Читать книгу: «Советско-гвинейская любовь», страница 3
Николя Зуманиги
Одиннадцать часов ночи.
В ворота университетской виллы преподавателей-миссионеров в Зерекоре, что в тысяче километров от столицы Гвинеи Конакри, раздался мощный стук. Сторож, молодой парень, как всегда, умотал по девкам. Пришлось мне открывать ворота. Въехал пыльный далеко не новый «мерседес». Из машины устало вышел высокий симпатичный, с крупными чертами лица гвинеец. Вынув мобильный телефон, набрал номер декана медицинского факультета университета «советика» и на чистом русском трехэтажным матом выдал несколько сочных фраз, смысл которых сводился к тому, что он приехал, а его тут никто не встречает! Как так?!. Что за!..
Я от души расхохотался. Приехал преподаватель гистологии из Конакри. Свободная комната для него была готова. По законам гостеприимства, несмотря на позднее время, напоил его чаем, накормил чем бог послал и проводил спать.
Утром декан, окончивший в свое время Волгоградский мединститут и там же ординатуру по хирургии, и генеральный секретарь университета – есть такая должность в университетах Гвинеи (кстати, доктор физико-математических наук, защищался в России) – были на вилле.
Николя Зуманиги, так звали вновь прибывшего, тщательно обследовав место нашего проживания, навел такого шороху, что все тут же зашевелились. В течение дня нам сменили аккумуляторы солнечных батарей, починили замки у дверей, которые, наконец, стали нормально закрываться. Поменяли два водопроводных крана и в спешном порядке начали красить забор. До его приезда три преподавателя-миссионера в течение десяти дней просили администрацию университета исправить все, что не работало. Но просили жантийно (фр. – любезно, вежливо), интеллигентно. И в ответ получали лишь обещания, что завтра все будет сделано.
На следующий день мы присмотрелись друг к другу внимательнее. Ему вспомнить было проще. Оказалось, что в восемьдесят втором году, в свой первый приезд в Гвинею, я преподавал ему в медицинской школе Конакри физиологию. Обрадовались, разговорились. Мне-то запомнить его лицо было гораздо труднее – за три года через нас, преподавателей, прошло около пятисот студентов. Правда, Николя был одним из наиболее блестящих.
В последнее время он работал в республиканском госпитале в Конакри заведующим кардиохирургическим отделением. А гистологию прекрасно знал, поскольку кандидатскую диссертацию по этой теме защитил в Университете Патриса Лумумбы, где был самым выдающимся кружковцем на кафедре гистологии.
Занятия у нас обоих в университете начинались с утра. Пока мы преподавали, бонна готовила нам обед и что-нибудь к ужину. Вечерами появлялось свободное время, когда можно посидеть на веранде, если, конечно, не было дождя, поговорить. Сезон дождей в Зерекоре мог начаться и в феврале, причем даже с градом. Опоясавшая равнину горная гряда Нимба, символ Гвинеи, содержащая примерно шесть-семь наших русских Магниток чистого железа, задерживала тучи, которые обычно к вечеру черной лавиной обрушивались на город и близлежащие деревни. Возможно, благодаря этому здесь вызревали самые ранние в сезоне и самые вкусные ананасы, манго и другие фрукты. Да и народ в этой местности жил работящий.
В один из дней мы заранее купили все, что полагается для вечернего мужского разговора на веранде, благо бонна тоже постаралась и приготовила прекрасных угрей. Неспешная беседа под хорошую закуску располагала к откровенности, и я решился спросить:
– Николя, а как вообще сложилась твоя жизнь?
– О, так если вам интересно, это надо вспоминать издалека, с самого начала.
– Конечно, интересно, давай сначала.
