Читать книгу: «С тобой. Только с тобой!», страница 7
Кирилл нервничал, временами бесился, отчего его страсть возрастала многократно. Раздражённый и злой, он мог часами находиться внутри Полины, старался сделать ей больно, отчего девушка приходила в неописуемый восторг.
Понять себя и свои желания у Кирилла не получалось. Временами ему казалось, что это и есть любовь, но иногда это чувство моментально превращалось в ненависть.
Он, то звал и любил свою женщину, без которой не мог жить, то прогонял и презирал. Потом дарил кучи цветов, извинялся, ползал на коленях.
Это были странные отношения, которые медленно, но верно разрушали его характер и психику. Больше всего Кирилл боялся, что их встречи могут когда-либо закончиться, о чём Полина напоминала бесконечно.
Однажды девушка рассказала, что потеряла девственность в тринадцать лет.
Сначала это было любопытство. Она просто кокетничала, хотела испытать то, что чувствуют взрослые, но не всерьёз, а понарошку.
Как-то завела папиного друга, намеренно выставляя напоказ попку без трусиков, якобы случайно. Дядя Витя ждал отца, но на оголённые прелести отреагировал однозначно: охотничьей стойкой. Ему было около тридцати пяти лет.
Мужчина закрыл входную дверь на защёлку и сразу приступил к открытым боевым действиям.
Полина была жёстко повергнута в коленно-локтевую позу. Это вызвало у неё испуг и шок, но поздно: мужчина был возбуждён, ничего не соображал.
Девочка вырывалась, плакала. Было ужасно больно.
Родителям она ничего не рассказала.
Дядя Витя стал наведываться чаще.
Кириллу стало жалко Полину, когда та рассказывала.
Он обнял её и сразу почувствовал неимоверную эрекцию. Захотелось иметь девушку именно в той позе, в которой она лишилась целомудрия.
Потом были новые рассказы и новые открытия. Оказалось, что у Полины весьма богатый сексуальный опыт и очень насыщенная интимными приключениями жизнь.
Кирилл уже не понимал, где в их отношениях реальность, где выдумка. Чуть позднее он понял, что Полина специально разжигает его воображение, чтобы вызвать животную страсть.
Девушка приходила к Кириллу домой, как на работу, в одно и то же время. Ночевать никогда не оставалась. Похоть появлялась у парня задолго до её появления. Он мог начать греховные эксперименты прямо в прихожей, прижав её к вешалке.
Когда Полина уходила, Кирилл проклинал свою слабость, клялся и божился, что в последний раз проникает в её лоно, что завтра всё закончится. Несколько раз он пытался выдворить девушку, говоря, что не хочет, не может, что устал от неё и этих гадких отношений.
Полина улыбалась, вываливала упругую грудь или поднимал подол платья, под которым ничего не было надето, проводила влажным языком по чувственным изгибам губ, проникала в глубину его мозга обворожительным взглядом.
– Можешь. И хочешь. Ты всегда меня хочешь. Мои груди, губы и розовый цветок будут преследовать тебя всю жизнь. Дядя Витя, между прочим, готов отдать за ночь со мной всю зарплату. Возьми же меня скорей и не кочевряжься. Я вся мокрая.
– Ведьма, – рычал Кирилл, – какая же ты дрянь! Ты что, действительно собираешься выйти замуж за того парня, который служит в армии? Ты же изменяешь ему, не любишь его. Как же я тебя хочу!
– Да, я дрянь. Да, я не собираюсь сохранять ему верность и впредь. Но я обещала дождаться из армии, выйти замуж, ии обещание это выполню. Торопись насладиться, Кирилл, через неделю мой жених приедет, мы расстанемся.
– Я ему всё расскажу.
– Зачем? Хочешь, чтобы он сделал тебя калекой?
– Потому, что люблю тебя!
– Дурашка. Иногда мы будем встречаться. Иногда. Ты будешь меня ждать?
– Я буду тебя ненавидеть.
– За это я тебя и люблю. Кстати, сегодня ко мне приходил дядя Витя.
– Он с тобой спал!
– Как ты догадался? О, ты уже возбуждён. Как это здорово.
