Читать книгу: «Причудливые виражи», страница 11
Дочки-матери
Беременность. Ненужная. Некстати.
– Ведь я одна, и при такой зарплате!
– Ах, девочка!
Но как бы ты любила,
Когда бы мама и тебя убила?
Андрей Олегович
Девочку звали Зарина.
Милая малышка, она всегда, сколько помнит, чувствовала себя одинокой.
Папа девочки был дальнобойщиком, мама трудилась в больнице на две ставки и постоянно подрабатывала, когда предлагали уход за больными на дому или выполнять платные процедуры.
Мест в детском саду не было, бабушки и дедушки жили далеко.
У Зарины был белый плюшевый мишка и коричневый чемоданчик, в который она прятала свои сокровища: альбом с карандашами, кукольный театр, который сама сделала из картона и бумаги, сама раскрасила кукол и одежду для них, склеила складывающуюся мебель, солнце, траву, деревья.
Друзей и подруг у девочки не было: она всегда оставалась одна.
Когда родители были дома, они тоже были заняты.
Если они не занимались домашними делами, то закрывались в своей комнате: громко чем-то скрипели, охали, потом ругались. Позднее бежали за бутылкой и сидели почти до утра.
Малышка привыкла к одиночеству, от которого уже не испытывала дискомфорт. Ей всегда было чем заняться: куклы и мебель в заветном чемоданчике ветшали, выцветали. Их постоянно приходилось обновлять.
Потом Зарина пошла в школу.
Там было совсем скучно: дети не умели играть как она. Они шумели, озорничали, одним словом не знали, чем заняться.
Дома было намного интереснее.
После седьмого класса Зарину отправили во время каникул в пионерский лагерь.
Там всё и началось.
Витька Сутягин, мальчишка-переросток из старшего отряда, почти взрослый, зачем-то взял над ней шефство.
Это он так называл свою навязчивую прилипчивость.
Оказалось, что учатся они в одной школе, даже живут по соседству.
Юноша ходил за Зариной по пятам: дарил конфеты, а также цветы, фрукты и ягоды, которые ловко добывал по ночам в садах местных жителей.
Сначала его внимание здорово досаждало, потом стало безразлично привычным, но уже через две недели, если Витя опаздывал к её пробуждению, походу в столовую или в часы свободного досуга, Зарина здорово расстраивалась.
Ей никто никогда не интересовался, никто не опекал, а Витя…
Стоило Зарине испачкать носочки или платье, Витя заставлял переодеться, тайком от друзей стирал и сушил её вещи.
Он быстро научился придумывать фасоны, вырезать и раскрашивать для кукол Зарины одёжку, устраивал с ними представления в ролях и лицах.
Впервые в жизни девочка почувствовала себя по-настоящему счастливой.
Витя был нужен ей, а она ему.
Это было так… так… здорово!
Потом они ходили по лесу, который оказался наполненным красотой и тайнами, о них Зарина никогда без него не узнала бы.
Витя столько всего знал о деревьях, цветах и птицах, так красиво обо всём рассказывал.
Ребята держались за руки, когда никто не видел, учились целоваться.
Нежные Витькины прикосновения будили в восприимчивой девочке настолько приятные фантазии, что ночью она не могла уснуть.
Под подушкой девочка хранила веточки душицы и вереска, которые дарил ей друг. Они были горькими на вкус, зато пахли Витей и мёдом.
Потом в лагерь приехали родители, предложили остаться ещё на одну смену.
Тот день Зарина еле пережила.
Ей нужен был Витя, а не мама с папой, которые раскладывали перед ней: то еду, то фрукты, то сладости, которые были не нужны девочке.
К счастью Витю тоже оставили на второй срок.
К тому времени они были совсем неразлучны, к чему начали привыкать и воспитатели, и дети.
Когда ребята из первой смены разъехались по домам, а вторая ещё не прибыла, случился тот самый первый раз.
Первый и единственный, если быть точным.
