Читать книгу: «Причудливые виражи», страница 2
Возвращение блудного мужа
А в зале нашем тесном стулья заняты.
Я сам себе шепчу из темноты:
– Сидят же люди, знают всё, что знаешь ты,
А раз они глядят, гляди и ты.
Александр Аронов
Ромашка (да, есть и такие имена), муж называл её проще – Машка, недоумевала: мало того – искренне чувствовала себя обиженной и преданной самым родным, самым любимым человеком.
Когда и как началось отчуждение, разобщение, холодность – даже слово подобрать невозможно к тому, что случилось между ней и мужем, Машка сама не могла припомнить.
Витя, муж, очаровал её некогда, в пору трепетных романтических восторгов, моментально, можно сказать, с первого красноречивого взгляда, пойманного нечаянно.
Юноша восхитил, загипнотизировал её настолько неожиданно и быстро, что девушка сама не могла поверить в стремительно разрастающиеся, на удивление противоречивые чувства, берущие власть над её поступками и рассудком.
Её накрывали с головой неуправляемые импульсивные эмоции. Чувственные влечения и сладкоголосые соблазны, суть которых она не в силах была понять, выворачивали воспалённый внутренний мир наизнанку.
Виктор мог нечаянным взглядом, обращённым не к ней, абсолютно нейтральной фразой, включить изумительные внутренние вибрации, удивительно приятные акустические, визуальные и обонятельные ощущения, которые нежно ласкали и гладили каждую клеточку впечатлённого неведомой сладостью тела.
Виртуальное ощущение мягких прикосновений было настолько реалистичным, что по коже начинали толпами бегать мурашки, вызывая удивительно приятную истому, волнительную дрожь и странного характера цветные видения.
Конечно, Ромашка и прежде знакомилась с мальчиками, имела опыт пробных поцелуев, была знакома с волшебным действием трепетных, непохожих на дружеские объятий, и мимолётных целомудренных прикосновений.
Мама предупреждала о том, что у мальчишек в возрасте созревания на уме совсем не любовь, что их наивными чувствами движет ненасытное интимное любопытство, на которое юношей толкают древнейшие инстинкты, поэтому непристойных действий, слишком близких отношений, избегала.
С Виктором всё было иначе: не он ей, а она, Машка, первая призналась в любви.
Как же трепетало её сердечко в тот миг, как подкашивались коленки, как кружилась голова!
Теперь всё это в далёком прошлом.
Неожиданно и вдруг Ромашка поняла, что они перестали принадлежать друг другу, потеряли способность или интерес сливаться в сладостном экстазе.
Им перестала требоваться близость. Совсем-совсем!
Витя всё так же нежно целовал, когда встречались и расставались, гладил волосы, прижимал к груди, что-то приятное и лестное шептал на ушко, щекотал губами одному ему известные чувствительные точки на шее. Как и прежде супруги спали в обнимку, соблазняя горячим дыханием, запахом близости, дурманящим голову и щекочущим внизу живота.
Вожделения и желания было достаточно, даже много… а слияния не было.
Не было и всё!
Ромашка долго не замечала загадочную перемену в отношениях: исчезновения интимных поединков, томных прелюдий, страстных состязаний на супружеском ложе.
Виктор обычно сам был инициатором изнуряющих, но вкусных эротических забегов на невероятно длинные дистанции, иногда на все выходные. Жена играла забавную ритуальную роль: иногда недотроги, реже – страстной гетеры или ненасытной хищницы.
Тело само требовало приключений интимного характера с тесным сближением, яростным взаимным проникновением, наполненным телесным и духовным единением.
Ритуальные игрища вошли в привычку. Без их объединяющего действия Машка ощущала себя неполноценной, одинокой, ненужной.
Только поняла она это не сразу.
Некое беспокойство волновало, лишало уверенности и спокойствия, вызывало тревогу, но женщина всегда находила пристойное объяснение состоянию невесомости: неважное самочувствие, бытовые проблемы, дружеские и профессиональные отношения, профессиональная загруженность и физическая усталость мужа.
