эмоций навеянных голосом и звуками было, но даже любопытство пасует перед сигналами бедствия, посылаемыми девушкой.

Разошлись быстро.

Маша расплакалась, дав волю исступлённым переживаниям.

Лёша, нервно перебирая струны, молчит. Без слов понятно Машкино состояние. Не в его правилах лезть с расспросами. Если есть, что сказать, откроется сама.

– Я в душ, ладно? Не хочу, чтобы ты меня такую страшную видел. Дай халат.

– Машeym, дружище, ты же знаешь, что в этом доме нет такого рода аксессуаров. Манеры мне не свойственны. В шкафу лежат рубашки. С твоим ростом они будут выглядеть пеньюарами. Выбирай любую, мойся, сколько влезет. Мой дом – твой дом. Что тебе спеть?

– Беду.

– Три раза. Сегодня девчонки заказывали её три раза. Неужели вам так хочется чувствовать боль и слёзы? Давай лучше спою не менее грустную балладу, но с позитивным вектором. Хорошая песня. Думаю, ты ещё не слышала. “Я скучаю по тебе, как апостол по святым мукам. Я скучаю по тебе, вот какая штука. Казалось бы, ну что скучать, считается полезным, недельку друг от друга отдохнуть. И я всё пробую начать жить логикой железной, но в логику любовь никак не запихнуть…”

– Лёшик, – слезливо прошептала Маша, – ты пой, пожалуйста, не обращай внимания на мою взбудораженность. Я тебе всё-всё расскажу, только немного успокоюсь, приду в себя. Можно я дверь в ванную закрывать не буду, чтобы слышать твой голос? Он меня успокаивает. Ты единственный меня понимаешь.

– Расслабься, девочка. Поддайся очарованию мелодии. Жизнь прекрасна. Для того чтобы это понять в полной мере нужно просто не прятаться от неё. Так хочется быть кому-то нужным, необходимым… “Я скучаю по тебе, как подранок по своей стае. Я скучаю по тебе, вот ведь как бывает. Я скучаю по тебе…”

– Машико, девочка моя, ты когда-нибудь скучала по мне?

– Ладно, это я так, шучу… Не слушай, иногда меня заносит, тянет сказать глупость, особенно если у тебя неприятности или плохое настроение. Ты там не замылась? Вся комната уже в тумане. Покажи дяде своё умытое личико, но только без следов сырости. Скажи, что у тебя всё хорошо.

Маша вошла в комнату в обволакивающем облаке пара, совершенно нагая. Лишь на голове был свит тюрбан из полотенца.

Руками девочка застенчиво прикрывала грудь и низ живота, желая, однако, чтобы Лёша увидел по возможности всё. Такая вот авантюрная задумка, спонтанный выплеск эмоций с единственной целью – отомстить предавшему первую настоящую любовь Ромке.

На Машином лице слились в единое целое одновременно небывалая решительность и крайняя растерянность. Она сама не ожидала от себя такой смелости.

Решение было принято спонтанно, чтобы реализовать и утилизировать обиду, унижение и некую долю брезгливости к предателю.

Лёша, подавив внезапное замешательство и недоумение по поводу нелепого поступка подруги, опустил глаза, не прекращая, однако играть на гитаре, – у тебя проблемы, Машико? Кажется, ты забыла надеть рубашку.

– Я хочу, чтобы ты был моим первым мужчиной.

– Не дури, сама потом жалеть будешь о своём неразумном поступке. Извини, Машка, но друзей не е**т. Не хотел выражаться столь откровенно, но иначе тебя не привести в чувство. Потерять в твоём лице друга я не хочу. К чему меня соблазнять? Я ведь обычный мужчина с нормально развитыми потребностями самца. Если ты сейчас не прекратишь дефилировать передо мной в таком откровенно эротическом виде, во мне может победить основной инстинкт. Чувствами не разбрасываются. Их нужно воспитывать и экономить. Рассказывай, что случилось. И давай наши отношения оставим в том виде, что были до того, как ты начала играть во взрослую женщину. Договорились?