– Ну ладно, – взгляд его стал задумчивым и немного грустным. – Мой отец в молодости служил во французской армии. Был храбрым солдатом, даже участвовал во вьетнамской кампании, когда там были французы. Дослужился до лейтенанта, имел ордена. Благодаря этим заслугам мог бы поселиться в любом уголке Франции. Но единственное, чем он воспользовался, будучи в Европе, нашел красивую грамотную жену-португалку и привез ее в Гвинею. Да отец и сам был далеко не уродом. Посмотрите на меня. Я их третье произведение. Вы же знаете, мулаты всегда неординарны.
– Да уж, месье, противу Менделя не попрешь.
– Согласен, профессор, предлагаю ваше заключение подкрепить рюмкой виски. Благо закуска чудесная, – поддержал Николя.
Основная масса жителей Зерекоре – католики. Поэтому гонений на спиртное здесь нет. Даже налажено производство паленого джина.
– И что же было дальше? – мне не терпелось услышать всю историю.
– А дальше так. После обретения независимости первый президент Гвинеи Секу Туре нуждался в грамотных сподвижниках, и отец организовал службу жандармерии, став первым жандармом республики. По сути это было подразделение опричников при президенте, как во времена Ивана Грозного. Я немного читал историю России. Самые проблемные, порой жестокие, но крайне необходимые задачи решали именно жандармы. Не полиция, не армия. Там и до сих пор служат отборные, хорошо подготовленные ребята.
Я и мои братья получили хорошее школьное образование в частном колледже. Также с нами интенсивно занималась мать. Мог бы поступить сразу в университет на любой факультет, но выбрал медицинскую школу. А учеба там, как вы знаете, была не из легких.
Я дейс твительно хорошо помнил эт у систему. В медшколе Мафори Бангура конкуренция была отчаянной. При десятибалльной системе оценок студенты сражались за каждую десятую балла. Да и было за что. Экзамены часто проходили в присутствии солдат, возможность списывания исключалась. Из ста пятидесяти студентов школы только сорок самых лучших брали сразу на четвертый курс медицинского факультета университета. Остальные доучивались и получали дипломы фельдшеров.
Работать с этими сорока было одно удовольствие – они, как губка, впитывали в себя информацию и вытаскивали из тебя все, что ты знал. Вот бы нам внедрить такую систему обучения! Цены бы не было нашим врачам. А из тех, которых мы учили, вышли классные врачи. Сегодня это заведующие разными отделениями в клиниках Конакри и крупных городах, ведущие специалисты.
Встречая своих бывших студентов через четверть века, всегда интересуюсь: где остальные? О месье, этот работает в Болгарии, этот во Франции, другие в Англии, Америке, Южной Африке. Министр здравоохранения Гвинеи, который узнал меня при встрече, тоже один из тех, лучших.
Мы немного помолчали, вспоминая из общего прошлого каждый свое. Затем Николя продолжил:
– После третьего курса школы меня и еще одного отличника направили на учебу в Москву, в Университет Патриса Лумумбы. Но обучение началось не сразу. Едва мы с другом оказались в Москве, как нас вс тре тили и под черны ру чки с позволения гвинейского посольства отправили в Сибирь. Правда, не в качестве рабов на плантации, а как солдат стройбата – на строительство БАМа, в Усть-Кут.
М-да, Сибирь стала для нас, можно сказать, школой жизни. Кроме того, что пришлось адаптироваться к зиме, научились там класть шпалы, забивать костыли и, главное, общаться с русскими. Некоторые сначала даже думали, что нас сослали в Сибирь за какие-то грехи в Гвинее. Кормили здесь хорошо, а вот дедовщина была. Однажды «старик» решил заставить меня чистить его сапоги. А я не понимал, что такое «деды», «салаги». Отказался. Когда «старик» взбух, я предложил ему выйти поговорить. Тот посмотрел на мою комплекцию и передумал. Всем остальным сказал, что этот негр серьезный. И нас больше не притесняли.