Мало ли проблем возникает у каждого человека в обыденной, совсем непростой жизни? Если на все без исключения бытовые мелочи обращать внимание – можно сойти с ума.
У Машки и пример живой есть – подруга, Вика Нехлюдова. Вроде нормальная всегда была, а муж изменил и свихнулась. Теперь в психбольнице обитает, зализывает кровоточащие со страшной силой духовные раны.
Ромашка пыталась не заморачиваться на глупые мелочи. Главное – любовь, а этого зелья в семейных запасниках безбрежное море.
Витька… он такой… такой энергичный, такой ответственный, такой талантливый и надёжный.
Был!!!
Машка долго не могла решиться на серьёзный разговор. По мелочи приставала, прощупывая на прочность, плавучесть и устойчивость вставшее неожиданно на якорь далеко от берега семейное судно. В шутливой или игровой форме, поскольку нарваться на скандальную разборку, самой вбить клин в сорвавшееся в штопор семейное благополучие, не было желания.
Природа или нечто ещё настоятельно требовали интимной близости. Чем дальше – тем больше.
Женщина до исступлённого неистовства, до близости к истерическому припадку, до неистового шального рукоблудия, испытывая неодолимое желание, с вожделением дышала по ночам в затылок безмятежно спящего мужа, нежно ластилась, яростно сжимая бёдрами засунутую между ног руку.
Виктор безмолвствовал.
Хуже того, его организм совсем не реагировал на сигнальные маяки, которые посылало её жаждущее физического слияния тело.
Бодрствующий супруг отшучивался, дурачился, стыдливо блуждающий прятал взгляд.
Наверно Ромашка выдержала бы и эти странности: так её воспитали, но однажды Витька собрался и ушёл.
С вещами. К своей маме.
Не представляете, насколько было обидно и тошно.
Наверно, если бы муж изменил, избил бы или натворил что-то ужасное, объясняющее нелепое поведение, было бы легче, а так… Машка винила себя. Кого же ещё!
Она неистово искала причину: выплёскивала кипящие эмоции на подруг, на родителей, покупала десятками книги по самосовершенствованию, посещала курсы психологической помощи.
Ничего не помогало. Только хуже становилось день ото дня.
Тело и мозг одновременно, независимо от психологических ухищрений, разрывало на части.
То ли Ромашка сама себя накрутила, то ли гормоны постепенно вытеснили кровь, то ли нервы стали совсем ни к чёрту: Машка рычала от желания немедленно удовлетворить низменную, но такую необходимую потребность.
Она вспоминала, закрывая глаза, посекундно, каждую встречу с Витькой: каждое слово и вздох, все без исключения запахи и звуки, воспроизводила в уме эмоции, ощущения, пьянящее чувство плавного парения, доводила себя до экстаза, до болезненно опустошающего множественного оргазма.
После виртуального любовного блаженства, как ни странно, подкатывала затяжная депрессия с продолжительной бессонницей, с беспричинной истерической нервозностью, когда подступало желание кого-нибудь задушить… или самой расстаться с жизнью каким-нибудь хитроумным экзотическим способом: чтобы Витька прочувствовал свою вину, чтобы понял, негодяй, как гадко поступил с любящим человеком.
Меланхолия могла продолжаться неделю и больше.
Потом Ромашка медленно выплывала из туманных сумерек гнетущего одиночества и опять жаждала секса: не важно, с кем и где, пусть это будет водопроводчик, бандюга, бомж – без разницы, лишь бы избавиться от чувства физической и психической неполноценности.
Зная, что происходит после самоудовлетворения, Машка стала избегать сильных возбуждающих действий, отчего становилось ещё хуже.
Она загнала себя в угол: с одной стороны грезила о связи с любым мужчиной, с другой – агрессивно и изобретательно избегала любых контактов с возможными претендентами воплотить обнажённые эротические фантазии в жизнь.
Когда отчаяние и душевная боль достигли апогея, когда подруги заметили, что с ней творится нечто невообразимое, её едва не насильно зарегистрировали на сайте знакомств и некоторое время контролировали каждый шаг в виртуальном пространстве, чтобы не наделала глупостей.