– Мне уже девятнадцать. Имею право сама распоряжаться своим телом, как захочу. Я не интересна тебе как женщина? Впрочем, зачем я тебе всю эту чушь несу? Ты всегда был настоящим другом. Только не нужно меня жалеть. Просто сделай меня женщиной и всё. Не хочу и не могу доверить свою девственность никому, кроме тебя, потому, что кругом одни предатели.

– Не выдумывай. У тебя есть любимый, поделись целомудренностью с ним. Пойми, у каждого есть интимные зоны сугубо индивидуального пользования. Представь себе, что я попросил у тебя зубную щётку, почистил ей зубы, заодно навёл блеск на ботинки и вернул тебе… Что ты с ней сделаешь? То-то и оно – выбросишь. А ты хочешь точно так же распорядиться своей непорочностью, которая даётся лишь однажды. Не искушай, ни себя, ни меня.

– Значит, я для тебя, вроде зубной щётки, расходный материал?

– Ты для меня самый близкий и дорогой человек, Машенька. Не имею права ломать твою судьбу лишь из-за того, что стоит и хочется, а тебе без разницы в данную секунду, как распорядиться своей девственностью, словно с жизнью прощаешься. И потом… почему вы, женщины, так заботитесь о целомудренности физической, возводя её на пьедестал, забывая о непорочности духовной? Разве плоть, лишённая гимена не способна хранить чистоту? Оденься сейчас же и рассказывай, что стряслось. Если хочешь, конечно…

– Не просто хочу, у меня всё внутри бурлит и клокочет. Ромка оказался прохвостом, кобелём, бабником. Он, видите ли, одолжение мне делает, что спит с другими девчонками, чтобы жениться на девственнице. Вот как!

– Стоит ли делать столь поспешные выводы? Завтра вы помиритесь, будешь сожалеть о своих словах. Разве не ты говорила о большой любви?

– Ромка говорил, что любит меня. Со мной такое впервые творилось, сам видел. Да и сейчас… Мне ведь никто раньше не говорил о любви. Что я о ней знала? Словно ключиком меня завёл, как заводную мышку. У меня игрушка такая была. Накручиваешь пружинку и отпускаешь, а она несётся как угорелая и мордой в стенку, если на пути попадается препятствие. Я сейчас себя такой мышкой чувствую. Хлоп и разбилась. Не насмерть конечно. Вот я и хочу избавиться от той ценности, ради которой он меня так гадко бережёт. Всё ты правильно сказал… Ромка… своей зубной щёткой… всех девок перечистить хочет, а потом, когда наиграется вдоволь, мне даст попользоваться. Забавно, да!

– А если это нелепые слухи?

– Как же, ага! Мы с ним гуляли, о будущем мечтали. Ромка мне про любовь… А там мороженое продавали. Он и предложил. Когда расплачивался, из кошелька квадратик выпал. Я же шустрая, ты знаешь, нагнулась и подняла, а там резинка. Презерватив. И в кошельке ещё несколько.

– Да сейчас почти у каждого мальчишки с собой эти штуки есть.

– И у тебя?

– Мне-то зачем?

– Вот и я подумала, зачем? И спросила. А он в глаза мне смотрит и говорит, – это, мол, средство гигиены. Кругом СПИД, гепатит и прочие интимные опасности. Это, конечно, я понимаю, но ему-то они зачем, эти самые средства защиты? От кого? Мы ведь ещё не настолько близки, чтобы ложиться в постель. Поцелуи и прогулки при Луне не в счёт. Вот тогда он и начал преподносить мне свою доморощенную теорию, согласно которой жена обязательно должна быть девственницей. А муж, спрашиваю я? Он и высказался, что целомудренность мужчины природой не предусмотрена. Мол, воздержание для них, для вас, то есть, может привести к необратимым последствиям для физического здоровья. Значит, он нагуляется до свадьбы, а я, невеста, должна себя блюсти, чтобы церемониал ритуальный выдержать. Ну а как же девочки, с которыми он предполагает своё здоровье экономить, ведь они тоже чьи-то невесты будут? Закавыка. А это, оказывается, их личное дело. Он не пастырь, чтобы их нравственность блюсти.