Зарина ничего толком не поняла, потому, что ничего не видела, только чувствовала что-то неопределённое.
Зарина как себе самой доверяла другу.
Он никогда не сделал бы ничего плохого.
Девочка неподвижно лежала на кровати в полной темноте, когда Витька с фонариком разглядывал её писечку, когда сопел и потел.
Тошнить Зарину начало уже в школе.
Как ни была занята мама, заметить, что происходит нечто странное, смогла довольно быстро.
Конечно, поначалу она грешила на расстройство пищеварения, на простуду, на кишечную колику, по причине чего сделала анализы, результат которых ошеломил.
Мама глазам своим не поверила.
Такого… просто не может быть.
Девочке нет ещё двенадцати лет, она ребёнок.
Между тем у ребёнка начались по-настоящему серьёзные женские проблемы: днём Зарину рвало и мутило, а к вечеру на неё нападал жор.
Пришлось вести девочку к гинекологу.
Приговор был однозначный. Хотя нет…
Маме предложили на выбор – аборт или роды.
Она выбрала операцию.
Кто виновник “торжества” Зарина стоически скрывала.
Не знаю и всё.
У Витьки в школе началась своя жизнь, почти взрослая.
Афишировать – связь с пигалицей он не хотел, поэтому избегал встреч на глазах у одноклассников.
Зарина дождалась друга после занятий и сообщила о том, что сказал доктор.
– Прям так сразу? Мы же всего один разочек, даже не по-настоящему. Так не бывает.
– Я в этом не разбираюсь, – ответила Зарина, – мама требует избавиться от ребёнка. Что ты об этом думаешь, тоже его не хочешь?
– Не знаю. Конечно, хочу, но что мы можем решать, мы же не взрослые. Им видней. Я в девятый класс хочу перейти, потом институт…
– Понятно.
– Ничего тебе, Зарка, непонятно. Рано нам, вот и всё.
Витька не испугался, не спрятался. Пришёл к Зариным родителям и сам признался во всём. Знал, наверно, что несовершеннолетнего судить не будут.
Зарина всё же поняла глубоко по-женски, наверно на уровне интуиции, что любовь и нежность на этом закончились.
Она замкнулась, ушла в себя, целыми днями играла бумажными куклами, выплескивая на них несбывшиеся мечты, обманутые надежды и эмоции, которые на глазах меняли интенсивность и цвет, превращаясь в нечто серое и бесформенное.
А ведь девочка успела придумать целую жизнь, совсем не кукольную, настоящую, в которой было всё не так, как у мамы с папой.
В той новой жизни была она, Витя и дочки.
Зарина представляла то двух малышек, то трёх.
Девочки были такие замечательные, такие милые и родные…
В тот день…
Даже погода не была согласна избавиться от живого плода.
Всю ночь Зарина просидела на подоконнике неподвижно.
Слёз не было.
Просто внутри что-то замерзало и замирало, просто сердце то и дело забывало качать кровь, просто дыхание сбивалось, ноги затекали, а во рту была неприятно-горячая горькая сухость.
Витька провожал их с мамой, прячась в отдалении за деревьями.
Зарина видела его, но ей было безразлично Витькино присутствие.
Она всё решила, всё поняла: это не тот человек, которого она представляла себе в мечтах.
Совсем не тот.
Юноша из грёз никогда не отказался бы от трёх милых дочурок.
Он их любил.
Зарина видела это в цветных грёзах собственными глазами.
Теперь девочка знала, почему во сне у её любимого невозможно было разглядеть лицо: это был не Витя. Наверно она ещё встретит мальчика из сна.
Больничный коридор был серый, пустой и холодный.
Потолок и стены непонятного цвета давили: голова шла кругом, подкашивались и дрожали ноги, останавливалось дыхание.
Мама как назло пыталась её обнять, что было ужасно противно.
Зарина села у стеночки на ветхую скамейку, отключилась от реальности, представила сцену из прочитанной некогда сказки, как королеве отрубили голову, которая катилась и хлопала глазами.