А на Новый год мой авторитет вообще резко поднялся. На праздничном концерте в стройбате я исполнил две песни на французском языке. Без оркестра. После этого все девки Усть-Кута меня просто обожали. И с сексом, и без него. Может, в Усть-Куте даже остались дети моего производства, – Николя улыбнулся своим воспоминаниям, вызывавшим у него теплые чувства. – В общем, я стал популярной звездой. До сих пор с гордостью храню удостоверение солдата стройбата. Кстати, за время пребывания в Сибири мы даже посветлели. Солнца-то там мало. Ну а потом учеба в университете – за все годы у меня не было ни одной четверки. Только «отлично». Ведь в Гвинее нам три года преподавали кандидаты наук, и по советской программе. С первого курса я стал заниматься на кафедре гистологии. Сейчас покажу.
Николя сходил в свою комнату и принес советский учебник гистологии с дарственной надписью: «Лучшему кружковцу кафедры Николя Зуманиги от автора. Завкафедрой… подпись».
– Вот, берегу как реликвию, – он бережно погладил обложку книги.
Стол наш стал пустеть по всем показателям. Восполнить послали гардьена в соседние бутики. Вечером в них обычно шла бойкая торговля съестным и напитками, поскольку жара спадала и, соответственно, активность жителей возрастала. Откуда-то слышалась музыка. Молодежь тусовалась на танцплощадках. Иногда до трех-четырех ночи. А утром не поднять. Студенты, те на лекциях с утра досыпают. Гардьен вскоре явился с приличной порцией шашлыка и батареей пива местного гвинейского производства.
Беседа пошла живее.
– До третьего курса я жил в университетском общежитии. Особого надзора за нами не было. Иностранцы. Общежитие-то смешанное. Африканские парни темпераментные, активные в сексуальном отношении. Почти все мои земляки переженились на русских девчонках. Я тоже не избежал этой участи.
Однажды в нашем общежитии появился пожилой грузин, случайно наткнулся на меня. «Слушай, – говорит, – тут моя дочь учится, и какой-то негр ее обрюхатил. Помоги его найти. Зарежу!» «Так сразу-то не найдешь, надо поспрашивать, – говорю ему. – Профинансируй». Тот достал кошелек и отстегнул приличную сумму. Вечером у нас был праздник.
Через два дня он снова пришел, нашел меня. Объясняю ему, что подключил к этому делу своих друзей, но желательно подкрепить бы финансово. Он подкрепил. А в третий раз он что-то заподозрил. В общем, выхода у меня уже не было. Пришел к нему домой с его дочерью, мегрелкой. На геофаке училась. Он меня как увидел, взревел, кричит: «Ну ты и мерзавец! Завтра же в ЗАГС!»
Вот так у меня в Москве оказалось два сына со сложной генетикой. Конечно, переехал жить к ее родителям. Теща меня обожала, пожалуй, больше, чем своих детей. Я был ухожен и вовремя накормлен. Мог полностью отдаваться учебе. Кроме гистологии, стал интенсивно осваивать хирургию. Прошел все этапы, и уже на пятом курсе ассистенты позволяли мне оперировать самостоятельно на брюшной полости и в гинекологии.
На распределение к нам приехал министр. Из трехсот студентов только двоих, меня и киприота, оставили в аспирантуре. Меня – на кафедре гистологии. А через два года я успешно защитился в присутствии двенадцати академиков. Материал у меня был клинический. Гистологические препараты описывал после хирургических операций на легких. Это помогло мне наладить дорожку и в грудную хирургию.
Кто-то пронюхал про мою защиту, стали предлагать уехать в Америку. Но из определенных служб мне показали кулак. Да и хирургией я увлекся. Через пять лет интенсивной хирургической практики мне предложили заведовать хирургическим отделением больницы министерства путей сообщения. А еще через три года стал заведующим хирургией второй кремлевской больницы. Оперировал много и успешно. Однажды в больничной малотиражке даже появилась шутливая заметка про меня под названием: «Негры захватили Кремль».