– Может быть он теоретик. Откуда тебе знать, что он поступает так, как губами шлёпает?

– Сам признался. Ну, не совсем сам. Начала я вспоминать, с кем он до меня был, прямо в лоб спросила, спал ли он с Леночкой, с Викой, с Кариной. Это нужно было видеть, как он плевался и орал, словно индюк, что все бабы одним миром мазаны, что взамен признаний в любви готовы похотливые ножки перед кем угодно в стороны развести. Мол, ни одна ещё перед его мужским обаянием не устояла. Ага! Так и сказал. Как ты думаешь, Лёша, практик он или теоретик?

– Ну, и чего ты так расстроилась? У вас же ещё ничего не было, как ты говоришь? Это же замечательно. Можно сказать счастливый случай. А если бы ты не захотела мороженого, а он не достал кошелёк и его кобелизм открылся тебе после свадьбы, или вообще, когда рёбеночка сделали? У меня в холодильнике лежит бутылочка сухого вина. Называется “Свадебное”. Давай выпьем за глупость. которую ты по счастливой случайности не совершила. Я так рад за тебя, Машка, просто не представляешь. Жизнь вообще штука жестокая, построена на эгоизме. Ты же сама теперь понимаешь, что это не любовь была, влюблённость, фантазия. Так чувствительные девичьи ушки на красивые фразы реагировать настроены.

– А как тогда распознать, что есть что? Любовь, дружба, предательство, измена, эгоизм?

– Дружба, я так понимаю, это духовное родство. Оно тоже в какой-то мере эгоистично, но когда цели совпадают, когда люди способны добровольно соблюдать баланс интересов, отдавать больше, чем получать, каждый имеет в итоге больше, чем вносит. К сожалению вечной дружбы не бывает. Люди развиваются с разной скоростью. А любовь… любовь, это полное родство, слияние. И душой, и телом, и мыслями, и целями. Любовь между мужчиной и женщиной без телесного единения немыслима.

– Лёшь, а ты кого-нибудь любил? Ну, так, чтобы крышу до основания сдувало, как у меня?

– Да любовь ли это была, Машутка? То гипноз был. Если всё, что говоришь, правда, выходит, что Ромка твой опытный манипулятор. Теперь это называется пикапер, специалист в области быстрого секса. Знаешь, в любой профессии есть мастера, а есть ремесленники. Настоящий виртуоз к каждой мелочи подходит творчески, доводя процесс до совершенства, а бездарность норовит вершки собрать, которые без его усилий выросли. Для него не важно, что в грязи постоянно копается. Как тут без средств гигиены, когда по уши в дерьме? Он не девчонок боится – себя. Полюбишь ещё, Машутка, какие твои годы. Что касается меня, я однолюб. Наверно свою судьбу пока не встретил, серьёзных чувств ни к кому не испытывал.

– А я? Меня ты смог бы полюбить?

– Машка, опять за своё? Не идёт тебе роль искусительницы. Тебя саму пока голыми руками брать можно, стоит только заклинание из трёх слов произнести.

– Да? И какое же?

– Например, я тебя люблю…

– Так произнеси…

– Вот ведь упрямая. Я человек меланхоличный, монотонный, для тебя малопривлекательный. Со мной быстро заскучаешь. Ты шустрая, а я увалень, сосредоточенный на внутренних переживаниях. Если непременно хочешь девственности лишиться, купи фаллоимитатор. Ему всё равно, кого любить.