Удивительно, но, не завязав ни единого знакомства, не создав ни одного контакта, Ромашка вдруг неожиданно пришла в себя.
Она эту перемену заметила сразу.
Побродив несколько дней по просторам интернета, прочитав сотни анкет, наглядевшись вволю на масленые физиономии сетевых амуров, однажды Машка расхохоталась до икоты и колик в животе.
Оказалось, что нет необходимости будить уснувшую женскую сущность, искусственно поднимать самооценку, искать гармонию и умиротворение в мире развратных и глупых женихов-неудачников.
Она была нор-маль-на, лишь временно пребывала на планете Глюк, находящейся где-то в параллельной Вселенной. Ей никто, совсем никто не был нужен на самом деле, тем более неудачник-водопроводчик и бомж.
Машка поняла, что любит и любила только Витьку, что это печально, прискорбно, но нужно жить дальше и единственное средство оставаться жизнерадостной – любыми средствами избавиться от зависимости.
Как, она пока не знала. Посвящать в свои мысли подруг посчитала нецелесообразным, глупым занятием.
Если хочешь насмешить бога – сообщи ему о своём желании.
Измениться в одну минуту оказалось сложно, но желание – часть успеха.
Ромашка в одном бикини – пару часов крутилась у зеркала: нахваливала налитые ягодицы и бёдра (не утратила развитый мышечный корсет с юности, когда каталась на фигурных коньках), восхищалась стройностью сохранившейся до сих пор фигуры, упругостью дивного бюста, мягкостью относительно плоского животика. И танцевала…
Конечно, ей нравилось не всё, но общее впечатление завораживало, успокаивало.
– Глупец ты, Витенька! Ещё пожалеешь, что такую женщину обидел, – подумала Ромашка и стремительно приступила к задуманному.
Женщина не понимала толком – что случится и как. Она знала одно – мужчина у неё будет: если не сегодня, то завтра. И никаких подружек: от них одни проблемы, если ты человек семейный.
Сама, всё сама!
Машка вдруг поверила в обязательность женского счастья, в личную способность раз и навсегда расстаться с романтическими иллюзиями, которые делают тебя зависимой и слабой.
– Чем я хуже других, чем! Причина не во мне – в нём и я это докажу.
Ромашка выгребла из заветной шкатулки почти все накопленные деньги и отправилась в салон красоты.
Уютная обстановка заведения, собственные позитивные мысли и зуд сентиментального напряжения создавали некий мистический флёр, позволивший отбросить прочь последние сомнения в своей состоятельности как женщины.
Улыбка в этот день не сходила с её лица. Она уже… уже была счастлива, несмотря на то, что ещё ничего не успела предпринять.
Площадкой для первого опыта Машка выбрала скромный приветливый бар, показавшийся достаточно безопасным и в меру гостеприимным.
Оделась Ромашка соблазнительно, но довольно скромно, чтобы не вызвать специфического свойства ажиотаж.
Глядя на неё, ни у кого не могла возникнуть мысль об истинной цели визита.
Маша волновалась: не сказать, что едва не падала в обморок, но ощутимо трепетала, вибрировала, словно перемёрзла.
– В конце концов, – думала она, – на Витеньке моём свет клином не сошёлся. По улицам бродят толпы неприкаянных мужиков, которым повезло меньше, чем ему. Пусть оближется. Любовь – не хрустальная ваза. Если отношения разбиты, нужно постараться прибрать осколки и заменить предмет восхищения на новый. Их, воздыхателей, много, а я в своём роде единственная.
Несмотря на нервозность, настроение было на высоте.
Ромашка села у барной стойки, заказала бокал мартини, хотя даже не понимала, как выглядит этот янтарный напиток, и погрузилась в озорные, с лукавыми ожиданиями и непредсказуемыми последствиями грёзы.
О чём она думала – неизвестно.
Вид у печальной брошенки был весьма одухотворённый, отсутствующе мечтательный.