– Николя, давай рассказ о том, как ты после столь блестящей карьеры оказался в Гвинее, перенесем на завтра, – прервал я его, чувствуя, что в двух словах об этом не расскажешь, а время уже позднее. В восемь у тебя и у меня лекции, не хотелось бы опоздать. На посошок – и баиньки. Да и моросить начинает.
Сказано – сделано.
Следующий день оказался тяжелым, а вечером нас пригласили в гости к двоюродным родственникам Николя. Оказалось, Зуманиги, живущих недалеко от Зерекоре, довольно много – целый клан. Кроме риса с рыбной подливкой, нас угостили редким фруктом соп-соп – это крупные шипастые плоды с белой мякотью, богатой витамином С, – и пальмовой водкой. Так называется напиток из пальмового сока, с градусами. Собирается сок из надреза на вершине пальмы. Затем ему дают слегка забродить. Наподобие русской бражки. Понятно, что после такого угощения не до душещипательных бесед.
Только на третий день мы вновь собрались за вечерним чаем.
– Так как же ты все-таки оказался в родной Гвинее? – вернулся я к прерванной теме.
– О, это целая история с приключениями. К этому времени я в Москве уже хорошо зарабатывал. Двоих детей надо было кормить, содержать. Подрабатывал еще в клинике ЭКО. Придумал методику, по которой у нас рождались только пацаны. По заказу. Без осечек. Конкуренты, конечно, злились. Купил двухкомнатную квартиру. На радость теще и жене.
Но в двухтысячном Гвинею охватила золотая лихорадка, как в Клондайке. А она многих цепляет. Вообще, в Гвинее, кроме мировых запасов бокситов, есть все – полная таблица Менделеева и еще немножко. Алмазные трубки тоже. Двое моих знакомых уговорили меня во время отпуска помочь им как-то вписаться в эту погоню за золотым тельцом. Я сам по натуре тоже авантюрист. Загорелся. Месяц пытался использовать с этой целью связи отца, но он уже отошел от дел, да и постарел.
У гвинейцев существует такая хвастливо-шутливая поговорка: гвинеец – это не национальность. Это профессия. Сидящие в министерствах, у золотого корытца, зарабатывают гораздо больше тех, кто добывает золото в Гвинее. Пошел второй месяц. Деньги моих друзей и большая часть моих собственных улетели на взятки, а лицензию мы так и не получили. Попробуй, возникни! Тут же в тюрьме окажешься. А она в Гвинее ох какая некомфортная.
Короче, к концу второго месяца я все понял. Есть хорошая русская пословица: не знаешь броду – не лезь в воду. Но уж больно заманчивой была идея стать золотопромышленником. В общем, прогорел вместе с друзьями. Потом уже узнал, что я такой не один. Многие теряли в Гвинее крупные деньги на жажде золота и алмазов.
За всем этим времени прошло немало. Возвращаться в Москву стало неудобно. Да и должности мои были уже заняты. Пришлось приспосабливаться в Конакри. Пустили меня сначала дежурантом по экстренной хирургии. А когда я вытащил трех хирургических безнадег, мной заинтересовались, взяли в штат. Стал оперировать все, что умел. Как-то в присутствии главного хирурга госпиталя, профессора, защитившего докторскую в Болгарии, прооперировал зоб, и тот сказал: «Мне нечего тебе дать. Пожалуй, нам всем есть чему у тебя поучиться». После этого в 2005 году под меня организовали кардиохирургическое отделение.
Приходилось ездить в технические командировки в Германию. За оборудованием. Ну и там тоже оперировал. Немцы удивлялись моей оперативной технике и спрашивали, чья это школа. Не верили, что русская.
– А что с женой московской?
– Когда обосновался в Конакри, целый год упрашивал ее приехать. Приехала. Год выдержала, сказала – больше не могу, и уехала. Пришлось перебирать здесь. В конце концов, нашел гвинейскую хохлушку. Окончила Харьковский мединститут. Трое детей.
– Понятно, а с Москвой как?