Мурашки толпой прокатились по её хрупкому телу.
Зарина затряслась от холода, тут же вспотела.
Рядом сидели несколько взрослых женщин в напряжённых позах с бледными печальными лицами.
Они были молчаливы, неподвижны, холодны и излишне серьёзны.
Как они могли на такое решиться?
Как!
Медперсонал то и дело выглядывал в коридор. Зарину явно разглядывали и обсуждали.
Плевать.
Сейчас умрёт дочь, вместе с ней она. Пусть делают, что хотят.
У Зарины нет сил сопротивляться.
Маму внутрь операционной не пустили, лишь дали бумаги, в которых она расписалась.
Воздух вокруг сгущался, становился тяжёлым, липким. Он придавливал девочку к земле, которая норовила убежать из-под ног.
В ужасном помещении, не похожем на место, в котором можно жить, был раздражающий, очень неприятный запах. В лотках на белых простынях лежали страшные на вид блестящие инструменты, напоминающие столовые приборы.
Зарина подумала, что сейчас эти люди разрежут живот, вытащат дочку, положат маленькое тельце на белоснежные ткани и начнут пировать.
В глазах девочки мелькали красные концентрические круги.
Её раздели, обтёрли, усадили в ужасное кресло.
Зарина смутно слышала лязгающие металлические звуки, голоса, звучащие глухо, словно из жестяного ведра.
Казалось, будто они злорадно смеются.
Девочка пыталась открыть глаза.
Временами получалось увидеть, как медленно плавают вокруг зеркала, головы, руки, как уползают и расширяются стены с потолком, как всё это закручивается в спираль, улетает, переворачивается, проваливается в бездну.
Зарина безудержно летела вместе со стремительно набирающей скорость спиралью, не в силах перевернуться, изменить положение тела.
Одновременно с ускоряющимся полётом нарастал гул и ощущение, что сейчас всё кончится, что она грохнется о твёрдое чёрное дно и исчезнет навсегда, отчего всё её пока живое существо целиком заполнил предсмертный ужас.
Зарина закричала и очнулась.
На неё в упор смотрели несколько пар испуганных глаз.
Удивительно, но девочка даже расстроилась, что осталась живой.
В себя Зарина после наркоза приходила тяжело и долго.
Её мутило, мерещились сгустки липких существ с щупальцами, которые пытались отнять ребёнка, ныло всё тело.
Зарина не могла нормально стоять, дышать, думать.
Пришлось долго приходить в себя.
Мама держала её за руку.
Лучше бы она этого не делала.
Её прикосновения были ужасно неприятны.
Дома девочка в одежде улеглась под одеяло и провалилась в ту же бездну, где уже побывала утром.
Теперь Зарина знала, что будет дальше. Теперь она с надеждой ждала, когда столкнётся с чёрной бездной, когда сама превратится в пустоту, в ничто.
Девочка то чутко спала, то просыпалась, удивляясь, что бездна отпускает её почти невредимой.
Почти…
Удивительно, но через пару дней мучения закончились.
Зарина проснулась с рассветом, захотела кушать, потом вспомнила про Витьку, про не родившуюся дочь, которую поглотила неизвестность.
Ведь Зарина так и не увидела малютку живой.
О дочери Зарина будет позже вспоминать всю жизнь.
Кукол она забросила, училась сначала кое-как, затем поставила перед собой цель уехать от родителей.
Навсегда.
Школу Зарина закончила с отличием, после чего без сожаления уехала в областной город, институт с красным дипломом.
С родителями переписывалась, но неохотно.
Витьку и всё, что с ним связано, пыталась забыть, как страшный сон, от мужчин шарахалась.
Несмотря на опутавшие воспалённое сознание страхи, которые проявлялись фобиями, женская сущность в Зарине оказалась живучей и сильной, а материнский инстинкт неистребимым.
Она мечтала о трёх дочках, грезила ими, видела, чувствовала каждую из них, называла по имени.