Машка не крутилась на стуле в поисках претендента, не вертела головой. Она парила в разноцветно туманных облаках яркого романтического сновидения.
Как ни странно, единственным партнёром, с которым она уверенно витала в облаках, был Витька, во всяком случае, внешне.
Мужчины в голографических приключениях были разные, а лицо у всех одно.
Ромашку наперебой приглашали танцевать, осыпали цветами, посылали приветственные улыбки и воздушные поцелуи.
Она кружилась, кружилась… со счастливой улыбкой и безмятежным взглядом, направленным в никуда, пока не ощутила мягкое прикосновение чьей-то горячей руки.
– Скучаете?
– Вовсе нет. Отдыхаю.
– Жаль. Хотел пригласить на танец.
– Спасибо, я сама, – неожиданно ответила Машка, поставила на стойку нетронутый бокал с искристым вином и попросила бармена включить Сальсу.
Танцевала она с наслаждением: целиком и полностью отдавалась страстным сексуальным движениям, ни на кого, в том числе и на незнакомца, не обращая внимания.
Мысли, чувства… их не было. Точнее, ей было по непонятной причине хорошо.
Машка даже забыла, зачем пришла, чего добивалась.
Закончив танцевать, взбудораженная и потная, отправилась она на прежнее место.
Мужчина восхищённо смотрел на неё и беззвучно хлопал, показав улыбкой и жестами, что зрелище было поистине бесподобным.
Он именно так ей и сказал. Немного позже, когда получил негласное разрешение приблизиться, назвав экспромт очаровательным, чувственным, даже сексуальным.
– Глупая бравада, не правда ли!
– Всего понемногу. Возбудить внимание удалось.
– Вульгарное, конечно, излишне откровенное?
– Вы прелесть. Разрешите угостить… нет-нет, не думайте плохо, это ни к чему не обяжет. Вы одна… я один. Согласитесь: два одиночества – это уже практически пара. Надеюсь, от медленного танца… бесконтактного, разумеется, не откажетесь.
Машка и не думала сопротивляться. Это был шанс удовлетворить позывные похоти, пусть отвлечённые.
– Какого беса я буду бегать от мужика, если он сам плывёт в руки. Пусть покажет, на что способен, – подумала она.
– Роман, – назвался он, – надо же, может, придумал такое имя! Ро-ман. Словно намекает на начало чего-то необычного, содержательного, долгого-долгого… и удивительно приятного
Танцевал незнакомец великолепно.
Ромашка даже забылась.
Впрочем, ей почему-то было всё равно, чем кончится это неожиданное, или всё же ожидаемое рандеву.
У Машки было удивительно легко на душе. Тело вовсе пребывало в комфортной невесомости.
Веселились они с Ромой от души. Почти до утра, пока не закрылось заведение.
Ехать к незнакомцу Маша мягко отказалась, вести его к себе – тем более не захотела.
Мужчина не спорил. Он вёл себя расслабленно и весьма уверенно.
Ночь в шикарном номере гостиницы с интересным соблазнителем была просто волшебной.
Ромашка отдавалась как в первый и последний раз.
Она и сама не ожидала от себя такой прыти, такой извращённой ненасытности, такого похотливо бесстыдного сладострастия и бешеной экспрессии.
К утру у неё болела и стонала от наслаждения каждая удовлетворённая до предела клеточка благодарного тела.
Прощание с кавалером было столь же красивым и романтичным.
Потом они обменялись номерами телефонов и… и легко забыли друг о друге.
Ромашке отчего-то не хотелось серьёзных или достаточно длительных отношений.
Причину такой странной внутренней установки она не могла осознать, просто чувствовала, что это лишнее.
Желание до предела насытиться сексом без обязательств, утолить так долго испытываемую жажду интимной близости, Машка воплощала с животной страстью.
Каждую субботу и каждое воскресенье отправлялась она в один из многочисленных баров и клеила там мужиков по одной и той же схеме: изображая, теперь уже намеренно, полное равнодушие, отрешённость и чуточку высокомерия.