Кирилл метался внутри этих отношений, изнемогая от желания и ревности, от любви и ненависти.
Полина действительно вышла замуж. Перенести этого юноша не смог. Он уволился с работы, уехал в другой город, в надежде её забыть, долго страдал, не находил себе места.
Несколько лет, проведённых в непрекращающейся депрессии, сделали его бесчувственным. Во всяком случае, Кириллу так казалось.
Потом появилась Ирина. К юноше вернулась настоящая любовь, оказавшаяся такой же химерой, такой же отравленной приманкой, как и первая.
Теперь Кирилл сидит, пригвождённый к креслу, не в силах забыться, и мечтает о мести, вынашивает коварный замысел отомстить всем женщинам, всем до единой.
Приятного аппетита
– Хочешь, я угадаю, о чём ты мечтаешь, – спросила странно оживлённая Вика мужа прямо с порога.
Николай с недоумением на лице и с открытым ртом стоял в конце коридора. Он был слегка взъерошен неожиданным вопросом.
В правой руке мужчина держал телефон, левой поправлял кухонный фартук. По квартире дефилировал аромат жареного картофеля, такого, какой умел готовить только он один, и чего-то мясного.
– Почему ты молчишь, не хочешь стать счастливым, – вопрошала жена с сарказмом в голосе, что было ей совсем не свойственно, – дело в том, что я готова исполнить это заветное желание, как золотая рыбка. Но только одно.
– Ты получила наследство от дядюшки из Америки?
– Разве этого тебе хочется больше всего? Нет, милый. Я о твоей любовнице, Люсеньке, которой ты обещал дать мне отставку, сегодня , сейчас. Ведь у вас такая неземная любовь. Так вот, я согласна отпустить тебя к ней. Будьте счастливы.
– Но…
– Никаких но, любимый. Я же дала слово, что исполню заветную мечту. Ты уже счастлив? Тогда можешь собирать вещи. Не забудь позвонить Люсеньке, вдруг у неё есть другой любовник.
Николай теребил передник, нервно поглядывал на телефонную трубку, потел и краснел. Так обычно ведут себя начинающие преступники, пойманные с поличным. Они прожили вместе десять лет: жена была преданная и кроткая, никогда не перечила, не выясняла отношений.
– Ты о чём, Вика? Такие вопросы не решаются с бухты барахты. Нужно обсудить, подумать. Кто вообще сообщил тебе всю эту ересь?
– Какую именно? Отрицаешь наличие любовницы, факт состоявшегося с ней разговора или пытаешься со мной торговаться? Я обещала выполнить только одно желание, а не три. Ты свободен как ветер в степи.
– Но ты, а не она моя жена.
– Неужели! Мне так не показалось, когда вы увлечённо целовались. Я засекла время. Семь минут, любимый. Семь минут, не отрываясь, ты высасывал из Люсеньки мозг. Или она из тебя. Как яростно, как чувственно ты её прижимал, с каким остервенением мял её аппетитную попку. Вы смотрелись неплохо. Одобряю твой выбор.
– Ты не так поняла, Вика!
– Ась! Не с того ракурса смотрела? Бред, мне хорошо было видно. Люсенька плакала от счастья. Ты тоже был весьма доволен. Поздравляю! На свадьбу можешь не звать, мне будет некогда.
– Я не дам тебе развод. Не дам и всё.
– И не надо. Я всё сама сделаю.
– Ты? Вика, не смеши, ты же ничего не умеешь. Это я, я тебя сделал, обеспечил всем.
– Согласна. Ты молодец, Коля, но я тоже кое-чему научилась. У меня было много времени, чтобы освоить основы права заочно. Преподаватели меня хвалили, говорят, я талантлива.
– Не беси меня. Скажи, что пошутила и я всё забуду.
– И Люсеньку тоже? Но ведь она от тебя беременна. Или ты ещё не в курсе этого важного события? Бедный Коленька. Ничего, думаю, Люсенька справится.
– С чем она должна справиться? По-моему разговор не о ней, а о нас.
– Ну как же! Ей ведь придётся кормить себя, тебя и ребёнка. Я ей так сочувствую.