Мысли о детях превращались в психоз.
Когда на горизонте событий появился Роман, имечко-то какое – многообещающее, Зарина не смогла больше противиться обстоятельствам и желанию стать матерью.
Так вышло, что не было у них с будущим мужем конфетно-букетного шоу, не случилось романтических прогулок под звёздным небом, чарующего запаха душицы и вереска, пробуждающего счастливые грёзы.
Сошлись они буднично и просто: первое свидание закончилось постелью, после чего случился месячный перерыв, пока Зарина не убедилась, что всё ещё полноценная женщина, что внутри опять, как тогда, зародилась новая жизнь.
Не было у них с Романом неистовой страсти, не было безумного желания, чувственной одержимости, упоения ласками и близостью.
Зато было взаимопонимание, доверие и была дочь, Алина.
Зарина почти убедила себя, что счастлива, что жизнь на самом деле прекрасное занятие, если умеешь и хочешь сопротивляться неблагоприятным обстоятельствам, даже решилась было на повторную беременность, пока однажды Рома не сообщил ей со спокойным выражением лица, что нужно расстаться, что встретил женщину мечты.
Его мечта, против её смутных грёз, имела привилегию – он действительно влюбился.
Во всяком случае, в таком ракурсе Ромка преподнёс свою новость и собрал вещи.
Зарина расплакалась, но совладала с эмоциями, не стала устраивать разборки, скандал, лишь смиренно попросила не оставлять её сразу, вымолила у Ромки одну единственную ночь.
Женщина сама не понимала, почему это для неё так важно.
Муж, конечно, сопротивлялся, но слёзы и смиренная позиция жены сделали своё дело.
Он остался.
Остался на целую неделю, хотя то и дело кому-то звонил, унося телефонный аппарат на кухню, чтобы Зарина не слышала собеседников, и не разбирал чемодан.
Женщина не понимала, что с ней происходит.
В ней неожиданно и вдруг проснулась ненасытная самка.
Зара взяла отпуск за свой счёт, помогла мужу оформить больничный и не выпускала его из чувственных объятий, пока тот совсем не обессилел.
Привычно тошнить её стало недели через три, когда муж окончательно переселился к любовнице.
Сомнения, беременность ли это, развеял в два счёта врач.
Они всё ещё оставались законными мужем и женой. Зарина не могла называть коварную разлучницу иначе, как стерва, и всё ещё лелеяла надежду на восстановление семейного статус-кво.
Беременность протекала с осложнениями. Видимо сказывалось нервное напряжение.
Алина, дочка, постоянно болела, усугубляя сложность одинокой жизни.
Спустя два месяца неожиданно позвонил Ромка, долго чего-то невразумительно бубнил, вспоминал, как им было хорошо вдвоём, намекнул, что готов вернуться, что всё исправит.
Сердце Зарины ёкнуло, подскочило ввысь и встало там колом.
Она успела распрощаться с мечтами и грёзами, успокоилась, распланировала жизнь на годы вперёд.
Без него, без Ромки.
Поздно, милый. Слишком поздно!
Если бы месяц назад…
– У тебя, Сафронов, был счастливый шанс стать папой замечательных малышек. Ты его про… короче, любимый, я убила наших девочек… неделю назад убила. Ты мне больше не нужен, предатель.
– Как же так, Зарочка, как же так? Ты же ни единым словом не обмолвилась… зачем ты это сделала! Зачем?
– А ты… ты зачем? Обрати внимание – ты ушёл сам. Сам, любимый. Теперь сам просишься обратно. Что не так, чем тебя любовница не устроила? Ты – негодяй. Живи теперь с этим. Мне больше не звони.
Ромка не звонил, пришёл сам.
Разговаривали в коридоре.
В квартиру женщина его не впустила.
Одета Зара была довольно странно, в объёмный бесформенный балахон, но Ромка этого не заметил, наверно был слишком занят своим, личным.