На отчуждение, мечтательность и скромность кавалеры всех возрастов и мастей клевали так, словно мёд из её возбуждённого лона был разлит по всей площади танцпола.
Зажигательный танец сальса тоже был одной из отработанных сексуальных приманок.
Теперь Ромашка сама могла выбирать кавалеров, иногда даже цинично издевалась над их соперничеством, устраивала подобие состязания.
Ей всё сходило с рук, но спустя месяц успешное доминирование перестало радовать.
Секс и атмосфера вечного праздника наскучили, осточертели. Теперь Машка вынашивала совсем другую идею: она во что бы то ни стало хотела соблазнить… дДа-да – собственного мужа.
Эта идея будоражила воображение, манила убеждением, что миссия выполнима.
Навязчивое желание возобновить супружеские отношения незаметно превратилось в единственную ценность, в цель жизни, в безумную страсть.
Машка опять ушла в себя, снова превратилась в серую мышку, сосредоточилась на разработке многочисленных вариантов “возвращения блудного мужа”.
– Никуда ты от меня не денешься, Витенька! Я ни в чём перед тобой не виновата. Ни в чём. Я твои проблемы вычислю. Вычислю и купирую. Не будь я Машка-Ромашка. Люблю я тебя, негодяя, ничего не могу с собой поделать.
Всё могло быть иначе
Как оставить без ответа
Фразу, брошенную залпом:
"Ты пошла бы на край света,
Если б я тебя позвал бы?!"
Как же объяснить, мой милый,
Чтобы не смотрел нахмурясь?
Я туда уже ходила -
Постояла и вернулась.
Елена Исаева
Ласковое, но холодное осеннее солнце создавало странную иллюзию тепла, заставляло щуриться, подставлять лицо приятно щекочущим кожу лучикам, хотя температура на улице была совсем не комфортная, и одеться пришлось в довольно тёплые вещи.
Ещё вчера, не переставая, моросил промозглый дождь, навевающий тоску и грусть, которую даже хорошая погода и бутылка вина не сумела окончательно развеять.
Коротенькую осеннюю аномалию отчего-то называют бабье лето, намекая на то, что радость и блаженство состояния хрупкие и быстротечные.
Задумываться над тем, почему женское счастье такое непродолжительное совсем не хотелось, но уныние и меланхолия прочно поселились где-то внутри тела, навевая сентиментальные мысли, выдавливающие слезу.
Под настроение, словно провидение умеет читать мысли, подвернулся сборник стихов с таким же настроением. Девушка прочитала несколько строк.
“Утомлённые мысли бестелесно упали в прах минувшей печали…” вещала поэтесса, усиливая щемящий душу эффект, отчего солёная капелька стекла по щеке прямо на книжный лист.
Марина закрыла книжку, залпом выпила бокал вина, нервно швырнула его в стену и зарыдала.
Находиться в замкнутом пространстве квартиры стало совсем невыносимо, нечем стало дышать.
Девушка умылась, на скорую руку привела в относительный порядок лицо, выбежала на улицу, и направилась по волглой, разъезжающейся лесной дорожке, лишь бы двигаться.
Марина Леонидовна, ей всего-то двадцать три года, но положение и статус вынуждают представляться именно так, изо всех сил пыталась развеять туман не совсем приятных воспоминаний. Увы, тщетно.
Ей становилось всё хуже и хуже.
Выглядела девушка довольно странно: полностью расстёгнутое дорогое пальто, болтающееся до самой земли вечернее платье с грязным уже подолом, модельные туфли, на которые налипли килограммы глины.
На стройной шее болтается шикарное колье с бриллиантами, на тонких запястьях массивные, ажурной выделки браслеты, усыпанные драгоценными камнями в несколько рядов, в руках дизайнерская кожаная сумочка, из которой торчало горлышко от винной бутылки.
Её лицо было похоже на маску печального мима с нарисованными разноцветными слезами, которые размазаны вместе с краской.