– С какой стати! Ты полная дура! Нет, ты идиотка! Я оставлю тебя с голой жопой, если не извинишься сейчас же. Меня трясти начинает. К чему весь этот цирк?
– Да не волнуйся ты так, любимый. Не дай бог родимчик хватит. Пожалей Люсеньку.
– Всё! Я спокоен, спокоен. Давай теперь по порядку: мы семья…
– Твоя семья теперь там, зачем себе-то врёшь! Вы же уже всё решили.
– Тогда убирайся сама.
– Легко, любимый.
– Не смеши мои тапочки. Кому ты такая красивая нужна? Уборщицей работать пойдёшь?
– А ты, ты уже нашёл себе работу?
– У меня есть. Очень даже неплохая. Вот это всё заработал я. Эта квартира, мебель, шмотки, машина, дача – всё моё.
– Ой ли! Вон там на тумбочке папочка. В ней все документы. Это не оригиналы, копии. Можешь взять. Изучи на досуге. Всё, что ты перечислил, любимый, по документам и по закону принадлежит мне. Ты сам настоял на этом, сам! Потому, что постоянно сидел на измене, потому, что воровал у фирмы, врал всем, мне в первую очередь. Только не учёл одного: я не дура и не идиотка. Извини, милый, я же сказала, что изучала право. У меня и диплом есть. А ты и не заметил. Я нужна была тебе для статуса, для мебели. Знаю, знаю: про Катю Вершинину, про Лизу Пяткину, про Соню Чайкину, про девочек по вызову, которых заказывал на мальчишники.
– Все так живут.
– Уверяю, что не все. Игорь Леонидович, твой шеф, после того, как скончалась от травмы головы его жена, пять лет живёт бобылём. Жил. Теперь мы поженимся.
– Что ты сказала!
– Только то, что тебе нужно срочно искать работу. Не могу же я обманывать будущего мужа. Мне придётся всё ему рассказать. В интимных отношениях самое главное – честность. Жаль, что ты это не понял. Теперь я принц, а ты нищий. Убедишься, когда изучишь документы. У тебя ничего нет, кроме Люсеньки и её будущего ребёнка.
– Ты не можешь так со мной поступить.
– Отчего же, любимый? Ты же обещал Люсеньке, что сделаешь нищенкой меня.
– Не было этого, не было!
– Теперь не важно. Это ты Люсеньке расскажешь, если не бросит тебя, когда узнает, что ты полное ничтожество. Уверяю тебя, в этом городе после увольнения тебя никто не примет на престижную должность.
– Какая же ты сука, Ви-ку-ля!
– Намекаешь на то, что ты облезлый кобель? Пожалуй, с этим я соглашусь. Вкусно пахнет, любимый. Приятного аппетита.
С тобой. Только с тобой!
Пожилая пара не спеша разгуливала по парку, такому прекрасному в эту предзимнюю пору. Хотя на клумбах оставались одни сухоцветы, аллеи выглядели празднично: золотая осень разукрасила место отдыха горожан лучше любого дизайнера.
В глубине парка, за городком аттракционов, на сцене, где по выходным дням давали концерты коллективы художественной самодеятельности, с некоторых пор вновь стал играть духовой оркестр, совсем как во времена их молодости.
Туда они и направлялись.
Звучали чарующие аккорды вальса “Осенний сон”, потом “Воспоминания”. Чуть позже стали играть такую знакомую, пробуждающую давно забытые чувственные переживания из далёкой юности “На сопках Маньчжурии”.
Какое замечательное настроение создавали тогда эти волшебные, восхитительные мелодии, под которые в ту пору жили, грустили и влюблялись.
Удивительное было время.
Женщина закрыла глаза, уверенно опираясь на руку мужчины, который бережно прижимал попутчицу, готовый поддержать её скованный, уязвимый шаг, вспоминая, как всё было тогда.
Как же они были счастливы, как любили друг друга. Тогда ниточка их судьбы только начинала раскручиваться.
Виктор был весёлым, увлечённым, уверенным в себе юношей с нагромождением планов на жизнь и массой амбиций. Его глаза светились азартом и любовью.
Возвышенные чувства, неповторимы гипнотические эмоции, эта восхитительная музыка в городском саду. Они с упоением подолгу вальсировали, плавали на лодочках, летали на качелях, смеялись и радовались жизни.