– Дурак! Сколько лет мы с тобой дружим, шестнадцать? До сих пор не затосковали. Ты же сам про заклинание сказал, я тебя за язык не тянула. А вдруг сработает?

– Это теоретически. Практика намного сложнее. Не могу я воспринимать тебя как сексуальный объект. Но и другая девчонка мне не нужна.

– Раз другая не нужна… значит я, я нужна, ты это хотел сказать?

– Ты, Машико… ты как песня – для души. Не представляю, как жить буду, когда ты замуж выскочишь. Ни один муж не позволит тебе с мужчиной дружбу водить. Я об этом часто думаю. Наверно придётся уехать отсюда, чтобы такие перемены пережить.

– Погоди, Лёшик, погоди… с чего ты решил, что я замуж собираюсь?

– Все девчонки, все… обязательно семью хотят… и детишек. Так природа распорядилась. Не тебе, Машка, естественному ходу жизни перечить. Ты влюбчивая, эмоциональная, красивая… пальцем только помани. Любой за тобой хвостиком побежит. За Ромку же замуж собиралась… скажешь, нет?

– Дура была. Ты мне глаза открыл, я и задумалась. Помани, Лёшенька, слова ласковые скажи. Что же мы с тобой, так всю жизнь и будем глазки друг другу строить? Поцелуй меня, что ли для начала…

– Не шути так, Машка, прошу тебя. С чувствами играться грешно. Знаешь же, что сестрёнка моя вены себе резала…из-за такого же Ромы, между прочим. Только звали его иначе – Вася. И где тот Вася? А нет ему никакого дела до её любви. Ему инструмент любимый присунуть нужно было, чтобы не иссох. И всё. Получил необходимую порцию адреналина и отвалил искать следующую дурочку, или дырочку, чтобы насадить на тот же крючок с наживкой "я тебя люблю". И ведь не остаются эти рыбаки без улова.

– Даже не думала играть с тобой в рыбака и рыбку. Ты надёжный.

– Нет такой профессии. Костыль тоже надежный, только никто его в женихи не желает взять. А сама что скажешь – любишь меня?

– Врать не буду, не разобралась. Я теперь ни на один твой вопрос с уверенностью ответить не могу. Одно знаю – нужен ты мне. Пропаду без тебя, это точно. А любить… можно ведь научиться, как думаешь?

– Не знаю. Наверно да, если желание обоюдное.

– Давай попробуем. Мы ведь ничем не рискуем. Я тебе доверяю, полностью. Поцелуешь?

– Не сейчас, Машутка, не сейчас. Думать нужно. Как бы не ошибиться… не мне – тебе девочка. Обидно будет сменять часы на трусы. Что в часах без трусов, что наоборот – сплошные неудобства и неприятности. Слишком всё это серьёзно. Можно, я подумаю?

– Тогда проводи. Я тоже думать буду, только дома, чтобы тебя рядом не было, а то под твоим взглядом плыву. Можно я тебя поцелую? Один разочек.

– Валяй, Машико! Подруженька моя, когда же ты успела вырасти? Целоваться ей подавай, женщиной быть захотелось. Ну и дела…

Друзья слились в неловком, но страстном поцелуе. У Лёши это действительно в первый раз. Он и не предполагал, насколько это сладкое блюдо.

Так бывает.

Пусть прошлое останется в прошлом

В автобусе была давка. Сесть, как назло не удалось. Полина уже жалела о том, что залезла. Ведь ей спешить, по сути, было некуда – мама отпустила погулять до следующего кормления Вадика, а это почти четыре часа.

Ей такая прогулка казалась праздником жизни. Семь месяцев адского труда. Двести с лишним дней Полина не выпускала из рук своё болезненное чадо. Сын родился недоношенный, слабый, всё время плакал.

Самыми трудными были первые месяцы. Полина тогда совсем не спала. Она жила в каком-то странном – расплывающемся, как воздух в мареве знойного полдня, висящем над перегретым асфальтом, не совсем реальном мире.