– С Москвой я связи не теряю. Видите, кафедра гистологии прислала мне по Интернету весь учебный материал, приглашает на работу. Ностальгия, конечно, иногда терзает. Два сына в Москве. Старший поступил на медфакультет в Патриса Лумумбы. Пишет мне по Интернету: «Папа, на какую кафедру не приду, все спрашивают: ты сын Николая Зуманиги? Твой портрет висит среди лучших студентов университета. Ты знаменитый. Почему не приезжаешь в Москву?» Я ему отвечаю: «Сынок, моей славой долго не проживешь. Учись, как я, и ты будешь знаменит».
Вечер выдался светлым. Небо чистое, яркий свет луны позволял с комфортом сидеть на веранде без искусственного освещения. Пиво закончилось, орешки к нему тоже. Пришлось идти спать.
Через два дня Николя закончил свою миссию.
После Зерекоре мы продолжали общаться по профессиональным вопросам. Его гвинейской жене Марии я по ее просьбе, возвращаясь из отпуска, традиционно привозил воблу. Красивая, высокая женщина с правильными чертами лица. Несмотря на то что родила троих детей, сохранила фигуру топ-модели. Все-таки во вкусе Николя не откажешь.
Настала пора Эболы. Все ринулись изучать и помогать бедной Гвинее и Либерии, откуда началась эпидемия. Американцы, немцы, французы, бельгийцы. Россия тоже решила круто помочь. Сначала послала в разведку своих эмиссаров. Приехал знаменитый «африканец» – академик Малеев со товарищи. От Минздрава России. А добраться до гвинейского министра здравоохранения, чтобы предложить свою бесплатную помощь, не получается. И посольство почему-то не может в этом помочь.
При визите в посольство мы с Малеевым случайно встретились, и он попросил поискать каналы для ускорения дела – командировка подходила к концу. Я представил делегацию Николя. После теплой беседы и воспоминаний об общих знакомых в Москве на следующий день Николя без проволочек организовал встречу российской делегации с министром. Был разработан и подписан меморандум между министерствами здравоохранения России и Гвинеи о сотрудничестве с августа 2014 года. Дальнейшие связи, переговоры, общение с прессой в Москве шли уже через Зуманиги.
Гуманитарный армейский госпиталь из России, предназначенный для лечения больных лихорадкой Эбола, тоже встречал Николя. Российский посол, присутствовавший при приемке госпиталя в аэропорту, после завершения официальной части пригласил Николя в посольство на рюмку коньяка и приватную беседу. После коньяка посол заметил: «Коля, похоже, сегодня посол России в Гвинее ты, а я у тебя вроде как в помощниках». На что Николя с улыбкой ответил: «Так давайте будем хорошо работать».
А совсем недавно генерал-майор из России, видимо, инспектировавший в Гвинее подведомственную ему службу, попросил Николя прислать свою биографию и три фотокарточки. Похоже, в скором времени ему придется сверлить дырку в пиджаке для ордена за заслуги перед Россией.
Николя Зуманиги в центре. Дамы-француженки из корпуса «Гомеопатия без границ».
Его служба координатора между российским и гвинейским здравоохранением и сегодня успешно продолжается. Россия после многих лет забвения вновь повернулась лицом к Гвинее. Николя как истинный патриот своего отечества не замедлил этим воспользоваться: его стараниями в России готовятся кадры для будущего института усовершенствования врачей и кардиологической службы.
Сия
Считается, что Новый год – это семейный праздник. Ну а если ты вне семьи? Я отношусь к категории индивидов, которых так и тянет встретить его в необычных и даже экстремальных условиях и, конечно, в теплой компании. Это только добавляет эмоций к праздничному настроению, а заодно и избавляет от накопившегося за год негатива. Да мало ли что еще может произойти в экстремальных условиях! Бывает, что в один день к тебе приходит решение давно зависших нерешенных проблем.