Музыка рвала душу, качели взлетали, надувая платье, сердце выпрыгивало наружу. Было страшно и радостно, приходилось бороться с желанием отпустить руки, потому, что внизу за ними наблюдала толпа зевак, наверняка им было видно трусики.
Трусики.
Да, в тот раз, когда они впервые… на ней было васильковое платье и сатиновые трусики в красный горошек. Витька их увидел. Лицо горело, стало пунцовым, она чуть не расплакалась от стыда и смущения.
Витька увидел её неожиданную и совсем нежеланную реакцию, замедлил движение лодочки качелей, остановил.
Потом они целовались.
Виктор был самым лучшим, самым любимым и дорогим человеком на свете. Его сильные руки прижимали так, что она таяла, как снежинка, исчезала, растворяясь в нём, чувствуя только его сладкие губы и волшебный вкус поцелуя, который возносил над землёй и парком.
Когда это было!
Когда.
Пятьдесят с лишним лет назад.
Целая вечность прошмыгнула незаметно, оставив лишь воспоминания, искажённые временем, взамен наградив за терпение и стойкость сединой да глубокими ущельями морщин, которые невозможно спрятать даже косметикой.
Оркестр начал играть “Амурские волны”.
У родителей был патефон и много пластинок. Она помнит, с каким восторгом слушали, одновременно танцуя и целуясь, когда Вертинский исполнял популярный тогда вальс “Грусть”, который возносила над обыденностью, заставлял сердце страдать и замирать от избытка счастья одновременно.
Виктор очаровал и пленил сразу. От тех дней почти не осталось следов. Несколько лет пролетели, словно в тумане, как наваждение, как морок, слившись воедино.
Кажется, она все эти годы была не в себе, потому, что ничего не ощущала, не видела вокруг, кроме его рук, губ и глаз.
– Ты не устала, Катенька? Давай присядем.
Парочка со стороны выглядела так трогательно, так мило. Старичок нежно подносил руку женщины к губам и целовал, поглядывая на спутницу лукаво. В его глазах искрилось счастье.
– Помнишь, Витя, как сжималось сердце, когда мы слушали марш Славянки?
– Помню. Только я тогда прижимал тебя, и думать мог только о тебе.
– Знаю. Я тоже была от тебя без ума. Мы были замечательной парой. А как мы танцевали! Я специально ходила в кружок бального танца.
– А меня мама научила.
– У тебя была самая лучшая мама на свете.
– Лукавишь, Катенька. Она тебя немного недолюбливала.
– И это я тоже знала. Но справилась. Позже мы стали почти подругами. Она так помогала, когда Костя и Лада были малютками.
– Давай куда-нибудь пересядем. Эта молодая парочка напротив, они так некрасиво себя ведут. Разве можно на глазах у всех… он же шарит у девчонки под юбкой, а та смеётся.
– Не суди строго, Витя. Мы тоже были молодые. Не за этим ли мы сюда явились, чтобы ещё раз вернуться в то время?
– Я никогда не позволял себе…
– Тогда это было не принято. Сейчас стало проще. Я разрешила тебе исследовать грудь уже после свадьбы, но и тогда испытывала неловкость. Помнишь, как я плакала, когда ты мне пытался доказать, что интим между мужем и женой, это нормально?
– Да, милая, ты долго сопротивлялась. Говорила, что это мерзко и пошло – бесцеремонно вторгаться в интимную сферу, уповала на мою комсомольскую сознательность. Интересно, откуда бы появились наши дети и внуки, если бы мне не удалось тебя уговорить.
– Это сейчас смешно, а тогда я обмирала от страха.
– Чудачка. Наверно за непосредственность и наивность я тебя и люблю.
– У тебя уже был к тому времени опыт.
– До сих пор ревнуешь? Я же тогда во всём откровенно признался. Люся была до тебя. Я же не предполагал, что встречу милую девочку Катеньку, что влюблюсь без оглядки в её колдовские серые глада, в нежные пальчики и сладкие губки.
– И всё же. Не представляешь, как это больно, знать, что ты не первая, не единственная. Ладно, это осталось в далёком прошлом.