Вадик кричал постоянно. Женщина привыкла к пронзительным звукам его голоса, практически не слышала их.

Из мутного морока, в котором она пребывала большую часть суток, её выводили лишь паузы в душераздирающих воплях и импульсы внутреннего таймера, который подавал тревожный сигнал, означающий время кормления, необходимость пеленать, мыть, готовить, стирать, гладить.

Полина жила в автоматическом режиме, практически не задумываясь, ничего не понимая. В нормальном состоянии выдержать такую нагрузку немыслимо.

Усталость валила с ног. Полусонное состояние стало привычным.

Муж постоянно был на работе. Это и понятно – бытовые расходы с рождением Вадика многократно возросли.

Свекровь жила далеко,  у мамы ответственная должность, постоянные авралы и проблемы. Ждать помощи неоткуда.

Полина не роптала. Она знала, что такое положение, эта адская нагрузка, циклическая круговерть однообразных занятий и обязанностей, отупляющих мозг, дело временное. Стоит только пережить: год, может быть два. Всё наладится.

Опять будет сиять солнце, петь птицы, люди – улыбаться и радоваться жизни.

Как же было хорошо тогда…

С Ромкой они почти не общались, виделись лишь краткий миг перед сном и несколько условно приятных минут в постели.

Рома старался не утомлять жену сексом. Ей и без того тяжело.

Оба ужасно уставали, отчего приходилось жить в изолированном, отчуждённом мире. Несмотря на ребёнка и мужа Полина чувствовала себя одинокой, брошенной.

Ромка в краткие минуты, когда им удавалось побыть наедине, слиться душой и телом, был заботлив и нежен, трогательно чувствителен, ласков, но закончив ритуальный танец, сразу отворачивался к стенке и моментально засыпал.

Он всегда хотел Полину, только последнее время всё чаще старался гасить страсть, чтобы не утомить, не причинить боль, не вызвать приступ негодования.

Он понимал, насколько Полине непросто, как слаб и хрупок их малыш, что сам бы не выдержал и десятой доли тех титанических усилий, которые приходится прилагать жене ежеминутно, но помогать не спешил.

Мужское восприятие действительности, которое внушила ему мать, не позволяло взять часть женских забот на себя. Ромка боялся, что такими действиями можно избаловать жену, тогда всё в семье пойдёт наперекосяк.

Пусть уж сама справляется, – думал он.

Чтобы не расстраиваться, наблюдая за плавно-медлительными, словно она постоянно под наркозом, действиями Полины, Ромка старался подольше задерживаться на работе или общался с закадычными друзьями.

Он не был плохим мужем. Так его научили жить.

Палина втянулась в порядок семейных церемоний и обязательных действий, приспособилась, примирилась. Другой жизни девочка не знала.

Ромку она любила. Очень любила. Про Вадика и говорить нечего. Эти люди не просто часть её жизни – они и есть сама жизнь.

Полина выдержала. Оборачиваться назад совсем не хотелось. А тут мама…

Елизавета Павловна вдруг заинтересовалась внуком, пожалела дочь: пришла рано утром и объявила, что даёт Полине отпуск – хоть на целый день.

Было радостно и одновременно обидно. Семь с лишним месяцев про неё никто не вспоминал.

Ладно, хоть так.

Полина приоделась, накрасилась.

Макияж лёг неровно. Оказывается, она всё забыла, кроме Вадика и мужа.

Придётся начинать с азов: сначала учиться дышать свободно, ходить, улыбаться. Со временем она обязательно придёт в себя. Стоит только сделать первый шаг.

С Ромкой они познакомились летом, в парке. Полина кормила лебедей и уток в тенистой заводи. У неё были туфли-лодочки. Подошва оказалась скользкой.

Девочка подошла слишком близко, лебеди были очень доверчивы. Она сама не поняла, как поехала в воду.

Ромка стоял поблизости. Как ему удалось её подхватить…

Впрочем, это неважно.