Марина Леонидовна еле волочила шикарные ножки в прозрачных колготках телесного цвета, которые мужу привезли то ли из Лондона, то ли из Парижа, с пудовыми гирями из дорожной грязи.
Ей всё равно куда идти. Жизнь, ещё сегодня ночью казавшаяся раем, открыла внезапно потайную дверь, показав изнанку высокого социального статуса.
Средь шумного бала, когда веселье было в самом разгаре, когда музыка и танцы развернули душевные струны, подарили ощущение эйфории, когда жизнь фонтанировала лучшими проявлениями, когда всё складывалось лучше некуда…
Да-да, на самом пике блаженства, от избытка впечатлений, чувств и усталости Марине Леонидовне захотелось несколько минут тишины.
Счастья стало так много, что она не могла с ним справиться. Несколько минут, всего несколько минут посидеть с закрытыми глазами, переварить избыточные эмоции, плещущие через край, этого достаточно.
Мариночка, женщина впечатлительная.
Жила себе, жила обыкновенная девушка, не хуже и не лучше других: симпатичная, невесомая, нежная, как и все представительницы её поколения, вступившие в пору чувственности.
Разве можно не быть соблазнительной, обворожительной и кокетливо-привлекательной, когда тебе слегка за двадцать и созревшее тело требует романтических ощущений?
Любовь, во всяком случае, грёзы о ней, стучали в висках, излучая вокруг импульсы восторженного желания. В пору цветения любая жизнь благоухает и источает красоту, призывая наслаждаться.
Мариночка не была исключением из правил.
Ещё в школе между девочками все разговоры были в основном о мальчишках, о любви и свадьбах. Маленькие шалуньи загодя примеряли в мечтах подвенечные платья, учились флиртовать и предъявлять свои зреющие прелести.
Тогда ещё и смотреть-то было особенно не на что: плоские грудки, узкие бёдра, тоненькие, как спички ножки с узловатыми коленками, сбитыми в кровь в процессе девичьих игр, обгрызенные ногти.
Ну и что? Зато совсем скоро им будут завидовать те, кто на несколько лет младше.
Мариночка превратилась из серой уточки в белую лебедь немного раньше, чем одноклассницы. Спелые округлости появились в четырнадцать, а в пятнадцать, чтобы её провожать и поднести портфель, нужно было занимать очередь.
Королевой она не была, но привлекательность и свежесть делали своё дело, обеспечивая девочке бесперебойно обойму поклонников. Ей было из чего выбирать, и она это делала как истинная принцесса, не обращая внимания на всех подряд.
Мариночка искала своего, лучшего, и он не замедлил появиться. Правда, немного позднее, когда ей исполнилось двадцать. Она сохранила для него целомудренность и свежесть.
Антон Фёдорович ухаживал талантливо, красиво, блистал умом и галантностью, был нежен и добр.
Как в такого кавалера не влюбиться?
Конфетно-букетный период растянулся почти на год. Марина не спешила с выбором, не подгоняла романтические чувства. Она хотела разобраться в себе и любимом.
Тогда он был просто Антошенька: милый забавный паренёк с горящим взором и душой поэта. Ему легко удавалось всё, начиная от учёбы и заканчивая танцами.
Двигался мальчишка виртуозно, водя Мариночку по танцевальной площадке, словно делая предложение. Впрочем, так оно и было.
Но в любви Антон признался несколько позднее, когда расписались и сыграли свадьбу, видно считал этот факт очевидным.
Антон замечательно пел, аккомпанируя сам себе на гитаре, рисовал, сочинял стихи, пусть не вполне талантливые, но чувственные, с искрой. Его музой непременно была Мариночка. Он её боготворил, в буквальном смысле носил на руках, которые её хрупкое тельце прижимали к широкой груди.
В объятиях любимого девочка была уверена, что и парень от неё без ума, чувствовала себя защищённой и нужной. Это было видно по всему.
Юноша млел, дотрагиваясь до любимой, особенно, когда один за другим целовал миниатюрные пальчики с детскими ноготками.
Как чувственно он держал её ладони, сколько любви и нежности светилось в пронзительном взгляде.