Высокогорное плато Гвинеи Фута-Джаллон, это район города Далаба, еще в далекие колониальные времена не случайно было выбрано местом реабилитации раненых французских солдат. Лучшего уголка природы для курорта не найти. Температура зимой здесь может опуститься ночью до восьми – холодрыга! Зато днем благодать – комфортные 24–25 заставляют вас начисто забыть о ночной прохладе.
Чистейший воздух, уникальные по красоте водопады! Еще в начале прошлого века проклятые колонизаторы посадили здесь около 30 гектаров соснового леса – инициатором был некто Шевалье, а также построили бассейны для разведения рыбы. И сегодня это вековые сосны, а лесной фитонцидный воздух обладает невероятно целебными свойствами – хоть бери и открывай противотуберкулезный госпиталь. В сезон дождей в лесу невероятное обилие крепких маслят и шампиньонов, не хуже российских. А из семян могучих сосен народ посадил еще несколько десятков сосновых рощ, правда, не столь грандиозных, как лес Шевалье, но очень напоминающих русский пейзаж. Местные жители и сегодня продолжают выращивать саженцы этого благородного дерева, украшая ими покатые горные склоны.
Так вот, под Новый, 2012 год я с коллегой-биологом оказался на Фута-Джаллоне. Он прекрасно знал все дороги, ведущие к водопадам, которых на относительно небольшой территории оказалось сразу пять. Мы сочли своим долгом поочередно искупаться в каждом, потому что все источники были по-своему уникальны. Температура воды в них доходила градусов до 16, не выше, в общем, бодрила.
Зарядившись энергией водопадов, 31 декабря мы вернулись в гостиницу, которая располагалась на краю глубокого каньона. Построил ее в свое время тоже француз-колонизатор. Особой достопримечательностью гостиницы была нависавшая над каньоном ротонда, прямо посередине которой росло высокое манговое дерево. Каньон с ротонды, как с ладони великана, просматривался во все стороны. Это уникальное место охотно посещается всеми туристами.
Вечером, перед заходом солнца, я специально выходил сюда полюбоваться закатом. Солнце медленно уходило за противоположную гору. Легкие тучки и россыпь облаков над вершиной окрашивались причудливой гаммой цветов, в течение нескольких минут меняющихся от розовых и багряных до желтых, сиреневых и фиолетовых, если тучи были темными. В такие минуты я жалел только о двух вещах: что я не художник, потому что палитра завораживающих красок, рожденная лучами нашего светила, достойна кисти самых известных мастеров живописи. И в не меньшей степени о том, что около меня нет родной женской души, с которой можно было бы разделить обуревавший меня восторг.
Вечером в банкетном зале мы обнаружили интернациональную компанию близких нам по духу искателей приключений. Оказалось, что не мы одни такие отчаянные. В этот дальний уголок Гвинеи за впечатлениями прибыла семья из Нидерландов, группа английских студентов, а также несколько гвинейских семей.
За одним столом с нами оказались американка китайского производства, видимо, из корпуса мира (ее-то что сюда занесло?), а также Джузеппе и Лора – чета итальянских фельдшеров, путешествующих по Африке на собственном джипе. В зале было шумно и весело. На отдельном постаменте за дополнительную плату возвышалась туша зажаренного до румяной корочки копченого козла (впрочем, вполне возможно, что это был не сам козел, а его подруга). Подходи, отрезай, жуй.
За первым салатом в течение получаса мы смогли узнать, что Джузеппе и Лора работают в крупном госпитале в Швейцарии, который находится в ста километрах от границы с Италией. А также обсудили несколько самых главных мировых проблем – от ядерной бомбы до качества европейских пищевых продуктов. Нас удивило, что найти натуральный продукт сегодня в Европе практически невозможно. Все накачано гормонами и химикатами. И что они с Лорой, например, могут себе позволить полгода работать, а затем полгода путешествовать на собственном джипе (два фельдшера!). А наши?