Дальше было мороженое, прогулка, долгая беседа непонятно о чём.

Им было уютно и весело.

Любовь это была или что иное – не важно.

Эмоции переполняли, чувства зашкаливали.

Спустя всего пару месяцев они поженились.

Потом…

Потом… это то, что происходит сегодня, сейчас.

Полина едет в переполненном автобусе в тот самый парк. Она хочет покормить тех лебедей, посидеть на той самой скамеечке, съесть такое же, как тогда, мороженое.

Там ещё…

Да, там, на берёзе в глубине аллеи Ромка тогда вырезал ножичком…

“Рома + Поля = Любовь”.

Банально, глупо, но очень трогательно.

Час назад, когда неожиданно пришла мама, ей в голову бы не пришло ничего подобное. И вдруг такая сентиментальность.

Полина вспомнила, что есть и другая жизнь. Лучше или хуже – не важно, но, другая, наполненная интересными и разными событиями.

Вадик – прекрасный малыш, Ромка – замечательный муж, но вокруг столько всего заманчивого, интересного, а она про всё это совсем забыла, превратившись если не в зомби, то в бездушную марионетку, которую дёргают за ниточки однообразные бытовые обстоятельства.

У Полины даже мурашки побежали по чувствительной коже толпой от мысли, что она, по сути, отказалась от самой жизни.

Ещё немного и мурашки прокололи бы её тонюсенькую, слишком чувствительную после родов кожу насквозь.

Девушку в салоне автобуса толкали, жамкали, больно наступали на ноги, говорили зря нелепые грубости, а она чувствовала себя счастливой.

Скоро нужная остановка.

Полину захлестнула волна эмоций. Радостные предчувствия опалили сознание, рассыпались яркими искорками, взрывались фейерверками.

Она поспешила к передней двери на выход. Народ нервничал. Её задирали, кричали непристойности, кто-то сзади нагло ощупывал, другие бесцеремонно толкали локтями.

Ну и пусть!

Автобус остановился, открылась дверь. Сзади подтолкнули. Пассажиры посыпались наружу как горох.

Полина подвернула ногу, упала на колени. На неё навалился толстый дядька, смял, как промокашку, уронил на грязный асфальт.

Как же ей было обидно!

До мечты, до пруда, лебедей, берёзы с надписью, до скамейки и мороженого, до вчерашнего счастья оставалось несколько сот метров и такая неприятность.

“Неужели это судьба? Значит, пути назад нет? Но я не хочу жить так, как сейчас, до конца своих дней!”

Эти и десятки других мыслей больно кололи и карябали где-то внутри, то ли в голове, то ли в районе груди.

Полину вдруг подхватили сильные руки, рывком поставили на ноги.

– Полина…  Суровцева? Я думал, ты здесь больше не живёшь. Триста лет тебя не видел. Надо же, какая ты стала красотка! Как же тебя угораздило так упасть! Ладно, нет худа без добра. Зато я тебя повстречал. Как же я рад!

– Сёмка, Пантелеев, я бы тебя ни за что не узнала. Повзрослел, возмужал. Извини, мне сейчас не до тебя. Видишь, во что превратилось платье. Придётся на такси домой ехать, а я так хотела покормить лебедей. Целую вечность не выходила из дома.

– Чего так, болеешь?

– С чего ты взял?

– Бледная, прозрачная… Но тебе идёт. Господи, о чём я… ты всегда была самая-самая. Помнишь, Полюшка…

– Семён, извини, видишь, что со мной? На нас все смотрят, словно в кунсткамере на заспиртованный эмбрион. Колени в крови, платье грязное, руки… ещё ты. Так хорошо всё складывалось, такое настроение было… солнечное…

Из глаз Полины потекли слёзы, хотя она старалась их затолкать обратно.