Муж выглядел одиноким, обиженным и постаревшим.
Зато она была счастлива…
УЗИ показало, что внутри у неё стучат малюсенькие сердечки двух эмбрионов.
Позднее выяснилось, что это две девочки.
И неважно, близняшки это или двойняшки.
Мечты иногда сбываются.
– Алина, у тебя будут две сестрички. Как ты к этому относишься?
Дурёха
Покупаю вакцину от чувств – и внутри не болит,
Только изредка щемит в груди, не давая забыться,
И бесстыже раздета весною душа-инвалид…
Ей замёрзнуть не страшно…
Намного страшнее влюбиться…
Только твоя девочка
Знаете, что такое настоящая, выкручивающая из живого тела суставы души тоска-кручина?
Фёдор Михайлович тоже до поры не знал и вот…
– Дурёха, право слово, это как, это почему? Я же тебя… можно сказать первый раз за всю жизнь по-настоящему влюбился. Ну и что, что мне пятьдесят три, а тебе вдвое меньше, девочка моя. Ага, моя… держи карман шире. К экстрасенсу сходить, в церковь? Свечку поставлю, помолюсь, глядишь услышит Создатель, мать его ети… если существует нечто подобное в природе. Где ты, любовь моя!
Мужчина был безутешен, потерян настолько, что подчинённые стали поговаривать о том, что босс по всей видимости стал вдовцом. Кто-то из активистов бегал по этажам со списком – кто сколько готов пожертвовать на печальную церемонию.
Слухи расползались, множились. Люди прятали от начальника глаза.
Все в компании знали, что Фёдор Михайлович – отменный семьянин, каких поискать, что Ильза Викентьевна для него – свет в окошке.
Начало печальных событий было положено в обычной командировке.
Заканчивался формальный срок действия контракта на поставку комплектующих для сборки пылесосов. Нужно было обновить договор.
Можно было послать одного из замов, но захотелось развеяться, хоть на несколько дней отойти от монотонных будней, от постоянного нервного напряжения.
Фёдор Михайлович даже от водителя отказался, сам сел за руль.
Никаких планов строить не было желания. Если честно, он просто хотел отдохнуть ото всех и выспаться.
Рулить делами фирмы был приказом назначен Веретенников, единственный по-настоящему преданный человек, но даже ему была озвучена завуалированная версия переговоров.
Телефон был отключен, жена и зам заранее предупреждены, что переговоры будут ответственными и сложными, что лучше его не беспокоить.
В живописном пригороде был с соблюдением мер секретности снят на неделю уютный домик, где его никто не сможет отвлечь от созерцания природы и чтения, на что в реальной жизни не оставалось ни сил, ни времени.
Вопрос с поставщиками был предлогом для поездки, но его тоже необходимо было решить, с чего и начался побег от самого себя.
– Верочка, – позвал директор завода невзрачную как моль, чересчур серьёзную молоденькую секретаршу, – возьмите документацию, подготовьте договор. Меня ни для кого нет. И кофейку, кофейку нам, милейшая.
– Константин Андреич, где вы выкопали такую “очаровашку” с печальными глазами? Неужто жена выбирала, чтобы соблазнить было нечем, – хихикнул посетитель, намекая на известное всем пристрастие собеседника к слабому полу.
– Не скажите, Фёдор Михалыч, Верочка – такая умница, такая очаровашка. Достоинств у неё немерено. Если бы она не была моей сотрудницей… женщина-огонь, честное слово, на скаку кого угодно остановит. Сражает наповал. Работает, учится, прыгает с парашютом, сплавляется на байдарке по горным рекам. Когда всё успевает?
– Ладно, не суть важно. У меня просьба. Обеспечь алиби на неделю, чтобы комар носа не подточил. Что-нибудь предельно правдоподобное.
– Понимаю, понимаю, дружище, – сам, бывало, грешил. О, женщины!
– Ты не так понял. Зря возбудился. Хочу уединиться, помечтать, покопаться в памяти.