От его присутствия Мариночка цепенела, дыхание её становилось горячим, сердечко заходилось от трепета, лицо и шея покрывались румянцем, на лбу выступала испарина.
Но было и нечто ужасное – её трусики отчего-то становились мокрыми.
Из-за этого девочка считала себя безнравственной и распущенной. Разве можно так реагировать на друга? Он ведь ещё даже не жених. Как ни пыталась Мариночка отогнать видения, в которых милый обнимал её и целовал, совсем не ладони, стыдно сказать куда – в губы.
Сны и видения появлялись всё чаще, пробуждая небывалую чувственность. Мариночку накрывало пеленой блаженства, грудки томительно ныли от предчувствия сладостных ощущений, сосочки буквально распирало, заставляя к ним прикасаться.
Девочка просыпалась в поту, потрясённая переживаниями. Каждая клеточка тела стонала от удовольствия, эмоции переполняли, унося в некое подобие путешествий, но не в пространстве, а внутри своего тела, даря неведомые впечатления, которые хотелось повторять вновь и вновь.
Позже эти видения воплотились в реальность, только были гораздо ярче.
Первые месяцы совместной жизни буквально впечатались в память, как самые счастливые мгновения жизни. Их отношения были похожи на медленный танец, эмоции и переживания зашкаливали, заставляя сгорать заживо в огне страстей.
Что же они тогда вытворяли, уму непостижимо, но ей совсем не было стыдно. Напротив, каждое движение казалось чистым и непорочным, не смотря на то, что совершались по её мнению развратные действия, причем теми местами, которые даже упоминать считается неприличным, которые принято скрывать от постороннего глаза, даже не называть по возможности.
Какие глупости, разве можно считать пошлым то, что заложено природой, как акт любви? И что теперь? Как жить с тем, что Марина увидела и почувствовала сегодня?
А увидела она те же самые действия и движения, но вульгарные, безнравственные, пошлые.
Праздновали юбилей какого-то местного чиновника довольно крупного ранга. Всё было красиво и пристойно. Марина Леонидовна немножко устала, у неё закружилась голова, гудели ноги от высоченных каблуков, к которым она никак не могла привыкнуть.
Все кабинеты на первом этаже были закрыты, в вестибюле и коридорах обнимались и разговаривали парочки.
Девушка, не задумываясь, пошла в кабинет мужа, который точно был открыт, ведь там они разделись.
То, что она увидела, не просто смутило или выбило из колеи, уничтожило, вывернуло мозг наизнанку.
Когда же это началось? Когда!
В слезах прибежав домой, Марина Леонидовна достала из бара бутылку вина, кажется французского, очень дорогого, из какой-то коллекции, отхлебнула. Кислятина. Крымские вина ей нравились больше.
Впрочем, какая разница, чем напиться, чтобы потерять сознание и не помнить, что увидела?
Муж Марины Леонидовны – крупный чиновник в областном железнодорожном ведомстве. На вечеринках Марина не однажды слышала, как за глаза Антона Федоровича называли парашютистом. Говорили, что такие должности просто так не дают.
Собственно, какое это имеет значение? Просто её муж особенный. У него талант. Человек умеет ладить, умеет руководить. Он всё может и не абы как – лучше всех. Значит, должность досталась ему по праву.
Когда они поженились, Антон тогда только закончил учиться, его сразу поставили начальником участка. Он справился. Естественно, его начали продвигать. Кого же ещё?
Они уже тогда жили неплохо, в расходах особенно не стеснялись.
А однажды сияющий Антошка пришёл, подхватил Мариночку на руки, закружил, покрыл лицо и шею поцелуями. Его распирало от радости и гордости.
Ну и пусть. Он же не для себя одного старается.
– Мариночка, радость моя, с сегодняшнего дня ты Марина Леонидовна и никак иначе. Если кто-то посмеет обратиться к тебе без отчества, откажи ему от дома и задави презрением.
И меня не смей называть иначе, чем Антон Фёдорович, даже дома. Наедине тем более, чтобы не унизить меня нечаянно перед холопами. Я теперь ого-го как взлетел. Даже боюсь вслух произнести название должности.