Сёмка обнял её, прижал к себе, – не обращай внимания. Сейчас потеряют интерес. Ты ещё не забыла, что я вон в том доме живу? Теперь полноправный хозяин и совсем один. Родители к бабушке уехали, думаю надолго. скорее всего навсегда. Парализовало бабулю. Жалко, такая замечательная… я так  любил к ней на каникулы ездить… да!

Удивительно, но Полине было ужасно приятно, что бывший одноклассник уделил ей внимание, принял деятельное участие в не очень приятном приключении.

Умом Полина понимала, что следует отстраниться, показать, что они уже не дети, ведь она серьёзная замужняя женщина, тем более мама, но что-то внутри сопротивлялось.

От удовольствия Полина прикрыла глаза. Ещё мгновение и она замурлычет, как довольная жизнью кошка.

Наверно именно участия, теплоты, прикосновений девушке так не хватало сегодня, сейчас.

– Пошли ко мне. Постираем и высушим твоё платье, с этим теперь просто: бытовая техника сама всё сделает, только кнопки нажимай. Полчаса, час и всё будет готово. Ещё успеешь лебедей покормить. Желания обязательно нужно исполнять, иначе они будут стучаться в мозг, и требовать сатисфакции. Шучу. Ну что, идём? Коленки твои бедненькие вылечим, помоешься. Горячую воду пока не отключили.

– Семён… спасибо, но нет. Я замужем, у меня сын. Это неудобно, неправильно, наконец. И вообще… сам понимаешь… стыдно идти  в гости к одинокому мужчине.

– Ты очень удивишься, Суровцева, но я ещё не мужчина. Честное пионерское.

– А разве мне это нужно знать? Нет, я никуда не иду.

– Ладно, сейчас такси поймаю. Только адрес на всякий случай запиши. Мой и свой. Я тебя потом разыщу. Но думаю, будет лучше и правильнее, если домой ты придёшь тихо, незаметно:  чистенькая. довольная жизнью. Зачем привлекать лишнее внимание? Ты не подумай, Полинка: все приличия будут соблюдены, тем более, что тобой расставлены все точки над i. Вспомним юность, –  “нам жизнь свою не повторить никак. Осталась молодость за гранью где-то. Бывало, –   попадали мы в просак… но песня наша до конца не спета. И есть ещё возможность изменить, всё то, что нам не удалось когда-то. И нужно продолжать мечтать и жить, и не корить судьбу, что виновата.”

– Хватит лирики Пантелеев…

– Ладно, уговорил, – неожиданно для себя скороговоркой выдала Полина, –  стираем скоренько, пьём чай и расстаёмся друзьями.

– Прощай… и ничего не обещай…  и ничего не говори…  а чтоб понять мою печаль, в пустое небо по-смо-три-и… Ты помнишь, плыли в вышине…  и вдруг погасли две звезды, но лишь теперь понятно мне, что это были я и ты…  Да… я и ты, Полина Сергеевна Суровцева. Я и ты… были…

– Не ёрничай, Семён. Посмотри, что с моим новеньким платьем. Муж меня убьёт. Он мне его на день рождение сына подарил. Не время сейчас для лирики: нужно спасать подарок.

Шли молча. Семён то и дело оглядывался на Полину, порывался взять её под руку, но не решался. Девушка была слишком напряжена, наэлектризована: того и гляди упрётся и не пойдёт.

– Заходи. У меня тут реальный бардак, творческий, так сказать, беспорядок. Не обращай внимания, для холостяка это норма. Снимай платье…

– Чего… как… какое платье! извини, пожалуй я пойду.

– Что ты ершишся. к каждому слову придираешься? Не ищи скрытых смыслов. Их нет. Вот халат. Великоват, конечно, зато новый. Хочешь – рубашку мою надень. Она длинная, вместо платья сгодится. Или вместе с платьем в стиральную машину полезешь? Чего стесняешься? Раслабься. У моей стиралки функция сушки, потом прогладим и пойдём в парк, к лебедям. Я пока чай организую. Тебе зелёный или чёрный?