– Одобряю. Самому всё обрыдло. Но подружка не может помешать. Могу поспособствовать.
– Не стоит.
– Не стОит или не стоИт? Шучу. Какие наши годы. Хотя… у меня реально уже два внука. Верочка, у тебя всё готово?
Контракт оформили мимоходом. Выпить за дружбу Фёдор отказался, сославшись на то, что за рулём, а вину за нелицеприятное мнение о Верочке, хотя она о нём даже не догадывалась, решил загладить, чтобы совесть не мучила.
В портфеле нашлась пара совсем не дешёвых безделушек, подаренных некогда компаньонами по бизнесу для супруги, но так и не нашедших применения. Ими и отдарился, поблагодарив девушку за профессионализм и исполнительность.
– Вы, Верочка, прелесть! Был бы немного моложе – пригласил бы на свидание. Благодарю!
Девушка приняла презенты с восторгом: бижутерию тут же примерила, брызнула на тонкое запястье духами.
– Восхитительный букет, Фёдор Михайлович. У меня тоже кое-что для вас есть. Ароматизатор для автомобиля. Авторский дизайн флакона. Не поверите, моделью для эскиза была я.
– Именно в таком неожиданном виде? Не жалко расставаться с шедевром?
– Вовсе нет. Наброски были сделаны на пляже. Художник был очарован моей фигурой.
– О, да! Судя по формам – было чем восторгаться. Позвольте откланяться. Масса, знаете ли, дел.
– Понимаю.
Фёдор Михайлович вышел на свет, зажмурился: романтическая неделя одиночества началась.
Он чувствовал себя счастливым.
Покрутив в руках подарок, Фёдор многозначительно ухмыльнулся, сунул статуэтку в бардачок, – достоинств у девочки действительно хватает. Пусть даже художник приукрасил. “Где мои семнадцать лет…”
Заселившись в арендованный домик на берегу живописного озера, мужчина достал из багажа бестселлер, занимательный триллер, обещавший путешествие в молодость, в благодатные времена романтической молодости.
Прочитать удалось с десяток страниц, когда раздался звонок телефона.
Фёдор поморщился, но посмотрел на экран, где высветился незнакомый номер.
Немедленно был дан отбой. Захотелось совсем выключить аппарат, но привычка – вторая натура: без связи он чувствовал себя неуютно.
Звонок возобновился.
– Мне некогда. Перезвоните позже.
– Не бросайте трубку, Фёдор Михайлович, – прозвучал смутно знакомый весьма приятный женский голос, – это Вера, референт и секретарь Константина Андреевича.
– Говорите.
– Вы забыли папку с документами.
– С какими ещё документами… договор? Ах, да. Я про него даже не вспомнил. Обрадовался свободе. Оставьте пока у себя. Заеду позже.
– Но здесь ваш паспорт. Права и всё такое. Вы ещё не уехали?
– Бред, как права могли оказаться… ах, да, точно. Рассеяный с улицы Басейной. Не могли бы вы привезти злополучную папку? Такси оплачу. Моральные издержки компенсирую.
– Диктуйте адрес.
Через час Вера приехала в уединённую обитель.
– Не откажите отужинать со мной. Право, так неудобно получилось.
– Ну что же, пожалуй, соглашусь. Здесь так мило. Вековечные сосны, хвойный воздух, цветы, озеро.
– Да-да. Стоит протянуть руку с орехами, как со всей округи сбегутся белки. Совсем ручные создания. С веранды видно лебедей. Здесь действительно мило. Я долго выбирал уединённую обитель. Сейчас отпущу водителя, закажу чего-нибудь вкусненькое. Какие блюда предпочитаете, что любите? Не обидитесь, если на столе будет вино?
– Вы один здесь живёте?
– Абсолютно один. Мечтал несколько лет убежать от всех сразу.
– И тут я… уничтожила нечестивым присутствием мечту. Извините! Вот ваши документы. Поеду, пожалуй.