Лора оказалась на редкость молчаливой женщиной. Что, впрочем, с лихвой компенсировалось словоохотливостью Джузеппе, который одинаково хорошо говорил на французском и на английском. Разговорили и американку-китаянку. Та рассказала, что работает в другом конце Гвинеи, на границе с Либерией. Преподает в школе вместе с мужем английский. Французский знает плохо, но старается говорить. По стечению обстоятельств они с мужем довольно много общаются с русскими геологами – часто играют вместе в покер. Поэтому несколько раз она даже попыталась продемонстрировать свое знание русского, то и дело вставляя в разговор фразу «та хуня». Поначалу мы приняли это за что-то китайское. По простоте душевной попросили перевести. Она совершенно невинно объяснила на английском, что так всегда говорили русские, когда проигрывали в покер. Какое-то время мы мучились в поисках более-менее приличного перевода и объяснения этой крылатой фразы. Но ни во французском, ни в английском аналога отечественному филологическому перлу не нашлось, и мы решили оставить беднягу в счастливом неведении.
В 12 часов разлили, как положено, шампанское. Мы с коллегой стоя спели «Широка страна моя родная» (знай наших!) и сорвали аплодисменты всей аудитории. В горячительных напитках недостатка не было. Интернационально потанцевали. Козел жареный, конечно, был обглодан.
Утром первого января, обменявшись адресами и имейлами, разъехались каждый в своем направлении. Лора и Джузеппе решили посмотреть Либерию. На прощание мы учтиво пригласили их в гости. В городе Киндия, что в 140 километрах от столицы Конакри, есть бывший советско-гвинейский НИИ, где мы с коллегой работаем.
Но уже четвертого января Лора и Джузеппе прикатили ко мне в Киндию. Дорога до Либерии оказалась слишком тяжелой из-за совершенно разбитого покрытия, и они решили вернуться. В это же время меня навестила моя знакомая – фельдшер Сия из Конакри. Аккуратная девушка со смуглой, темнее, чем шоколад, кожей и слегка раскосыми глазами, располагавшая к себе своей непосредственностью и природным обаянием.
Родом она из Лесной Гвинеи, где живет работящий народ. Окончила фельдшерскую школу, где я одно время преподавал. Там и познакомились. Судьба у нее непростая. Хорошо обеспеченная дочь преуспевающего коммерсанта, который был вдовцом, Сия жила весьма неплохо. Просилась к отцу в коммерцию (он выращивал на плантациях приправы и торговал ими в Европе – в Германии, Бельгии, Англии), но отец отказывал – не женское это дело. Будучи в Гане по торговым делам, он надолго задержался там. Как она подозревала, причиной тому стала любовная связь – заарканила его прелестная ганийка. То ли от любви, то ли еще от чего, но внезапно отец умер. Компаньоны по бизнесу быстро продали все имущество, две машины, дом – якобы на оплату кредитов и похорон, и смотались. Сия осталась вместе с младшей сестрой и братом на улице. Родственники не заступились, помогать тоже отказались – своих проблем много. Такова здесь практика. Сие пришлось искать поденную работу и пристанище для себя и брата с сестрой. Стирала, готовила, нянчилась с чужими детьми. Устроиться медиком в Конакри сложно. Вот и решила приехать в Киндию в поисках работы в нашем институте – здесь имелась клиника по лечению от укусов змей. Единственная в Гвинее. Я помогал чем мог этой девушке, удивляясь ее мужеству, и собирался представить ее высокому начальству.
По случаю приезда гостей я испек свои фирменные оладьи. Лора и Джузеппе почистили перышки после утомительной поездки, постирались. А вечером мы организовали небольшой банкет на веранде моей казенной виллы, благо товарищ мой был в отлучке. Расставили всюду фонарики – город света не дал.
В разгар застолья за мной пришел санитар из клиники. Привезли тяжелого пациента с укусом кобры. Яд у кобры нейротоксический, наподобие яда кураре. Действует быстро, блокируя передачу нервных сигналов из центров к скелетным мышцам жертвы. Последний блок развивается на уровне диафрагмы. Результат – полная остановка дыхания.