Как мы с тобой заживём, любимая, тебе и присниться не может. Одеваться теперь будешь только в фирму, есть и пить одни деликатесы. Ты теперь по местной табели о рангах – графиня. В золоте и бриллиантах купаться будешь. Вот так!
Однако с того дня всё пошло совсем не так. Не пошлО, а пОшло, вульгарно.
Называли, правда, Марину по имени с отчеством, ручку целовали и заискивали, но это скорее бесило и расстраивало, чем радовало.
Долго не могла Марина Леонидовна привыкнуть к таким церемониям, не по себе было.
Позже привыкла, приспособилась, хоть и не испытывала приятных чувств: надо так надо. Статус требует. Нельзя подводить мужа.
Не так много времени прошло, как Антон Фёдорович окончательно застолбил себе место на чиновничьем Олимпе, почувствовал, что ему теперь дозволено всё.
Приходит со службы важный, медлительный, надменный, начинает брюзжать и приказывать.
– Не прислоняйся, костюм помнёшь. Ты что, не мылась сегодня? Чего от тебя бабой воняет? Духи французские для чего тебе покупаю? Девочка должна цветами и фруктами пахнуть.
– Не сердись, Антон Фёдорович. Вспотела немного. Раньше тебе нравился аромат моего тела. Давай лучше покушаем. Я такой вкуснятины наготовила, пальчики оближешь.
– Без тебя накормили до отвала. Рестораны на что? Что за вид у тебя, как колхозница выглядишь.
– Мы же дома. Я делами домашними занималась, умаялась.
– Структурируй своё время, успевай, пока меня дома нет. Мужа должна во всеоружии встречать, принцессой выглядеть. И эротики, эротики побольше. Декольте там, туфельки на высоком каблуке, бельишко изящное, педикюр-маникюр, чтобы я сразу захотел в постели с тобой барахтаться.
– Я человек занятой, мне некогда с лирикой и романтикой рассусоливать. Живо под душ! Да скоренько, не томи. Побрызгайся чем-нибудь вкусным. Боже, такая красотка была, куда всё подевалось?
– Чего возишься, некогда мне, по-быстрому палку брошу и убегу. Ждут меня. Деловая встреча. Поешь без меня.
– И не куксись! Какого чёрта! Вот ещё моду взяла. Жена чиновника моего ранга должна быть готова, что муж работает круглосуточно и без выходных. Положение обязывает жертвовать собой.
– Да, вот прикупил колье с бриллиантами. Кучу денег отвалил. Через месяц серёжки к нему обещали привезти. Ну чего как коза вылупилась? Одна нога здесь – другая там. Живо!
– Антоша…
– Сколько раз говорить, Антон Федорович. Накажу. Завтра съездишь вот по этому адресу, примеришь шубку из соболя. За неё уплачено. Выберешь, чтобы сидела как влитая. Ты обязана имидж мой поддерживать. И поднимать. А сейчас вот эту штуку поднимешь. Как я сейчас тебя… Ух! Пошевеливайся! Некогда мне.
– Антон Фёдорович, может потом, когда придёшь, я не готова?
– Не капризничай. Сказано сейчас, значит сейчас. Чтобы через пять минут готова была.
Поначалу Марина плакала от такого обращения, потом свыклась, стала считать, что её неправильно воспитывали. Муж, мол, всему голова, он хозяин и этим всё сказано. А то, что много работает – что поделаешь, должность обязывает.
Дискомфорт Марина испытывала колоссальный, но терпела. Думала, что перебесится.
Она никак не могла в толк взять, куда подевалась любовь и что взамен неё получила? Чувства против достатка – такой размен её никак не устраивал.
От обладания дорогими шмотками Марина наслаждения не испытывает. Лучше бы вернуть чувства и отношение, как вначале было.
Время от времени её так накрывало, что хотелось покончить со всем разом, включая себя, радикально. Только не по-людски это.
Развод просила – не даёт.