– Нет-нет. От вас я не предполагал убегать, поскольку мы даже незнакомы. Весьма признателен за заботу. Представляю, если бы меня остановили по пути. Так мило с вашей стороны.
У Фёдора Михайловича странно кружилась голова. Перед ним стояла всё та же Верочка, но удивительно привлекательная, фантастически соблазнительная.
Мужчина невольно загляделся, пытаясь сопоставить видимую графику соблазнительной фигурки с теми пропорциями, которые акцентировал в статуэтке художник.
– Не смотрите на меня так, словно хотите съесть. Можете потрогать – я живая. У вас здесь есть лодки? Так хочется покачаться на волнах.
– Не знаю. Должны быть. Сейчас выясню.
– Какой же вы, Фёдор Михайлович… пригласили, а ведёте себя как мальчишка. Расскажите о себе.
– Так нечегорассказывать. Родился, женился…
– С этого места подробнее.
– Учились на одном курсе. Пару раз танцевали. Поцелуйчики, то-сё… Софочка забеременела.
– Брак по залёту. Обидно, досадно. Никакой романтики. А любовь?
– Не помню. Честное слово, не помню. Лирика как-то быстро превратилась в прозу. У меня идеальная жена, прекрасная работа.
– Но чего-то не хватает. Именно поэтому вы здесь. Забавно. Я тоже одна, но мечтаю влюбиться.
– Я здесь неделю буду жить. Составите компанию?
– У меня накопились отгулы. Это так, мысли вслух. Роскошный домик, природа. Мечта! Мы втроём с подругами комнату снимаем. С удовольствием пожила бы в такой изысканной обстановке.
– Вот и чудненько.
– Что насчёт лодки? Катаемся или как? Да, интим исключён. На всякий случай предупреждаю.
– Безусловно, Верочка. Что ты такое говоришь. Даже в мыслях не было.
Одета девочка была слишком скромно. Несправедливость эту Фёдор Михайлович исправил на следующий день: заехали в бутик, купили то, сё… на его взыскательный вкус.
Верочка не кокетничала, не притворялась, вела себя с достоинством, но очень просто.
С ней было так легко, так щекочуще приятно, как ни разу не было за почти три десятка лет семейной идиллии.
Днём они гуляли, беседовали буквально обо всём, даже спорили, вечером вслух читали ту самую книгу, после чего эмоционально обсуждали каждый эпизод за ужином со свечами, делились рассказами о том, чем жили, о чём мечтали.
Ночами Фёдора Михайловича посещали нескромные мысли, но позволить себе приблизиться на более интимное расстояние к ставшей вдруг родной девочке не посмел.
Верочка действительно была умница: она всё видела, всё чувствовала, всё понимала. Её не было нужды завоёвывать.
В предпоследнюю ночь девочка после ужина пришла в его комнату, без рисовки, очень обыденно, словно это было привычным семейным ритуалом, сняла пижаму, нырнула под одеяло и прижалась, прожигая мужское тело нагой грудью, словно так было всегда.
– Почему… Вера?
– Захотелось прислониться, почувствовать живое тепло, поделиться своим. Просто так. Не ищите подвоха, Фёдор Михайлович. Я взрослая. Мой поступок ни к чему вас не обязывает. Мужчина и женщина наедине. Воздух вокруг наэлектризован до предела. Я чувствую ваше желание. Разве можно быть рядом и не заразиться?
– Не хочу, чтобы в последствие тебе пришлось пожалеть. Цветок, который сорвали, быстро вянет. Я стар… для тебя. У нас нет, не может быть счастливого будущего.
– Его ни у кого нет. Есть только иллюзии. Вот вы… у вас есть всё, о чём только можно мечтать: положение, семья, успешная карьера, достаток… а вы от всего этого убегаете. Образ идеального будущего не сложился. Пока оформляли пейзажный фон, антураж, потеряли несколько самых важных элементов, здоровье и молодость, например. Утратили безвозвратно.