Возвратившись к гостям, я объяснил ситуацию, извинился, что вынужден их покинуть. Все трое молча поднялись и пошли вместе со мной. В клинике света тоже не было. Работали, подсвечивая себе фонариками.
Пострадавшим оказался мужчина лет тридцати, крепкий крестьянин из дальней деревни. Сопровождали его отец и жена с маленьким ребенком. С момента укуса прошло более четырех часов. Мужчина чувствовал себя плохо и постоянно просил ему помочь. Обычное дыхание уже чередовалось с судорожным. Веки были практически закрыты – первый симптом кобраического синдрома.
Внутривенно ввели ему двойную дозу противозмеиной сыворотки. Сия тут же поставила перфузионную систему с раствором Рингера. Добавили кардиотоник. Помогло ненадолго. У пациента падало давление. Вены начали спадаться. Посоветовались, и Джузеппе начал вводить раствор шприцами через систему. Оказалось, он работает в реанимационном отделении госпиталя, где требуется высокая квалификация. Наши манипуляции дали лишь кратковременное улучшение – дыхание остановилось.
Ни службы реанимации, ни аппарата искусственного дыхания, что могло бы спасти пациента, в клинике не было. Мы по очереди попытались делать искусственное дыхание «рот в рот». Сумели подержать его несколько минут. Он даже открыл глаза. Но, увы, все наши усилия оказались тщетными.
Несколько судорожных движений – и дыхание исчезло.
Это была не первая смерть, которую мне как врачу приходилось видеть, и не только видеть. Даже здесь, после укусов змей. Такие случаи никогда не забываются. И время от времени беспокоят память. Недаром говорят, что у каждого врача есть свое кладбище.
Оставив жертву смертельного укуса с родственниками (молодая жена, теперь вдова, стала как-то тихо подвывать), мы вернулись к столу. Естественно, кусок в горло не шел. Выпили по пиву. Похоже, больше всех переживала Сия. Молчала. Потом вдруг не выдержала:
– Знаете, я и раньше сталкивалась со смертью. На моих глазах умирали старики. Молча. Во время практики видела, как умирали больные в госпитале. Уходили спокойно. Но сегодня… он не хотел умирать. Мне так хотелось ему помочь, он просил, а я не смогла…
Мы с Джузеппе и Лорой переглянулись. Это неожиданное высказывание удивило и меня, и их. Сия – католичка. Воспитывалась в семье коммерсанта. Вероятно, эти чувства происходили из христианской морали. Но, похоже, эта девушка из Лесной Гвинеи, обладавшая доброй и чистой душой, умела глубоко чувствовать и сострадать.
Однажды она рассказала мне такую историю. А следует сказать, что в Гвинее, да и не только в ней, – во всей Африке, на дорогах масса мотоциклов индийского или китайского производства. У мотоциклистов прав нет. Не принято. Достаточно справки, что ты собственник этого средства передвижения. Конечно, основная масса мотоциклистов – молодежь. Вождению их никто не обучает. И гоняют они по городу совершенно безбашенно, провоцируя основную массу транспортных происшествий.
Так вот, пару лет назад Сию на дороге сбил мотоциклист. При падении она ударилась головой об асфальт и даже потеряла сознание. Испуганный водитель нанял такси, и ее повезли в госпиталь. Надо было сделать снимок, чтобы исключить возможные повреждения черепа. Сия помнила, что в кармане у нее ни шиша, и всю дорогу просила бога, чтобы ей провели исследование бесплатно.
Первое, что она сделала, оказавшись в госпитале, – показала рентгенологу пустой кошелек. Тот молча сделал рентгеновский снимок и сказал: потом заплатишь. Переломов не оказалось. Несколько дней она отлеживалась дома (было сотрясение мозга, но не тяжелое). Как только появились деньг и, Сия приехала в госпиталь, нашла рентгенолога и отдала ему деньги за снимок. Тот, ошарашенный такой честностью, даже засмеялся – редкий случай.