– Вот именно, Катенька, вот именно!
– Но это не снимает с тебя ответственность. Хоть сейчас согласись, что это тоже измена.
– Полно тебе, не о том думаешь.
– А о чём я, по-твоему, должна думать?
– О нас, конечно о нас, но о хорошем, добром. Да, наша жизнь была непростой, да мы наделали массу ошибок, допустили произойти миллиону милых и не очень приятных глупостей. Да, нам есть о чём сожалеть и грустить, но согласись, мы были счастливы.
– Не спорю. Однако сквозь вуаль романтических пейзажей, навеваемых романтическими мелодиями, пробиваются нотки горечи. Это реальность, пусть не очень приятная, но роковые ошибки тоже наша с тобой жизнь.
– Забудь о плохом. У тебя что, драматическое настроение?
– В некоторой степени. Нельзя не замечать очевидное. Ты неоднократно давал поводы для недоверия и ревности.
– Преувеличиваешь, Катенька. Меня не в чем было упрекнуть.
– А Регина. Ещё скажи, что она стала приятной неожиданностью.
– Не будем о грустном. Что ты ворчишь, как старуха.
– Я и есть старуха. Ты не заметил?
– Даже не собираюсь замечать. Ты всё так же прекрасна.
– Докажи.
– Но как!
– Обыкновенно, как тогда.
– Целоваться, на глазах у всех? Катенька, я тебя не узнаю. И потом, я женат.
– Вот именно. Регина на десять лет моложе меня. Это говорит о том, что ты тоже порочен. Связаться с малолеткой. Немыслимо!
– Не ревнуй. Я же не осуждаю твой брак с Анатолием.
– Ещё бы ты осуждал. Напомнить, кто первый начал?
– Катенька, не сердись. Это случилось двадцать лет назад. Наша любовь тогда превратилась в привычку: кризис среднего возраста и всё такое. Нам нужен был повод жить дальше. Всё равно я люблю тебя больше жизни.
– А я тебя. Но это не оправдание. Мы могли остаться вместе.
– Могли. Могли и дальше портить друг другу жизнь, скандалить, предъявлять претензии. Слава богу, что этого не случилось. Мы остались друзьями, часто встречаемся. Извини, Катенька, мне пора. Когда мы увидимся в следующий раз?
– Когда-когда! Это зависит только от тебя. Мой Толик парализован, ты же знаешь. Он после инсульта даже говорить не может, только знаки подаёт. Позвонишь, я тут же прилечу.
– Договорились. Как только Региночка соберётся ехать к маме, я позвоню.
– Постарайся приурочить наше свидание к выходному. Я так люблю духовую музыку. Если ты будешь в форме, мы потанцуем.
– Катенька, какой теперь из меня танцор! Куда лучше поцелуй. У меня до сих пор это получается.
– Тогда сейчас, немедленно. У тебя больное сердце, мало ли что…
– Но не здесь же.
– Скажи ещё, что нужно спрятаться в грязном подъезде или за старым сараем.
– Не скажу. Но и на людях целоваться не стану.
– Глупый. Они же не знают, что мы разведены. Такой поцелуй ни у кого не вызовет подозрений.
– А совесть?
– Вот ты как заговорил! Про совесть вспомнил. А Регинку кто целовал, будучи женатым! Совесть!
– Ну, прости, прости! Сколько можно вспоминать об одном и том же. Представляешь, если наши дети и внуки узнают, чем мы занимаемся?
– Думаю, обрадуются. Не представляешь, как они за нас переживают.
– Представляю.
– Скажи, – спросила Катя после продолжительного поцелуя с объятиями, – ты с ней счастлив?
– Ну, зачем ты всё портишь! С тобой мне было гораздо лучше.
– Вот и мне… Ладно, иди уж! Долгие проводы – лишние слёзы.
Старик пошёл в одну сторону, старушка в другую.
Катенька шла и напевала себе под нос слова вальса “Грусть”, – когда с тобой встречались мы, сбывались даже сказочные сны, и мы летели над землёй в простор небесный голубой! С тобой!
– Ах, молодость-молодость, как же тогда было прекрасно жить. С тобой. Только с тобой!