– Не научился я жить малым. Стремился быть кем-то значительным, расширял личное пространство, в итоге оказался в лабиринте, из которого нет выхода: слишком много токсичных обязательств.
– Кризис среднего возраста. Самая большая в жизни переоценка ценностей. Женщинам за пятьдесят ещё сложнее. Многие сходят с ума. Моя мама, например, эмигрировала в личное пространство и не вернулась оттуда. Вы мне нужны. Сегодня, сейчас. Вы первый, кто отнёсся ко мне как к девушке, а не как к самке. У меня нет ничего, кроме молодости и стремлений, у вас – ни того, ни другого. Хочу поделиться.
– Щедро.
– Зря вы так, Фёдор Михайлович, я искренне, безвозмездно.
Эта ночь была территорией бесконечного счастья.
Неземное блаженство растянулось на сутки.
Увы, время невозможно остановить, даже когда для этого есть серьёзный повод.
– Верочка, поехали со мной.
– Зачем, Фёдор Михайлович, предлагаете руку и сердце?
– Хотел бы, но… не могу оставить семью. Жена не заслужила такую кару. Назначу тебя замом, введу в совет директоров. Помогу с квартирой.
– Торгуетесь, назначаете цену. Предлагаете роль фаворитки, любовницы. Боюсь, знаете ли, продешевить. Шучу! Просто не хочу превратиться в стерву. Вы мне ничем не обязаны. Расслабьтесь. Мне было хорошо, вам, как я понимаю, тоже. Не нужно ничего придумывать. Я от поцелуя не забеременею, а жизнь… сама всё расставит по местам.
– Я привязался к тебе. Хочу и могу упростить, раскрасить твою жизнь. У меня большие возможности. Хочу быть рядом.
– Будь, пока нас обоих такие отношения устраивают. Мне моя жизнь нравится. Ты – тоже.
– Как ты себе это представляешь? Ты здесь, я – там. Между нами сотни километров.
– Думай.
– Я тебя… люблю! Позволь попробовать сделать тебя счастливой.
– Смело. А там, в кабинете Константина Андреевича, смотрели как на привидение.
Фёдор покраснел, – большое, девочка моя, видится на расстоянии. Не разглядел сразу.
– Я не в претензии. Не вы первый. Внешность у меня неброская. Не стремлюсь выделиться. К богатству тоже равнодушна. Люблю движение, энтузиазм, страсть. Моя широта вам не по силам.
– Поехали, не пожалеешь.
– Не обещаю, но подумаю.
– Я уже всё решил…
– Всё, – заулыбалась Вера, – это очень… очень много. Боюсь, не осилю.
– Где же ты раньше была?
– В какой период времени?
– Когда я был молод.
– Вот вы и ответили на свой вопрос. Домой отвёзёте?
– Хоть на край света.
Верочка всплакнула, когда прощались.
– Сдавай дела, рассчитывайся. Жду звонка. Отказ не принимается. Королевой жить будешь.
Фёдор Михайлович вновь обрёл желание жить, был полон энергии и энтузиазма, сразу по приезду развёл бурную деятельность.
Была снята, со вкусом обставлена квартира, расчищена вакансия зама, продуманы до мелочей нюансы конспирации.
Днём Фёдор Михайлович думал о Верочке, ночами о ней мечтал и грезил, вызывая в воображении объёмные голограммы. Он был счастлив, что такая девушка согласилась быть рядом.
Прошла неделя, затем вторая.
Вера как в воду канула: не звонила, не отвечала.
Пришлось ехать. Но на месте ждало ещё большее разочарование: Верочка уволилась и куда-то уехала, оставив в съемной квартире у подружек лаконичную записку: “Прости и прощай. За меня нельзя решать, тем более всё. Не хочу стать ещё одним токсичным обязательством”
– Дурёха, я же фигурально! Где… где тебя теперь искать!
Впервые в жизни Фёдор Михайлович был по-настоящему влюблён, впервые бессилен перед обстоятельствами.
